Кохановская Надежда Степановна - Любила

nbsp; Въ минуту опасности, часто въ человѣкѣ проявляется сверхъестественная сила и онъ дѣлаетъ то, чего послѣ вообразить даже не можетъ, какъ онъ это сдѣлалъ? такъ случилось и съ Катериною. Пробужденная крикомъ, она схватилась за весло, и какъ она управлялась съ нимъ, какъ могла выбиться изъ водоворота, безсознательно слушаясь доносящихся къ ней указан³й: впередъ!... держись сильнѣй!... на право весломъ!... не жалѣй, панни, ручекъ!...- этого Катерина не могла понять. "Богъ спасъ", сказалъ ей старый рыбакъ, входя по колѣно въ воду, чтобы притянуть лодку къ берегу.

   - Видно, что умерла панни-матерь, говорилъ онъ, смотря угрюмо на Катерину. Некому поучить тебя, молодая панни. Катерина въ первый еще разъ улыбнулась и миновавшей опасности и вмѣстѣ суровому добродуш³ю, встрѣтившему ее на берегу: "Такъ поучи меня ты, дѣду!" сказала она, придавая нац³ональное окончан³е звательному падежу. Донецъ и лодка вѣрно тебѣ хорошо знакомы, и я хочу узнать ихъ.

   Катерина оживилась. Ея бездѣйственной истомѣ вдругъ отыскалось дѣло. Съ дѣдомъ Савельемъ въ лодкѣ, она проводила цѣлые часы на рѣкѣ. Ея берега, заливы, рыбныя мѣста, опасные прибои волнъ подъ кручами,- все это Катерина изучила съ тѣмъ томительнымъ наслажден³емъ, которое у нея сливалось съ мысл³ю о лодкѣ и плаваньи. Прошло немного времени, и Катерина могла уже съ любымъ мальчикомъ изъ своей деревни поспорить въ ловкости и отвагѣ управлять лодкой и въ умѣньи работать весломъ своими бѣлыми ручками.

   Къ концу сентябри, пр³ѣхалъ братъ съ женою, и когда подалъ на руки Катерины свою маленькую дочку, Настеньку, она могла уже улыбнуться своею прежнею, свѣтлою улыбкою. Душа исцѣлялась отъ безотрадной скорби, но не отъ любви. Катерина по прежнему говорила, что она не хочетъ и не можетъ выѣзжать.

   - Но ты можешь не выѣзжать къ другому кому, а не ко мнѣ! съ жаромъ оспаривала ее Юл³я Тимоѳеевна. Я тебѣ родная. Что ты въ трауръ? Я сама носила трауръ по тетушкѣ. Это однѣ институтск³я фантаз³и, причуды.... Не грѣхъ ли тебѣ? Я тебя люблю больше всѣхъ своихъ родныхъ. Вспомни: сколько разъ я пр³ѣзжала къ тебѣ, когда ты лежала съ закрытыми глазами и не хотѣла посмотрѣть на меня...

   - Я помню, Жюли, говорила Катерина, протягивая руку.

   - Ну, что же?

   Катерина молчала немного и отвѣчала.

   - Я не выѣзжаю.

   Нельзя же было объяснить Юл³и Тимоѳеевнѣ, что выѣзды къ ней болѣе, чѣмъ къ кому другому, были невозможны для ея кузины. Что собственно потому Катерина такъ полно отказалась отъ всѣхъ посѣщен³й къ сосѣдямъ, что, въ противномъ случаѣ, ей необходимо слѣдовало бы бывать у Юл³и Тимоѳеевны, а быть тамъ, значило, подвергаться наибольшей вѣроятности встрѣтить его, видѣть его, искушать его... Онъ былъ здѣсь, Катерина знала это.

   Съ какимъ горестнымъ вниман³емъ, хотя повидимому безучастно, наклонивъ голову на грудь и положивъ скрещенный бѣлыя руки на колѣна, Катерина выслушивала пересказы Юлии Тимоѳесввы: Что-то сдѣлалось съ нимъ? Весь этотъ годъ онъ почти не жилъ здѣсь. Поспѣшно уѣхавъ передъ смертью Марьи Львовны, онъ не пр³ѣзжалъ ни лѣтомъ, ни осенью,- такъ что стряпчиха не на шутку стала побаиваться: не задумываетъ ли онъ жениться тамъ? Ворожеи, призванныя ею, сказали, что не женится... лин³и ему такой на женитьбу не выходитъ. Однако же стряпчиха не успокоилась, поѣхала къ нему туда; но можно положить навѣрное, что прожила тамъ не болѣе дня, какъ онъ пр³ѣхалъ съ нею сюда...

   - Но ты не слушаешь, Катерина! замѣчала Юл³я Тимоѳеевна.

   - Я слушаю: говорите, Жюли, отвѣчала та.

   И эти разсказы, хотя мелочные, пустые, но между тѣмъ затрогивающ³е больное сердце, терзали Катерину.

   Наступила зима. Надобно было пережить почти пять мѣсяцевъ непогоды, вьюгъ, заунывно свистящаго вѣтра въ голыхъ вершинахъ сада, и короткихъ дней, невыносимо-тяжелыхъ, длинныхъ ночей, пережить ихъ на единѣ съ сердцемъ, болящимъ страшной утратою и сохраняющимъ въ себѣ глубокое страдан³е безнадежной любви! И гдѣ искать малѣйшей отрады? Въ семьѣ своей? Но молодая семья брата была слишкомъ счастлива и полна сама собою для того, чтобы все, не входящее въ тѣснѣйш³й, блаженный кружекъ молодыхъ супруговъ и ихъ перваго дитяти, не дѣлалось чужимъ и лишнимъ. И нужно сознаться, что Катерина, по природѣ своей, была слишкомъ разборчива и горда, чтобы выжидать и пользоваться счастьемъ, удѣляемымъ ей изъ одного состраданья. Катерина живо чувствовала, что страстью и высокой любовью своего сердца, она сама могла надѣлить счастьемъ другаго, и что не ей должно протягивать руку къ скудной подачѣ... Затворившись въ своихъ красивыхъ комнатахъ, приготовленныхъ ей материнскою любовью, она начала изнемогать въ борьбѣ съ своей печалью. Съ воплемъ задушевнаго рыданья рвалась и возставала ея душа, полная смятенья и глубокаго страданья. Падая на колѣни помолиться, она не могла выговорить словъ святыхъ молитвъ. "Мама, мама!" почти въ безпамятствѣ шептала она, какъ бы призывая руку, такъ недавно ласкавшую ее съ материнскою любовью, какъ-бы умоляя ее коснуться ея пылающаго лба, поднять и освѣжить ей голову, въ томленьи сердца припавшую къ самой землѣ. "Хотя бы весна пришла, хотя бы она отрадой повѣяла на меня!" говорила Катерина и просила у Бога открыт³я весны, какъ просятъ хлѣба и счастья. Дитя больное и истомленное, она, за нуждой своего сердца, не видѣла нуждъ цѣлаго м³ра и думала, что весна повѣетъ и потекутъ воды потому только, что сердце молодой дѣвушки не научилось страдать и терпѣть!

