Киплинг Джозеф Редьярд - Рикша-призрак и другие рассказы

align="justify">  Он. Ангел мой! Я не помню, что говорил. Но ты так перескакиваешь с предмета на предмет, что я не поспеваю за тобой. Я готов на коленях просить прощения.

  

  Она. Тебе часто придется просить прощения... Добрый вечер, капитан Конглетон. Едете уже на концерт? Какие танцы я обещала вам на будущей неделе? Нет! Вы должны были записать правильнее. Пятый и седьмой, я сказала. Я не намерена отвечать за то, что вы забываете. Это уж ваше дело. Измените вашу программу.

  

  Он. Кажется, ты сказала, что не выезжала последнее время?

  

  Она. Почти не выезжала. Но когда я выезжаю, то танцую всегда с капитаном Конглетоном. Он очень хорошо танцует.

  

  Он. И оставалась с ним после танцев?

  

  Она. Да. Что ты имеешь против этого? Или ты намерен посадить меня под колпак в будущем?

  

  Он. О чем он разговаривал с тобой?

  

  Она. О чем разговаривают мужчины в таких случаях?

  

  Он. Этого не следует делать! Во всяком случае, теперь я одержал верх, и прошу тебя хотя бы некоторое время не расточать свои любезности Конглетону. Мне он не нравится.

  

  Она (после некоторого молчания). Ты сознаешь, что говоришь сейчас?

  

  Он. Не знаю, право. Я в дурном настроении.

  

  Она. Я вижу это... и чувствую. Мой верный и безгранично преданный возлюбленный, где ваша "любовь навеки", "непоколебимое доверие" и "почтительное преклонение"? Я помню эти слова, а вы, кажется, забыли их. Я упомянула только имя мужчины...

  

  Он. Гораздо больше, чем только это.

  

  Она. Хорошо. Я говорила с ним о танцах... Может быть, о последних танцах в жизни... перед тем, как я уйду. И у тебя тотчас же явилось подозрение, и ты стал оскорблять меня.

  

  Он. Я не сказал ни слова.

  

  Она. Но как много подразумевал. Гай, разве такое доверие должно быть базисом той новой жизни, в которую мы вступаем?

  

  Он. Нет, без сомнения, нет. Я не думал ничего такого. Честное слово, не думал... Оставим это, дорогая. Прошу тебя, оставим.

  

  Она. На этот раз - оставим, а на следующий, и опять на следующий, и на целый ряд следующих, в течение многих лет, когда я не буду уж в состоянии отплатить за это. Ты требуешь слишком много, мой Ланселот, и... ты знаешь слишком много.

  

  Он. Что ты хочешь сказать?

  

  Она. Это часть наказания. Не может быть полного доверия между нами.

  

  Он. Ради Бога, почему?

  

  Она. Э-э! Другое имя здесь более подходит. Спроси самого себя.

  

  Он. Я не могу задумываться над этим.

  

  Она. Ты так безотчетно веришь мне, что когда я смотрю на мужчину... Ну все равно. Гай, любил ли ты когда-нибудь девушку... хорошую девушку?

  

  Он. Что-то в этом роде было. Давно, в незапамятные времена. Задолго до встречи с тобой, дорогая моя.

  

  Она. Скажи мне, что ты говорил ей?

  

  Он. Что может говорить мужчина девушке? Я уж позабыл.

  

  Она. Я напомню. Он говорит ей, что вера его в нее безгранична, что он преклоняется перед землей, по которой она идет, что будет любить, уважать и защищать ее до последнего часа жизни. И с этой уверенностью она выходит за него замуж. Я говорю здесь о девушке, которая не пользовалась ничьим покровительством.

  

  Он. Хорошо. Потом?

  

  Она. Но еще больше этой девушки, Гай, в десять раз больше ее, нуждается в любви и уважении... да, в уважении - женщина, чтобы... чтобы новая жизнь, на которую она решается, была для нее хотя бы сносной. Понял?

  

  Он. Только сносной! Я представлял себе ее раем.

