Кипен Александр Абрамович - В октябре

одья и рысью проѣхалъ впередъ.

   - Стой!..- сердито закричалъ онъ, подъѣзжая къ остановившемуся передъ нимъ экипажу.- Что угодно?

   - Я ректоръ университета...

   - А-а... виноватъ... Чѣмъ могу служить, господинъ ректоръ?

   - Мнѣ нужно въ участокъ...- смущенно отвѣтилъ ректоръ, выходя изъ экипажа.

   - Не могу, господинъ ректоръ...

   - Но позвольте, я сейчасъ отъ градоначальника... мнѣ разрѣшено... отдано распоряжен³е освободить всѣхъ арестованныхъ...

   Офицеръ нахмурился и пожалъ плечами.

   - Н-не знаю...- недовѣрчиво протянулъ онъ:- впрочемъ, поступайте, какъ знаете... я снимаю съ себя всякую отвѣтственность...

   Онъ недовольно фыркнулъ и, приложившись къ фуражкѣ, медленно поѣхалъ обратно къ участку.

   За нимъ шумно двинулась вся толпа, впереди которой, горячо объясняя что-то ректору, шла Ольга Степановна. Видно было, какъ за офицеромъ потянулись казаки, и скоро весь отрядъ скрылся въ воротахъ участка. Потомъ въ окнахъ грязнаго пропотѣвшаго здан³я показались студенты въ форменныхъ тужуркахъ. Ректоръ и Ольга Степановна прошли въ участокъ черезъ главный входъ съ улицы. Густая толпа народа окружила здан³е, громко переговариваясь съ заключенными. Сквозь рѣшетчатыя окна въ нижнемъ этажѣ высунулись многочисленныя блѣдныя руки, послышались странные глух³е крики, точно выходивш³е изъ глубокаго подземелья:

   - Долой самодержав³е!

   - Дайте манифестъ, товарищи!

   Род³онъ Гаврилычъ подошелъ къ рѣшеткѣ и заглянулъ внутрь. Помѣщен³е было мрачное и низкое, съ грязными сырыми стѣнами съ землянымъ поломъ, неровнымъ и затоптаннымъ. Повсюду у стѣнъ лежала грязная солома и валялись лохмотья. Тусклый свѣтъ, проникавш³й въ окна, падалъ на противоположную стѣну узкими блѣдными полосами. Высок³й человѣкъ въ изодранныхъ брюкахъ и въ одномъ жилетѣ, поверхъ грязной измятой сорочки, бритый и остриженный подъ гребенку, внятно читалъ текстъ манифеста... Вокругъ него толпились остальные заключенные, слушавш³е чтен³е. Они казались измученными и слабыми, похожими на выздоравливающихъ больныхъ. На сосредоточенныхъ лицахъ ихъ было выражен³е недоумѣн³я и сдерживаемой радости. Мног³е тихо плакали.

   - Здѣсь тоже радуются и вѣрятъ обѣщан³ямъ свободы,- подумалъ Род³онъ Гаврилычъ. - Почему же у меня нѣтъ этой вѣры?.. - Онъ какъ-то странно, нетерпѣливо крякнулъ и, еще болѣе разстроенный, отошелъ отъ рѣшетки.

  

  

   Освобожденныхъ товарищей съ пѣснями и привѣтственными возгласами повели по городу. Огромная процесс³я росла по пути, обращяясь въ гранд³озное торжественное шеств³е. Навстрѣчу ему и въ поперечныхъ улицахъ медленно двигались волнующ³яся смѣшанныя толпы народа; процесс³и привѣтствовали одна другую восторженными криками, бросали вверхъ фуражки и шляпы, громкое счастливое "ура!" неслось по улицамъ и отдавалось гдѣ-то отдаленными затихающими раскатами. А сверху глубокимъ темно-синимъ шатромъ осеннее небо покрывало ликующ³й праздничный городъ.

   На соборной площади Род³ону Гаврилычу удалось пробиться къ тротуару и отдохнуть, прислонившись къ стѣнѣ какого-то ресторана. Вокругъ него толпились хорошо одѣтые люди съ красными ленточками въ петлицахъ, тщательно подстриженные и самодовольные. Они говорили другъ другу смѣлыя вызывающ³я слова, за произнесен³е которыхъ вчера еще можно было лишиться свободы. Одинъ изъ нихъ стоялъ на вынесенномъ изъ ресторана стулѣ и, размахивая новенькимъ котелкомъ, громко привѣтствовалъ проходившихъ среди улицы манифестантовъ.

   - Да здравствуетъ конституц³я! Долой самодержав³е! Да здравствуетъ свобода! - кричалъ онъ, широко раскрывая ротъ, и лицо его вытягивалось при этомъ, и становилось безобразно глупымъ, а концы тонкихъ черныхъ усовъ смѣшно опускались книзу.

   Замѣтивъ устремленный на него брезгливый взглядъ Егорова, онъ какъ-то неловко засмѣялся и, сойдя со стула, началъ чистить натянутымъ рукавомъ свою шляпу. Въ это время мимо Род³она Гаврилыча быстро прошелъ запыхавш³йся человѣкъ низенькаго роста, въ чиновничьей фуражкѣ, съ маленькими наглыми глазами. Онъ бросилъ насмѣшливый взглядъ на Егорова и крикнулъ на-ходу стоявшему тутъ же какому-то старому еврею:

   - Что? Получили свободу?

