Лазарев-Грузинский Александр Семенович - Рассказы

.

   Проехала тройка. Пристяжные храпели и отворачивали от ветра головы; ямщик с поднятым у армяка воротником сидел на козлах неподвижно, как мертвый; забитые снегом колокольчики звякали глухо и боязливо... Вьюга переждала, сорвалась с места и помчалась за тройкой...

   - Господа Иисусе... Матерь божия... Как вертеть начала!..- бормочет на дороге чей-то голос.- Ты здесь, Ларивон?

   Говорящий видит дорожный мостик, вздыхает и останавливается...

   - Здесь, дядя Архип... здесь...- доносится сбоку.

   - Не отставай, парень... Трафь на голос... Ах, чтоб тебе!

   Дядя Архип протирает глаза и всматривается в дорогу. Через минуту сквозь снег обрисовывается темное пятно, и к дяде Архипу подходит молодой мужик - тот, кого он называет Ларионом. У обоих котомки; оба одеты в ту рвань, для которой уже нет определенного названия, в которую облечены дровоколы, сборщики на погорелое место и прочий бесприютный народ, и оба занесены снегом...

   - Тут ежели вправо по просеке взять, полверсты до сторожки не будет...- говорит Архип нерешительно.- Свернем, что ли?

   Он крякает и сбивает снег с шапки; Ларион, больной парень с впалой грудью и блестящими глазами, присаживается на мосток, тяжело дышит и говорит тихо:

   - Свернем... отчего ж не свернуть...

   - Свернем, братец... В такую погоду да чтоб не свернуть... невозможно!..

   Ларион поднимается, и они начинают шагать по просеке; до брошенной сторожки действительно не больше полуверсты. Архип тычет в дверь, и мужики влезают в грязную, закопченную сторожку; дверь притворяется не плотно, снег врывается в сотню щелей, но все же в сторожке теплей, чем на дороге...

   Старик сбрасывает котомку и приносит сучьев; скоро в сторожке весело потрескивает огонь, борясь с мутными, давно наступившими в глубине леса сумерками и тьмой, которая глядит из каждого угла...

   Всматриваясь в товарища, Архип хлопает себя по коленкам и озабоченно покачивает головой.

   - Пожуй хлебца,- протягивает он Лариону вынутый из котомки хлеб.- Пожуй, сколько осилишь... Где ж это такое правило, чтобы без пропитания существовать?!

   Ларион берет хлеб, откусывает и начинает жевать медленно и равнодушно, как жуют больные, сытые или те люди, которым некуда спешить...

   - Никакого аппетиту! - вздыхает Архип.- Только звание, что ешь... Как тебя, ежова голова, завернуло!..

   - Поправлюсь, дядя Архип,- пробует улыбнуться парень, но улыбки не выходит.- Я вот передохну малость - и опять хоть куда!.. В лучшем виде дошагаю...

   Дядя Архип с сомнением взглядывает на Лариона.

   - Погодка! - говорит он, помолчавши и, очевидно, желая переменить разговор.- Ишь снегу насыпало! Точно его прорвало, шельмеца! Что ж это будет, ежели дальше так... какие такие дороги?!

   Он бормочет еще что-то о погоде и дорогах, но в голову упорно лезет больной Ларион, и в конце концов Архип поворачивает на старое.

   - А ты бодрись, парень! - говорит он горячо.- Гони болезнь, не давай ей на себя наседать... Старайся, парень...

   - Я и то бодрюсь, дядя Архип...

   - Хорошенько бодрись... Это первое дело, чтобы нос не вешать... Грудь ежели заложило, махорки хвати - отдерет... Сейчас я тебе козью ножку...

   - Не... неохота...

   - Гляди веселей... Ну, чего ты глядишь, ровно помирать собрался?!

   - И то, дядя Архип, кажется...

   - Какие такие ты слова говоришь?! - хлопает себя старик по коленкам.- Даже и слушать нехорошо... Вот бросить тебя за эти слова середь лесу?! Побей бог, бросить!

   Архип трясет головой и, взволнованный, выходит из сторожки за сучками.

   Вьюга не унимается и качает деревья; к ночи становится холодней; мелкий снег, как иголками, колет лицо и руки Архипа, пока старик впотьмах нащупывает сучки...

   - Крутит, подлюга! - говорит он, отряхиваясь и топая ногами.- Вчистую замело...

   Вернувшись в сторожку, Архип бросает груду сучьев в огонь, и сторожка тонет во мраке; приглушенный огонь почти тухнет; но там, внизу, идет неугомонная работа, робкие и короткие языки тянутся все выше и выше, и скоро все сучья сливаются в один огненный ком...

   - Ну, что, отдышал? - спрашивает дядя Архип с тревогой.

