Кохановская Надежда Степановна - Любила

  

  

   Зима не застала уже Катерины въ деревнѣ. Съ первымъ саннымъ путемъ Настасья Николаевна уѣхала въ свой губернск³й городъ, а оттуда отправилась еще далѣе. Сынъ Настасьи Николаевны находился съ полкомъ въ одной изъ при-Московскихъ губерн³й; собирался жениться тамъ, просилъ благословен³я, которое мать везла ему теперь лично. Тамъ она прожила большую часть зимы, и сынъ при ней женился; Катерина весело танцовала на свадьбѣ брата; оттуда до Москвы было недалеко... Всѣ эти распоряжен³я заставляли Андрея Ивановича сильно задумываться; но деньги онъ высылалъ аккуратно, а болѣе отъ него ничего не требовалось.

   И только съ разцвѣтшей весною (на лѣтн³й сезонъ, какъ говорила Настасья Николаевна), Катерина прибыла въ деревню. Теперь она уже стала вполнѣ свѣтской дѣвушкой, но вся эта блестящая жизнь и свѣтск³я удовольств³я не могли стереть съ ея лица того выраженья удивительной чистоты, той полузастѣнчивой и нѣжной улыбки, которыя придавали такую плѣнительную прелесть лицу молодой дѣвушки. Сосѣдей съѣхалось много, и въ первый разъ собрались они вмѣстѣ во время храмоваго праздника Вознесен³я въ Казенной Торговой Слободѣ, находившейся почти въ центрѣ отъ усадьбъ Настасьи Николаевны и Марьи Львовны Вереевскихъ.

   Церковь эта, построенная еще во время татарскаго владычества, особенно чтилась въ околодкѣ по своей древности, и еще болѣе по старинной иконѣ Бож³ей Матери, заступничеству Которой приписывали спасен³е людей христ³анскихъ отъ нашеств³я лютыхъ враговъ. Къ этому присоединилось еще то, что священнослужительство въ церкви Вознесен³я, переходило изъ рода въ родъ. Настасья Николаевна вѣнчалась въ этой церкви и ея духовникомъ былъ отецъ настоящаго священника, дряхлый старикъ, уже находивш³йся за штатомъ и служивш³й только два раза въ годъ: въ храмовой праздникъ и въ праздникъ Свѣтлаго Христова Воскресен³я. По этому Настасья Николаевна, какъ бы въ обязанность себѣ поставляла ежегодно бывать на праздникѣ Вознесен³я въ этой церкви. Отъ обѣдни, по принятому обычаю, всѣ присутствующ³е приглашались къ священнику на закуску и такимъ образомъ, въ тѣсныхъ комнаткахъ, сходились на четверть часа самые разнородные слои деревенскаго общества.

   Въ нынѣшн³й разъ, Настасья Николаевна, хотя только что возвратившаяся изъ своего долгаго и утомительнаго путешеств³я - не измѣнила своему обыкновен³ю. Юл³я Тимоѳеевна пр³ѣхала, когда уже выходили изъ церкви. Старикъ священникъ самъ приглашалъ всѣхъ къ себѣ.

   Въ маленькихъ комнаткахъ было суетно и шумно. Внучки отца Аѳанас³я, молоденьк³я веселыя дѣвушки, разносили чай, и хотя никто не думалъ о разѣединеньи общества, но оно само собою, по инстинкту, составило маленьк³е, отдѣльные кружки. Въ комнатѣ, гдѣ была Настасья Николаевна, не было никого такого, кто бы не бывалъ въ собственной ея гостиной, а въ другой комнатѣ собрались люди, не знакомые съ этимъ обществомъ. Мужчины услуживали дамамъ въ почетной комнатѣ, и выходили въ другую покурить и выпить водки передъ завтракомъ. Юл³я Тимоѳеевна съ Катериною, не видавшись такъ долго, заняли мѣсто у окна и живо разговаривали. Юл³я Тимоѳеевна сидѣла на деревянномъ стулѣ, а Катерина стояла возлѣ, играя легкою соломенною шляпкой, между тѣмъ какъ яркое весеннее солнце играло на темнорусыхъ, красиво-заплетенныхъ волосахъ ея. Молодая дѣвушка, весело улыбаясь, что-то разсказывала кузинѣ; какъ вдругъ Юл³я Тимоѳеевна сильно ущипнула ее за руку и быстро шепнула:

   - Хочешь видѣть ее?

   - Кого?

   - Да ее... Вонъ она, стряпчиха.

   Катерина невольно подняла глаза и угадала по направлен³ю взгляда Юл³и Тимоѳеевны, на кого та ей указывала.

   Какимъ зоркимъ, женскимъ испытующимъ взглядомъ охватила эту женщину Катерина! И что же она увидѣла? Женщину лѣтъ подъ сорокъ, довольно полную, хотя не безъ вкуса, но ярко одѣтую, съ румяными щеками и черными глазами, которые, дѣйствительно, были прекрасны. Но неужели же они имѣютъ прелесть и для Богомолова? На этомъ вопросѣ болѣе, нежели когда либо, остановилась Катерина.

   - Тебѣ не совсѣмъ видно, шептала Юл³я Тимоѳеевна. Я сойду съ мѣста, будто пойду завтракать, а ты сядь.

   Катерина сѣла, но поднявъ глаза, увидѣла, что Михаилъ Ивановичъ, наклонясь къ этой женщинѣ, что-то говорилъ ей. Они были далеко, но Катерина съумѣла явственно разслышать слова его: "Вѣра, ты остаешься здѣсь, или ѣдешь? Если нѣтъ, то не держи меня. Я сейчасъ поѣду и пришлю за тобою лошадей..."

   Михаилъ Ивановичъ взглянулъ вверхъ,- глаза его встрѣтились съ глазами Катерины. Съ минуту они не могли свести ихъ другъ съ друга. Нельзя передать того пыла, той краски жгучаго стыда, которая охватила лицо Богомолова. Катерина отворотилась.

   Вставши къ окну, она закрыла себѣ лицо обѣими руками и съ минуту какъ будто пристально смотрѣла на улицу. Когда она оборотилась, Настасья Николаевна вставала, чтобы ѣхать и приглашала ее взглядомъ надѣвать шляпку. Какъ охотно Катерина исполнила это! Она прошла, никого не видя, и сѣла въ карету, произнося: "какъ несносно жарко!"