  

  Она. А! Сможешь ли ты дать мне все, о чем я говорила... не теперь, а через несколько месяцев, когда ты начнешь вспоминать о том, что оставил, когда будешь думать о том, что делал бы при прежних условиях жизни, когда будешь смотреть на меня, как на бремя? Я буду нуждаться в этом больше, чем теперь, Гай, потому что тогда у меня не будет никого на свете, кроме тебя.

  

  Он. Ты несколько переутомилась вчера вечером, ненаглядная моя, потому ты преувеличиваешь мрачность положения. После окончания некоторых формальностей в суде наш путь совершенно ясен...

  

  Она. К законному браку! Ха! ха! ха!

  

  Он. Ш-ш! Не смейся так ужасно.

  

  Она. Я... я... не м-мо-огу ничего поделать с собой! Разве это не бессмыслица! А! Ха! ха! ха! Гай, останови же меня, а то я буду так смеяться до тех пор, пока мы не пойдем в церковь.

  

  Он. Ради Бога, перестань! Ты обращаешь на себя внимание. Что с тобой?

  

  Она. Н-ничего. Теперь мне уже лучше.

  

  Он. Это хорошо. Одну минуту, дорогая. У тебя выбилась прядь волос из-за уха. Вот так!

  

  Она. Благодарю. Мне кажется, у меня и шляпа сбилась набок.

  

  Он. Зачем ты прикалываешь шляпу таким громадным кинжалом? Им можно убить человека.

  

  Она. О! Не убей меня, смотри. Ты тычешь мне прямо в голову. Оставь, я сделаю сама. Вы, мужчины, так неловки.

  

  Он. А у тебя много было случаев испытывать нас в этом отношении?

  

  Она. Гай, как мое имя?

  

  Он. Ну, хорошо. Я больше не буду.

  

  Она. Вот моя визитная карточка. Ты умеешь читать?

  

  Он. Надеюсь. Ну что же?

  

  Она. Это ответ на твой вопрос Ты знаешь имя другого человека. Достаточно этого для тебя или желаешь спросить еще что-нибудь?

  

  Он. Перестань. Крошка моя, я ни на минуту в тебе не сомневался. Я только пошутил. Ну вот! Хорошо, что никого нет на дороге. Стали бы говорить о скандале.

  

  Она. У них еще будет пища для таких разговоров.

  

  Он. Опять! Как я не люблю, когда ты так говоришь.

  

  Она. Странный человек! Кто учил меня презирать все это! Скажи, похожа я на м-с Пеннер? Имею ли я вид развратной женщины? Клянусь, этого нет! Дай мне честное слово, мой глубокоуважаемый друг, что я не похожа на м-с Буцгаго. Вот таким образом она стоит, заложив руки за голову. Нравится тебе это?

  

  Он. Не притворяйся.

  

  Она. Я не притворяюсь. Я м-с Буцгаго. Слушай: вот так она картавит на "р". Похожа я на нее?

  

  Он. Но я не люблю, когда ты держишь себя, как актриса, и поешь такие вещи. И где это, скажи на милость, подобрала ты эту Chanson du Colonel? Это не песня для гостиной. Нельзя сказать, чтобы она была прилична.

  

  Она. М-с Буцгаго научила меня. А она принята во всех гостиных и вполне прилична. А месяца через два ее гостиная будет закрыта для меня. И она будет благодарить Бога, что не так неприлична, как я. О, Гай, Гай! Я хотела бы походить на некоторых женщин и не стыдиться этого. Как говорит Кин: "Носит волосы с покойника и фальшива вся вплоть до хлеба, который ест".

  

  Он. Вероятно, я очень глуп, потому что ничего сейчас не понимаю. Когда истощатся все твои фантазии, сообщи мне, пожалуйста, и я постараюсь вникнуть хотя бы в последнюю.

  

  Она. Фантазии, Гай! Это не фантазии. Мне шестнадцать лет, тебе ровно двадцать, и ты ждал два часа на холоде у дверей школы. А теперь я встретилась с тобой, и мы идем вместе домой. Прилично ли это для вас, ваше императорское величество?

  

  Он. Нет. Мы не дети. Почему ты не хочешь быть благоразумной сегодня?