   Въ этомъ восклицан³и послышался вызовъ, злая чудовищно загадочная угроза. Hа древнемъ благочестивомъ лицѣ старика-еврея появилось выражен³е тревожнаго недоумѣн³я.

   - Это все жиды мутятъ! - сказалъ кто-то позади Егорова.

   Онъ обернулся. У края панели стоялъ высок³й, худой старикъ съ бритымъ морщинистымъ лицомъ, въ картузѣ и старомъ коричневомъ пальто. Онъ вполголоса толковалъ что-то окружившей его небольшой группѣ людей, по внѣшнему виду очень похожихъ на лавочниковъ и трактирныхъ служителей. Среди нихъ было и нѣсколько рабочихъ, внимательно слушавшихъ старика и переглядывавшихся между собою.

   - Жидовское царство хотятъ устроить... - объяснялъ старикъ, недовѣрчиво оглядываясь вокругъ и таинственно понижая голосъ. - Республики хотятъ... противъ нашего царя идутъ... Читали, братцы?.. Объ чемъ царь проситъ? Чтобы помочь его императорскому величеству прекратить сею неслыханную жидовскую смуту...

   Слушатели загадочно переглянулись.

   - Вѣрно!.. Чтобы не дозволять смуты...

   - Перво-наперво съ жидами разсчетъ... все это отъ ихъ...

   - Отъ жидовъ? - съ любопытствомъ спросилъ какой-то молодой мастеровой, продвигаясь поближе впередъ.

   - А то какъ же!.. Не хотятъ служить престолъ-оточеству... бунты строютъ...

   - Я такъ понимаю, братцы, все одно, что жидъ, что русск³й...

   - Чего-о?.. Ты, можетъ, самъ жидъ?..

   - Жидъ не жидъ, а тоже другого прохвоста слухать не стану...

   Между тѣмъ вокругъ собралась уже довольно значительная группа слушателей, и всѣ старались пролѣзть впередъ, толкались, напирали сзади.

   - Вчерась жиды городового убили!..

   - А тебѣ что? Поминальщикъ какой выискался.

   - Деньги твои не отдалъ, что ли?

   - Тоже и съ собой не забралъ... на тотъ свѣтъ... хотя что городовой...

   - Вѣрно! Мертвому все одно пятака не вкрутишь.

   - Приказъ такой вышелъ, чтобы теперича русскому народу не препятствовать...

   - Полиц³я сама собой... а чтобы народъ помогалъ, вотъ что!..

   - Тоже и для полиц³и приказъ есть отъ градоначальника... насчетъ смуты... чтобъ холостыхъ патроновъ не выпущать, чтобъ промаховъ не было.

   - Не слухайте ихъ, братцы... Они съ тайной полиц³и...

   - Товарищи! Это шп³оны, провокаторы...

   - Это, ребята, жандаръ переодѣтый! Я его знаю...

   - Мало они съ насъ кровь пили. Уходи, старикъ, пока не наклали...

   - Хитрѣй дурака все одно не будешь!

   - Бить ихъ надо, сволочь эту поганую!

   Раздался оглушительный свистъ и улюлюканье. Старикъ-подстрекатель безпокойно метнулъ глазами и, боязливо съежившись, юркнулъ въ толпу. Егоровъ бросился за нимъ, стараясь не потерять его изъ виду. Однако, это не удалось; его оттѣснили, и онъ вмѣстѣ съ громадной процесс³ей направился къ Николаевскому бульвару.

  

  

   Было уже около четырехъ часовъ дня, когда Род³онъ Гаврилычъ очутился подлѣ думы. Вся площадь передъ ней была запружена народомъ. Стоя на гранитномъ цоколѣ большого неуклюжаго памятника, плотный засаленный рабоч³й медленно читалъ прокламац³ю; шумная движущаяся толпа то и дѣло прерывала его оглушительными апплодисментами. Въ сторонѣ, на высоко поставленной старинной пушкѣ, обращенной широкимъ жерломъ къ морю, сидѣли верхомъ два мальчика въ рваныхъ сапогахъ и, размахивая маленькими красными флажками, поминутно заливались безпечнымъ дѣтскимъ смѣхомъ. Передъ думой, украшенной съ фронтона большимъ краснымъ знаменемъ, красиво вздувавшимся на высокомъ флагштокѣ, Егоровъ замѣтилъ Фаста, горячо объяснявшаго народу значен³е манифеста. Онъ стоялъ на какомъ-то возвышен³и въ разстегнутомъ широкомъ пальто, то и дѣло поворачивался во всѣ стороны съ такимъ видомъ, какъ-будто тамъ стояли люди, вполнѣ раздѣлявш³е его мнѣн³е. Трудно было разслышать, о чемъ именно говорилъ онъ. Голосъ его совсѣмъ осипъ и какъ-то не подходилъ къ его плотной, здоровой и самоувѣренной фигурѣ, къ округленнымъ локтямъ его и къ пухлымъ шарообразнымъ кулакамъ, которыми онъ плавно описывалъ передъ собою как³е-то круги.

   Толпа росла непрерывно; то и дѣло подходили новыя процесс³и съ безчисленными знаменами и значками. Среди простыхъ, неприхотливыхъ нарядовъ мелькали элегантные туалеты дамъ, модные костюмы франтовъ, форменныя шинели различныхъ образцовъ и вѣдомствъ. На обшарпанныхъ извощичьихъ дрожкахъ подъѣхала веселая компан³я рабочихъ и дѣвушекъ, одна изъ которыхъ сидѣла на козлахъ. Рабоч³е пѣли славную свободную пѣсню; дѣвушки перебивали ихъ, болтали безъ умолку; всѣ смѣялись и снова пѣли дружнымъ хоромъ, а старый маленьк³й извощикъ подпѣвалъ имъ пьяненькимъ тягучимъ голосомъ.