   - Плохо, дядя Архип...

   - Авось к утру отпустит,- бодрится старик.- Главное дело, духом не падай... Только бы нам до места дойти, а там, брат, народ хороший, что хочешь выпользует... Умственный народ!

   - Умственный?

   - Там, братец, всякую болезнь разберут, что и отчего... Я сам в больнице лежал... доводилось... Чтобы мне да порядков не знать?! Я, братец, все до тонкости...

   Архип радуется, что находит подходящий разговор, и начинает рассказывать про больницу, про городскую жизнь. Послушать его - и в больнице, и в городе, куда они с Ларионом идут на работу - промыслить что-нибудь по очистке снега или по другому чему,- чуть не рай. Архип даже и сам, кажется, проникается верой в свои рассказы; речь его течет ровно и медленно, точно старик боится, что великолепная тема иссякнет, светлые картины улетучатся и он опять останется с скверною действительностью лицом к лицу...

   - А из больницы выйдешь, ежели работать невмоготу, там, брат, народ добрый... добреющей души народ... по пятаку, по гривеннику дают, окромя того, что хлеба в каждой лавке... К землякам сходим, к дяде Миките, к Гуру Гурычу... Не может быть, чтобы этакие люди да не помогли!.. Ты только насчет поправки старайся, остальное, брат, наплевать...

   Красный, как кровь, уголь отскакивает от огня и разбрасывает во все стороны искры; дядя Архип кидает его обратно, крестится и умолкает.

   Старику вспоминается, как бесплодно ходил он по землякам за работой, вспоминается, что ему самому приходилось получать пятаки, только совсем не по выходе из больницы, вспоминается голодуха, и он конфузливо крякает, сохраняя, впрочем, ужасное удовольствие на лице - воспоминание будто бы приятной городской жизни.

   Но Ларион не слышит и не видит дяди Архипа; он лежит на полу и бормочет что-то, унесенный бредом далеко и от лесу, и от дяди Архипа, и от сторожки...

   Старика охватывает ужас за парня.

   - Ой, не дойдет! Пропадет ни за грош, ни за деньгу... пропадет на манер червя! - вздыхает Архип и снова бредет за сучками.- Матерь божия!.. Угоднички! Пропадет... Что ж с его старухой будет?!

   Сучки еще есть, но старик собирает их, чтобы забыться; когда бродишь по снегу и ветер бьет в лицо, можно ни о чем не думать...

   А вьюга точно взяла подряд выть и метаться, ей ни до чего нет дела - ни до Архипа, ни до Лариона; она хозяйка в лесу, бешено скачет, как вырвавшийся из клетки зверь, и насыпает целые горы снегу. Не видно ни неба, ни лесу.

   - Господи Иисусе... ежели в этакое время в поле кого переймет!..- шепчет Архип и шагает к сторожке...- Матерь божия,- выноси!

   Ларион по-прежнему бредит; потухающие угли вспыхивают редко-редко синим огнем; Архип подбрасывает еще сучков и ложится...

   До утра - целая вечность...

  

  

  

   Александр Семенович Лазарев (псевдоним - Грузинский) родился в 1861 году в Москве, там же окончил Строгановское художественное училище. Некоторое время был преподавателем рисования и черчения в учительской семинарии г. Киржача Владимирской губернии. В 80-х годах Лазарев активно сотрудничал в юмористических журналах "Осколки", "Будильник", "Развлечение", "Стрекоза", где печатались его стихи, сценки, рассказы, заметки. Нередко он выступал в соавторстве с Н. М. Ежовым.