  

  Она. И это он спрашивает меня в то время, когда я иду на самоубийство ради него! А я не говорила тебе, что у меня есть мать и брат, который был моим любимцем до моего замужества? Теперь он женатый человек. Можешь себе представить, какое удовольствие доставит ему известие о моем побеге. Есть у тебя кто-нибудь дома, Гай, кого могли бы порадовать твои поступки?

  

  Он. Есть. Но разве можно сделать яичницу, не разбив яиц?

  

  Она (медленно). Я не вижу необходимости.

  

  Он. А-а! В чем ты не видишь необходимости?

  

  Она. Можно говорить правду?

  

  Он. Смотря по обстоятельствам, может быть, лучше говорить.

  

  Она. Гай, я боюсь.

  

  Он. Я думал, что мы уже покончили со всем этим. Чего ты боишься?

  

  Она. Боюсь тебя.

  

  Он. О, черт возьми! Опять за старое! Это очень надоело.

  

  Она. Боюсь тебя.

  

  Он. И еще что?

  

  Она. Что ты думаешь обо мне?

  

  Он. Не понимаю вопроса. А что ты намерена делать?

  

  Она. Я не решаюсь. Мне страшно. Если бы я могла обманывать...

  

  Он. А 1а Буцгаго? Нет, спасибо. Это я считаю нечестным. Есть его хлеб и воровать у него. Я предпочитаю грабить открыто или уж не начинать ничего.

  

  Она. Я тоже так думала.

  

  Он. Так что же ты, скажи пожалуйста, ломаешься?

  

  Она. Это не ломанье, Гай. Я боюсь.

  

  Он. Прошу тебя объясниться.

  

  Она. Это не может быть надолго, Гай. Не может быть надолго. Ты будешь раздражаться, это скоро надоест тебе. Затем ты будешь ревновать, не будешь верить мне - как и теперь, - и ты сам будешь наибольшей причиной сомнений. А я... что я буду делать тогда? Я буду не лучше м-с Буцгаго, не лучше всякой другой. И ты будешь знать это. О, Гай, неужели ты не видишь?

  

  Он. Я вижу только, что ты ужасно неблагоразумна, моя крошка.

  

  Она. Ну вот! Как только я начинаю не соглашаться с тобой, ты сердишься. И это теперь, а потом ты будешь ссориться со мной каждый раз, как я сделаю что-нибудь не по-твоему. А если ты будешь жесток со мной, Гай, куда я уйду? Куда я уйду? Я не могу положиться на тебя. О, я не могу положиться на тебя!

  

  Он. Мне тоже нужно было бы задаться вопросом - могу ли я положиться на тебя. Я имею для этого полное основание.

  

  Она. Не говори так, дорогой мой. Мне это причиняет такую же боль, как удар.

  

  Он. И мне не весело.

  

  Она. Я не могу ничем помочь. Я хотела бы умереть! Я не верю тебе, не верю и себе. О, Гай, пусть будет так, как будто ничего не было, пусть будет все забыто!

  

  Он. Слишком поздно. Я не понимаю тебя. Лучше не будем говорить сегодня. Я приду завтра.

  

  Она. Да. Нет! О, дай мне время! Еще день. Я сяду в рикшу и встречусь с ним около Пелити. А ты поезжай.

  

  Он. Я тоже поеду к Пелити. Я хочу выпить чего-нибудь. У меня как будто почва колеблется под ногами... Что это там за скоты воют в Старой библиотеке?

  

  Она. Это репетиция концерта. Слышишь голос м-с Буцгаго? Она поет соло. Что-то новое. Слушай! М-с Буцгаго поет в Старой библиотеке.

  

  Он. Нет, я не буду пить. Доброй ночи, крошка. Увидимся мы завтра?

  

  Она. Д-да. Доброй ночи, Гай. Не сердись на меня.

  

  Он. Сердится! Ты знаешь, что моя вера в тебя безгранична. Доброй ночи и... Господь с тобой!

  

  Гм! Дорого дал бы я за то, чтобы узнать, какой другой мужчина во всем этом замешан.

  

  

  

   Хотя ты любишь ее, как самого себя,

   Но себя в более совершенной оболочке,

   Хотя ее смерть печалит день,

   Лишая прелести все живущее;

   Сердцем я знаю, -

   Когда уходят полубоги,

   Приходят боги.