   День этотъ былъ странный день для Катерины. Въ волнен³и, которому она не находила назван³я, она ушла въ свой прекрасный садъ, подалѣе въ глушь, и тамъ не разъ подносила обѣ руки къ лицу, закрывая являвшуюся передъ глазами картину блѣднаго прекраснаго лица, наклонившагося къ той женщинѣ...

   На другой день они должны были ѣхать на обѣдъ къ Марьѣ Львовнѣ. Ночь успокоила немного волнен³е Катерины, и взглядъ ея принялъ выражен³е невозмутимой гордости и новой, обаятельной прелести. Вѣроятно, Катерина знала, кого она можетъ застать на этомъ обѣдѣ; но проходя мимо его, когда они пр³ѣхали, она не взглянула на него. Молодая дѣвушка была, однакожъ, слегка взволнована. По временамъ, легкая краска выступала на лицо ея и потомъ пропадала; но глаза не поднимались. Она рѣшительно не хотѣла видѣть Богомолова. Ей было невыразимо стыдно за него, и она торопила мать уѣхать.

   Входя изъ сада въ маленькую гостиную, чтобы отыскать свою оставленную перчатку, Катерина увидѣла ее на столѣ и стояла передъ нею, не протягивая руки, безотчетно томимая непонятнымъ замиран³емъ сердца.... Вдругъ она почувствовала,- что-то жгучее будто коснулось ее...

   То были глаза Богомолова. Онъ стоялъ близко за окномъ, блѣдный, безмолвный, смотрѣлъ на Катерину и, казалось, говорилъ ей: "что же вы не смотрите на меня?"

   Катерина не помнила, какъ она взяла свою перчатку, и вышла ли она сама, или кто другой вывелъ ее; только въ каретѣ она услышала, какъ мать ей говорила: "ты блѣдна, Катерина, нездорова?"

   Катерина молчала.

   Дня черезъ два надобно было быть у Юл³и Тимоѳеевны.

   - Ты желаешь навѣстить Жюли? спросила у дочери Настасья Николаевна.

   - Да, мама,- отчего же? желаю.

   - У тебя щеки блѣдны.

   - Нѣтъ, кажется, напротивъ, сказала дѣвушка, обращая къ матери вспыхнувшее лицо.

   Настасья Николаевна пристально посмотрѣла.

   - Черезъ полчаса мы ѣдемъ, сказала она, выходя изъ комнаты.

   Въѣзжая на дворъ къ Юл³и Тимоѳеевнѣ, они увидѣли, что ей закладываютъ карету.

   - Юл³я ѣдетъ куда-то, сказала Настасья Николаевна.

   - Ахъ, ma tante! вы пр³ѣхали. Какой случай! Марья Львовна... восклицала Юл³я Тимоѳеевна, выбѣгая на крыльцо. Катерина, душа моя! Ахъ, представьте... Теперь прощай наши балы!

   - Что такое, Юл³я? Ты несносна, моя милая.

   - Марья Львовна, тетушка... Я ѣду къ ней; поѣдемте и вы... Скорѣй карету! закричала къ кучерамъ Юл³я Тимоѳеевна, хотя они не могли ее слышать: - Оська!.. Тетушка! Марья Львовна умираетъ.

   - Какъ умираетъ? въ изумленьи спросила Настасья Николаевна.

   - Умираетъ. Что-то въ родѣ паралича, говорила Юл³я Тимоѳеевна:- сегодня, тетушка... сейчасъ поскакали за докторомъ. Ѣдемте.

   - Разумѣется, ѣдемъ, сказала пришедшая совершенно въ себя Настасья Николаевна: - женщина сырая, пьетъ кофе... Но Катерины я не возьму съ собою. Что же мы стоимъ на крыльцѣ? Войдемъ въ комнаты, Юл³я, пока подадутъ твою карету.

   - Ты остаешься, Катерина, другъ мой! говорила Юл³я Тимоѳеевна, надѣвая передъ зеркаломъ шляпку:- пожалуйста, будь какъ дома; спроси, чего тебѣ угодно, какого хочешь варенья. Вася долженъ скоро пр³ѣхать изъ города - разскажи ему... Ахъ, какое несчастье! Въ его кабинетѣ ты найдешь перчатки, Маша! Журналы, всяк³я книги, продолжала Юл³я Тимоѳеевна:- мы не долго тамъ будемъ, воротимся, посмотримъ только... Ахъ, бѣдная Марья Львовна!.. Если кто пр³ѣдетъ, ты прими, Катерина... Когда Михаилъ Ивановичъ пр³йдетъ, пожалуйста, побудь съ нимъ. Пусть онъ не уходитъ, подождетъ насъ.

   - Ѣдемъ, Юл³я! перебила Настасья Николаевна, показываясь въ дверяхъ: - Ты хотя поскучаешь, Катерина, но что дѣлать? такова, мой другъ, жизнь, что люди умираютъ и часто совершенно неожиданно.

   Какъ бы въ утѣшен³е въ такой тяжелой истинѣ, она поцѣловала дочь, и обѣ дамы уѣхали.

   Катерина осталась одна. Едва ли не въ первый разъ ей приходилось быть въ большомъ безлюдномъ домѣ одной, проходить по всѣмъ комнатамъ и, какъ въ очарованномъ замкѣ, не находить никого. Но напрасно Настасья Николаевна полагала, что дочь ея будетъ скучать. Ея дочь начинала любить уединен³е. Остаться наединѣ съ собою, т. е. съ своимъ сердцемъ, уже много значило для Катерины.

   Вокругъ дома были одни цвѣтники съ мелкимъ кустарникомъ, такъ какъ новый домъ былъ построенъ болѣе на горѣ; а садъ шелъ къ низу, разстилаясь по обѣ стороны той самой рѣчки, которая протекала въ усадьбѣ Марьи Львовны. Старые дѣдовск³е пруды, хотя заросли мѣстами осокою и кое-гдѣ покрылись островами съ торчащимъ деревцомъ, но все еще были обширны и прекрасны своей картинной запущенност³ю. Надъ ними шли аллеи огромныхъ малоросс³йскихъ тополей съ зелеными и серебристыми листьями, и такъ густо и темно было въ оставленныхъ, мало посѣщаемыхъ аллеяхъ, что въ нихъ, какъ въ лѣсу, родилось пропасть грибовъ и проходила одна узенькая, протоптанная дорожка.

