Клюшников Иван Петрович - Любовная сказка

о знаете... безотчетно симпатизировать со мной могут многие; да многие ли не будут стараться узнать мое прошедшее, и многие ли, узнав его, не отдалятся от меня, не откажутся от своей симпатии?

   - Я думаю, что напротив; она должна увеличиться в них тогда...

   - Не все так думают... Впрочем, что думать и говорить! На деле, право, и с вами было бы то же. Нужно много характера, чтоб пренебречь теми понятиями, в которых мы взросли... Что, если б вы, например, узнали, что Наденька во время разлуки с вами тоже любила, тоже была несчастна? Ведь и вы бы не простили ей того, в чем сами просите у ней прощения?.. Однако ж прощайте...

   - Да подождите еще минуту.

   - Невозможно. Мне давно бы пора. До завтра!

   - Дайте хоть ручку на прощанье... да еще... скажите мне ваше имя.

   - Руку извольте, вот она. А имени не скажу... зачем? Помните эти стихи:

  

   Что в имени тебе моем?

   Оно умрет, как шум печальный

   Волны, плеснувшей в берег дальний,

   Как звук ночной в лесу глухом...

  

   Прощайте.

   Они опять расстались. Шолмин был очень заинтересован незнакомкой; она понравилась ему еще больше вчерашнего. В словах ее заметно было много грусти, много тихой иронии. "Как много печального в этом прошедшем! - думал молодой человек.- Которое ей, в самом деле, придется, может быть, искупить всей остальной жизнью... А жизнь ее только что началась!"

  

  

   На другой день они опять сошлись в том же месте. Результаты опять были плохи.

   - Я застала Наденьку,- произнесла незнакомка, поздоровавшись с Шолминым,- видела ее, говорила с ней и ни слова не могла сказать о вашем деле.

   - Как?

   - Да так. Мы были не одни: какой-то толстый господин, кажется немец, не оставлял нас. Он не произнес ни слова и только кряхтел да поглаживал свои бакенбарды, а уйти никак не решался. Я хотела пересидеть его; но оказалось, что он тут обедает.

   - Под каким же предлогом вы к ней явились?

   - Под предлогом весьма простым: я смотрела квартиру.

   - А у них отдается квартира?

   - Я это узнала, когда уже подошла к воротам. Прежде у меня был другой план: я хотела просто вызвать Наденьку через горничную и объяснить в чем дело. Но благо нашелся предлог - я была очень рада воспользоваться им. Мы долго болтали с Надей; она мне очень нравится, но я заметила, что она немножко печальна, и это огорчило меня. Бьюсь об заклад, что причиной этой грусти - вы или, лучше сказать, я. Если это дело не уладится, я никогда себе не прощу... Завтра обещала я опять прийти и сказать наверное, беру ли я квартиру... Если переговоры мои будут успешны, я дам задаток и... вы можете переезжать.

   - Я?

   - Да. Если вы будете жить поближе к Наденьке, то не будете изменять ей так часто.

   - Как? так часто? Я изменил ей раз, да и можно ли назвать изменою платоническую страсть мою к Марине?

   - Хорошо! хорошо! нечего говорить,

   - Я все-таки остаюсь при убеждении, что я очень склонен к семейной жизни. Картина семейного счастия беспрестанно рисуется передо мной.

   - Я не согласилась бы на месте Наденьки выйти за вас...

   - Почему?

   - Потому что, опираясь на право давности, вы можете обратиться опять к одной из тех актрис или светских женщин, к которым вы некогда питали такую же платоническую страсть.

   - Вы жестоки; но я вас опровергну следующим доводом. Когда я буду женат, то совершенно остепенюсь. Я уеду из Петербурга куда-нибудь подальше и возвращусь не прежде, как сделавшись степняком, отцом семейства.

   - Вы ни за что не расстанетесь с Петербургом, с его Пассажем, с его маскарадами и женщинами.