   Въ это время вдали показалась новая процесс³я, надъ которой медленно колыхались красныя и черныя знамена. Подойдя ближе къ бульварной рѣшеткѣ, Егоровъ увидѣлъ какъ разъ передъ собой какую-то пеструю группу, стоявшую у дворца командующаго войсками. Высок³й, плечистый генералъ въ форменномъ сюртукѣ и въ фуражкѣ нетерпѣливо ворочалъ головой во всѣ стороны и, заложивъ одну руку за спину, а другой держась за пуговицу сюртука, сурово оглядывалъ проходившую мимо публику. За его спиной стояли еще как³е-то военные: высок³й молодой офицеръ, немного похож³й на Вильгельма II, и аккуратный казакъ въ темно-синемъ кафтанѣ.

   Между тѣмъ процесс³я приближалась, Впереди шла большая ватага мальчишекъ, возбужденныхъ общимъ праздничнымъ весельемъ, съ счастливыми раскраснѣвшимися лицами. Они шли неровно, поминутно сбиваясь съ ноги, догоняя переднихъ товарищей и снова отставая отъ нихъ, прыгали и приплясывали, нескладнымъ хоромъ исполняя марсельезу. Среди нихъ нелѣпо торчала одинокая фигура взрослаго человѣка, въ разстегнутомъ ватномъ пальто и въ шляпѣ, съѣхавшей на затылокъ. Это былъ Литягинъ. Онъ тяжело дышалъ и неувѣренно сѣменилъ ногами. Лицо его было красно, онъ не переставая смѣялся все время и энергично размахивалъ руками, дирижируя дѣтскимъ хоромъ.

   Потомъ фигура Литягина передвинулась влѣво, точно въ народной панорамѣ. Четверо высокихъ людей пронесли мимо Егорова огромную раму, обтянутую красной матер³ей. На ней большими бѣлыми буквами было написано: "Да здравствуетъ свободная Росс³я! Вѣчная слава павшимъ за свободу!" Передъ дворцомъ толпа заволновалась, послышались крики:

   - Знамена впередъ!

   - Да здравствуетъ конституц³я!

   Генералъ медленно сошелъ на панель, расправилъ больш³е сѣдые усы и, улыбнувшись, приложилъ руку къ фуражкѣ. Это вызвало всеобщ³й восторгъ среди манифестантовъ.

   - Да здравствуетъ арм³я!

   Генералъ вдругъ сдѣлался серьезнымъ, поклонился и еще разъ отдалъ честь по военному. Потомъ онъ пропустилъ мимо себя знаменосцевъ, молодцевато вздернулъ плечами и, многозначительно переглянувшись съ офицерами, вошелъ во дворецъ.

   Егоровъ перешагнулъ черезъ низкую рѣшетку бульвара и бросился впередъ догонять Литягина.

   - Род³онъ Гаврилычъ! - закричалъ тотъ, искренно обрадовавшись этой встрѣчѣ.- Милый Род³онъ Гаврилычъ! А? Какой день!.. Боже мой, какой день! - взволнованно проговорилъ онъ, едва не плача отъ радости, и дружески поцѣловался съ Егоровымъ.

   Они прошли на бульваръ и послѣ долгихъ поисковъ нашли, наконецъ, свободное мѣсто на одной изъ скамеекъ. Солнце садилось, скрываясь за городскими здан³ями, играя послѣдними дрожащими лучами на широкомъ куполѣ театра, разсыпая въ воздухѣ искристую золотую пыль. На матово-зеленомъ небѣ отчетливо вырѣзывались угловатые контуры крышъ, шпилей и дальнихъ фабричныхъ трубъ. Въ потемнѣвшемъ морѣ ослѣпительно бѣлыми пятнами разбросались трехугольные паруса мелкихъ судовъ и шлюпокъ.

   - Боже мой! - говорилъ Литягинъ, тяжело переводя дыхан³е. - Уже вечеръ! Подумать только, что и этотъ день пройдетъ... какъ вчерашн³й... Этотъ свѣтлый велик³й день! Я съ ума схожу!.. Милый мой Род³онъ Гаврилычъ! Неужели вы не испытываете безумной, захватывающей радости?

   - Чему радоваться? - угрюмо сказалъ Егоровъ, отворачиваясь отъ Литягина. - Что случилось? Вѣдь еще ничего нѣтъ, а обѣщан³ямъ я не вѣрю, не могу вѣрить... У меня такое предчувств³е, что будетъ большое несчастье... Впрочемъ, это не то... - продолжалъ онъ, закуривая папиросу:- я самъ не вѣрю въ предчувств³я, но только одно я знаю навѣрно: еще много крови прольется за свободу.

   Литягинъ съ упрекомъ посмотрѣлъ на Егорова и усмѣхнулся.

   - Удивительно! - сказалъ онъ упавшимъ, разслабленнымъ голосомъ: - вы всѣ так³е. Ни одного порыва, ни одной мечты, никакихъ надеждъ... Ничему не вѣрятъ... Матер³алисты! Ариѳметики! Я иногда всѣхъ васъ просто ненавижу за это! Тысячу лѣтъ ждали этого дня и вотъ... Ну, хорошо! Не вѣрьте... ну, отложите это на завтра... На одинъ день отложите эту критику... Обманъ?.. Ну, пусть будетъ обманъ... Хоть на одинъ день дайте намъ обмануться... Нѣтъ! всѣ вы бездушные, безсердечные люди!.. и въ крови у васъ что-то холодное...