   Весна открывалась и задерживалась. Обнажились наконецъ бока косогоровъ и мѣстами показалась пахать; но сильные морозы и утренники сдерживали землю въ оцѣпѣнен³и и только еще начинала отходить и краснѣть по ту сторону Донца, на пескахъ, особеннаго рода лоза съ глянцовитыми пурпуровыми прутьями, красующаяся ранней весной. Рѣка вздувалась и коробила ледъ; станицами летали журавли по озерамъ, вокругъ Донца, слышался нестройный, неспокойный крикъ водяной птицы, прилетѣвшей на знакомыя приволья и встрѣтившей повсюду нетронувш³йся ледъ. Съ жалобно-крикливыми голосами, дик³е гуси вереницами поднимались вверхъ, вились надъ пространствомъ оледѣнѣлой рѣки и падали въ камыши, наводя еще болѣе острую, нетерпѣливую тоску на душу Катерины. Весна слышалась во всемъ: во времени года, въ примѣтахъ, въ предощущеньяхъ живой твари, и все-таки весны не было. Наконецъ, на праздникъ Благовѣщенья, Катерина пробудилась отъ глухаго гула и шума, покрывавшаго окрестность. Рѣка тронулась. Бросившись къ окну, она ничего не могла разсмотрѣть сквозь ранн³й, мерцающ³й разсвѣтъ, но этотъ гулъ, торжественные звуки разрѣшившихся и хлынувшихъ водъ, смѣшавш³еся съ утреннимъ благовѣстомъ великаго праздника и какъ бы несш³е его надъ собою въ знаменье благовѣст³я новооткрытой жизни, трескъ разрушающихся льдинъ, это незримое, но ощутимое душою дѣйств³е Силы Бож³ей подвинувшейся на возобновленье природы,- все это охватило сердце Катерины отраднымъ чувствомъ: она припала головою къ рамѣ окна, и плакала обильными, сладкими слезами.

   Едва наступило утро, Катерина приказала вынуть зимн³я рамы, растворила окно настежь въ своей маленькой гостиной и стояла передъ нимъ. Живительный, свѣж³й, весенн³й воздухъ вмѣстѣ съ грохотомъ въ полноводьѣ несущейся рѣки, казалось, видимыми, осязательными волнами обдавалъ ее, освѣжалъ ей лицо и истомленную грудь. Глаза смотрѣли и не могли насмотрѣться на грозную красоту, съ которою прибывала рѣка. Сѣрые буруны, густо взбитые пѣной, почти всплескивались на крутой берегъ сада, а луговая сторона, вчера пестрѣвшая огородами, вербами и холмами наноснаго песку, сегодня сплошь покрыта была водою, и по ней гуляли широк³я волны. Богъ вѣсть откуда, появились рыболовы-птицы, и сверкали своими пепельно-бѣлыми крыльями надъ рѣкою, стаи грачей и галокъ поднимались съ оглушительнымъ крикомъ отъ деревень и направлялись къ засинѣвшимъ лѣсамъ. Торжественно и полно, съ радостнымъ шумомъ и гуломъ открывалась весна.... Катерину сзади тронула чья-то ласкающая рука. Она живо и почти въ испугѣ (оборотилась: передъ нею стоялъ братъ съ распечатаннымъ письмомъ и, прежде всего, сдѣлалъ шагъ впередъ, протянулъ руку и затворилъ окно.

   - Только дѣти, сказалъ онъ съ серьезной улыбкою: - могутъ позволять себѣ так³я удовольств³я, не думая, что можетъ за ними слѣдовать.

   - О, много, если смерть? съ оживленьемъ сказала Катерина, блистающимъ взглядомъ смотря на брата и подавая ему руку. Умереть въ такое чудное время, когда все торжественно проникается жизн³ю, право не тяжело, Павелъ!

   - Очень легко, отвѣчалъ съ важност³ю Павелъ Григорьевичъ. - Но не угодно ли вамъ пожить, пока вы рѣшите дѣло вотъ съ этимъ? прибавилъ онъ, показывая на письмо.

   - Письмо! сказала Катерина.- Нѣтъ въ м³рѣ письма, которое бы могло касаться меня.

   - Въ самомъ дѣлѣ? сказалъ Павелъ Григорьевичъ, полуулыбаясь.

   Катерина взяла письмо, оно точно близко касалось ея.

   Одинъ изъ ея одесскихъ поклонниковъ, богатый панъ, Черновецк³й, указывая на время приближающагося окончан³я траура, просилъ у ея брата позволен³я пр³ѣхать къ нимъ въ деревню.

   - Пустое! сказала Катерина, не дочитавъ письма. - Это еще, Павелъ, не стоитъ того, чтобы жить. Ты напишешь очень вѣжливо, что ему не для чего безпокоиться пр³ѣзжать.

   - Этого я никогда не напишу! сказалъ братъ.- Во-первыхъ, для того, чтобы на меня не могло быть нарекан³я, будто я хотѣлъ попрепятствовать въ этомъ дѣлѣ, а потомъ, Катерина! продолжалъ онъ, - что это за жизнь? что ты хочешь дѣлать съ собою? Я, напротивъ, напишу ему, что чрезвычайно благодаренъ за его прекрасную мысль навѣстить насъ, что ты находишься въ такомъ страшномъ, апатическомъ состоян³и духа, и что я за величайшее благо почту, если кому удастся вывѣсти тебя изъ него.

   - Хорошо, Павелъ. Ты дѣйствуй, какъ хочешь: твоя воля; но и я буду дѣйствовать, какъ я хочу.