   Катерина, не замѣтно для нея самой, очутилась въ этихъ мѣстахъ, которыя невольно поражали своею красотою. Мягкая молодая трава нѣжила ногу, не хуже персидскаго ковра. Почти шутя, Катерина дошла до ступенекъ къ нѣкогда бывшей пристани, въ зеленой выемкѣ берега. Тамъ стояла лодка, подлѣ которой брошено было весло - чего же лучше? Катерина прямо съ ступенекъ прыгнула въ лодку. Она достала весло и захотѣла поплыть, но лодку, поставленную довольно далеко на прибрежную отмель, не легко было сдвинуть съ мѣста. Катерина стала усердно работать, но усил³я ея не подвигали дѣла впередъ. Неуспѣхъ, однакоже, не сердилъ, а веселилъ ее. "Будто я не сдвину? Нѣтъ, право сдвину", громко говорила она себѣ и продолжала работать; смѣясь, она бросила свою шляпку въ лодку и не заботилась о томъ, что концы ея лентъ плавали въ водѣ. По временамъ, она, уставая, вскидывала головку къ верху, освѣжала разгоряченное лицо въ прохладѣ наступавшаго вечера и опять принималась за дѣло. "Стыдно будетъ, если я не сдвину; а нѣтъ-же, сдвину!" повторяла Катерина.

   - Позвольте помочь вамъ... сказалъ вдругъ знакомый голосъ. Катерина отшатнулась на край лодки и прежде, чѣмъ она могла совершенно пр³йти въ себя, понять, въ чемъ дѣло,- Михаилъ Ивановичъ однимъ напоромъ руки сдвинулъ лодку, переступилъ въ нее, и они поплыли.

   Лодка была шатка на ходу. Чтобы дать ей устой и ловче править весломъ, Богомоловъ сталъ на одно колѣно передъ Катериною и сильнымъ упоромъ весла остановилъ качанье лодки. Она поплыла ровно и легко, какъ подъ парусомъ.

   Катерина въ это время сидѣла съ опущенными глазами. Она ничего не видѣла, но живо чувствовала подлѣ себя человѣка, въ которомъ было столько рѣшительнаго, повелѣвающаго, мощнаго.

   Катерина хотѣла сказать что нибудь, остановить или воротить лодку, но не могла. Усталая, съ разгорѣвшимися щеками, она не осиливала своего волнен³я и задыхалась. Лодка плавно уходила впередъ. Будь что нибудь подобное этой встрѣчѣ въ гостиной, или гдѣ бы то ни было, при другихъ услов³яхъ, Катерина, по инстинкту женщины, если ужъ не по навыку свѣтской дѣвушки, съумѣла бы преодолѣть свое волнен³е и прекратить молчан³е, которое говорило гораздо болѣе всякихъ словъ. Но здѣсь, далеко отъ всѣхъ, въ двухъ шагахъ отъ него, не имѣя никакой возможности, Катерина поддалась какому-то неотразимому вл³ян³ю: голова ея отуманилась; убаюканной колыхан³емъ лодки, ей показалось, что деревья двигаются и берега идутъ кругомъ.

   - Остановите лодку: мнѣ дурно, проговорила она.

   Богомоловъ быстро положилъ весло поперегъ лодки и опустился на другое колѣно, чтобы протянуть руку Катеринѣ. Она не взяла ее.

   - Благодарю васъ, сказала она.

   - Вы въ другой разъ отказываетесь принять мою руку.

   Въ голосѣ, произносившемъ эти слова, было что-то такое, что Катерина невольно подняла глаза.

   Богомоловъ стоялъ въ своей прежней позѣ, на одномъ колѣнѣ, и бралъ въ руки весло.

   - Вѣроятно, вы не часто катаетесь на лодкѣ? сказалъ онъ.

   - Я - въ первый разъ, отвѣчала Катерина.

   - Въ такомъ случаѣ, я съумѣю грести...

   Богомоловъ плавно, но широко взмахнулъ весломъ, и лодка, слегка вздрогнувъ, переплыла довольно большое пространство; онъ повторилъ ударъ, и скоро лодка пошла совершенно спокойно.

   Катеринѣ сдѣлалось легче. Въ это время они огибали большой кустъ камыша, обсѣяннаго бѣлой цвѣтущей лотатью. Богомоловъ протянулъ весло, сорвалъ цвѣтокъ и положилъ его къ ногамъ Катерины.

   - Много благодарна вамъ, Полковникъ, сказала она. Но, кажется, на первый разъ я довольно каталась. Потрудитесь направить лодку къ берегу... Вы слышали очень грустную новость, что Марья Львовна умираетъ?

   Богомоловъ наклоненьемъ головы отвѣчалъ, что слышалъ.

   - Кузина Юл³я Тимоѳеевна, вѣроятно, будетъ жалѣть, что вы не застали ея.

   Михаилъ Ивановичъ смотрѣлъ своими свѣтлыми глазами прямо въ глаза Катерины и молчалъ.

   У дѣвушки почти истощался запасъ предметовъ для разговора съ человѣкомъ, котораго она почти не знала.

   - Какъ, однако, хороши эти пруды у моей кузины, сказала она.

   Михаилъ Ивановичъ молчалъ.

   Холодъ охватилъ сердцѣ Катерины, между тѣмъ какъ голова ея пылала. Она, въ свою очередь, замолчала.

   Лодка плыла неровно, и наконецъ остановилась. Катерина съ страшнымъ замираньемъ сердца ждала, что вотъ она двинется - лодка не двигалась. Прошло минутъ десять томительнаго ожидан³я. Катерина подняла глаза - Богомоловъ, положивъ весло поперегъ лодки, стоялъ на одномъ колѣнѣ и смотрѣлъ на молодую дѣвушку.

   - Отъ чего-жъ мы не плывемъ? - сказала Катерина.