   - Увидите. Я давно прошу, чтоб мне дали выгодное место в провинции, потому что жить здесь мне не под силу; а кстати... в какую губернию вы едете с вашей старушкой?

   - На что вам?.. Впрочем, это не тайна: в Харьков.

   - А! славный климат! Знаете ли? Когда я женюсь, то перееду туда с женой, и мы заживем все вместе. Ей-богу, это славно будет... превесело!

   - Приезжайте; я буду ждать вас.

   - Вы скоро едете?

   - Я думаю, на днях.

   - Не-уже-ли? О! мы непременно должны еще раз встретиться. Я не хочу, чтоб знакомство наше так и кончилось. Я вас не забуду долго; вы, может быть, не поверите; но я ощущаю к вам необыкновенное, безотчетное расположение... дружбу самую искреннюю.

   - Верю, верю. Ведь я вам сама говорила, что я на это счастлива.

   Незнакомка улыбнулась и прибавила: - Если уж дело пошло на объяснения, так и я тоже... желала бы, чтоб мы остались друзьями.

   - Дайте же мне вашу ручку.

   Незнакомка протянула ему руку, которую он крепко сжал.

   - Отныне вы имеете во мне преданного вам всем сердцем человека, который почтет себя невыразимо счастливым, если будет иметь когда-нибудь возможность оказать вам услугу... Знаете, что я вам предложу?., давайте переписываться.

   - Вот идея! Да что же мы будем писать друг другу?..

   - Найдем что. Я буду вам описывать свое житье-бытье, свои ощущения; вы мне свои...

   - Жена не позволит вам переписываться с женщиной...

   - Я буду показывать ей все свои письма; она сама будет приписывать вам поклон.

   - Ну, хорошо.

   - Так по рукам.

   - Вы слишком часто просите руку.

   - Мне нравится держать такую хорошенькую ручку.

   - Ой! не так крепко, прошу вас.

   - Хоть бы поцаловать эту ручку раз!

   - Не здесь ли, в Пассаже, при людях?

   - Ну, где-нибудь, на крыльце.

   Она отдернула руку.

   - Ведь нет необходимости...

   - Если б делать только то, что необходимо, то было бы очень скучно жить...

   - Если б делать всегда, что ни пожелаешь, было бы слишком весело: чувства человека притупились бы, и удовольствия потеряли бы для него цену... Но я болтаю с вами... Прощайте... Завтра вы узнаете решительный ответ.

   Разговор этот происходил на скамейке, у одного магазина. Они встали и пошли к выходу.

   - Так вы решительно не позволяете мне поцаловать вашу ручку?- сказал Шолмин, когда они были на крыльце.

   - Завтра, завтра!- отвечала незнакомка, нанимая сани.

   - Ну, хорошо... Помните же: за вами! Они расстались.

  

  

   Однако ж на следующий день незнакомка изменила своему обещанию - не пришла. Шолмин весь вечер бродил по Пассажу в напрасном ожидании. Потеряв совершенно надежду, он отправился слушать музыку, которая навела на него грусть, несмотря на то, что игрались только вальсы. Для человека печально настроенного даже все Катеньки, Лизаньки, Юлиньки и т.д. польки могут показаться элегическими и музыкальными. Шолмин как-то уж успел привыкнуть к своей незнакомке... Она ему очень нравилась, в особенности с последнего свидания, и хотя он говорил, что питает к ней только дружеское чувство, но при воспоминании о ее больших и огненных глазах сердце молодого человека невольно начинало трепетать. Напрасно также старался он уверить себя, что если желал встретиться с ней в этот вечер, то единственно для того, чтоб узнать, какой был ответ Наденьки: не ответ Наденьки, а сама незнакомка интересовала его; ему хотелось еще раз увидеть черты ее, услышать ее голос.