   - Прекрасно! сказалъ нѣсколько разсерженный братъ; но праздничное, первое весеннее утро съ заливающимся щебетаньемъ мелкихъ пернатыхъ гостей, было слишкомъ свѣтло и радостно для того, чтобы братъ и сестра могли сохранять тѣнь неудовольств³я между собою. Павелъ Григорьевичъ, съ маленькою улыбкою, подалъ руку Катеринѣ, говоря:

   - Пойдемъ къ намъ, отшельница.

   - Пойдемъ, весело отвѣчала та и почти побѣжала съ лѣстницы, какъ въ было, счастливое время.

   Катерина едва могла дождаться, пока пронесетъ ледъ по рѣкѣ. Въ своей прекрасно-снаряженной лодочкѣ, обитой сукномъ, съ серебряными кольцами для веселъ, она сейчасъ же поѣхала кататься и долго съ дѣдомъ Савельемъ носилась по широкому разливу. Духъ у нее занимался отъ чего-то могучаго и живительнаго.

   Такъ началась для нея съ весною новая отдѣльная жизнь. Барск³я домъ брата покоился въ утренней дремотѣ, пары еще стояли надъ рѣкой, а Катерина, съ книгою въ рукахъ, медленно проходила уже по аллеямъ сада.

   - Ты встаешь рано, какъ поселянка, говорилъ ей братъ.

   Въ домѣ, между темъ, сильно готовились къ пр³ему гостей. Кромѣ Черновецкаго, должна была пр³ѣхать на все лѣто теща Павла Григорьевича, съ двумя дочерями, съ разслабленнымъ сыномъ, котораго возили въ колясочкѣ, съ докторомъ при немъ, съ мистриссъ Англичанкою, съ дочерью ея, миссъ, при нихъ должны были еще находиться Француженка, какъ обѣтованный даръ для мосье и мадамъ де-Соле. Но этимъ еще не оканчивалось: Глафрра Петровна во всю свою жизнь не могла обходиться безъ маленькихъ фаворитовъ и фаворитокъ. На этотъ разъ, мѣсто любимицы занимала четырехлѣтняя дѣвочка дочь кучера. Въ домѣ, какъ тучи, ожидали прибыт³я этихъ гостей. Юл³я Тимоѳеевна, въ веселую минуту, назвала это "нашеств³емъ дванадесять языцей", и съ нетерпѣн³емъ задавала себѣ вопросъ: что будетъ? Катеринѣ казалось, что не будетъ ничего, да если бы и было что, оно ни въ какомъ случаѣ не могло касаться ея. Такъ она думала.

   Май мѣсяцъ наступилъ; но гостей еще не было. Туча подвигалась очень медленно, и, вѣроятно, въ ожидан³и ея, маленькая семья Павла Григорьевича сошлась гораздо тѣснѣе. Жена его, нѣжная, бѣлокурая женщина, любившая мужа больше всего и даже немного боявшаяся его, сдѣлалась чрезвычайно внимательною къ своей золовкѣ. Не смотря на то, что Катерина просила никогда не ждать ее къ обѣду, если она, въ своихъ гуляньяхъ позабудетъ время и не придетъ къ урочному часу, Лизавета Максимовна однако всегда это дѣлала и не обращала даже вниман³я на то, что Павелъ Григорьевичъ, проголодавшись, постукивалъ ногою и говорилъ:- что же, Лиза? пора обѣдать. Увидѣвши разъ и другой, что она заставляетъ себя ждать, не смотря на свои просьбы, Катерина, слишкомъ чувствительная ко вниман³ю невѣстки и брата, стала заботиться болѣе всего, чтобы не позабывать обѣденнаго часа, но однажды она довольно далеко проѣхала въ своей лодочкѣ и замѣтила прекрасное уютное мѣстечко, все въ кустахъ, какъ бесѣдка, завела туда свою лодку и, покачиваясь на тихой водѣ въ тѣни и зелени, расположилась читать. Ей казалось, что она недолго читала; но когда взглянула на часы, то было уже шесть часовъ; а обѣдали обыкновенно въ половинѣ шестаго. Досадуя на себя за промедлен³е и увлечен³е книгой, Катерина принялась живо плыть назадъ. Она вскарабкалась, кое-какъ цѣпляясь за кусты, на крутой берегъ и почти побѣжала по саду. На встрѣчу ей попался мальчикъ. "Не знаешь, господа обѣдали?" спросила она. Нѣтъ-съ еще", отвѣчалъ мальчикъ и что-то еще хотѣлъ сказать, но Катерина не останавливалась и не слушала его болѣе. Въ растворенную на балконъ дверь, она видѣла свою хорошенькую невѣстку и брата.

   - Сестра! милый Павелъ! говорила она, поспѣшно всходя по ступенямъ.- Пожалуйста, вы извините меня. Не я васъ заставила ждать. Вотъ она, виновница! сказала она, бросая книгу на столъ.

   - Все это прекрасно! замѣтилъ ей съ особенной улыбкою Павелъ Григорьевичъ. Но есть еще лице, предъ которымъ тебѣ приходится вдвойнѣ извиниться, что ты заставила себя ждать.

   Катерина оборотилась.

   Ей кланялся Черновецк³й, смотря на нее радостными глазами.

   - Панна Катаржина! воскликнулъ онъ на своемъ народномъ языкѣ, и бросился сымать стебли цѣпкой травы и хмѣля, приставш³е къ складкамъ ея траурнаго платья.

   - О, пожалуйста, не безпокойтесь, monsieur Черновецк³й! говорила Катерина: - я всегда приношу съ собою столько разныхъ растен³й, что надобно быть такой доброй, какъ моя belle-soeur, чтобы позволять мнѣ являться въ гостиную. Я это живо чувствую и не всегда позволяю себѣ во зло употреблять ея доброту.

   Катерина, на первыхъ словахъ, хотѣла дать почувствовать Черновецкому особенность своей жизни.

   - Позволь тебѣ замѣтить, что ты во зло употребляешь наше терпѣн³е, сказалъ Павелъ Григорьевичъ. Твой обѣденный туалетъ ждетъ тебя, Катерина.

   - Довольно того, что меня ожидали, отвѣчала она, выразительно взглянувъ на брата.- Я никакъ не хочу заставить ждать еще моего туалета. Я могу остаться и такъ. Пойдемте же обѣдать. На этотъ разъ я распоряжаюсь. Monsieur Черновецк³й, не угодно ли вамъ подать руку хозяйкѣ? Ты мнѣ дашь свою, Павелъ. Я такъ устала, спѣша къ вамъ, что имѣю все право опереться на нее.