   - Простите меня, отвѣчалъ Михаилъ Ивановичъ; я на этотъ разъ васъ ослушаюсь, и если-бы еще кто нибудь по утру сказалъ мнѣ, что вечеромъ нынѣшняго дня со мною сбудется то, что сбылось теперь, я бы ни за что не повѣрилъ. Но все равно: если-бы оно не сбылось такъ, оно сбылось бы иначе.. я бы писалъ къ вамъ, Катерина Григорьевна.... Рѣшимость, бывшая слѣдств³емъ не горячей вспышки, а твердой сознательной воли, ясно видна была на лицѣ Михаила Ивановича. Даже его глаза не блистали.

   - Позвольте мнѣ говорить вамъ, Катерина Григорьевна, продолжалъ было онъ, но молодая дѣвушка не потерялась въ рѣшительную минуту: тайная сила вдругъ поддержала ее...

   - Полковникъ, поѣдемте! сказала она. Мы такъ мало имѣемъ чести знать другъ друга, что кромѣ случая, когда вы явились моимъ избавителемъ въ церкви, и потомъ здѣсь предложили свои услуги,- намъ не о чемъ говорить болѣе.

   - Я встрѣчалъ васъ въ обществѣ, Катерина Григорьевна, сказалъ Богомоловъ. Но здѣсь, мы не въ гостиной. Посмотрите, продолжалъ онъ, одушевляясь и подымая руку: - посмотрите, надъ нами и вокругъ насъ - небо и вода; мы съ вами только вдвоемъ на лодкѣ... и, если мы до сихъ поръ не знали другъ друга, то должны же узнать теперь... И развѣ вы не знаете меня! не знаете того позора, который горитъ на лбу моемъ? Въ такомъ случаѣ, зачѣмъ же ваши глаза преслѣдовали и карали меня? Вы требовали у меня отчета, и я вамъ дамъ его, Катерина Григорьевна... Я не остановлюсь передъ мелочными услов³ями свѣта... Вы выслушаете меня? Вы слишкомъ чисты, чтобы мое признан³е могло загрязнить васъ.

   Не знаю,- какими словами передать то, что въ эту минуту было съ Катериною? Она онѣмѣла... оцѣпенѣла... съ полураскрытыми блѣднѣющими губами, смотрѣла на Богомолова; но не видѣла его. Передъ глазами ея мелькали тысячи блестящихъ искръ, ослѣплявш³я и сожигавш³я ее.

   - Больно и тяжело мнѣ, продолжалъ Михаилъ Ивановичъ, какъ бы говоря самъ съ собою. Я ли не былъ въ молодости, гордъ и самонадѣянъ?.... Я не помню, чтобы въ свѣтлыхъ дняхъ ея, могъ найдти извиненье моему проступку,- нѣтъ! Въ молодости такъ много лежитъ зачатковъ добра, такъ свѣжа чистота молодой души, что высок³й, святой инстинктъ ея столько же долженъ быть спасителенъ, какъ и тяжелая опытность лѣтъ. Но пощадите меня, заключилъ Богомоловъ, почти закрывая себѣ лицо руками. Снимите съ меня ваше обвинен³е.

   - Михаилъ Ивановичъ! monsieur Богомоловъ!.. безсвязно шептала Катерина.

   - Позвольте, горячо прервалъ онъ. Вы думаете и всѣ думаютъ, что эта женщина до сихъ поръ владѣетъ мною. Вы изумляетесь жалкому и горестному постоянству въ насъ; но взгляните на меня! Неужели краска моего стыда не говоритъ вамъ, что давно и безвозвратно душа моя отвергла ее, что я не принадлежу этой женщинѣ ни мыслью, ни желан³емъ, ни помышлен³емъ, ни одною частицею существа моего! Но эта несчастная принадлежитъ мнѣ, какъ узнику принадлежатъ оковы, какъ несмываемое пятно принадлежитъ тому, кто наложилъ его на себя... Что мнѣ было дѣлать, Катерина Григорьевна? спрашивалъ Богомоловъ. Бросить, оставить эту женщину ея позору, а самому укрыться подъ снисходительные законы общества, прощающ³е мужчинѣ все? Богъ видитъ, я не могъ этого... Да, не могъ. Эта женщина пожертвовала мнѣ всѣмъ. Для меня ли, черезъ меня ли, но она оставила своего мужа; у нея была дочь;- лишившись матери, живя у отца, дѣвочка рано ознакомилась съ жизнью, бѣжала изъ отцовскаго дома и умерла. Я взялъ у этой женщины все, что она могла или хотѣла отдать мнѣ. И смѣлъ ли я послѣ этого оставить ее? Пойдемъ, сказалъ я ей, понесемъ вмѣстѣ опозоренную судьбу нашу. Ты ли, я ли болѣе виноватъ въ томъ,- разбирать нечего: мы оба виновны. Пойдемъ, какъ братъ и сестра, связанные родствомъ одного и того же позора.... О, не судите же насъ строго за то, что мы идемъ вмѣстѣ.

   Катерина задушила вопль, который хотѣлъ вырваться изъ ея сердца.

   - Я уѣхалъ на Кавказъ, говорилъ Богомоловъ:- не то, чтобы я искалъ смерти, но я не дорожилъ жизнью. Но смерть рѣдко приходить къ тому, кто не боится ее. Я сталъ жить потому только, что жилось мнѣ на бѣломъ свѣтѣ; я пересталъ чувствовать, началъ умерщвлять въ себѣ всякое возникающее чувство, которое могла бы мнѣ внушить другая женщина. Я сказалъ самъ себѣ: съ меня довольно той, которая стояла передо мною! Я глубоко потонулъ въ какомъ-то полномъ равнодуш³и ко всѣмъ и ко всему, а всего болѣе къ самому себѣ... Какъ вдругъ, въ одну свѣтлую ночь, я увидѣлъ васъ....

   Лицо Богомолова просвѣтлѣло. Въ голубыхъ глазахъ его свѣтилась тихая улыбка.

   - Вы стояли въ кустахъ, Катерина Григорьевна, продолжалъ онъ съ какой-то кротостью. Какъ с³яющее, свѣтлое видѣнье, явились вы моимъ глазамъ.... Надобно было утратить человѣку всю чистоту сердца и потомъ долго и скорбно вздыхать объ ней, чтобы почувствовать, что почувствовалъ я въ эту минуту.... Чистый взглядъ вашъ упалъ на меня, какъ грозный судья. Онъ обвинялъ, каралъ меня,- я видѣлъ это. Я осмѣлился предложить вамъ руку - вы отвергли ее. И вамъ былъ знакомъ мой позоръ, и отъ вашего чистаго сердца не скрыли его люди!...

