Помяловский Николай Герасимович - Мещанское счастье

наете, какая глупость мне пришла в голову?

   - Скажите, Володя.

   - Я в воскресенье бегал по саду; мне захотелось стрижа поймать...

   - Ну-с....

   - Вот я и побежал к вам...

   - Ну-с...

   - Вы были в беседке с Еленой Ильинишной.

   - Ну-с...

   - Мне показалось, кто-то целовался.

   Молотов покраснел и с досадою сказал:

   - Глупости вы говорите, Володенька.

   Володя не понял, отчего ему сделали такое строгое замечание, однако не продолжал истории о стриже. Егору Иванычу неловко было в присутствии этого простодушного и наивного мальчика.

   - Ступайте, - ответил Молотов.

   - Я пойду, - сказал Володя.

   "Как запуталось все! - думал он. - Еще Леночка на моих руках - это дело чем кончится?.. Что, если следят за нами?.. Но никому нет дела до меня; всякий за себя отвечает... Мешаться в дела такого рода нельзя..."

   Но никто и не думал мешаться, и напрасно Егор Иваныч беспокоился. Егор Иваныч долго обдумывал что-то.

    

   В шесть часов вечера Молотов отправился в Илличовку. Не доходя до ней, он услышал с берегу знакомый голос:

   - Егор Иваныч!

   Он вздрогнул. Елена Ильинишна удила рыбу.

   - Как хорошо клюет!.. ступайте сюда!

   Когда Егор Иваныч спустился к реке, Леночка оставила удочку и пошла к нему навстречу.

   - Здравствуйте, Егор Иваныч; что это вы не откликаетесь?

   Егор Иваныч подал ей руку и поздоровался.

   Леночка, казалось, вполне была счастлива; она смеялась и заглядывала в лицо Молотову. Но вдруг лицо ее приняло озабоченное выражение.

   - Что это, Егор Иваныч, вас не узнать совсем... скучный какой!.. Егорушка, что с тобой? - говорила ласково и заботливо Леночка.

   Она поправила его волосы и приложила ко лбу свою руку.

   - Какая горячая голова!

   Она поцеловала его.

   - Да ну, Егорушка, перестань; что ты такой сердитый?

   В ее голосе слышались слезы. Егор Иваныч тряхнул головой и повел плечами.

   - Ишь какой! - сказала Леночка. - Что дуться-то? муху, что ли, проглотил?

   - Ах, Леночка, проглотил!

   - Здоров ли ты?

   - Здоров.

   Оба помолчали.

   - Так давно не видались, - сказала Леночка. - А ты вот какой! а я про тебя все думала.

   Они дошли до дому Илличовых и отправились в сад, на дерновую скамейку.

   - Ну, что же выдумали вы? - спросил Молотов.

   - Ах, какой ты сегодня!.. что выдумала?.. ничего не выдумала...

   - Леночка...

   - Что?

   - Хотите, я вам скажу о чем-то.

   - Хорошо.

   - Что бы вы сказали, когда бы привели к вам кого-нибудь и спросили: дайте этому человеку дело на всю жизнь, но такое, чтобы он был счастлив от него.

   - Зачем это вам?

   - Нужно.

   - Да этого никогда не бывает.

   - Бывает.

   Леночка задумалась, наклонила голову и затихла. Хорошо выражение лица девушки, когда она занята серьезною мыслью, а Леночка почувствовала женским инстинктом, что ей не пустой вопрос задан. Она, ей-богу, от всей души желала бы разрешить его, но ничего не смыслила тут...

   - Не знаю, - сказала она и посмотрела на Молотова - что с ним будет.

   Он усмехнулся.

   - Вы бы спросили умных людей, если это вам так надобно, - посоветовала Леночка серьезно...

   - Умных людей? да они меньше всего смыслят в этом деле. Никто не знает такого дела, да и нет его на свете... Кого занимают такие вопросы? И говорят о них редко и слегка, и то для того, чтобы язык не залежался. А! пустяки все! - сказал он и махнул рукою.