   Он возвратился домой усталый, не в духе и, закурив трубку, повалился на диван. О чем бы ни начинал он думать, мысли его тотчас сворачивали на незнакомку. Он сравнивал ее со всеми женщинами, которых встречал в своей жизни, анализировал и взвешивал все слова ее, желая лучше проникнуть в ее характер; припоминал даже тон, каким они были сказаны, и старался отыскать в них признаки лжи и притворства, для того чтоб унизить ее в своих глазах перед Наденькой; но все это ему как-то не удавалось. Результатом его размышлений все-таки выходило, что незнакомка была решительно лучше и умнее всех его знакомок и что все речи ее проникнуты были такой истиной, под которую никак нельзя подкопаться.

   "А жаль!- говорил себе Шолмин, явясь на другой день, едва только смерилось, снова в Пассаж.- Жаль, если я потеряю ее из вида; я не хотел бы прерывать с ней сношений... В ней много чувства, ума, которому недостает только побольше развития, образования; но хотя она и не во всех явлениях окружавшей ее жизни могла дать себе ясный, определенный отчет, хотя она не всегда возвышалась до сознания причин этих явлений, но все же она несравненно выше Наденьки по развитию... та ребенок - правда, тоже не без сердца... но все-таки ребенок, а не женщина... Марина - другое дело: Марина не глупее незнакомки, но меньше образована... и притом она на такой дороге, что уж не пойдет далеко,.. Она любит наслаждаться, жить, веселиться... Конечно, если б не обстоятельства, то из Марины вышло бы чудное существо... А почему ж я знаю, какой характер у этой женщины?.. Нельзя же совершенно доверяться словам ее после двух-трех встреч... Рассудок говорит так, а между тем... я, кажется, готов бы поручиться головой, что она искренна, что она меня не обманывает... Да! Это прекрасное создание! чистая, свежая натура, не искаженная светом!.. Я бы желал иметь такую жену... да... жену... А какой-то ответ даст мне Наденька?.."

   Размышления Шолмина были прерваны тихим ударом по плечу. Он оглянулся: перед ним была незнакомка.

   - Насилу-то!- воскликнул он.

   - Извините меня; вчера я не пришла, потому что мне не удалось побывать у Наденьки...

   - Ничего, ничего... что говорить о прошлом! Я так рад, что вижу вас! Но я сегодня решительно не расположен говорить с вами при толпе; пойдемте в ту комнату, где мы пили чай во время нашей первой встречи.

   - Пожалуй; я сама хочу говорить с вами с глазу на глаз.

   Когда они очутились в отдаленном кабинете, Шолмин взял руку незнакомки и поцаловал ее.

   - Это ваш должок,- сказал он,- но вы что-то грустны?

   - Да, мне что-то скучно. Послушайте, Шолмин, вы будете на меня очень, очень сердиться, и есть за что. Я поступила как ветреная, неосмотрительная девчонка, и притом еще как эгоистка.

   - Полноте бранить себя. Я вижу - ваша попытка не удалась, Надя не хочет обо мне слышать?

   - Нет, хуже: она простила вас в душе, она бы рада опять сблизиться с вами... да уж поздно.

   - Как? Уж не успела ли она выйти замуж?

   - Еще не успела, но скоро выйдет. Ее помолвили на другой день после того, как она встретила вас здесь со мной... и она не противилась... она сама согласилась. Тот молчаливый господин, о котором я вам говорила,- ее жених. О! никогда, никогда не прощу я себе этого... если б даже и вы мне простили!

   Шолмин не мог удержаться от улыбки и весело произнес:

   - Так значит:

  

   Она другому отдана

   И будет век ему верна!

  

   Что ж делать! Видно, не судьба!

   - Как? вы еще смеетесь? Так это вас не огорчает?

   - Признаться ли вам? я даже несколько рад этому...

   - Не притворяйтесь! Вам хочется показать, что вы достойны названия мужчины, что вы не малодушны, что неудачная любовь не может огорчить вас!- произнесла незнакомка с некоторой иронией.