   Богомоловъ, подавленный грустными думами на минуту остановился.

   - Я весь пробудился! продолжалъ онъ потомъ, гордо поднимая голову и откинувъ волосы назадъ:- я весь пробудился. Я смотрѣлъ на васъ,- и душа моя свѣтлѣла; я слушалъ вашъ голосъ;- и чистые, легк³е звуки его вѣяли на меня какою-то невыразимою отрадою... Но вдругъ я встрѣтился съ вашимъ взглядомъ... Катерина Григорьевна, скажите, чего вы искали на лицѣ моемъ? Стыда? Вы нашли его. Я глубоко устыдился моего позора; въ душъ моей сильно заговорило страдан³е. До тѣхъ поръ я равнодушно несъ мое безчестье; но вашъ взглядъ потрясъ и пробудилъ всѣ мои муки...

   - Довольно, тихо сказала Катерина; но Михаилъ Ивановичъ зашелъ уже слишкомъ далеко.

   - Не останавливайте этой горькой исповѣди больной души моей, сказалъ онъ: посмотрите, вы не можете отказать въ милостынѣ нищему,- дайте же мнѣ вашъ взглядъ!

   Катерина подняла было глаза и закрыла ихъ трепетной рукою.

   - Везите меня къ берегу, чуть слышно проговорила она.

   - А взглядъ вашъ?... просилъ Богомоловъ. Катерина Григорьевна, вы уже однажды лишили меня его. Катерина не отвѣчала.

   - Будто это въ самомъ дѣлѣ такое лишен³е? сказала она, раздраженная всѣмъ, что она видѣла и слышала, и раздражаемая тѣмъ молчан³емъ, которое водворилось вокругъ нея. Она подняла глаза, и вмѣстѣ съ этимъ, невольно протянула руку Богомолову.

   - Боже мой! проговорилъ онъ, схвативъ руку и прильнувъ къ ней пылающимъ лицомъ своимъ.

   - Я не хотѣла этого.... Я не думала.... говорила безсвязно Катерина.

   - Чего же вы не хотѣли, Катерина Григорьевна? сказалъ Богомоловъ съ едва слышнымъ упрекомъ. Дать человѣку мгновенное счастье, о которомъ онъ не думалъ и котораго не смѣлъ желать? не раскаивайтесь въ этомъ.... Вы уже много подарили мнѣ въ ту минуту, когда я нашелъ васъ, блѣдную и безмолвную, въ церкви.

   - А вы искали меня? тихо спросила Катерцна.

   - Искалъ, отвѣчалъ онъ: - и потомъ, когда принялъ васъ, обезсиленную и отдающуюся безмолвно мнѣ на волю, когда моя крѣпкая рука почувствовала; что вы опираетесь на нее, тогда только я почувствовалъ гордое достоинство мужчины, который дѣлается опорою, защитникомъ и покровителемъ существа, болѣе слабаго и потому, еще дорогаго ему. Когда я вывелъ васъ на церковное крыльцо, голова моя горѣла душа была полна упоен³емъ. Мнѣ казалось, что я увозилъ васъ; у ногъ вашихъ я вымаливалъ прощен³е себѣ. Мнѣ представилось: и мое отдаленное помѣстье съ его прекраснымъ домомъ, и этотъ обрядъ церковный, который я только что видѣлъ... Я унималъ одну безумную мечту, а другая уже возставала. Боже мой! въ этой тѣснившейся, грубой толпѣ, оберегая васъ, я почти чувствовалъ вашу голову на моей груди. Свѣж³е цвѣты въ вашихъ волосахъ обдавали меня своимъ запахомъ, и ваши локоны, развѣваемые вѣтромъ и смоченные дождемъ, били мнѣ въ лицо и льнули къ нему.

   Михаилъ Ивановичъ замолчалъ и опустилъ голову.

   - Ѣдемте! сказалъ онъ, осиливая въ себѣ порывъ страсти и поднимая свое блѣдное благородное лицо.... Я не могъ вынести вашего презрѣн³я. Все, кромѣ этого. Для другихъ пусть я буду тѣмъ, чѣмъ меня считаютъ, но передъ вами хотѣлось бы еще сохранить чувство чести. Когда вы третьяго дня прошли мимо меня, отвернувшись и съ опущеннымъ взоромъ, я рѣшился вынести другое страдан³е, страдан³е настоящаго признан³я, хоть тутъ есть и другая, искусительная мысль: освободиться, отрясти самый прахъ, приставш³й къ ногамъ.... Во всякомъ случаѣ, продолжалъ Богомоловъ, закрывая себѣ глаза рукой: - будьте моимъ судьею: могу я оставить ее? Помните, что вы женщина, что не кривой правдой свѣтскаго суда вы должны рѣшить дѣло одной изъ васъ, а обратитесь къ правдѣ вашего сердца. Скажетъ оно вамъ: могу я оставить ее, когда она пожертвовала мнѣ всѣмъ, чего хотѣла отъ нея страсть мужчины: честью своей, семьею, добрымъ мужемъ, судьбою своей дочери,- могу я оставить ее? Говорите.

   У Катерины глаза зас³яли необычайной рѣшимостью.

   - Вы не можете, потому что вы слишкомъ благородны, полковникъ! твердо сказала она, краснѣя не отъ застѣнчивости, а отъ глубокаго сердечнаго движен³я.

   - Благодарю васъ, сказалъ Богомоловъ: - есть отрада, по крайней мѣрѣ, услышать мнѣ приговоръ судьбы изъ вашихъ устъ. Теперь все кончено. "Шевелись же, весло, шевелися", сказалъ онъ, и оба они замолчали на нѣкоторое время.

   - Какъ кстати пришелся здѣсь этотъ берегъ, пропавш³й во мракѣ. Вамъ куда будетъ угодно пристать? спросилъ Богомоловъ: къ тому мѣсту, откуда мы отправились?

   Отвѣтъ былъ утвердительный.