  

  

  Тысячи лет тому назад, когда люди были более могучи, чем теперь, дети Зодиака жили на земле. Их было шестеро: Овен, Телец, Лев, Близнецы и Дева; они все очень боялись шести Домов, принадлежащих Скорпиону, Весам, Раку, Рыбам, Стрельцу и Водолею. Даже тогда, когда они в первый раз спустились на землю, зная, что они бессмертны, они принесли с собой этот страх; и он все увеличивался по мере того, как они знакомились с человеческим родом и слышали рассказы о шести Домах. Люди считали детей Зодиака богами и приходили к ним с молитвами и пространными рассказами о причиненных им обидах, а дети Зодиака слушали их и ничего не могли понять.

  

  Мать бросалась к ногам Близнецов или Тельца, крича им:

  

  - Мой муж работал в поле, а Стрелец пустил в него стрелу, и он умер; мой сын также будет убит Стрельцом. Помоги мне!

  

  Телец опускал свою огромную голову и отвечал:

  

  - Что мне до этого?

  

  А Близнецы улыбались и продолжали свою игру, потому что они не понимали, почему из глаз человека бежит вода. Случалось, что к Льву или Деве приходили мужчина и женщина, восклицая:

  

  - Мы только что поженились и очень счастливы. Прими от нас эти цветы!

  

  И они бросали цветы, издавая какие-то странные звуки, чтобы показать, как они счастливы, а Лев и Дева удивлялись еще более, чем Близнецы, потому что люди кричали без всякой причины: "Ха! Ха! Ха!"

  

  Так продолжалось тысячелетия по человеческому счету, пока однажды Лев, встретившись с Девой, которая гуляла среди холмов, заметил, что она сильно изменилась с тех пор, как он видел ее в последний раз. А Дева, взглянув на Льва, увидела, что и он, в свою очередь, очень изменился. И тут же они решили никогда больше не расставаться даже в том случае, если бы случилось что-нибудь ужасное, и они не были бы в состоянии помочь друг другу. Лев поцеловал Деву, и вся земля почувствовала этот поцелуй, а Дева села на склоне холма, и из глаз ее побежала вода; этого еще не случалось никогда с тех пор, как дети Зодиака помнили себя.

  

  Когда они так сидели рядом, к ним приблизились женщина и мужчина, и мужчина сказал женщине:

  

  - К чему тратить цветы на этих глупых богов! Они никогда не поймут нас, моя любимая.

  

  Дева вскочила, обвила руками женщину и воскликнула:

  

  - Я понимаю! Дай мне цветы, а я тебя поцелую за них.

  

  Лев тихо спросил мужчину:

  

  - Каким это новым именем ты назвал сейчас свою жену?

  

  - Ну, разумеется, я назвал ее: моя любимая.

  

  - Почему "разумеется"? - спросил Лев. - И если разумеется, то что оно означает?

  

  - Оно означает "очень дорогая", и тебе стоит только взглянуть на свою жену, чтобы понять, почему это так.

  

  - Я вижу, - сказал Лев, - ты совершенно прав.

  

  И когда мужчина и женщина удалились, он назвал Деву своей "любимой женой", и Дева снова заплакала от истинного счастья.

  

  - Я думаю, - сказала она, наконец, вытирая глаза, - я думаю, что мы обращали слишком мало внимания на мужчин и женщин. Что ты делал, Лев, с их жертвоприношениями?

  

  - Я сжигал их, - сказал Лев, - я не мог есть их. А ты что делала с цветами?

  

  - Я бросала их, и они увядали. Я не могла носить их на шее, ведь у меня так много собственных, - сказала Дева, - а теперь я жалею об этом.

  

  - Не стоит огорчаться, - сказал Лев, - ведь мы принадлежим друг другу...

  

  Пока они так разговаривали, годы человеческой жизни промелькнули незаметно, и вот снова появились перед ними мужчина и женщина - оба с седыми головами, - мужчина нес женщину.

  

  - Мы пришли к концу всех вещей, - сказал мужчина спокойно. - Это была раньше моя жена.

  

  - Так же, как я - жена Льва, - сказала Дева, пристально смотря на нее.

  

  - Это была моя жена, но ее убил один из ваших богов...