   Черновецкому всегда нравилась Катерина, чему могло быть ручательствомъ его постоянство въ течен³е цѣлаго года, который онъ ждалъ не имѣя никакой опредѣленной надежды, теперь же произвела на него еще болѣе глубокое впечатлѣн³е. Напрасно Павелъ Григорьевичъ заботился о туалетѣ сестры. Никогда, ни въ одномъ изъ блестящихъ ея бальныхъ нарядовъ, не казалась она Черновецкому прекраснѣе. Въ богато убранныхъ комнатахъ, посреди цвѣтовъ и изящныхъ и роскошныхъ вещей, прелесть молодаго лица ея, дышущая кроткимъ велич³емъ печали, являлась съ невыразимой красотою. Черное платье разительно выдавало ее. Какою-то умиляющее и неиспытанное еще чувство внушала Черновецкому эта простота нескрываемой и невыказываемой грусти, эта улыбка, тихо проходившая по прекраснымъ губамъ и затѣмъ глубокая, свѣтлая тишина медленно поднимающагося прекраснаго взгляда, который Катерина устремляла съ нѣкоторою разсѣянност³ю, и потомъ, будто побѣждая себя, внимательно сосредоточивала на какомъ нибудь предметѣ.

   Ни въ чемъ не измѣнила она своего обычнаго образа жизни. На другой день но пр³ѣздѣ Черновецкаго, она также рано встала, и съ рѣки еще поднимались пары, когда ея нарядная лодочка скользнула и замелькала, какъ вчера и третьяго дня, по красивымъ заливамъ и уступамъ Донца. Дѣдъ Савел³й повстрѣчался съ барышнею и они начали раскидывать сѣти, но ничего не поймали... Когда семейство собралось къ завтраку, Катерина, усталая отъ жара и слишкомъ семичасовой дѣятельности, лежала, отдыхая, у себя на диванѣ, въ полусумрачной комнатѣ съ опущенными занавѣсами, и даже не вышла потомъ къ обѣду. Какъ человѣка новаго, Черновецкаго болѣе всего поразило спокойств³е, съ какимъ въ семействѣ принимали это отсутств³е. Даже за столомъ не оказалось лишняго прибора. - А Катерина Григорьевна? спросилъ онъ, улучивъ минуту, съ замѣтнымъ удивлен³емъ. "Можетъ быть, вы найдете способъ измѣнить это", отвѣчалъ, пожимая плечами, Павелъ Григорьевичъ:- а у насъ это пошло въ обыкновен³е. Мы привыкли къ такому порядку.

   Вскорѣ пр³ѣхали къ Черновецкому его лошади, грумъ, экипажъ съ польской упряжью, и вся эта обстановка придавала паничу видъ богатаго жениха. Катеринѣ было тяжело и досадно. Въ околодкѣ уже назначали день свадьбы и польская упряжь производила особенно сильное впечатлѣн³е... Досадны были Катеринъ всѣ эти толки, и тяжело было ей видѣть столько искательности, гордости, сладкихъ надеждъ, когда они знали, что одно ея слово должно было уничтожить все, избѣгая жестокой необходимости выговорить это слово, Катерина хотѣла, строгой послѣдовательност³ю своихъ поступковъ, дать почувствовать Черновецкому, что искан³я его напрасны; но онъ не понимали и не хотѣли понять этого. Въ гордой самонадѣянности, можетъ быть, достаточно оправдываемой его любовью, Черновецк³й держалъ себя совершенно обнадеженнымъ женихомъ и, по видимому, мало придавалъ значен³я тому, что прекрасная невѣста, въ течен³е двухъ недѣль, не приняла на себя труда выслушать ни его гордыхъ надеждъ, ни увѣрен³й.

   - Мнѣ какое дѣло? сказала Катерина брату, когда тотъ заговорилъ ей о неопредѣленномъ положен³й Черновецкаго.

   - Какъ это понимать? спросилъ Павелъ Григорьевичъ.

   - Очень просто, отвѣчала Катерина. Если въ немъ есть гордость съ польскою заносчивост³ю, то во мнѣ она съ малоросс³йскимъ упрямствомъ.

   - Это я вижу, отвѣчалъ разсерженный братъ, уходя отъ нее.

   Катерина не усиливала мѣръ къ удален³ю Черновецкаго, но она разнообразила ихъ съ такимъ искуствомъ, что примѣниться къ нимъ не было возможности.

   Въ двѣ недѣли Черновецк³й едва могъ ознакомиться съ общими чертами новой жизни Катерины, едва могъ увѣрить себя, что подобныя черты дѣйствительно существуютъ, что она дѣйствительно можетъ вставать съ солнцемъ и даже до солнца, заходить далеко въ поля и въ лѣса, прочитывая тамъ по цѣлой книгѣ - жить въ лодкѣ; онъ пытался воспользоваться этими прогулками и встрѣтиться съ Катериною, но это не удавалось ему. Онъ приписывалъ это досадному случаю и не замѣчалъ, что вся случайность происходила отъ нежелан³я этихъ встрѣчъ Катериною. Она два раза сряду не приходила и не уходила по одной и той же дорогѣ. Она прятала свою лодочку такъ тщательно, что нельзя было подмѣтить, гдѣ она садится въ нее, гдѣ выходитъ. Общая пристань была довольно далеко за садомъ; но Катерина успѣла съ дѣдомъ Савельемъ проложить себѣ по берегу столько узенькихъ тропинокъ, крутыхъ спусковъ и подъемовъ, что у нея пристань была почти въ каждомъ мѣстѣ, гдѣ она хотѣла пристать. Лѣсные кусты, какъ сѣтью, опутанные хмѣлемъ, хранили эти убѣжища и дѣлали лодку невидимою, если только Катерина хотѣла этого. Очень часто Черновецк³й, ускользая отъ прибывшихъ гостей, отправлялся бродить по запустѣлымъ берегамъ и открывать слѣды ея. Онъ находилъ иногда завядш³й оброненный цвѣтокъ, книгу, положенную на сукъ дерева. Далѣе, примѣты кое-какой тропинки заводили его въ непроходимые кусты, куда если и могла проскользнуть гибкая и легкая прихотливая дѣвушка, отказавшаяся отъ многихъ услов³й общественной жизни, то свѣтск³й человѣкъ долженъ нылъ поостеречься, если онъ сколько нибудь цѣнилъ достоинство своей физ³оном³и и своего костюма.

