Кипен Александр Абрамович - В октябре

шимся налету бѣльемъ, худосочные запыленные цвѣты, старое поношенное платье, разорванныя перины. Густой бѣлый пухъ носился по всей улицѣ.

   Внизу разступившаяся толпа нелѣпо горланила сиплыми, простуженными голосами. На обшарпанномъ балконѣ нѣсколько пьяныхъ оборванцевъ что-то разбивали топорами, громко ругались и перекликались состоявшей внизу толпой, нетерпѣливо ожидавшей добычи. Наконецъ, они съ трудомъ подняли тяжелый сундукъ, послышался трескъ обломавшихся перилъ, сундукъ неловко ссунулся и задержался, потомъ, медленно перевернувшись въ воздухѣ, грохнулся на мостовую и раскололся на всѣхъ швахъ и скрѣпахъ. За нимъ полетѣла разломанная кушетка, грузно качнулся въ воздухѣ неуклюж³й шкафъ съ разсыпавшейся изъ него посудой...

   Остервенѣлые, жадные люди въ бѣшеной свалкѣ ломали и топтали ногами сброшенныя вещи, били, рвали на части бѣлье и платье... Рыж³й вихрастый парень съ оскаленными зубами, издавая злорадный звѣриный ревъ, выбѣжалъ на балконъ и съ силой бросилъ внизъ что-то завернутое въ лохмотья. Оно странно екнуло, ударившись о край разбитаго шкафа, и безпомощно свалилось на мостовую.

   - Крышка!..- бѣшено закричалъ внизу босой безусый парень съ тупымъ, ид³отскимъ лицомъ.- Жидовское дитё убили!..

   Простоволосая пьяная женщина, неувѣренно размахивая руками, съ дикимъ хохотомъ подбѣжала къ разбившемуся на смерть ребенку и ударила его ногою. Толпа загоготала, раздались яростные крики:

   - Б-бей ж-жидовъ!..

   - Б-бей!.. Не копайся, ребята!..

   Пронесся вкрадчивый призывный свистъ, что-то громко затарахтѣло, раздались частые глух³е удары, дребезжанье стеколъ... Потомъ въ адск³й грохотъ и ревъ толпы врѣзался острый растерзанный вопль... На балконѣ показалась полунагая женщина съ обезумѣвшими воспаленными глазами и перекошеннымъ, широко-открытымъ ртомъ. Она безпомощно металась среди окружившихъ ее громилъ, ловила ихъ руки, цѣплялась за рѣшетку перилъ, въ отчаян³и молила о пощадѣ... Внизу всѣ затихли. Потомъ кто-то заоралъ:

   - Б-бей!.. Бей жидовку...

   Тогда вся толпа заревѣла дикими надсаженными голосами:

   - Кидай ее!.. Б-бей!..

   - Ага, жидовская сволочь!.. Га-га-га-а!..

   - Бей, ребята!.. Бей!..

   Сиплая матерная брань заглушила мольбы обезумѣвшей отъ страха женщины. Грязный коренастый человѣкъ, похож³й на гориллу, широко взмахнулъ рукою и сильнымъ ударомъ кулака сшибъ ее съ ногъ. Пронзительный, рѣжущ³й крикъ сразу оборвался и замеръ... Мелькнули голыя худыя ноги, длинные разсыпавш³еся волосы... Что-то хряснуло на мостовой, отдалось далекимъ стономъ и смолкло.

   Толпа зарычала, какъ разъяренный звѣрь, взвыла и разразилась сумасшедшимъ хохотомъ. Казалось, камни здан³й содрогнулись отъ ужаса. Разбившуюся женщину за ноги поволокли по улицѣ. Голова ея билась о мокрыя плиты мостовой, длинныя руки, отброшенныя назадъ, были окровавлены и путались въ ея волосахъ, сбившихся грязными мокрыми космами.

  

  

   На слѣдующее утро Ольга Степановна и Фастъ вдвоемъ поѣхали въ городскую больницу. Тамъ уже второй день лежалъ Литягинъ, подобранный на улицѣ въ очень тяжеломъ состоян³и. Теперь ему было немного лучше, но врачи все еще опасались повторен³я удара и запретили перевозить его на квартиру.

   Погромъ прекратился еще наканунѣ вечеромъ. День былъ тих³й и теплый. Ясный солнечный свѣтъ пронизывалъ влажный воздухъ и золотилъ мокрыя плиты панелей. На улицахъ, у телефонныхъ столбовъ и афишныхъ к³осковъ, толпился народъ, читавш³й только-что расклеенное объявлен³е. Командующ³й войсками предупреждалъ, что грабежи будутъ безжалостно подавляться силой оруж³я.

   У нѣкоторыхъ воротъ Ольга Степановна замѣтила небольш³я группы евреевъ, молчаливыхъ, съ сумрачными неподвижными лицами, съ затаенной мукой въ глазахъ. Казалось, что они глядятъ на нее съ горькимъ упрекомъ и озлоблен³емъ и, словно негодующ³е судьи, ждутъ отъ нея отвѣта... Было нестерпимо стыдно за чужую чудовищную преступность; угнетало смутное сознан³е какой-то своей вины и отвѣтственности... Она нахмурилась и опустила глаза. Потомъ медленно перевела взглядъ на Фаста.

   Онъ вяло посматривалъ на проходившихъ мимо людей, брезгливо морщилъ носъ и щурилъ глаза. Замѣтивъ суровый взглядъ Ольги Степановны, сразу смутился и покраснѣлъ; потомъ вдругъ сдѣлалъ серьезное озабоченное лицо.

   - Въ думѣ уже открытъ сборъ пожертвован³й въ пользу пострадавшихъ...- сказалъ онъ дѣловымъ тономъ.- На обратномъ пути нужно будетъ заѣхать туда... непремѣнно...

   Ольга Степановна медленно смѣрила его холоднымъ, непр³язненнымъ взглядомъ и ничего не отвѣтила.

   Они ѣхали теперь по узкой кривой улицѣ городского предмѣстья. Подлѣ большого русскаго трактира толпилось много пьяныхъ людей, слышались залихватск³е возгласы, буйныя веселыя пѣсни. Молодой охмѣлѣвш³й парень, босой, въ разорванной грязной рубахѣ, игралъ на гармоникѣ и громко плакалъ.

   Дрожки быстро проѣхали мимо, но за ними еще долго неслись протяжные безнадежные вздохи гармоники и сливались съ жалостливыми причитан³ями плачущаго гармониста. О чемъ плакалъ онъ, бездольный русск³й человѣкъ съ ожесточенной душой и темнымъ разумомъ?.. Глубокая грусть охватила Ольгу Степановну, заныло въ груди, въ строгихъ глазахъ ея блеснули слезы...

  

   Одесса.

   Мартъ 1906 года.