   Вышли на берегъ. Богомоловъ низко, безъ словъ, поклонился Катеринѣ и пошелъ. Она стояла у дерева и смотрѣла въ слѣдъ ему. Этотъ человѣкъ оставлялъ за собою всѣ радости своей жизни, и хотя-бы оглянулся назадъ! Катерина готова была закричать, позвать его воплемъ всей души своей; но удержала себя и также пошла въ другую сторону.

   Вскорѣ послѣ того пр³ѣхали Настасья Николаевна и Юл³я Тимоѳеевна. Послѣдняя сейчасъ-же спросила: что, Михайло Иванычъ былъ?

   - Былъ, отвѣчала прямо Катерина.

   Около полуночи она вошла въ свою комнату. Въ отворенныя окна проглядывало небо, полное золотыхъ звѣздъ. Бѣлые кисейные занавѣсы, тихо зыблимые вѣтеркомъ какъ будто манили въ встававш³й за нимъ сумракъ. Катерина, не раздѣваясь, отослала свою горничную и сѣла на мраморную плиту окна. Для ней все было равно, луна ль блеститъ или свѣтитъ новый день... Она просидѣла такъ до самаго разсвѣта. Правдивая и сильная рѣчь мужчины создала въ ней женщину. Она любила. И когда на утро сошла внизъ, въ ней столько было новаго въ движен³яхъ, въ тонѣ, въ звукахъ ея голоса, что Настасья Николаевна, слѣдя за нею глазами, спросила:

   - Ты что видѣла во снѣ, Катерина?

   - Одинъ сонъ, мама, который стоитъ всѣхъ.

  

  

   Михаилъ Ивановичъ уѣхалъ.

   - Уѣхалъ? спрашивала, разбитая параличемъ, Марья Львовна. Какой, право, и не навѣстилъ меня, больную. Вотъ дѣлай имъ праздники, а они уѣзжаютъ, не видавшись даже.

   Отъ болѣзни, старуха сдѣлалась немного брюзглива; но все-таки не утерпѣла и затѣяла праздникъ, въ благодарность, будто бы, сосѣдямъ, что они принимали въ ней такое живое участ³е. Наканунѣ однако этого дня, смерть, разрѣшая всѣ заботы, посѣтила ее.

   Большая часть гостей съѣхались въ блестящихъ праздничныхъ нарядахъ къ не менѣе разряженной Марьѣ Львовнѣ, уже лежавшей на столѣ. "Какой странный случай!" говорилъ одинъ другому, и всѣ дамы накидывали себѣ на плеча, что могли; снимали съ головъ ленты и цвѣты; нѣкоторыя, въ ожидан³и траурныхъ платьевъ, совсѣмъ не показывались въ залѣ, гдѣ лежало тѣло усопшей.

   Дѣйствительно, было странно видѣть обнаженныя шеи и плеча, наг³я руки, с³яющ³я золотомъ, передъ закрытыми глазами мертваго, въ присутств³и дьякона съ погребальной свѣчей и съ кадиломъ, громогласно читавшаго Евангел³е. Надобно было видѣть эти лица, собравш³яся легко и весело провести день, съ ихъ остановившимися улыбками, съ испугомъ растерявшейся мысли въ пораженныхъ взорахъ... Имя Бога проходило по всѣмъ устамъ, и эти свѣтск³я дамы, не отступающ³я ни передъ кѣмъ и ни передъ чѣмъ, все испытавш³я и ничему не покоривш³яся, кромѣ моды, смирились передъ безмолвнымъ велич³емъ смерти и ступаютъ тихо, робко, прикрываясь темными мантильями.

   Залъ, гдѣ покоилась Марья Львовна, былъ прекрасно убранъ для праздника. Полный цвѣтовъ и деревьевъ, онъ не могъ совершенно принять мрачнаго характера, доставшагося теперь ему на долю. Не смотря на полуопущенныя сторы, на завѣшанныя зеркала и окутанныя въ простыни психеи и цирцеи, онъ былъ свѣтелъ жизнью столькихъ прекрасныхъ растен³й, благоухавшихъ и красовавшихся подлѣ мертваго тѣла. Но не одни растен³я свѣтло наполняли собою залъ, здѣсь была и Катерина. Въ простомъ, бѣломъ платьѣ, застегнутомъ у горла, съ черными бантами въ волосахъ, она стояла уединенно, опершись локтемъ на плечо закутанной психеи и задумчиво смотрѣла на трупъ, тогда какъ сама была полна жизни.

   Сонъ нежданной любви легъ въ ея сердцѣ, все запечатлѣвая вокругъ для будущности. Онъ ничего не обѣщалъ и не могъ дать Катеринѣ, но въ самой этой тщетѣ всѣхъ надеждъ и ожидан³й, была высокая сила для души пылкой и благородной: все дать, ничего не принимая въ отплату. Спокойная, твердая и гордая въ велич³и своего чувства, молодая дѣвушка не вздыхала, не томилась какимъ либо унын³емъ и уже вовсе не думала находить себѣ наперсницу для задушевной тайны. Безъ краски, безъ внезапной блѣдности, она прослушала жаркую, хлопотливую вѣсть Юл³и Тимоѳеевны объ отъѣздѣ Михаила Ивановича. Ей было все равно. Она знала, что разстоян³е не раздѣлитъ ихъ, что вблизи ли, вдали ли, ему не укрыться отъ любви ея сердца.

   Между тѣмъ, ей угрожала новая перемѣна въ жизни! Бѣдная Марья Львовна, въ течен³е послѣднихъ своихъ дней, болѣе всего безпокоившаяся о томъ, чтобы дождь не помѣшалъ ея праздникамъ - въ торжественномъ выносѣ ея тѣла, была именно встрѣчена сильнымъ дождикомъ изъ лѣтней тучки. Какъ время было къ вечеру, то песокъ сдѣлался сыръ и холоденъ, но Настасья Николаевны, подъ вл³ян³емъ довольно благороднаго побужден³я, не позволила себѣ побояться этого.

   - Мы такъ часто веселились на праздникахъ нашего друга, отвѣчала она предостерегавшимъ ее:- что можемъ постоять на краю ея могилы. За это слово, Настасья Николаевна была награждена общимъ безмолвнымъ послушан³емъ: никто не удалился, но она сама не далѣе, какъ на другой же день, получила лихорадку, за которой послѣдовало разлит³е желчи, и наконецъ болѣзнь, принимая хроническ³й характеръ, начинала требовать серьезнаго вниман³я. Но такъ какъ близко подходила осень, то Настасья Николаевна, по примѣру прошлой зимы, уѣхала въ свой губернск³й городъ; тамъ ей захотѣлось побывать южнѣе, познакомить дочь съ итал³янской оперой, и она отправилась въ Одессу.