   - Совсем нет,- отвечал Шолмин равнодушно,- вы меня не знаете. Я не люблю сдерживать или маскировать своих чувств... но говорю вам откровенно: я рад, что это так вышло.

   - Это не делает чести вашему сердцу...

   - Может быть, но опять-таки к чему притворяться? Если б вы сказали мне, что все улажено, что Наденька соглашается сблизиться со мной или если б она сама пришла сюда вместо вас, я был бы гораздо более огорчен, признаюсь вам, положа руку на сердце. Идучи сюда, я втайне желал, чтоб результат был неблагоприятен... Верьте мне или не верьте - но...

   Шолмин остановился и стал обшлагом рукава приглаживать свою шляпу, стоявшую возле него на столе.

   - Но... что же? Продолжайте,- сказала незнакомка.

   - Знаю, что вы станете смеяться, не поверите...

   - Да что же такое? Уж не влюблены ли вы в меня?

   - А если б и так?.. Если вы заставили меня позабыть о Наденьке?

   - Это точно смешно. Впрочем, я, пожалуй, поверю вам; только уж позвольте мне быть с вами тоже откровенной... Я скажу вам, что вы не способны любить истинно; вы влюбляетесь по двадцати раз на день, и любовь ваша проходит так же скоро, как и рождается. Знаете... я теперь отчасти радуюсь, что дело с Наденькой разошлось, потому что вы разлюбили бы ее через три дня.

   - Если б я не встретил вас, то не разлюбил бы ее никогда; но теперь не ручаюсь... Может быть, я бы сделал ее несчастной, если б она вышла за меня...

   - Да что вам влюбляться в меня?.. Уверяю вас, что это ни к чему не ведет... Да! Я и забыла сказать вам, что завтра в ночь мы едем.

   - Как?.. Не-уже-ли мы не увидимся больше?

   - Не знаю. Может быть, и сойдемся когда-нибудь... Вы будете женаты, остепенитесь.

   - А вы замужем... Это конец всех романов.

   - Я-то, едва ли... Вы меня увидите старой девой и не захотите подойти ко мне.

   - Этого не должно быть! Нет, красота не на то дается природой, чтоб быть обреченной на бесплодные жертвы!

   - Если найдется человек, который в самом деле меня полюбит и которого я полюблю...

   - Человек, который вас любит, нашелся, да, к несчастию, он вам не нравится.

   - О! этого я не сказала...

   - Вы оставляете догадываться! Клянусь вам, что я люблю вас больше всех женщин, которых знал когда-либо...

   - Вы это повторяете всякой женщине...

   - Ошибаетесь, потому что я не терплю лжи и лести. Вы способны понять меня; у вас есть душа, самостоятельный характер... Наденька перед вами бессмысленная девочка; это хорошенькое дитя - и больше ничего...

   - Ну, вот, теперь гонение на Наденьку потому только, что она ускользнула.

   - Совсем нет... Согласитесь, что если б я захотел...

   - Фи! Уж это фанфаронство, хвастовство!

   - Да нет же!.. Поймите меня. Если женщина вышла замуж par dêpit, с досады, и если потом простила тому, кто заставил ее это сделать... Но мы заговорили не об этом... Повторяю: вы одни можете сделать меня счастливым... я никого не в состоянии полюбить...

   - Вы завтра же влюбитесь...

   - Ну, испытывайте меня.

   - Мудрено немножко, когда я уезжаю... Да и зачем? Я вам сказала раз и остаюсь верна себе, что прошедшее мое должно быть искуплено безукоризненной жизнью, потому что я считаю его ошибкой.

   - Кто вам поручится, что обстоятельства опять не поставят вас в такое же положение, что вы не принуждены будете искать выхода в каком-нибудь замужестве по расчету?.. Ну, если старушка ваша умрет или поссорится с вами?..