  

  Мужчина положил свою ношу и засмеялся.

  

  - Который? - сердито сказал Лев, потому что они одинаково ненавидели все шесть созвездий.

  

  - Вы - боги, вы должны знать это, - сказал человек. - Мы жили вместе и любили друг друга, и я оставил хорошую ферму моему сыну. Я могу сожалеть только о том, что еще живу на свете.

  

  В то время как он склонился над телом жены, в воздухе раздался свист, и он испугался и побежал прочь с криком:

  

  - Это стрела Стрельца!.. Дайте мне еще немного пожить, еще хоть немного!

  

  Но стрела вонзилась в него, и он умер. Лев взглянул на Деву, а Дева взглянула на него, и оба почувствовали смущение.

  

  - Он хотел умереть, - сказал Лев. - Он сказал, что хочет умереть, а когда смерть пришла, он пытался убежать от нее. Он - трус.

  

  - Нет, он не трус, - сказала Дева. - Мне кажется, я чувствую то, что он чувствовал. Мы должны узнать больше того, что знаем, ради них,

  

  - Ради них! - громко сказал Лев.

  

  - Потому что мы никогда не умрем, - еще громче проговорили в один голос Дева и Лев.

  

  - Посиди и подожди меня здесь, моя любимая, - сказал Лев, - а я пойду к созвездиям, которые мы ненавидим, и научусь, как сделать, чтобы люди стали такими, как мы.

  

  - И любили друг друга, как мы любим, - сказала Дева.

  

  - Я не думаю, чтобы они нуждались в этом, - сказал Лев и, сердитый, пустился в путь, размахивая львиною шкурой, наброшенной на его плечи, пока не пришел в дом, где Скорпион жил в полной темноте, обмахивая себя хвостом.

  

  - Зачем ты мучаешь человеческих детей? - спросил Лев, сдерживая гнев.

  

  - Уверен ли ты в том, что я мучаю только детей человека? - сказал Скорпион. - Поговори-ка с твоим братом Тельцом, что он тебе скажет.

  

  - Я пришел сюда ради детей человека, - сказал Лев. - Я научился от них любви и хотел бы научить их жить так, как я - как мы живем.

  

  - Твое желание давно уже удовлетворено. Поговори с Тельцом. Он находится под моей особой опекой, - сказал Скорпион.

  

  Лев снова спустился на землю и увидел вблизи от нее большую звезду Альдебаран, сверкающую во лбу Тельца. Когда он приблизился к ней, он увидел своего брата Тельца, запряженного в плуг и тащившегося по сырому рисовому полю с низко опущенной головой и мокрого от пота.

  

  - Забодай этого дерзкого до смерти! - вскричал Лев. - И вылезай из грязи, чтобы не позорить нашу честь.

  

  - Я не могу, - сказал Телец. - Скорпион сказал мне, что в один день, в какой именно, я не знаю, он ужалит меня в шею около плеча, и я умру с мычанием.

  

  - Но какое же это имеет отношение к этой унизительной работе? - сказал Лев, стоя у канавы, огораживающей влажное рисовое поле.

  

  - Самое прямое. Этот человек не может пахать без моей помощи. Он думает, что я - заблудившееся животное.

  

  - Но ведь он сам только заскорузлый крестьянин с гладко прилизанными волосами - мы созданы не для него.

  

  - Ты, может быть, и нет, а я - да. Я не знаю, когда Скорпиону заблагорассудится ужалить меня насмерть, - быть может, раньше, чем я сверну с этой борозды, - Телец рванулся с места, поднимая плуг, который врезался в мокрую землю позади него, а крестьянин пошел за ним, колотя его заостренной палкой, пока у него не покраснели бока.

  

  - И тебе это приятно? - спросил Лев, спустившись к нему на влажное поле.

  

  - Нет, - сказал Телец, повернув к нему голову, при этом он сделал усилие, чтобы вытащить из топкой грязи свои задние ноги, и громко фыркал.

  

  Лев с презрением отвернулся от него и направился в другую сторону, где он увидал Овна среди толпы крестьян, которые украшали его шею венками и кормили его только что сорванной зеленой травой.