   Впрочемъ, отыскиван³е слѣдовъ и деликатная игра въ прятки должны были на нѣсколько дней пр³остановиться. На широк³й дворъ Павла Григорьевича взъѣхала карета и еще дорожная карета; далѣе еще экипажъ, до того увязанный чемоданами, сундуками и коробами, что не имѣлъ никакаго подоб³я экипажа и двигался, какъ верблюдъ съ двумя горбами, изъ которыхъ на самомъ верхнемъ торчалъ футляръ съ арфою. Это пожаловала Глафира Петровна.

   Если Катерина чуждалась общества, то это вовсе не значило, чтобы для нея могли быть, въ той же мѣрѣ, чужды семейныя обстоятельства и радости ея брата. Напротивъ, она живѣйшимъ образомъ хотѣла показать, какъ она искренно дѣлитъ ихъ. Катерина сняла трауръ, чтобы ея черное платье не могло навести малѣйшей тѣни на радостныя лица собравшихся родныхъ. Почти нарядная, въ бѣломъ платьѣ, ласковая и предупредительная, они, какъ нѣкогда къ своей матери, сошла въ тѣ же комнаты къ Глафирѣ Петровнѣ, сказать ей утреннее привѣтств³е и узнать объ ея здоровьѣ. Дѣвицамъ Катерина принесла прекрасные букеты цвѣтовъ; даже англичанкамъ представила себя, какъ будущую ихъ усердную ученицу и похвалила нарядъ француженки. Черновецк³й былъ пр³ятно удивленъ, заставши Катерину въ гостинной, не въ траурѣ, съ цвѣтами въ рукахъ. Она улыбалась бѣдному разслабленному и выслушивала отъ его доктора доказательства превосходства способа его леченья надъ другими.

   Такъ живо и сердечно хотѣла Катерина принять участ³е въ семейной радости брата, что почти отказалась отъ своего уединенья и опять явилась съ той пр³ятной веселост³ю ума, которая не зависитъ отъ веселости сердца. Сначала она было немного опасалась, что это можетъ повести ее къ сближенью съ Черновецкимъ; но потомъ совершенно успокоилась, встрѣтя себѣ усердную помощницу въ старшей дочери Глафиры Петровны. Та, очень ревностно и съ большимъ навыкомъ въ дѣлѣ, приняла на себя обязанность слѣдить всѣ движенья Черновецкаго и стараться помѣшать ему въ малѣйшихъ его отношен³яхъ къ Катеринѣ. Если онъ улучалъ рѣдкую минуту сказать два слова не въ общемъ разговорѣ, то она твердо была увѣрена, что на третьемъ его словѣ, такъ или иначе, Софья Максимовна найдетъ способъ остановить пана. Тотъ начиналъ выходить изъ себя. Гордые, сѣрые глаза его вспыхивали, и тѣмъ живѣе, что Катерина оставалась совершенно спокойною и какъ бы не понимала ловкихъ маневровъ его. Но у Черновецкаго, наконецъ, стали по немногу открываться глаза на этотъ странный случай, который все мѣшалъ ему: онъ твердо рѣшился добиться разговора съ Катериною, и взялся за это съ большимъ рвен³емъ.

   А между тѣмъ, въ домѣ у Павла Григорьевича начинала оправдываться пословица: "наѣхали гости, что и хозяевамъ мѣста нѣтъ."

   Громкоголосая подмосковная барыня, Графиня Петровна (какъ насмѣшливо прозвала ее Юл³я Тимоѳеевна) начинала не только по графски, а совершенно по княжески распоряжаться всѣмъ въ домѣ. Просыпаясь и еще долго нѣжась въ постели, она приказывала подать себѣ свою любимицу, Ѳеклочку. Ѳеклочка валялась по постели, ползала по самой Графинѣ Петровнѣ; отвѣчала на вопросы: любитъ ли она барынины глазки, ушки, носикъ? варила на ладони Глафиры Петровны сорочью кашку {Дѣтская игра.}, а Глафира Петровна кушала чай и посылала просить къ себѣ Лизавету Максимовну. Лизавета Максимовна входила и цѣловала протянутую руку, послѣ чего выслушивала доказательства, что у нея въ домѣ и то не такъ, и другое не такъ. "Положимъ, что это еще ничего, говорила Глафира Петровна, я мать и могу у дочери своей всяк³й чай пить; но если гостямъ подаютъ такой чай, я ужъ и не знаю," выразительно замѣчала она и непремѣнно заставляла отвѣдать свой чай Лизавету Максимовну. "Ты неуважаема въ домѣ, другъ мой. Мужъ тебя не уважаетъ." "Онъ меня любитъ, мама", отвѣчала со слезами на глазахъ и съ гордостью въ сердцѣ молодая женщина. "Любовь не главное въ супружествѣ. А главное то, чтобы жена не была рабой своего мужа - умѣла держать его въ рукахъ..." Но Лизавета Максимовна рѣшительно не понимала, чтобы можно было львиную, мужественную голову Павла Григорьевича держать въ рукахъ для чего нибудь другаго, какъ не для самаго нѣжнаго, ласковаго поцѣлуя.

   - Наконецъ, скажи ты мнѣ, задавала вопросъ Глафира Петровна: Какую роль играетъ у васъ въ домъ Катерина?

   Лизавета Максимовна совершенно терялась и не находила, что сказать.

   - Никакой... Какую же роль, мама?

   - Я вамъ скажу, какую. Она у васъ главное лицо въ домѣ. Входитъ она, всѣ глаза обращаются къ ней. Юл³я Тимоѳеевна пр³ѣзжаетъ, не успѣетъ головой мнѣ кивнуть, пробормочетъ что-то и бѣжитъ къ Катеринѣ, кричитъ: "Катерина!" Де-Соль зоветъ ее принцессой... Вчера подалъ ей стулъ прежде моего, и она сама ужъ догадалась предложить мнѣ. Или теперь, Павелъ Григорьевичъ, съ чѣмъ это схоже?... онъ только что, кажется, не влюбленъ въ свою сестрицу... Она чудеситъ. Отъ свѣта отказывается, чтобы женихи больше льнули, а между тѣмъ, какое у васъ помѣщен³е занимаетъ? Прекраснѣйш³й мезонинъ, съ такимъ убранствомъ, какого я и не знаю... хоть во дворцѣ.