   - Если что-нибудь подобное и случится, то я уже научена опытом и не буду так легковерна. Я не брошусь на шею человеку, не узнав его прежде. Я буду с большой твердостью переносить свое положение, буду трудиться. Мало ли что я могу тогда сделать?.. Пойду в актрисы... Я всегда любила театр.

   - Значит, я вам страшно противен. Вы хотите лучше подвергнуться неизвестности, готовы сделаться магазинщицей, провинциальной актрисой, не чувствуя к тому ни малейшего призвания, но только не отвечать на мою любовь...

   - На ваше волокитство. Отвечать на него - тоже подвергнуться неизвестности. Ну, можно ли в два дня полюбить женщину так сильно?..

   - В одну минуту, в одну секунду, в одно мгновение можно! Самая сильная страсть - та, которая рождается вдруг, внезапно, безотчетно. А если б это было и несправедливо, то разве я не знаю всей вашей жизни, вашего характера? Я полюбил вас безотчетно, беспричинно при первом взгляде на вас... Но когда вы рассказали мне свою историю, любовь моя усилилась, и я чувствую, что она растет во мне с каждым мигом.

   - А если б я лгала вам...

   - О, так не лгут! Ваши слова дышат такой искренностью... Скажите же мне: вы решительно отвергаете меня?..

   - Скажите мне, вы решительно хотите меня уверить, что любите меня?

   - Требуйте доказательств.

   - Доказательства мне не нужны; но удивляюсь, как бы вы могли любить женщину, которая после двух-трех свиданий предается вам: это плохой залог для будущего... с ее стороны.

   - Я буду любить ее гораздо больше той, которая два года кокетничает с мужчиной и которая уже давно нравственно отдалась ему... Такая женщина - без сердца.

   - Если б вы мне и нравились, разве я не должна сначала узнать вас?..

   - Узнавайте, испытывайте! я готов ждать... но только не отвергайте меня совершенно, не говорите положительного нет!

   - Ну, послушайте. Объяснимтесь, наконец, решительно и ясно. Вы говорите, что любите меня истинно; я отвечала, что вы мне тоже нравитесь... но я не знаю вас хорошенько: если ваша любовь действительно истинная, а не одна минутная вспышка, не одно юношеское желание, то она не пройдет и в год?

   - Вы хотите, чтоб я ждал год? Согласен.

   - Я уезжаю отсюда. Вы будете писать ко мне. Если в течение года вы не влюбитесь, то посмотрим...

   - Но каково же мне будет не видеть вас?.. Нет! Я согласен ждать год, но с тем, чтоб вы не уезжали отсюда.

   - Это невозможно.

   - Ну, я приеду туда.

   - И этого не нужно. Там не будет столько искушений, сколько здесь, и испытание потеряет цену.

   - Ну, хорошо. Только я знаю, что не вытерплю...

   - И влюбитесь...

   - Нет, приеду к вам.

   - Чтоб компрометировать меня в глазах старушки и, может быть, всего уезда.

   - Нисколько. Я предлагаю вам быть женой моей.

   - Но если вы потом будете раскаиваться? Тогда вы осудите меня на вечное страдание. Видеть несчастным другого и быть виною его несчастий - это мучительнее всего.

   - Верьте мне, этого не может случиться. Итак, вот рука моя. Я долго искал женщины, которая могла быть мне другом, сестрой, и, кажется, нашел ее...

   - Вам остается год на обдумыванье. Умоляю вас только, не приневоливайте себя... для того только, чтоб показаться человеком с характером! Если вы хоть на одно мгновение почувствуете в себе раскаяние или если другая понравится вам больше меня, не притворяйтесь, не лицемерьте пред самим собой, размыслите обо всем хладнокровнее, не стараясь уверять себя в том, чего нет. Вспомните, что дело идет о счастье всей жизни вашей и моей... Дайте мне слово, Шолмин, что вы не станете обманывать меня, что, когда чувства ваши изменятся, вы просто перестанете писать ко мне,- и с той минуты считайте себя развязанным...