  

  - Это ужасно, - сказал Лев, - размечи эту толпу, брат мой! Они портят тебе шерсть.

  

  - Я не могу, - сказал Овен. - Стрелец сказал мне, что придет день, о котором я пока ничего не знаю, когда он пустит в меня стрелу, и я умру в страшных муках.

  

  - Но какое же это имеет отношение к этому унизительному зрелищу? - спросил Лев, но уже не таким уверенным тоном, как раньше.

  

  - Прямое, - ответил Овен. - Люди никогда до сих пор не видали совершенной овцы. Они воображают, что я дикое животное, и будут водить меня с места на место в качестве образца для своих стад.

  

  - Но ведь это грязные пастухи, и мы вовсе не предназначены для их забав, - сказал Лев.

  

  - Может быть, ты, но не я, - сказал Овен. - Я не знаю дня, когда Стрельцу заблагорассудится пустить в меня стрелу, возможно, что это будет скорее, чем люди, идущие на расстоянии мили от нас по дороге, увидят меня.

  

  Овен наклонил голову, чтобы вновь подошедший мог набросить ему на шею венок из листьев дикого чеснока, и терпеливо позволял фермерам дергать себя за шерсть.

  

  - И тебе это приятно? - крикнул Лев через головы толпы.

  

  - Нет, - отвечал Овен, чихая от пыли, поднимавшейся из-под ног толпы, и обнюхивая лежавшее перед ним сено.

  

  Лев повернулся, намереваясь пройти в другие Дома, но, проходя по одной улице, он заметил двух маленьких детей, очень грязных, игравших с кошкой у дверей хижины. Это были Близнецы.

  

  - Что вы здесь делаете? - с негодованием спросил Лев.

  

  - Мы играем, - спокойно отвечали Близнецы.

  

  - Разве вы не можете играть на берегах Млечного Пути?

  

  - Мы там и играли, - сказали они, - но проплыли Рыбы и сказали, что придет день, когда они явятся за нами и унесут нас с собою. Теперь мы играем здесь в детей. Люди любят это.

  

  - А вам это приятно? - сказал Лев.

  

  - Нет, - отвечали Близнецы, - но на Млечном Пути нет кошек, - и они озабоченно потянули кошку за хвост.

  

  На пороге хижины показалась женщина и стала позади них, и Лев заметил на ее лице то же самое выражение, которое он иногда видел на лице Девы.

  

  - Она думает, что мы подкидыши, - сказали Близнецы, и они побежали в хижину ужинать.

  

  Лев торопливо обошел все Дома один за другим, потому что он не мог понять, к чему эти новые муки, которым подвергались его братья. Он говорил со Стрельцом, и Стрелец уверил его, что, поскольку речь идет о его Доме, Лев может быть спокоен за себя. Водолей, Рыбы и Скорпион дали ему тот же самый ответ. Они ничего не знали о Льве и не интересовались им. Они - созвездия, и их обязанность - убивать людей.

  

  Наконец, он пришел в очень темный Дом, где Рак лежал так тихо, что, если бы не безостановочное шевеленье перистых усиков вокруг его рта, можно было бы подумать, что он спит. Это движение никогда не прекращается и напоминает действие тлеющего пламени, медленно и бесшумно пожирающего гнилое дерево.

  

  Лев подошел поближе к Раку и в полумраке различил неясные очертания его широкой синевато-черной спины и неподвижные глаза. Ему показалось, что он слышит чьи-то рыдания, но эти звуки были едва уловимы.

  

  - Зачем ты мучаешь детей человека? - сказал Лев.

  

  Ответа не было, и против воли Лев крикнул:

  

  - Зачем ты мучаешь нас? Что мы сделали, чтобы ты мог мучить нас?

  

  На этот раз Рак отвечал:

  

  - Откуда я знаю, и что мне до этого за дело? Ты рожден в моем Доме, и в назначенное время я приду за тобой.

  

  - Когда же настанет это время? - спросил Лев, пятясь назад перед непрекращающимся движением усиков вокруг рта.

  

  - Когда полный месяц не успеет поднять полный прилив, - сказал Рак, - я приду за одним из вас. И после того, как другой покорит свет, я схвачу этого другого за глотку.