   - Но это еще покойная Настасья Николаевна...

   - Знаю, перебила Глафира Петровна дочь.- Но, послѣ покойной Настасьи Николаевны, хозяйка въ домѣ Лизавета Максимовна, и я спрошу тебя, прямо... Аннушка! стань къ окну и не слушай, что я буду говорить! а это невинное дитя ничего еще не смыслитъ,- указала Глафира Петровна на свою Ѳеклочку... Я спрошу тебя прямо, какъ ты помѣстила твоихъ сестеръ? Въ одной комнаткѣ, которая только на двое раздѣлена; а Катерина одна занимаетъ прекраснѣйшихъ три комнаты? Вѣдь хорошо, что Вѣра еще ребенокъ; а Софи - ангелъ доброты, а то онѣ имѣли бы право потребовать, чтобы я дня не оставалась въ твоемъ домѣ.

   - Мама, мама! почти плача, говорила Лизавета Максимовна. Неужели я должна была выгнать Катерину изъ ея комнатъ? Отнять у нея помѣщен³е, которое приготовила ей мать?

   - Я не говорю, чтобы ты ее выгоняла, говорила Глафира Петровна, кладя руки на грудь: нѣтъ! Но она сама должна была уступить, изъ уважен³я ко мнѣ, какъ твоей матери, и не сдѣлала этого, значитъ, ни братецъ, ни сестрица тебя не уважаютъ.

   - Они любятъ меня, любятъ, мама!

   - Они и должны тебя любить, подтвердила Глафира Петровна и, помолчавъ, присовокупила: ты можешь теперь пойти, и подумать, другъ мой, о томъ, что я тебѣ говорила... Ѳеклочка, поцѣлуй у бари ручку.

   Ѳеклочка цѣловала ручку, и Лизавета Максимовна, разстроенная такимъ образомъ, почти каждое утро уходила, рѣшительно не зная, куда дѣться ей? Она больше всего опасалась, чтобы Павелъ Григорьевичъ не замѣтилъ ея заплаканныхъ глазъ.

   Но Глафира Петровна этимъ еще не удовольствовалась. Ей хотѣлось на утренн³я конференц³и вызвать и Павла Григорьевича; но онъ уклонился. "Скажи, пожалуйста, Лиза," говорилъ онъ; "что это маменькѣ, какъ маркизѣ временъ Людовика XV, вздумалось принимать насъ въ постели? Ну, сынъ и докторъ куда ни шло! а я-то зачѣмъ?"

   Глафира Петровна обратилась на Катерину, которую она считала молодой дѣвочкой, институткою, забравшею себѣ разныя разности въ голову и не имѣвшую никого, кто бы могъ ее образумить. Глафира Петровна взялась за это дѣло.

   - Что это за вздоръ, Катенька, забрались вы на верхъ, отъ людей прячетесь. Это не хорошо для молодой дѣвушки.

   - Далѣе, что угодно вамъ будетъ сказать? спросила ее та.

   - То мнѣ угодно сказать, что это пустяки, гордость одна: покажу вотъ я всѣмъ, какъ должно оплакивать смерть матери: бродить по лѣсамъ, отъ людей прятаться... Не у васъ первой, не у васъ послѣдней умерла мать. Такъ уже Богъ судилъ. Это значитъ, Богу противиться.

   - Далѣе, Глафира Петровна... или нѣтъ, позвольте прежде васъ спросить: я объявляла вамъ, что это я показываю, что грущу по матери, когда брожу по лѣсамъ?

   Глафира Петровна остановилась.

   - Стало быть, это по комъ нибудь другомъ грусть? спросила она.

   - Можетъ быть.

   - А, да! такъ вы бы такъ и говорили.

   - Вы меня не спрашивали.

   Спокойств³е, точность, короткая опредѣлительность отвѣта удивили Глафиру Петровну; но она, конечно, не повѣрила истинѣ, потому что истина довольно прямо и открыто высказывалась ей.

   - Отъ чего бы это ни было, начала она, помолчавъ: но во всякомъ случаѣ, грусть ваша, Катенька, компрометируетъ вашихъ родныхъ.

   Катерина, опершись на руку, смотрѣла на Глафиру Петровну.

   - Потому что, продолжала та, пожавъ плечами, нельзя пойдти и всѣмъ разсказывать, что это вы не по матушкѣ, не по батюшкѣ въ грусть вдались; а всяк³й такое сужден³е можетъ положить: что вотъ вы остались сирота безъ матери, и родные ваши, братъ и невѣстка, не стараются замѣнить вамъ ее.

   - И было бы напрасное старан³е... Мать мою никто мнѣ не замѣнитъ, воскликнула, вспыхнувъ, Катерина: - вы мало ее знали; не говорите о ней, Глафира Петровна.

   - Ахъ, Боже мой! о каждомъ человѣкѣ говорить можно.

   - Но вамъ нечего мнѣ говорить о моей матери. Замѣнить ее? говорила Катерина, и губы ея дрожали.... я въ такихъ лѣтахъ, Глафира Петровна, что могу остаться безо всякой замѣны.

   - Даже если бы и я...

   - Даже если бы и вы...

   - Горда же твоя золовушка! сказала потомъ Глафира Петровна дочери; но Катерину не оставила въ покоѣ, и даже однажды оказала ей честь, войдя къ ней на верхъ.

   - Какъ у васъ хорошо здѣсь! говорила она.

   - Очень, подтвердила Катерина.

   - И все это вамъ отъ маменьки досталось? допрашивала она о каждой вещи, беря ее въ руки и осматривая со всѣхъ сторонъ: точно, вамъ не грѣхъ потужить о такой матери. И это она вамъ сдѣлала?

   - Она.

   - А вотъ это?

   - Она, она! отвѣчала, едва вынося, Катерина,- и Бога ради, не спрашивайте меня болѣе... Все, что вы ни видите, это она, мать моя, мнѣ сдѣлала... даже это кружево къ занавѣскамъ пришивала она собственными руками! заключила бѣдная дѣвушка, и въ порывѣ горестнаго раздражен³я и душевной тоски, поднесла къ губамъ края занавѣски и цѣловала ихъ.