   - Даю... и требую от вас, чтоб вы, в свою очередь, не неволили себя. Если вы найдете себе человека более по сердцу, более способного - в ваших глазах - сделать вас счастливой, не считайте себя также связанной. Пускай лучше страдает один из нас, чем страдать обоим... Но скажите, не-уже-ли мы видимся в последний раз?

   - Завтра я не могу быть здесь, и потому простимся нынче... сейчас же... потому что поздно.

   - Еще минуту, одну минуту!- сказал Шолмин, взяв незнакомку за обе руки и прижимая их поочередно к губам своим...

   Она была вся взволнована этим разговором. Лицо ее приняло задумчивое выражение, большие глаза, подернутые грустью, то устремлялись с нежностью на молодого человека, то опускались вниз...

   Он дрожащим от полноты чувства, едва внятным голосом прошептал:

   - Ты не забудешь меня... не изменишь мне...

  

  

   Не прошло двух недель после этой сцены, как Шолмин взял отпуск и уехал в Харьков. Зачем он едет туда - никто не мог от него добиться. Наконец вчера один из его приятелей получил от него следующее письмо:

   "Пишу к тебе, любезный друг мой, под влиянием самых радостных, самых светлых ощущений. Я женюсь... и, вероятно, остаюсь в Харькове, где мне обещают место. Невеста моя, бедная девушка, сирота, которую я люблю, как никого не любил еще... Не стану рассказывать тебе, как устроилось это дело,- это целая сказка, странная, невероятная, которая началась еще в Петербурге... Ты узнаешь ее подробно, если приедешь на свадьбу. Не могу много писать к тебе, потому что весь в хлопотах. Да, мой друг, прав тот писатель, кому принадлежит это изречение: "Жизнь чаще походит на роман, нежели роман на жизнь!"

  

  

   Впервые: "Отечественные записки", 1849, т. XIV, No 6, отд. 1, с. 131-174. Подпись: Ѳ {Первая буква греческого слова "феос" - бог.}. Помета: Москва, 1849. Печатается по тексту первой публикации. Не переиздавалось.

   Клюшников прожил очень долгую жизнь, но за исключением десяти с лишним лет, проведенных им в Москве (с 1826 г. по начало 1840-х гг.), о ней мало что известно. В 1828-1832 гг. Клюшников учился в Московском университете, где завязались его дружеские отношения с Н. В. Станкевичем. В состав кружка Станкевича к середине 1835 г. входили также В. И. Красов, В. Г. Белинский, К. С. Аксаков, М. А. Бакунин, M. H. Катков и ряд других. Начиная с 1838 г., стихотворения Клюшникова появляются в печати - впервые на страницах журнала "Московский наблюдатель", который тогда перешел в руки Белинского. В статье о "Герое нашего времени" (1840) Белинский писал, что "стихотворения - принадлежат к примечательным явлениям современной им литературы, и их историческое значение не подвержено никакому сомнению" (Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. IV. М., АН СССР, 1954, с. 196). В 1841 г. в "Литературной газете" (No 50) Клюшников дебютировал как прозаик - рассказом "Привидение первого мужа, или Вдова замужем".

   В начале 1840-х гг. Клюшников внезапно для друзей уезжает в свое наследственное имение в Харьковской губернии (столь же неожиданно отбывает из Петербурга в эту губернию и герой публикуемой повести). И если не считать приезда в Москву в 1849 г., где, судя по авторской помете, была написана "Любовная сказка", почти 40 лет он безвыездно провел в деревне, полностью оставив литературную деятельность. В конце 1880 г. он появился в Москве и встретился с Катковым, который издавал журнал "Русский вестник"; здесь в 1883 г. были напечатаны его стихотворения "последнего времени". По всей вероятности, именно Каткову принадлежала редакционная заметка к этой публикации, в которой рассказывалось о молодом Клюшникове: "Речь его между друзьями сверкала остроумием и воображением. <...> В его юморе чувствовалась грустная нота, которая чем далее, тем слышнее становилась. Меланхолическое настроение превратилось в хандру, с которою он долго и напрасно боролся, пока внезапно не исчез из Москвы" ("Русский вестник", 1883, No 2, с. 802-803).