  

  Лев поднес руку к своему горлу, к кадыку, облизнул губы и, оправившись немного, спросил:

  

  - Должен ли я опасаться за двоих?

  

  - Да, за двоих, - сказал Рак, - и еще за многих других, которые придут потом.

  

  - Мой брат Телец гораздо счастливее меня, - печально сказал Лев, - он одинок.

  

  Но не успел он высказать своей мысли, как чья-то рука закрыла его рот и Дева очутилась в его объятиях. Как настоящая женщина, она не захотела остаться там, где Лев расстался с нею, и, стремясь скорее узнать все, хотя бы и неприятное, она обошла все Дома и пришла в Дом Рака.

  

  - Это глупо, - шепнула Дева. - Я так долго ждала тебя в темноте. Тогда мне было страшно. Но теперь...

  

  И она вздохнула с облегчением.

  

  - Теперь мне страшно, - сказал Лев.

  

  - Это ты за меня боишься? - сказала Дева. - Я это понимаю, я сама боюсь за тебя. Пойдем отсюда, муж мой.

  

  Они выбрались из мрака и вернулись на Землю. Лев был очень молчалив, и Дева старалась ободрить его.

  

  - Мой брат гораздо счастливее меня, - повторял Лев время от времени и, наконец, сказал:

  

  - Пойдем лучше каждый своей дорогой и будем жить отдельно до самой смерти. Мы родились в Доме Рака, и он придет за нами.

  

  - Я знаю, я знаю это. Но куда я пойду? И где ты ляжешь спать вечером? Но, если хочешь, можно попробовать. Я останусь здесь. А ты уйдешь?

  

  Лев сделал вперед шесть шагов очень медленно и три больших шага назад очень быстро и на третьем шагу очутился на том месте, где сидела Дева.

  

  На этот раз она сама стала просить его удалиться и оставить ее, и он должен был всю ночь успокаивать ее. Эта ночь убедила их обоих, что они не в состоянии расстаться ни на минуту, и, когда они пришли к этому заключению, они взглянули вверх, в темноту, где над их головами был Дом Рака, и, крепко обнявшись, засмеялись - ха, ха, ха! - точь-в-точь, как смеялись дети человека. И это было в первый раз в их жизни, что они засмеялись.

  

  На следующее утро они вернулись к себе домой и увидели цветы и жертвоприношения, которые принесли к их дверям жители холмов. Лев затоптал ногами жертвенный огонь, а Дева выбросила все цветы, дрожа от волнения. Когда крестьяне вернулись, чтобы взглянуть, как это было в обычае, что сталось с их жертвами, они не нашли на алтарях ни роз, ни зажаренного мяса; они увидели только мужчину и женщину, которые сидели, держась за руки, с испуганными, бледными лицами на ступеньках алтаря.

  

  - Разве ты не Дева? - сказала женщина. - Вчера я послала тебе цветы.

  

  - Сестрица, - покраснев до корней волос, сказала Дева, - не посылай мне больше цветов, потому что я такая же женщина, как и ты.

  

  Мужчина и женщина удалились, недоумевая.

  

  - Что же мы будем теперь делать? - сказал Лев.

  

  - Мне кажется, мы должны постараться быть бодрыми, - сказала Дева. - Мы знаем самое худшее, что может случиться с нами, но мы не знаем лучшего, что любовь может принести нам. У нас есть много такого, чем мы должны быть довольны.

  

  - А уверенность в смерти? - сказал Лев.

  

  - Эта уверенность есть у каждого из детей человека, но они смеялись задолго до того, как мы начали смеяться. Мы должны научиться смеяться, Лев. Ведь мы уже раз смеялись.

  

  Те, кто считает себя богами, какими считали себя Дети Зодиака, не признают смеха, ибо для бессмертных нет ничего более недостойного, чем смех или слезы. Лев встал с тяжелым сердцем и вместе с Девой пошел к людям, неся в душе страх перед смертью. Они засмеялись сначала при виде маленького голенького ребенка, пытавшегося засунуть в свой глупенький розовый ротик толстую ножку, потом их рассмешил котенок, который ловил свой собственный хвост, и потом они засмеялись над мальчиком, старавшимся поцеловать девочку и получившим за это пощечину. Наконец, они засмеялись ветру, который дул им прямо в лицо, пока они сбегали с холма и, запыхавшиеся, попали в толпу крестьян, собравшихся в долине. Смеялись и крестьяне, глядя на их развевающиеся одежды и покрасневшие от ветра лица; а вечером их накормили и пригласили потанцевать на поляне, где было много смеха и веселье и где танцевали все, кто умел.