   Глафира Петровна сжалилась наконецъ надъ нею и оставила ее, но въ тотъ же вечеръ не утерпѣла и начала ей доказывать, что мать поступила несправедливо, отдавъ ей свое имѣн³е, и что, по совѣсти, Катерина не должна и думать о получен³и части изъ отцовскаго имѣн³я - что такъ Богъ велитъ и люди говорятъ. Глафира Петровна, съ этими рѣчами попробовала отнестись и къ Павлу Григорьевичу. Тотъ выслушалъ очень внимательно до конца и, подумавши, отвѣчалъ: да, точно, матушка не хорошо сдѣлала, что все отдала дочери; но все-таки, я полагаю, это лучше того... чѣмъ поступаютъ друг³я матери, которыя обѣщаютъ дочерямъ много и не даютъ ничего. Глафира Петровна почему-то быстро оставила разговоръ и не возобновляла его въ другой разъ. Вниман³е свое она перенесла на друг³е предметы: Андрей Иванычъ, напримѣръ, оказался, по ея мнѣн³ю, никуда негоднымъ хозяиномъ, потому что онъ очень бабъ берегъ и не посылалъ ихъ молотить, тогда какъ у самой Глафиры Петровны всѣ бабы молотятъ и еще лучше мужиковъ.

   - Да вы не смотрите, маменька, что Андрей Ивановичъ старъ и лысъ, отвѣчалъ съ улыбкою Павелъ Григорьевичъ. Андрей Ивановичъ большой поклонникъ женскаго пола: онъ еще покойную матушку убѣдилъ выписать двѣ молотильныхъ машины и меня подбилъ на ту же мысль, къ осени пр³обрѣсти третью - такъ что нашъ прекрасный полъ рѣшительно не будетъ работать цѣпами.

   - И много кто не работаетъ, замѣчала въ сторону Глафира Петровна. Де-Соль хоть бы фортеп³ано настроивалъ, и того нѣтъ.

   - Онъ не артистъ въ этомъ родѣ, отвѣчалъ Павслъ Григорьевичъ.

   - А въ какомъ онъ родѣ артистъ, не мѣшало бы узнать?

   - Въ томъ родѣ, Глафира Петровна, что онъ служилъ моей матери и я не могу его выгнать изъ дома, пока monsieur де-Соль самъ не почувствуетъ, что онъ мнѣ не нуженъ.

   Надобно было удивляться терпимости, съ какою Павелъ Григорьевичъ, однажды рѣшившись переносить неугомонное присутств³е своихъ гостей, переносилъ его до послѣдней крайности.

   Глафира Петровна не оставляла въ покоѣ ничего. Дворецк³й казался ей мѣшковатъ, не такъ ходилъ, какъ бы она хотѣла, конюхи поздно лошадей поили, кашка Ѳеклочки не поспѣла и все потому, что поваръ изволилъ куры строить, и Глафира Петровна даже знала кому. Весь избытокъ подобныхъ свѣдѣн³й она выставляла на видъ Лизаветѣ Максимовнѣ, какъ ничего незнающей, что дѣлается у нея въ домѣ. И мудрено, дѣйствительно, было что нибудь узнать въ этомъ бѣдномъ домѣ, который самъ сталъ не похожъ на себя послѣ нашеств³я на него дванадесяти языцей. Голова самаго расторопнаго человѣка должна была потеряться въ суматохѣ разнородныхъ требован³й, желан³й, приказан³й... Англичанки спрашивали ветчины и пироговъ къ чаю, француженка хотѣла бисквитовъ, докторъ требовалъ д³этетическихъ завтраковъ и обѣдовъ для своего больнаго, Глафира Петровна всего хотѣла и ничего нехотѣла. Польская прислуга Черновецкаго ссорилась съ москалями, и бѣдная Лизавета Максимовна не приказывала ужъ своему дворецкому, а умоляла его исполнять всѣ требован³я, не жалѣть ничего, лишь бы не доходило жалобъ къ Глафирѣ Петровнѣ, а жалобы являлись каждый день.

   Кто не испыталъ подобнаго положен³я, тотъ не можетъ себѣ представить, сколько въ немъ соединено неудовольств³й на каждомъ шагу, отъ которыхъ никакъ не убѣжишь; тягость и принужден³е истомляютъ душу... Катерина стала на цѣлые дни уходить изъ дому.

   Одинъ разъ, вставши съ зарею, она, по обыкновен³ю, пошла въ одну сторону; потомъ, ей извѣстными тропинками и глухими мѣстами, очутилась совершенно на противоположномъ концѣ сада и спѣшила къ рѣкѣ. Не желая дѣлать обхода, Катерина спрыгнула съ маленькой крутизны и разомъ стала возлѣ своей лодочки.... Весла не было. Оно было переломлено на четыре части и брошено въ середину лодки. Никогда лицо Катерины не вспыхивало румянцемъ болѣе сильнаго гнѣва. Она оперлась ногою о край лодки и смотрѣла глазами вокругъ.... на обходной тропинкѣ показался Черновецк³й.

   - Это дѣло вашихъ рукъ, monsieur Черновецк³й? сказала она.

   Тотъ, не отвѣчая, продолжалъ подходить и подалъ ей въ руки другое весло.

   - Это еще не замѣна: вы осмѣлились изломать мое весло и подаете мнѣ точь въ точь такое же. Есть разница между моимъ и вашимъ... Зачѣмъ вы это сдѣлали? проговорила Катерина и взглянула прямо въ лицо Черновецкому, который, въ свою очередь, тоже, казалось, былъ раздраженъ. Перчатка на рукѣ у него была разорвана, на колѣнѣ видѣнъ былъ слѣдъ приставшей земли и сора. Онъ сжималъ въ рукѣ горсть зеленыхъ листьевъ, сорванныхъ почти въ бѣшенствѣ.

   - Зачѣмъ вы это сдѣлали? повторила Катерина, нонижая голосъ, но не снуская своихъ гордыхъ, блистающихъ глазъ.

   - Я сдѣлалъ это за тѣмъ, отвѣчалъ наконецъ Черновецк³й:- чтобы говорить съ вами.

   - Говорите же, я васъ слушаю.

   Черновецк³й началъ представлять Катеринѣ жертвы, которыя онъ принесъ ей: этотъ годъ терпѣн³я и ожидан³я, пр³ѣздъ сюда, и какое же вознагражден³е получилъ онъ? Черновецк³й хотѣлъ еще что-то говорить.