   - Ты, Егорушка, не думай об этом...

   Молотов не слыхал ее слов. У него поднялись и заходили мысли о будущем. Опять вспыхнула внутри работа...

   - Господи, - сказал он в глубоком раздумье, - не старую, отцами переданную жизнь продолжать, а создать свою... выдумать ее, что ли?.. сочинить?.. у умных людей спросить?.. Умные люди оттого и умны, что никогда о таких вещах не говорят...

   - Так и мы не будем говорить...

   - Нельзя, Леночка...

   Леночка слушала его с полным вниманием, раскрывши глаза широко. В ее чудных глазах любовь светилась; ротик ее полуоткрыт; яркий румянец горит на щеке...

   - Неужели моя жизнь пропадет даром?.. Где моя дорога?.. Неужели так я и не нужен никому на свете?

   Он крепко задумался. Леночка все смотрела на него, ожидая признаний; но при последних словах Молотова она неожиданно обвила его шею руками и осыпала все лицо поцелуями, крепкими и жаркими, какими еще никогда не целовала его.

   - Егор Иваныч!.. душка!.. ты герой!..

   Молотов пожал плечами и чуть вслух не сказал: "Душка!.. герой!.. вон куда хватила!.."

   Поцелуи не разогрели его, несмотря на то, что Леночка первый раз охватила его так страстно. В ее поцелуях, горячих и бешеных, было что-то серьезное; стан ее выпрямился, она точно больше ростом стала; во всей ее позе была решительность и какая-то женственная смелость и отвага; грудь поднималась медленно и равномерно, и чудно откинула она в сторону свою маленькую ручку... Молотов ничего не заметил. Он смотрел угрюмо в землю...

   - Милый мой!.. Егорушка!.. И мне тоже все чего-то хочется... Я перестала понимать себя... боюсь всего... такие странные сны... Я плакала давеча...

   - О чем, Леночка?

   - И сама не знаю о чем... Но теперь ты стал говорить, и мне так легко, так легко... Я никого на свете не боюсь... я птица!.. полетим, Егорушка!..

   - Полетим, - сказал Молотов и засмеялся...

   Леночку обидел этот смех...

   - Всегда так... зачем чувство охлаждать?..

   - Куда же лететь?

   - А вот чрез кладбище, за озера, за Волгу... туда, туда... Ты понесешь меня в объятиях... Пойдем в долину; хижину выстроим... Пусть все меня оставят; я никого не хочу...

   - Леночка, возможно ли это?

   - Ах, какой ты несносный!.. я знаю, что нельзя, ведь не дурочка... Для того разве говорят?.. это так. Ведь я люблю тебя, Егорушка...

   Молотов засмеялся...

   - Ой, как ты громко смеешься!

   Леночка замолчала, опустила ресницы вниз; досадные слезы пробивались на ее глазах, она гневно щипала мантилью.

   - Господи, чем это все кончится? - вырвалось у Молотова.

   - Да о чем же ты горюешь, Егорушка?

   Не спросила бы его Леночка с такою любовью, если бы знала, о чем он думает. Молотов от злости стал несправедлив; у него желчь разлилась... Он думал: "Полетим, Егорушка!.. ах ты птичка, птичка!.. Полетим!.. Я сама знаю, что нельзя! Что это я наделал?.. Как так втянулся в эти странные отношения?" Припомнилась ему вся любовь, вся игра в поцелуи, пожатие рук и сладкие глазки, припомнились страстные ночи, и досадно ему было, зачем все это случилось. Но, несмотря на все это, он как-то невольно тянул время последнего свидания. "Надобно покончить, - думал он, - сказать ей...", а сам все сидел, и не хотелось ему уйти так скоро...

   - Егорушка, да что ты такой скучный?.. что с тобой сделалось?..