   - Я не вѣрю, Леонидъ Степанычъ... не умѣю вѣрить...

   - Ну, не вѣрьте... не вѣрьте! Но нѣтъ, вамъ мало этого... вы и другимъ хотите отравить радость...

   Литягинъ, взволнованный, отвернулся въ сторону и вдругъ быстро поднялся съ мѣста.

   - Что это? Смотрите!

   Широк³я дворцовыя ворота были раскрыты въ обѣ стороны, и оттуда шагомъ выѣзжали казаки. Впереди ѣхалъ офицеръ съ равнодушнымъ, скучающимъ лицомъ, безразлично оглядывавш³й публику. За нимъ парами тянулись казаки, спокойно покачивавш³еся въ сѣдлахъ.

   Егоровъ, страшно обезпокоенный, поспѣшно прошелъ къ пртивоположной рѣшеткѣ бульвара, увлекая за собой Литягина.

   - Я чувствую, что сейчасъ произойдетъ что-то безобразное... ужасное! - торопливо сказалъ онъ на ходу, быстро лавируя среди спокойно прогуливавшейся публики.

   Литягинъ, вдругъ поблѣднѣвъ, поспѣшно перешагнулъ черезъ рѣшетку, перебѣжалъ улицу и остановился въ переулкѣ, ведущемъ къ боковому фасаду театра. Оттуда ему видна была вся площадь передъ думой и часть бульвара.

   Между тѣмъ въ толпѣ уже началось волнен³е. Раздались громк³е протестующ³е возгласы:

   - Уб³йцы!

   - Долой казаковъ!

   - Поѣзжайте назадъ, разбойники!

   Не обращая вниман³я на эти возгласы, казаки по-прежнему спокойно и медленно ѣхали вдоль бульвара по направлен³ю къ думѣ.

   Только тогда, когда они достигли площади, лица ихъ вдругъ оживились, въ глазахъ мелькнулъ задоръ, и заблестѣли зубы. Офицеръ что-то гикнулъ, отрядъ быстро развернулся въ одну шеренгу по всей площади и, четко звякая подковами по асфальтовой мостовой, поскакалъ къ думѣ. Толпа испуганно шарахнулась въ сторону, разсыпалась но театральному скверу и запрудила переулокъ.

   Литягинъ очутился на грудѣ сложенныхъ у панели котельцовъ и безпомощно осматривался кругомъ, смертельно испуганный и блѣдный. Всѣ оцѣпенѣли, въ толпѣ не слышно было ни одного крика. Между тѣмъ казаки взъѣхали на ступени лѣстницы, тянувшейся во всю ширину главнаго фасада думы. Замелькали нагайки, послышался отчаянный визгъ и плачъ застигнутыхъ тамъ женщинъ, искавшихъ спасен³я въ глубинѣ широкаго бельведера за колоннами. Коренастый казакъ съ озвѣрѣлымъ скуластымъ лицомъ поспѣшно соскочилъ съ лошади и сорвалъ прибитое къ двумъ смежнымъ колоннамъ большое красное знамя. Потомъ за колоннами раздался сухой револьверный выстрѣлъ. Тогда въ толпѣ, стоявшей у сквера и въ переулкѣ точно дрогнуло что-то, пронеслось глухимъ угрожающимъ рокотомъ и сразу выросло въ дик³й оглушительный ревъ. Казаки поспѣшно съѣхали на площадь и такой же развернутой цѣпью повернулись къ толпѣ, злобно угрожая ей своими нагайками. Снова на одну минуту толпа затихла. Потомъ отъ нея отдѣлилась небольшая группа смѣльчаковъ, стремительно бросившаяся къ казакамъ съ угрозами и бранью, яростно потрясавшая кулаками. Ихъ было не болѣе пятнадцати человѣкъ, доведенныхъ до отчаян³я, потерявшихъ уже способность соображать что-либо...

   Жгуч³й нестерпимый стыдъ вдругъ охватилъ Литягина. Онъ быстро соскочилъ на панель и рванулся впередъ, расталкивая стоявшихъ впереди людей. У ближайшаго фонаря онъ остановился, тяжело дыша, сознавая свою полную безпомощность, въ отчаян³и проклиная свой страхъ и свою слабость. До него донеслись рѣзк³е голоса, осыпавш³е казаковъ проклятьями и бранью. Потомъ послышался грубый окрикъ офицера:

   - Назадъ! Я тебѣ дамъ, жидовская морда!..

   Эти слова заглушилъ тяжелый зловѣщ³й гулъ, похож³й на далекое рычан³е дикаго звѣря. Что-то неукротимо-гнѣвное послышалось въ этомъ рычан³и, и вся толпа, какъ одинъ человѣкъ, надвинулась на казаковъ страшной неудержимой лавиной, способной, казалось, стереть ихъ съ лица земли безъ остатка. Офицеръ вдругъ поблѣднѣлъ и скомандовалъ что-то упавшимъ, растеряннымъ голосомъ. Казаки поспѣшно построились за его спиной тѣсно сомкнувшейся колонной. Въ это время изъ думы вышелъ щуплый сѣдой старичокъ съ непокрытой головой, въ черномъ сюртукѣ и съ цѣпью на шеѣ; поспѣшно сѣменя худыми ножками, онъ прошелъ черезъ площадь ко дворцу командующаго войсками. Навстрѣчу ему уже шелъ оттуда такой-же низеньк³й, стареньк³й генералъ съ орденомъ на шеѣ, энергично махавш³й рукою и что-то кричавш³й офицеру.