  

  Ночью Лев вскочил с постели и воскликнул:

  

  - Все, кого мы встретили сегодня, должны будут умереть!

  

  - Так же, как и мы, - сквозь сон сказала Дева. - Спи, мой дорогой.

  

  И Лев не заметил, что ее лицо было мокро от слез. Но он не мог больше спать. Он бросился бежать в поле, гонимый страхом за себя и за Деву, которая была ему дороже собственной жизни. И вот он очутился подле Тельца, который едва волочил ноги после целого дня тяжелой работы и, полузакрыв глаза, разглядывал при свете месяца ровные красивые борозды, проложенные им.

  

  - Ага, - сказал Телец, - так и тебе уже все известно? Который же из Домов принесет тебе смерть?

  

  Лев указал вверх на темный Дом Рака и простонал:

  

  - Он придет также и за Девой.

  

  - Ну, что же ты будешь делать?

  

  Лев сказал, что не знает.

  

  - Ты не умеешь пахать, - сказал Телец с оттенком пренебрежения. - А я умею, и это мешает мне думать о Скорпионе.

  

  Лев огорчился и не проронил ни слова до самого рассвета, пока не пришел пахарь, чтобы впрячь Тельца в ярмо.

  

  - Спой мне, - сказал Телец, таща тяжелый, покрытый грязью и скрипевший плуг. - Я натер себе плечо. Спой мне одну из тех песен, которые мы певали вместе, когда считали себя богами.

  

  Лев спустился в камыши и запел песню Детей Зодиака - воинственный клич юных богов, которые не знают страха ни перед чем. Он сначала тянул песню без всякого воодушевления, но потом эти звуки увлекли его, и голос его загремел над полями, а Телец зашагал в такт песне, и пахарь подстегивал его только по привычке и без всякой жестокости, а за плугом все быстрее и быстрее ложились ровные борозды. Тут подошла Дева, которая искала Льва и нашла его поющим в камышах. Она присоединила к нему свой голос, и жена пахаря вынесла из дома свою пряжу и, окруженная детьми, стала слушать песню. Когда пришло время обеда, Лев и Дева почувствовали голод и жажду, и пахарь с женой дали им ржаного хлеба и молока и очень благодарили их, а Телец успел сказать им:

  

  - Вы помогли мне вспахать больше половины поля, но самая трудная часть дня впереди, брат мой.

  

  Лев прилег отдохнуть, неотступно думая о словах Рака. Дева отошла в сторону и вступила в беседу с женой земледельца и их детьми, а после полудня снова началась пахота.

  

  - Помоги нам еще, - сказал Телец, - день быстро идет на убыль.

  

  Мои ноги совсем задеревенели. Спой так, как будто ты еще совсем не пел раньше.

  

  - Для этого грязного крестьянина? - спросил Лев.

  

  - Его ждет та же участь, что и нас. Разве ты трус? - сказал Телец.

  

  Лев покраснел и запел снова, с больным горлом и в дурном настроении. Но мало-помалу он все удалялся от песни Детей Зодиака и сложил свою собственную песню, которой он никогда не мог бы сочинить, если бы не встретился лицом к лицу с Раком. Он вспомнил различные факты, относившиеся к пахарям, волам и рисовым полям, вспомнил то, чего даже не замечал до этой встречи, и все это он связал вместе, воодушевляясь все более по мере того, как он пел, и в своей песне рассказывая пахарю о нем самом и о его работе такие вещи, которых не знал и сам пахарь. Телец мычал одобрительно, прокладывая последние борозды, и, когда песня окончилась, пахарь остался очень доволен собой, хотя у него и болели кости. Дева вышла из хижины, где она возилась с детьми и разговаривала о женских делах с женой пахаря, и все вместе поужинали вечером.

  

  - Хорошая у вас теперь жизнь, -