   Поэтические опыты Клюшникова впервые собраны в кн.: Поэты кружка Н. В. Станкевича М.-Л., Сов. писатель, 1964, с. 486-544.

   Второй эпиграф - неточная цитата из "Ревизора" (действ. V, явл. 8).

   с. 214. ...переехала к тетке в Коломну...- Коломна - окраинный район Петербурга, ограниченный набережными Фонтанки, Мойки и Крюкова канала; центр его - Покровская площадь (ныне площадь Тургенева). Ср. в более раннем "Портрете" Гоголя: "Сюда переезжали на житье отставные чиновники, вдовы, небогатые люди..."

   Пассаж - трехэтажное здание с обширной деревянной галереей, соединявшей Невский проспект и Большую Итальянскую улицу (ныне улица Ракова), построенное в 1848 году по проекту архитектора К. А. Желязевича. В Пассаже были открыты разнообразные торговые ряды, кафе, "анатомический музеум" и т. д.; на галерее играл оркестр, устраивались музыкальные вечера.

   с. 215. ...гениальным Эрнстом...- Эрнст Генрих-Вильгельм (1814-1865) - немецкий композитор и скрипач, с успехом гастролировавший в Петербурге в марте-мае 1847 г. (см., например, "Петербургскую летопись" Достоевского.- Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30-ти т., т. XVIII. Л., 1978, с. 18, 22).

   с. 223. Люди часто делают добро <...> творить зло.- Перевод Э. Л. Линецкой (Ларошфуко Франсуа де. Мемуары. Максимы. Л., 1971, с. 159).

   с. 225. ...прюнелевые ботинки...- Прюнель - шерстяная ткань.

   с. 226. ...марселиновый капот...- Марселин - шелковая ткань.

   с. 236. ...сидя в партере всех трех театров...- Имеются в виду Александрийский, Михайловский и Большой театры.

   с. 237. Первый Графский переулок - ныне ул. Марии Ульяновой.

   с. 241. Quosque tandem Catilina...- начальные слова первой речи Цицерона в сенате против Катилины (63 г. до н. э.).

   ...счастливый, как Мильтиад после Марафонской битвы...- В битве при Марафоне (490 г. до н. э.) афинское войско под предводительством Мильтиада одержало победу над армией персидского царя Дария.

   с. 243. ...что я украл все это у Гейне...- Действительно, в рассказе Шолмина можно распознать мотивы стихотворения Г. Гейне "Mädchen mit dem roten Mündchen"; ср. перевод этого стихотворения Н. П. Огаревым ("Желание", 1840).

   ...у Гибера...- Гиберг - владелец лавки шелковых изделий, находившейся на Невском проспекте в доме Голландской церкви.

   с. 244. Коми - здесь: продавец.

   с. 246. "Крымские сонеты" - поэтический цикл А. Мицкевича, вошедший в его сборник "Сонеты" (1826).

   с. 247. ...как Манон Леско кавалеру Дегрьё...- Имеется в виду роман А.-Ф. Прево "История кавалера де Грие и Манон Леско" (1731; русский перевод - 1790).

   с. 251. ...куда-то на богомолье, к Сергию, что ли...- в Троицко-Сергиевскую лавру.

   с. 253. Что в имени тебе моем?...- первая строфа стихотворения Пушкина (1830).

   с. 258. Она другому отдана...- Перифраза из "Евгения Онегина" (гл. VIII.XLVII).