   Между тѣмъ толпа уже напирала на казаковъ и постепенно оттѣсняла ихъ къ бульвару. Оглушительный свистъ, брань и насмѣшки сопровождали это отступлен³е. Офицеръ, сдерживая лошадь и нервно кусая губы, медленно ѣхалъ впереди. Казаки слѣдовали за нимъ, въ смущен³и переглядываясь между собою. Поравнявшись съ дворцомъ, они свернули въ ворота и скрылись въ подъѣздѣ.

   - Господа, будьте же справедливы! Будьте справедливы! - говорилъ только-что подошедш³й къ бульвару благообразный артиллер³йск³й генералъ съ большой сѣдой бородой, обращаясь къ публикѣ и подкупая ее своей искренностью:

   - Казаки никого не трогаютъ... они уходятъ... Зачѣмъ же преслѣдовать ихъ? Къ чему эти оскорблен³я?

   - Вы не видѣли, генералъ... сейчасъ только они избивали нагайками женщинъ.

   - Полусотня казаковъ била нѣсколькихъ женщинъ!.. Скажите, генералъ, много-ли въ этомъ чести?

   - Офицеръ оскорблялъ публику!.. Онъ обругалъ одного рабочаго жидовской мордой!..

   - За то, что этотъ "жидъ" бросился на защиту женщинъ, оскорбляемыхъ офицеромъ... Кто по-вашему поступалъ достойнѣе?

   - Говорите, ваше превосходительство, не стѣсняйтесь!

   Генералъ замялся.

   - Господа! - сказалъ онъ, наконецъ, искреннимъ огорченнымъ тономъ:- быть можетъ, офицеръ виноватъ, не спорю... Вѣдь кончено уже это... теперь... свобода!.. нѣтъ больше ни евреевъ, ни армянъ, ни поляковъ... Всѣ равны, всѣ братья... всѣ теперь свободные русск³е граждане!

   - Браво, генералъ!.. Вы говорите, какъ настоящ³й гражданинъ, достойный этого имени.

   - Ваше превосходительство!.. Значитъ, и вы за свободу стоите?

   - Я вмѣстѣ съ вами, господа, радуюсь свободѣ...

   - Бр-рава-а!.. Да здравствуетъ арм³я!

   - Долой казаковъ!

   - Да здравствуетъ артиллер³я! Ур-ра-а!

   Раздалось жидкое, недружное "ура", нѣсколько человѣкъ тѣсно сбились въ кучу, и скоро надъ толпой мѣрно заколыхалась грузная генеральская фигура въ сѣрой шинели и въ широкополой форменной фуражкѣ съ бархатнымъ околышемъ.

   Недалеко отъ памятника, Егоровъ снова столкнулся съ Литягинымъ. Видъ у него былъ совершенно растерянный и жалк³й. На осунувшемся дрябломъ лицѣ не было и слѣда недавней радости.

   - Вы были правы...- тихо сказалъ онъ Егорову.

  

  

   Они молча прошлись но бульвару и снова сѣли на скамью въ крайней аллеѣ. Внизу, въ порту еще пестрѣли многочисленныя гирлянды разноцвѣтныхъ значковъ на судахъ; на верхушкахъ мачтъ развѣвались длинныя красныя знамена, а море уже было совсѣмъ стальнымъ, покрытымъ мутными матовыми тонами. Быстро темнѣло. Народъ расходился, и скоро бульваръ и площадь передъ думой опустѣли совсѣмъ. Потомъ стали меркнуть очертан³я портовыхъ здан³й, снизу потянуло сырой свѣжестью, густой туманъ заволокъ море, суда и лин³ю желѣзной дороги... Скоро тамъ мутнымъ желтоватымъ свѣтомъ зажглись газовые фонари, и длинной цѣпью, точно подвѣшенныя бусы, засвѣтились электрическ³е шары вдоль эстокады.

   Литягинъ молчалъ. Егоровъ исподлобья взглядывалъ на него и ему было искренно жаль этого слабаго, безпомощнаго человѣка.

   - Вамъ въ тысячу разъ лучше, чѣмъ мнѣ...- тихо проговорилъ Литягинъ, точно угадывая мысли Род³она Гаврилыча.

   Въ это время мимо нихъ, запыхавшись, торопливо прошли два студента. Они озабоченно говорили о чемъ то, отрывисто переводя дыхан³е...

   - Господа! - крикнулъ одинъ изъ нихъ, не останавливаясь: - что-жъ вы сидите здѣсь?.. На Слободкѣ погромъ!.. Есть раненые товарищи!

   Что-то огромное выросло передъ Литягинымъ и вдругъ хлынуло къ головѣ темнымъ холоднымъ потокомъ. Онъ медленно всталъ и, широко вращая обезумѣвшими глазами, схватилъ Егорова за рукавъ пальто.

   - Боже мой!.. Скорѣй!.. Ѣдемъ туда!..

   Род³онъ Гаврилычъ злобно усмѣхнулся и грубо оттолкнулъ его отъ себя.

   - Идите домой,- холодно сказалъ онъ, вставая и нервно застегивая пальто дрожащими пальцами.- Куда вамъ ѣхать?.. Одинъ поѣду...

   Не торопясь, точно соображая что-то, онъ прошелъ къ площади и подозвалъ извощика.