   Безпорядочный образъ леченья, частыя перемѣны докторовъ и не совсѣмъ строгое слѣдован³е ихъ предписан³ямъ - всѣ эти причины вмѣстѣ произвели то, что Настасья Николаевна потеряла аппетитъ; сегодня чувствовала маленькую лихорадку; завтра была, казалось, совершенно здорова. Но желчь оставалась ея постоянною болѣзнью и разливалась при малѣйшемъ волненьи. Настасья Николаевна чрезвычайно похудѣла и по временамъ бывала желта до бѣлковъ главъ, но вмѣстѣ съ изнуреньемъ силъ, выказывалась вся энерг³я ея характера. Напрасно доктора возставали противъ образа ея жизни и совѣтывали ей болѣе спокойств³я. Она поутру выслушивала ихъ, а вечеромъ ѣхала на балъ, въ оперу, на гулянья съ дочерью, которую, въ сущности это ни сколько не занимало и которая съ тоскою отказывалась отъ всего этого шуму и блеска. "Мы ѣдемъ, Катерина," возражала ей на это мать съ своей величавостью - и они ѣхали.

   Ничего не утративъ изъ своей обычной важности, Настасья Николаевна тѣмъ не менѣе, начала проявлять болѣе и болѣе нѣжности къ дочери. Взглядъ ея останавливался на ней по нѣскольку минутъ съ какимъ-то томительнымъ вниман³емъ и глубокой любовью. Когда совсѣмъ одѣтая на балъ, Катерина входила къ матери, она заставала ее уже готовою. Съ нѣкотораго времени Настасья Николаевна все спѣшила дѣлать, какъ бы опасаясь чего-нибудь не кончить. Едва садясь за туалетъ, она ужъ торопила своихъ дѣвушекъ: "скорѣе, поскорѣе, милыя..." Однажды, Катерина, растроганная до слезъ, припала къ рукѣ матери и хотѣла ей что-то проговорить, но не могла; и, только обнявши ее, опустилась предъ нею на колѣна. "Что это? ты изомнешь платье... Я прошу тебя, Катерина, встань. Слезы,- когда ты ѣдешь на балъ? Я не слезъ твоихъ хочу, а улыбки."

   И Боже мой! какъ тяжело было Катеринѣ улыбаться на этихъ балахъ. Между всѣми ея искателями, особенно отличался, признавая за собою всѣ права первенства, одинъ итал³янск³й графъ. Подъ музыку и обаянье бала, онъ восторженно говорилъ ей объ Итал³и, Неаполѣ, о красотѣ Средиземнаго моря, и въ то время, когда Катерина, казалось, слушала его, могъ ли онъ думать, что ей томительно снились, маня къ себѣ, тих³я степи Малоросс³и! И что весь гордый блескъ и шумъ, и говоръ волнъ всевозможныхъ морей она съ радостью готова промѣнять на старый прудъ, тихо ливш³йся въ саду Юл³й Тимоѳеевны. Она потупляла обыкновенно глаза, рука ея разгоралась въ чужой рукѣ, и по ней проходила дрожь; но какъ бы ошибся тотъ, кто приписалъ бы это волнен³е своему вл³ян³ю.

   Послѣ одного изъ такихъ баловъ, Катерина вошла поутру въ будуаръ къ матери съ работою и сѣла.

   - Ты не одѣта, Катерина, произнесла Настасья Николаевна, многозначительно оглядѣвъ простой нарядѣ дочери.

   - Развѣ мы дѣлаемъ визиты, мама? сказала Катерина. Но это мой выговоренный день, и я осталась дома.

   - Мы остаемся дома,- выразительно подтвердила Настасья Николаевна.

   Катерина понимала тонъ голоса, но не понимала значенья.

   - Мама, другъ мой! сказала она съ нѣжностью, глядя на мать. Когда мы дома, и вы не совсѣмъ здоровы, зачѣмъ вамъ этотъ стѣснительный нарядъ? Не лучше ли вамъ набросить блузу и не вставать съ вашего дивана?

   - Но я жду гостей, Катерина, отвѣчала Настасья Николаевна, пристально посмотрѣвъ въ глаза дочери.

   - Кого, мама?

   - Графа. Онъ долженъ пр³ѣхать сегодня говорить со мной.

   - Онъ не будетъ, мама.

   - Ты это говоришь, Катерина?

   - Я, мама. Онъ ѣдетъ въ Итал³ю, по крайней мѣрѣ, такъ говорилъ онъ, и я пожелала ему счастливаго пути.

   Наступило полное молчан³е. Катерина работала.

   - Катерина, сказала мать голосомъ не совсѣмъ спокойнымъ:- графы не такъ часто встрѣчаются, какъ, можетъ быть, ты полагаешь.

   - Что жь, мама, я сама дворянка, чтобы мнѣ слишкомъ могло льстить достоинство иностраннаго графа.

   - Да? вопросительно сказала Настасья Николаевна.

   - Да, отвѣчала дочь.