   - Позвольте, сказала Катерина. Можетъ быть, вамъ будетъ угодно еще много вычислять вашихъ геркулесовскихъ подвиговъ, совершенныхъ для меня; но я слишкомъ слабая женщина, чтобы могла вознаградить васъ. Проговоря это, она перешагнула въ лодку и разомъ отчалила отъ берега. Черновецк³й, кажется, готовъ былъ броситься за нею... Катерина, не оборачиваясь, проплыла небольшое пространство и скрылась за зеленымъ уступомъ рѣки.

   Отверженная любовь и польская гордость заговорили въ Черновецкомъ. Онъ думалъ поразить Катерину и весь обратился къ Софьѣ Максимовнѣ. Тамъ того только и ждали. Катерина приняла этотъ маневръ съ спокойнымъ достоинствомъ. Черновецк³й еще болѣе пришелъ въ бѣшенство и сталъ съ какой-то вѣжливой наглостью дѣлать дерзости Катеринѣ. Разговаривая съ Софьей Максимовною, онъ будто не видалъ, когда въ гостиную входила она и потомъ истощался передъ нею въ извинен³яхъ, что онъ ея не замѣтилъ. Глафира Петровна, безъ опредѣленнаго сознан³я, по инстинкту, вдругъ почуяла духомъ, что она нашла себѣ сообщника и начала подвизаться съ немалымъ рвен³емъ въ научен³и и образумлен³и молодой дѣвушки, которая горда, какъ никто. Черновецк³й (стыдно сказать) тоже вступилъ въ безмолвное соглашен³е съ старой бабой-ханжею, и чего не досказывала его ѣдкая тонкость, то онъ умѣлъ заставить договаривать Глафиру Петровну. У нея вдругъ явились мног³я истор³и, которыя она на своемъ вѣку знала и слышала, и своими глазами видѣла. Истор³и преимущественно касались того, какъ такая-то и такая-то заперлись чуть не въ дуплахъ Богу молиться, и что-жъ изъ того вышло? Глафира Петровна останавливалась и скромно взглядывала на дочерей; но если тѣхъ не было, она позволяла себѣ входить въ нѣкоторые намеки и пояснен³я. Черновецк³й, обыкновенно, при этомъ молчалъ; но его скромное, улыбающееся молчан³е исполнено было самой ядовитой, утонченной колкости для Катерины, которая на все это ничѣмъ не отвѣчала. Она легко бы могла избавиться отъ всѣхъ непр³ятностей: ей стоило только не появляться въ гостиную; но она являлась, и являлась каждый день. Это было настоящее гордое, малоросс³йское упрямство. Катеринѣ казалось совершенно естественнымъ не дать Черновецкому думать, что она бѣжитъ отъ его словъ, и она каждый день несла на встрѣчу этимъ словамъ неприкосновенную ясность своего гордаго, спокойнаго лица.

   Послѣ одного такого утра, Катерина, прямо съ рѣки, вошла въ гостиную. Ей показалось что-то особенное въ общемъ выражен³и лицъ. Черновецк³й всталъ и молча ей поклонился: онъ будто избѣгалъ ея взгляда; но Глафира Петровна, съ повязанной мокрою салфеткою на головъ, что было признакомъ сильныхъ душевныхъ волнен³й, Глафира Петровна с³яющими глазами привтствовала Катерину.

   - Вотъ, Катенька, другъ мой... или какъ васъ звать? святая пустынница... Пока вы въ дебряхъ вашихъ были, а у насъ дѣло великое сдѣлалось. Господь насъ радост³ю посѣтилъ. Ѳеклочка! скажи барѣ устами младенца невиннаго: что намъ Господь Богъ послалъ? Платьице тебѣ новое сошью.

   Дѣвочка, достаточно пр³ученая къ фарсамъ, выступила на середину комнаты:

   - А наша баря замужъ идетъ, вонъ за хорошаго барю, сказала она, указывая на Черновецкаго.

   - Вы того, Катенька, по всей вѣроятности, никакъ не ожидали, замѣтила Глафира Петровна.

   - Напротивъ, сказала Катерина: - я, какъ мног³е пустынники и пустынницы, обладаю даромъ предвидѣть будущее, а потому давно это знала, проговорила она и обратясь къ Софьѣ Максимовнѣ и къ Черновецкому, сказала имъ все, что прилич³е велитъ сказать въ подобномъ случаѣ.

   Черновецк³й отвѣчалъ ей съ бѣшенствомъ во взглядѣ, такъ что по человѣчеству его жаль было въ эти минуты, но Павелъ Григорьевичъ между тѣмъ выходилъ изъ себя.- Что это за комед³я разъигралась въ моемъ домѣ? говорилъ онъ.

   Понятно, что свадьбою очень спѣшили, и въ этой суетѣ, Глафира Петровна успѣла занять денегъ у Павла Григорьевича. Она также было хотѣла, по скорости времени, чтобы не озабочивать голову, воспользоваться готовымъ приданымъ Катерины, которое ей мать сдѣлала въ Одессѣ. Для Глафиры Петровны все равно: она отдастъ деньгами, или точно такими же вещами.

   - Нѣтъ, маменька! замѣтилъ Павелъ Григорьевичъ: - не будетъ ли это уже слишкомъ много для Катерины: она уступила своего жениха, и еще должна отдать свое приданое.

   Наступилъ день свадьбы. Катерина была приглашена въ подруги невѣсты, и охотно на это согласилась. Павелъ Григорьевичъ непремѣнно требовалъ, чтобы она показалась передъ всѣми и не давала думать о себѣ, что она скрывается въ слезахъ о ловко выхваченномъ женихѣ. Катерина явилась. Общее вниман³е не такъ было обращено на невѣсту, какъ на ея подругу. Сколько составлялось необъяснимыхъ гадан³й, предположен³й, мнѣн³й.... Была у Черновецкаго минута до того страстнаго изступлен³я, что улови онъ малѣйшее колебан³е въ лицѣ Катерины, онъ бы упалъ передъ нею на колѣна и не оторвался отъ ея ногъ; но Катерина не колебалась.

   Когда воротилась изъ церкви, послѣ обѣда и до начат³я танцевъ, Катерина выбрала время уйдти незамѣтно. Одна у себя, когда внизу грем&#