  

  

   Леонидъ Степанычъ, шатаясь, пошелъ по бульвару, раздавленный громаднымъ потрясающимъ значен³емъ только-что полученнаго извѣст³я.

   - Боже мой! Боже мой!..- то и дѣло повторялъ онъ шопотомъ, точно хотѣлъ молиться и просить пощады... Наконецъ, онъ остановился, въ отчаян³и заломилъ руки и поднялъ глаза къ небу. Все тамъ было черно и безпросвѣтно. Темная густая ночь зловѣще нависла надъ городомъ, обдавая его дыхан³емъ ужаса и безум³я.

   - Вамъ куда?.. Стойте!

   Литягина окружили студенты, пристально вглядывавш³еся въ его дряблое, осунувшееся лицо.

   - Держите пр-рава-а! - протяжно закричалъ проѣзжавшему извощику стоявш³й на площади мостовой студентъ, молодой красивый юноша, немного заинтересованный необычной ролью блюстителя порядка.

   - Куда вамъ?

   - Никуда...- безсмысленно отвѣтилъ Литягинъ.

   - Поѣзжайте лучше домой... Ночью теперь небезопасно.

   Литягинъ растерянно оглядѣлъ студентовъ.

   - Вы были на Слободкѣ? - поспѣшно спросилъ онъ, точно только сейчасъ вспомнилъ объ этомъ.

   - Нѣтъ, мы охраняемъ городъ... туда послана милиц³я... Извощикъ! Отвезите домой этого господина.

  

  

   Въ главномъ корпусѣ университета всѣ лѣстницы, площадки и вестибюль были запружены народомъ. Все было въ движен³и. Мелькали студенческ³я шинели и куртки, пиджаки, сѣрыя блузы гимназистовъ, картузы рабочихъ, шляпы, форменныя фуражки. Поминутно шмыгали взадъ и впередъ суетливые, озабоченные люди.

   Среди безпокойнаго гула голосовъ рѣзко вырывалась быстрая еврейская рѣчь. Съ улицы доносился шумъ толпы и грохотъ подъѣзжавшихъ дрожекъ.

   Ученики мореходныхъ классовъ, рослые, мускулистые юноши, въ черныхъ матросскихъ курткахъ, ловко разматывали длинные пожарные шланги и прокладывали ихъ къ фасаднымъ окнамъ второго этажа. Нѣсколько подростковъ подносили къ балконамъ и окнамъ больш³е куски мокраго краснаго кирпича, вывороченнаго изъ тротуарныхъ лунокъ вокругъ деревьевъ. Время отъ времени черезъ вестибюль торопливо проходили сестры милосерд³я въ бѣлыхъ халатахъ, съ изображен³емъ краснаго креста на груди и на рукавахъ. По лѣстницамъ то и дѣло взбѣгали наверхъ запыхавш³еся люди, раздавались тревожные возгласы, угнетавш³е всѣхъ своимъ грознымъ значен³емъ:

   - Громятъ на Слободкѣ!

   - Дайте знать коалиц³онному совѣту!

   - Второй этажъ!.. налѣво!..

   - На Заставѣ тоже... Съ утра началось...

   - Отрядъ шестнадцатый!.. Господа, выходите...

   Тусклый безжизненный свѣтъ вливался въ пролеты лѣстницъ; вестибюль казался низкимъ и мрачнымъ, словно большой могильный склепъ, наполненный мутной холодной сыростью. Повсюду медленно двигались странныя фигуры дружинниковъ, вооруженныхъ какимъ-то необыкновеннымъ оруж³емъ. Тутъ-были длинныя старинныя шпаги съ латунными перчатками на эфесахъ, кривые турецк³е ятаганы, пружинные кистени, кавалер³йск³я шашки, кинжалы и сабли; кто-то размахивалъ большой сѣкирой на длинномъ древкѣ, совершенно такой, какъ у царскихъ тѣлохранителей въ оперныхъ представлен³яхъ. Въ одной изъ аудитор³й всѣмъ желающимъ раздавались широк³е палаши, топоры и желѣзные прутья. Поминутно щелкали курки револьверовъ, и слышались крики:

   - Осторожнѣй, товарищи!

   - Не щелкать курками!

   - Нѣтъ патроновъ... У кого патроны?

   - Триста двадцать!.. Смитъ и Вессонъ!..

   - Безоружные, въ трет³й этажъ!..

   - Подавай шланги!

   - Отрядъ шестнадцатый!..

   - Кто въ отрядѣ?.. Выходите, товарищи!

   Найдичу долго пришлось ждать, пока ему выдали оруж³е - совсѣмъ старый никелированный "бульдогъ", пятиствольный, съ грубой некрасивой гравировкой на барабанѣ.- Навѣрно, будетъ давать осѣчки... Досадно... Раньше у него былъ превосходный револьверъ Нагана, но онъ потерялъ его на баррикадѣ...- Онъ быстро сошелъ внизъ, разсѣянно оглядываясь по сторонамъ, задѣвая встрѣчныхъ распахнувшимися полами пальто. У выхода его задержала вооруженная стража - двое нетерпѣливыхъ гимназистовъ и молодой рабоч³й еврей, съ грустнымъ, задумчивымъ лицомъ:

   - Куда?.. Отрядъ шестнадцатый!