   В конце 1886 года Лазарев познакомился с Чеховым, между ними быстро и на долгие годы установились дружеские отношения. Значительным было влияние на Лазарева и личности Чехова и его творчества. В письмах 1887 года к Ежову он называет Чехова "большим реалистом не только по писанию, но и вообще по убеждениям", "мастером слога и сравнений" {"Чехов в неизданной переписке современников". Публикация Н. И. Гитович,- "Вопросы литературы", 1960, No 1, с. 98-99.}. С первых дней знакомства Чехов "шефствовал" над Лазаревым, интересовался его литературными делами, помогал практическими советами, правил некоторые его рассказы; в 1888 году рекомендовал как сотрудника в "Петербургскую газету" и "Новое время". В письмах 1888 года к Лейкину (21 июня) и А. С. Суворину (27 октября) Чехов подчеркивал, что Лазарев более талантлив и умен по сравнению с Ежовым. Самому Лазареву Чехов писал 20 октября 1888 года: "Мне Ваши рассказы нравятся; с каждым годом Вы пишете все лучше и лучше, т. о. талантливее и умнее... Ваш недостаток: в своих рассказах Вы боитесь дать волю своему темпераменту, боитесь порывов и ошибок, т. е. того самого, по чему узнается талант. Вы излишне вылизываете и шлифуете, все же, что кажется Вам смелым и резким, Вы спешите заключить в скобки и в кавычки... Описания природы у Вас недурны; Вы хорошо делаете, что боитесь мелочности и казенщины. Но опять-таки Вы не даете воли своему темпераменту. У Вас нет поэтому оригинальности в приемах... Дайте себе свободы". В письме от 1 ноября 1889 года: "Читаю Ваши рассказы. Прогресс замечаю огромный. Только бросьте Кузю, имя Семен и обывательски-мещански-титулярный тон Ваших героев. Побольше кружев, опопанакса, сирени, побольше оркестровой музыки, звонких речей... Сиречь, пишите колоритней. Физиономия Ваша уже выработалась, с чем я Вас и поздравляю". Однако в начало 90-х годов у Чехова появились первые сомнения относительно литературной будущности своих подопечных - Ежова и Лазарева. 20 июня 1891 года он пишет Е. М. Шавровой: "Грузинский, он же Лазарев, подавал большие надежды, но мне кажется, он не из таких писателей, которым следовало бы подражать,- очень уж рассудителен. Он, надо заметить, прошел мою цензуру, так же как и Вы..." И 30 ноября того же года А. С. Суворину: "Ежов мало видит и мало знает, но погодите произносить над ним приговор. Авось у него с Лазаревым и выйдет что-нибудь". Но талант Лазарева все же не развился. Первая его книга "Нескучные рассказы" вышла в Москве в 1891 году, в 1911 году появилась вторая книга рассказов - "Женщины". Темы "Нескучных рассказов" шире, разнообразнее нарисованные в них типы, среди которых - гимназисты, помещики, крестьяне-бедняки, рабочие железной дороги. Критика отмечала подражание Чехову у Лазарева-Грузинского. Он и сам по этому поводу писал Чехову: "Мне очень лестно иметь Вас учителем, боюсь, что Вам придутся не по сердцу такие ученики... Рецензент "Труда", говоря, что я Ваш подражатель, конечно, прав. Но я не подражая Вам намеренно, избегал брать те же сюжеты, типы и т. д. Штука в том, что Ваши рассказы я всегда считал образцовыми, Вашу манеру образцовой и т. д." {А. П. Чехов. Полн. собр. соч. и писем. Письма, т, 5, М., "Наука", 1977, с. 389.}.

   Лазарев - автор многочисленных мемуарных публикаций о Чехове, проникнутых чувством благодарности к писателю и запечатлевших важные подробности его жизни и творчества. Глава из его неизданной книги "Антон Чехов и литературная Москва 80-х и 90-х годов" входит в сборник "А. П. Чехов в воспоминаниях современников" (М., Гослитиздат, 1960).

   Умер А. С. Лазарев-Грузинский в 1927 году в Москве.

  

  

   Печатается по изданию: А. Грузинский. Нескучные рассказы. СПб., типолитография Р. Голике, 1891.

   Чехов, правивший рассказ в рукописи, писал Лазареву 13 марта 1890 г. после его публикации в газете "Новое время" (No 5032, 3 марта): "Ваш "Побег" неплох, но сделан больше чем небрежно. Аникой и Прохором называется у Вас одно лицо. Я исправлял, исправлял и все-таки прозевал одного Прохора, и он удержался-таки и, вероятно, породил недоумение не у одного внимательного читателя (при подготовке рассказа для сборника Лазарев исправил ошибку.- С. В.). Засим стройте фразу, делайте ее сочней, жирней, а то она у Вас похожа на ту палку, которая просунута сквозь закопченного сига. Надо рассказ писать 5-6 дней и думать о нем все время, пока пишешь, иначе фразы никогда себе не выработаете. Надо, чтоб каждая фраза, прежде чем лечь на бумагу, пролежала в мозгу дня два и обмаслилась".

  

  

   Рассказы печатаются по изданию: А. Грузинский. Нескучные рассказы. СПб., типолитография Р. Голике, 1891.

  

  

   Печатается по изданию: А. Грузинский. Нескучные рассказы. СПб., типолитография Р. Голике, 1891.

   ¹ Пастер Луи (1822-1895) - французский биолог и химик, основатель микробиологии. Разрабатывал метод прививок против возбудителя бешенства. Гамалея Николай Федорович (1859-1949) - микробиолог, один из основателей эпидемиологии и вирусологии. Первым в России применил пастеровский метод прививок, предложил также вакцину против холеры.

  

  

   Печатается по изданию: А. Грузинский. Нескучные рассказы. СПб., типолитография Р. Голике, 1891.