   И чѣмъ меньше было здѣсь сказано словъ, тѣмъ болѣе прошло чувствъ и волнен³я въ сердце матери и дочери. Катерина дѣйствовала съ рѣшимост³ю, во имя своей заповѣдной любви, отстраняя самого блестящаго и гордаго искателя. Настасья Николаевна, по тому же самому нѣжнѣйшему чувству, не смотря на всю рѣшительность своего характера, не имѣла силы сказать дочери: я умираю, Катерина! Кому я поручу судьбу твою? Слезы только блистали въ сверкающихъ отъ тайной лихорадки глазахъ ея. По ходу болѣзни, подобный случай не прошелъ безъ послѣдств³й. Настасья Николаевна имѣла еще силу воли посѣтить одинъ музыкальный вечеръ, но здѣсь сдѣлалось ей дурно, и ее полумертвую привезли на квартиру. "Священника," было ея первое слово. Немного опамятовавшись и когда докторъ хотѣлъ оказать ей помощь своими заботами, она сказала, отстраняя его рукою: "Успокойте мою дочь," а потомъ, исповѣдавшись и пр³общиышись св. тайнъ, попросила священника посидѣть у нея и послала за стряпчимъ. Ему она поручила составить сейчасъ же духовное завѣщан³е въ короткихъ словахъ, что всѣ свои имѣн³я она завѣщаетъ единственно и безраздѣльно дочери своей, дворянкѣ дѣвицѣ Екатеринѣ, и проч. "Теперь пошлите эстафсту къ Павлу, что я умираю." "Хотя меня нельзя вылечить - впрочемъ лечите, пока пр³ѣдетъ сынъ: я хочу говорить съ нимъ," сказала она доктору, и вообще здоровая не распоряжалась съ большимъ спокойств³емъ и достоинствомъ, и только когда Катерина опустилась у кровати на колѣна, и ея задушаемыя рыдан³я послышались въ тишинѣ комнаты, больная какъ бы потеряла твердость духа. Закрывъ глаза рукою, начала она говорить прерывисто: "Встань, Катерина - встань. Надобно стоять... не падать..."

   Прискакалъ сынъ. Послѣ первыхъ словъ и поцѣлуя въ голову, которую она взяла въ объ руки, Настасья Николаевна сказала ему: "Павелъ, ты не получаешь отъ меня ничего. Я все отдала сестрѣ твоей. Посмотри на меня," и потомъ, повѣривъ проницательнымъ взглядомъ выражен³е лица сына, она сказала, подавая ему руки: "хорошо. Но я не поручаю впрочемъ тебѣ сестры... Катерина! я поручаю тебя тебѣ самой. Помни, что въ дѣлахъ твоихъ ты отдашь отчетъ Богу; а въ твоемъ счастьѣ мнѣ. Прощайте - мои дѣти!"

   Это были почти послѣдн³я слова ея, и къ вечеру же она скончалась.

  

  

   Въ ту же самую цвѣтущую пору, какъ и въ прошломъ году, пр³ѣхала Катерина съ братомъ изъ Одессы. На порогѣ дома своего она остановилась, почти не имѣя силъ войти въ него. Братъ ввелъ ее. Она была не больна, но истомлена.

   Изнемогшей, молодой душъ ея нужны были покой и свобода, живительное соприкосновен³е съ природой, чтобы обновиться въ силахъ. Избавленная любезност³ю m-r и m-me де-Соль отъ пр³ема многочисленныхъ посѣщен³й, она начала по цѣлымъ часамъ лежатъ у себя на диванъ съ полузакрытыми глазами, обвѣваемая въ растворенныя окна живымъ дыханьемъ весны, несущимся къ ней, съ распустившихся въ саду липъ. Скоро для нее должно было наступить еще болѣе полное уединен³е. Павелъ уѣзжалъ и непремѣнно полагалъ, что увезетъ сестру съ собою. Вышло напротивъ."Я остаюсь, Павелъ," сказала она: "мнѣ здѣсь такъ грустно и хорошо, что я прошу тебя, братъ, оставь меня, не вырывай отсюда." Братъ сильно возражалъ, оспоривалъ... Оставь меня, я прошу тебя! повторила рѣшительно Катерина, и осталась совершенно одна.

   Неуловимо для внѣшняго чувства, но въ тоже время постепенно и живительно лелѣя ясными днями и тихими ночами, мать-природа убаюкивала больное сердцемъ и измученное дитя. Катерина оживала незамѣтно для нея самой. Еще не было улыбки на ея кротко сжатыхъ губахъ; но глаза уже начинали плѣнительно озаряться яснымъ взглядомъ, не безъучастно смотрѣвшимъ на все окружающее. Наконецъ, одинъ неожиданный случай пробудилъ дремавшую еще болѣе въ Катеринѣ энерг³ю.

   Паркъ, находивш³йся въ ихъ саду и сохранивш³й величавость дикаго лиса, наклонялся съ крутизны къ сѣверному Донцу. Въ саду береговые обрывы были такъ круты, и рѣка до того близко жалась къ берегамъ, что ни одна тропинка не была протоптана ни съ кручи, ни подъ горою. Въ нависшихъ суровыхъ берегахъ плескалась сизая и суровая рѣка.

   Катерина прежде едва ли когда нибудь и бывала тутъ; но теперь она всюду выходила съ своей тоскующею лѣнью. Мѣста мѣнялись передъ ея глазами, часто не производя на нее ни какого впечатлѣн³я и она все шла и шла, пока не уставали ноги. Разъ очутилась она у этихъ береговъ и долго шла подъ ропотный гулъ всплескивающейся волны, машинально срывая кисти цѣплявшаго ее хмѣля и свивая изъ нихъ себѣ безрадостный вѣнокъ. Незамѣтно ноги ее вступили на торную дорожку; дорожка заводила въ густые кусты, и Катерина продолжала идти. Паркъ остался за нею, рѣка здѣсь расходилась шире, дорожка была усѣяна разными водяными порослями, и комы засохшей тины валялись на ней. Катерина сходила къ берегу и вступила на его мягк³й, сыроватый песокъ... Лодка лежала на пескѣ. Катерина на минуту остановилась, взглянувъ на нее; потомъ вынула весло, которымъ лодка была подперта и села въ нее.

   Плаванье началось тѣмъ, что береговые кусты зацѣпили вѣнокъ Катерины и сорвали его. Лодка между темъ выплывала. Совершенно безъ яснаго, опредѣленнаго сознан³я, что она дѣлаетъ и за чемъ именно, Катерина шевелила весломъ по ту и по другую сторону лодки, и теченье рѣки вынесло ее на быстрину. Тамъ Катерина оставила весло, положила его поперегъ лодки и сидѣла неподвижно, держась за него обѣими руками. Несдерживаемая и неуправляемая лодка неслась напоромъ быстрины прямо къ одному изъ тѣхъ мѣстъ, которыя въ простонародьѣ зовутся: "чертовыми кутами." Водоворотъ втянулъ въ себя лодку, и она задрожала въ немъ, не подаваясь ни впередъ, ни назадъ, ее начало крутить... "Весломъ, весломъ! на какого же бѣса весло? Весломъ, сударыня!" кричалъ кто-то съ берега Катеринѣ.

   &