   - Да, да... это мой отрядъ...- вѣжливо отвѣтилъ Найдичъ и вышелъ на улицу. Сырой холодный воздухъ сразу пронизалъ его непр³ятной дрожью. Грязное небо нависло совсѣмъ низко надъ крышами здан³й и моросило мелкой туманной пылью. Передъ здан³емъ университета ежились мокрыя почернѣвш³я деревья. На панели толпился народъ, слышался нервный торопливый говоръ. Напротивъ, у подъѣзда какой-то гостинницы, старичекъ швейцаръ старательно прибивалъ трехцвѣтные флаги. На мостовой строился отрядъ милиц³онеровъ. Начальникъ отряда, смуглый студентъ въ новенькой тужуркѣ, горячо объяснялся съ гимназистомъ дружинникомъ.

   - Господа, дайте ему патроновъ! - закричалъ онъ, наконецъ, нетерпѣливо взмахнувъ руками.- У кого есть лишн³е патроны къ Браунингу?

   - У насъ есть!.. Идите сюда, товарищъ!..

   - Ну вотъ... возьмите... только скорѣе пожалуйста... Становитесь, товарищи! Ахъ, Господи!.. Я вѣдь говорилъ вамъ: по пяти въ рядъ... Сто разъ повторять, что ли?..

   Отрядъ состоялъ преимущественно изъ молодежи, среди которой сразу бросалась въ глаза высокая фигура старика, съ длинной сѣдой бородой. Это былъ еврейск³й учитель, рано утромъ явивш³йся въ университетъ и записавш³йся въ отрядъ обороны. Съ выражен³емъ горестнаго недоумѣн³я въ лицѣ, онъ тихо говорилъ съ молодымъ рабочимъ, отвѣчавшимъ ему быстро и нервно, сильно картавя по-еврейски.

   Найдичъ занялъ мѣсто недалеко позади старика, рядомъ съ которымъ сталъ краснощек³й бѣлокурый студентъ. Учитель внимательно оглядѣлъ своего сосѣда и, послѣ нѣкотораго колебан³я, тихо спросилъ:

   - Вы русск³й?

   - Да, русск³й... а что такое?

   - Ничего, такъ... Вы еще такой молодой, вы не боитесь, что васъ убьютъ?

   - А вы не боитесь?..

   Старикъ усмѣхнулся.

   - О... я?.. я не боюсь... Зачѣмъ еврею бояться смерти?.. Еврей долженъ бояться жить...

   Онъ замолчалъ и отвернулся. Отрядъ еще долго выстраивался и смѣшивался снова. Никакъ не удавалось правильно распредѣлить патроны, соотвѣтственно съ калибромъ оруж³я. Наконецъ, все наладилось.

   - Ну что-жъ, господа? все готово?

   - Готово. Пойдемте!

   Начальникъ отряда поспѣшно забѣжалъ впередъ, привязывая на-бѣгу кусокъ бѣлой матер³и къ длинной искривленной палкѣ.

   - Не смѣшивайтесь въ рядахъ!.. На Слободку, товарищи! - закричалъ онъ, оборачиваясь къ потянувшемуся за нимъ отряду и размахивая бѣлымъ флагомъ.

   Всѣ шли молча. Найдича стѣсняли сначала шедш³е впереди товарищи; онъ то и дѣло сбивался съ ноги, стараясь не нагонять ихъ. Однако, скоро разошелся и приспособилъ шагъ. Странное безотчетное настроен³е овладѣло имъ. Онъ шелъ, машинально передвигая ноги, ни о чемъ не думая; только иногда коротк³я недоконченныя мысли приходили ему въ голову и тотчасъ же исчезали безслѣдно. Найдичъ разсѣянно глядѣлъ на колыхавш³яся передъ нимъ плечи товарищей, видѣлъ толпившихся на мокрыхъ панеляхъ людей, провожавшихъ отрядъ болѣзненно-сочувствующими взглядами... Эти впечатлѣн³я смутно отражались въ его сознан³и...- Вотъ мокрыя осклизлыя плиты тротуаровъ... потныя стѣны домовъ... впереди мутные плакуч³е силуэты деревьевъ въ туманѣ...

  

  

   Въ отрядѣ было тихо. Только изрѣдка дружинники перебрасывали другъ другу глух³я незначительныя фразы. Каждый былъ поглощенъ своими думами, и на всѣхъ лицахъ застыло выражен³е мучительной рѣшимости. Они долго шли по городскимъ улицамъ, сворачивая почти на каждомъ кварталѣ, стараясь возможно больше сократить путь. Непр³ютныя улицы были почти безлюдны, и въ необычномъ затишьѣ ихъ чувствовалось безпокойное ожидан³е. И чѣмъ дальше проходили дружинники, тѣмъ все больше и больше сгущалась вокругъ нихъ жуткая, угнетающая тревога. Потомъ потянулись грязныя окраинныя улицы, почти сплошь населенныя евреями. Всѣ магазины и мелк³я лавочки стояли закрытыми. Въ слегка пр³отворенныя калитки виднѣлись растерянныя лица жильцовъ, прятавшихся во дворахъ за воротами. На перекресткахъ толпилась рабочая еврейская молодежь, разстроенная и озлобленная, видимо, готовая оказать упорное противодѣйств³е громиламъ. При приближен³и отряда мног³е молча присоединялись къ нему, задерживая.его движен³е.

   - Безоружныхъ не надо! - кричали дружинники:- товарищи, вы только стѣсните насъ.

   Тѣ отвѣчали злобно, съ раздражен³емъ:

   - Намъ негдѣ взять оруж³е!..

   - Вотъ у насъ есть палки!..

   - Не годится, товарищи! Нужны револьверы!