   Егор Иваныч не отвечал; он думал: "Ах вы божьи ласточки!.. Господи, как все это сделалось? Неужели наши отношения кладут на меня серьезные нравственные обязательства?.. Что нас связало? несколько поцелуев, бог знает каким образом полученных. Я и сам не знаю, что такое у нас вышло. Во всяком случае, один исход - расстаться".

   - Егорушка, - говорила Леночка...

   "Допрашивается! - думал Молотов. - Но, быть может, я напрасно беспокоюсь; вероятно, кончится все просто..."

   Леночка опять обняла Молотова. Ему сделалось невыносимо.

   - Елена Ильинишна, - сказал он серьезно...

   - Что?

   - Нам пора объясниться...

   У Леночки сжалось сердце. Она предчувствовала какое-то горе; никогда Егор Иваныч не говорил так с нею.

   - Разве мы не объяснялись? - спросила она...

   - Нет, не объяснялись; все у нас было, кроме объяснений.

   - Ну, скажите, - ответила Леночка, боязливо глядя на собеседника.

   - Вы меня любите?

   Леночка хотела обнять его. Он уклонился.

   - Я вас очень люблю...

   - Но, разумеется, можете привыкнуть к той мысли, что мы не всегда будем поддерживать наши отношения.

   - К чему же об этом говорить?

   - Подумайте, пожалуйста, и выскажитесь откровенно.

   Ей никогда не приходил такой вопрос на ум, и она с замешательством отвечала:

   - Да, я вас люблю...

   - Простите же меня, Елена Ильинишна, я вам не могу отвечать тем же...

   Леночка взглянула на него испуганным взглядом и вскрикнула. Болезненно отозвался этот крик в душе Молотова. "Вот она так любила!" - подумал он.

   - Елена Ильинишна, кто же виноват? кто виноват? Вы должны помнить, что не я первый... - Молотов оборвался на полуфразе, потому что невольно почувствовал угрызение совести. "Что же такое, что не я первый", - шевельнулось у него в душе, и он кончил иначе, нежели начал:

   - Боже мой, что же это на меня напало!..

   Он страдал, Леночка смотрела все молча и испуганно. Лицо ее было бледно; сердце сжалось и ныло страшно, рука ее как лежала на плече Молотова, так и осталась, и Молотов слышал, как рука ее дрожала слегка. "Зачем же она любила?" - думал Молотов со страхом.

   - Что ж это, Егор Иваныч, разве можно так?.. вы говорили, что будете любить...

   - Нет, Елена Ильинишна, - проговорил он с усилием, - я никогда этого не говорил... припомните, пожалуйста... Я и сам не понимаю, как все это случилось...

   Леночка не возражала.

   - Ведь это пройдет; вы меня не сильно любите...

   Леночка заплакала.

   - Этого еще недоставало, - прошептал Молотов.

   Послышалось всхлипывание и тихое, ровное, мучительное рыдание; запрется в груди звук, надтреснет, переломится и разрешится долгой нотой плача; слезы катились градом... Прислушиваясь к ее плачу, Егор Иваныч невольно вспомнил ночь, когда видел "до гроба верную и любящую...".

   - Вон из чего слагается горе человеческое, - прошептал он, - плачет, она, бедная!.. что же я-то могу сделать?

   - Никому мы не нужны... кому любить таких?..

   Она зарыдала сильнее.

   Молотов сидел ополоумевши. Последние слова задавили его. Мучительные минуты одна за другою еле ползли. Он слышал, как в висках его стучало... Наконец Леночка стихла.

   - Кого же вы полюбили? - спросила она.

   - Никого, Елена Ильинишна...

   - Вы не хотите сказать... не бойтесь...

   - Уверяю вас, никого не полюбил...

   - Что же это? - спросила она с изумлением.

   - Ах, как тяжело мне, - сказал Молотов...

   Долго они сидели молча. Вечернее солнце уходило за лес, и листья сада зыблились и блестели красноватым светом. Мелкая птица кончала свои песни. Тени ложились углами и квадратами. Бледный серп месяца уже глядел с неба. Ласточки, вылетая из-под крыш, трепетали в воздухе, летели на реку, омакивали крыльями в воду и опять неслись с визгом... Кто не знает, что в птичьей песне нет человеческого смысла? но кто не отыскивает в ней смысла? И Егору Иванычу казалось, что птицы его дразнят. Зяблик все одну и ту же руладу повторяет... отчего?.. оттого, что одну только и знает... Не всегда бывает так тяжело расставанье для истинно любящего, как оно было тяжело для Молотова. "Итак, ко всем несчастиям еще подлость? - думал он. - Ты не должен был целовать ее, если впереди не видел ничего серьезного. Но кто же мог все это предвидеть? Бедная, бедная Леночка! как она плачет!.. как ей тяжело!.."

   - Леночка, - сказал он, взял ее руки и крепко поцеловал их. - Леночка, простите меня... все это пройдет как-нибудь... не горюйте... не сердитесь на меня... скажите, что вы вспомните меня добрым словом...

   Леночка опять заплакала... Она как будто предчувствовала, что в ней чего-то нет, за что любят других женщин, что ее полюбили так, нечаянно, по ошибке и теперь, так поздно, хотят поправить ошибку. И уже в ее слезах слышалась не только жалоба о потерянном счастье, но и жалоба на обиду, недоверие к себе... Между тем Молотов думал: "Ничем нельзя оправдаться: я подло поступил, подло!"

   Он вслушивался в это новое для него слово, как человек, который вслушивается в только что родившуюся и начинающую расти мысль. Вот он что-то очень ясно понял и усвоил, так что это выразилось во всей его фигуре, и он прищурил глаза от внутренней боли. "Подлость? ну так что ж такое? - думал он. - С новым чувством познакомился. Опыты обходятся нелегко, ничего даром не узнаешь. Зато теперь вполне человек!" Ему противно стало от такого направления мыслей. "Но кому какое дело? - думал он. - Всякий сам за себя отвечает, а тут иначе и быть не могло". Ему хотелось остановить в себе это мучительное брожение мыслей.

   - Елена Ильинишна, нам проститься надобно.

   Она не отвечала.

   - Не плачьте, Елена Ильинишна; простите меня.

   - Егорушка, меня никто больше любить не будет.

   Она бросилась к нему на грудь, обняла, поцеловала его. Рыдания ее надрывали душу Молотову... Жутко ему стало... слеза прошибла, и он с чувством отвечал на ее поцелуи... Жаль, невыносимо жаль стало ему этой бедной девушки... глупенькой, кисейной девушки... Она так жить хотела, так любить хотела и доживала последнюю лучшую минуту жизни. Впереди ее пошлость, позади тоже пошлость. Ясное дело, что она выйдет замуж, и, быть может, еще бить ее будут... Теперь она могла бы воскреснуть и развиться, но... суждено уже так, что из нее выйдет не человек-женщина, а баба-женщина. Молотов чувствовал это. Страшно ему было за Леночку. "Пропадет она!" - думал он...

   - Леночка, прости меня, - шептал он...

   - Я знаю, отчего ты не можешь любить меня...

   Молотов целовал ее руки и сам не знал, что с ним творилось. Он сознавал, что не имеет любви к ней, но Леночка была дорога ему... не как сестра, не как друг... а за то, что она любила его... Никому и дела не было до него, а она?

   - Я знаю, - повторила Леночка, - ты не можешь любить меня, потому что я глупенькая...

   Молотов невольно закрыл лицо руками...

   - Тебе жалко меня, потому что ты добрый.

   - Боже мой!.. - проговорил Молотов, и по какому-то инстинкту он прибавил: - Так женщины не говорят.

   - Нас много таких девушек, - говорила Леночка, - но, Егорушка, и такие, как Лизавета Аркадьевна, не лучше нас...

   - Леночка, ты ревнуешь?.. Я не могу ее любить... я уезжаю отсюда... я ненавижу их... Эти аристократы обидели, обругали меня...

   Молотов, будучи рад, что нашел человека, пред которым мог высказаться, вполне открыл свою душу. Он рассказал Леночке все, что он пережил в последние дни, и как подслушал разговор Обросимовых, и что он думал, как помещик помочь ему хотел, как гадал он по Лермонтову, и о письме друга своего, и как страшна для него будущность - все, все, точно Леночка подругой его стала... Она слушала его с увлечением, положив на его плечо свою хорошенькую головку. Тогда она не сказала ему свое оригинальное: "Да этого не бывает..."

   - Я их не люблю, - сказала она горячо...

   Молотов поцеловал ее, но это был не страстный, а добрый поцелуй.

   - Бог с ними, - сказал он...

   - Никогда их не буду любить... Я тебя люблю; я не сержусь на тебя.

    

   Они расстались добрыми друзьями, но Леночка всю ночь проплакала и все понять не могла, "отчего же нас любить нельзя?.. отчего?" Прошли для нее хорошие, добрые дни; но ей было жалко не только добрых дней, тихих вечеров и ясных поцелуев, - она чувствовала какую-то особенную горечь на сердце и все спрашивала: "Отчего же нас любить нельзя?" У нас немало встречается таких женщин, как Леночка, и многие увлекаются их щечками, щечки целуют, и хорошо, если останавливаются только на том, на чем остановился Молотов... Иначе для них невозможна будет и бабья карьера. Что тогда?.. Молотову пришло в тот день на ум: "Обросимов не хочет меня признать полным человеком, как сам он, а я Леночку не хотел признать полной женщиной. Но дело сделано, теперь не воротишь!" Однако и Молотов эту ночь провел неспокойно, несмотря на то, что в тот день измучился и физически и нравственно.

    

   Егор Иваныч немало услыхал добрых пожеланий от Обросимовых, когда они узнали, что он едет на службу по приглашению приятеля. Все были к нему внимательны, ласковы, добры. Вот уже в зале накрыт стол белой салфеткой, раскинут огромный дорогой ковер, из спальной комнаты принесена большая икона, свечи зажжены. Аркадий Иваныч настоял, чтобы отслужили напутственный молебен. Пришли священник и дьячок. Во время обряда, от которого Молотов хотел было уклониться, его посетили кротость и смирение. Ему представилось, что он, быть может, никогда не встретится с этими людьми, а после этого ему казалось дико и нелогично сердиться на них. Тогда возникло на душе его то чувство, которое создало афоризм: "О мертвых либо ничего, либо хорошо". "Все это прошло, - думал он, - а на прошедшее нечего сердиться. Все мертвое, все прошлое, все, что больше не встретится в жизни нашей, - не возбуждает злости".

   - Ну, дай вам бог счастья на новом поприще, - сказал Обросимов, - не забывайте нас...

   - Желаем вам всего хорошего; мы вас любили, - сказала Марья Павловна, - пусть все вас так любят.

   Лизавета Аркадьевна подала ему руку.

   - Прощайте, Егор Иваныч, - сказал Володя.

   Молотов поцеловал его в голову...

   Прислуга толпилась и тоже кланялась Молотову и от души желала ему всего хорошего.

   Его провожали, как родного, и умилительна была эта картина, когда чужому человеку чужие люди желали всего хорошего. Ведь это редко бывает.

    

   Но не выдумывать же автору несуществующих пока примирений! Егор Иваныч все-таки ненавидел их, хотя и говорил: "О мертвых либо ничего, либо хорошо". - "Так где же счастье? - спросит читатель. - В заглавии счастье обещано?" Оно, читатели, впереди. Счастье всегда впереди - это закон природы.

  

  

  

   Впервые опубликовано в журнале "Современник" (1861, No 2) с подзаголовком "Повесть первая" за подписью "Н. Помяловский".