   - Оставайтесь здѣсь,- убѣждалъ ихъ начальникъ отряда:- организуйте оборону на мѣстѣ, въ домахъ...

   Безоружные упрашивали принять ихъ въ отрядъ и, послѣ долгихъ пререкан³й, отходили сердитые и недовольные.

   - Ну что?.. еще не кончилось?..- кричалъ, стоя у края панели мясистый лавочникъ-еврей въ широкомъ, мѣшковатомъ пальто, съ каракулевымъ воротникомъ.- Чего же смотритъ градоначальникъ? Хорошая истор³я! Чего не пришли солдаты?

   - Скудова вы?.. А?.. На Слободку? Ну дай вамъ Богъ!..

   - Помогай вамъ Богъ, товарищи! - съ искренней сердечностью сказалъ стоявш³й у обочины панели пожилой мастеровой съ желтымъ больнымъ лицомъ. Онъ снялъ шапку и перекрестился.

   - Дай Богъ, чтобъ вы такъ долго жили за ваше доброе дѣло! - выкрикивала, высунувшись изъ калитки, дряхлая маленькая старушенка, поминутно отирая слезы:- чтобы дѣтямъ вашимъ Богъ далъ счастье!

   Она вышла на улицу и, кутаясь въ длинную сѣрую шаль, продолжала благословлять дружинниковъ съ плачемъ и причитан³ями. За ней изъ многихъ дворовъ высыпали на панель запуганные бѣдно одѣтые люди, кричавш³е что-то по-еврейски дикими, растерзанными голосами. Въ это время недалеко послышалась дробная, все возраставшая трескотня, и скоро впереди показались извощичьи дрожки. Они часто загрохотали по мостовой, и сразу еще болѣе выросло вокругъ напряженное ожидан³е чего то страшнаго. Пожилая сестра милосерд³я провезла мимо отряда раненаго рабочаго. Онъ сидѣлъ, странно склонивши на бокъ забинтованную голову, упираясь плечомъ въ грудь поддерживавшей его женщины. Лицо его было блѣдно, онъ часто поднималъ голову, открывалъ глаза и сплевывалъ кровью.

   Въ отрядѣ всѣ вдругъ насупились и переглянулись. Каждый старался скрыть свое волнен³е и провѣрить товарищей. Никто не проронилъ ни слова.

   - Стойте, товарищи! - раздался, наконецъ, впереди голосъ начальника отряда.- Стойте! Теперь уже близко...

   Онъ не успѣлъ докончить. Позади протяжно затрубилъ рожокъ, и скоро остановившихся дружинниковъ обогнала быстро проѣхавшая карета скорой помощи. Видно было, какъ далеко впереди она разминулась съ подвигавшейся навстрѣчу группой людей, несшихъ на плечахъ что-то большое и темное. Эти люди медленно приближались къ отряду и часто останавливались посреди улицы. Дружинники долго вглядывались туда, стараясь угадать, въ чемъ дѣло.

   - Несутъ убитаго! - взволнованно сказалъ, наконецъ, какой-то рабоч³й.

   - Можетъ быть, онъ только раненъ...

   Теперь уже всѣмъ видны были широк³я деревянныя носилки, на которыхъ лежало что-то угловатое и длинное, накрытое изодраннымъ ватнымъ одѣяломъ. Сгибаясь подъ тяжестью ноши, шестеро тщедушныхъ рабочихъ евреевъ, шатаясь, пронесли мимо отряда убитаго товарища. Отъ ихъ неровныхъ шаговъ мѣрно покачивались тяжелыя носилки, и на нихъ грузно моталось подъ одѣяломъ большое бездыханное тѣло. На одно мгновен³е въ отрядѣ всѣ оцѣпенѣли. Потомъ пронесся сдавленный горестный ропотъ. Мног³е обнажили головы.

   - Слава павшему товарищу! - сказалъ начальникъ отряда и тотчасъ же смутился, почувствовавъ ненужность этой фразы.

   - Ничего... - тихо проговорилъ старикъ учитель.- Нашъ Богъ этого не забудетъ!..

   Найдича поразили его слова. Въ нихъ слышалась глубокая вѣра въ Бога и неизсякаемая горечь страданья... Казалось, все, что переживалъ старикъ, еще болѣе убѣждало его въ истинности того, во что онъ вѣрилъ. И теперь онъ встрѣчалъ новое необъятное горе, какъ пророкъ, предвидѣвш³й, что оно настанетъ и еще болѣе укрѣпитъ законъ еврейскаго Бога...- Съ такой вѣрой шли на казнь первые христ³ане... Вотъ онъ тоже не боится смерти...

   - Когда человѣку очень страшно, онъ уже ничего не боится...- неожиданно пробормоталъ старикъ, точно угадывая мысли Найдича.

   Безотрадная вѣковая скорбь была разлита по всей фигурѣ стараго учителя, стоявшаго совершенно неподвижно, углубленнаго въ свои горестныя думы. Найдичъ долго глядѣлъ на его сгорбленную спину и на сѣдыя пряди волосъ, выбивш³яся изъ-подъ большой мѣховой шапки съ бархатнымъ верхомъ. Чѣмъ-то древле-библейскимъ вѣяло отъ этого человѣка, вдругъ сдѣлавшагося безконечно роднымъ и близкимъ дня Найдича. И это чувство близости было для него совсѣмъ новымъ, пришедшимъ къ нему въ первый разъ...- Только тотъ, кто родился евреемъ, пойметъ этого человѣка!..- Найдичъ отогналъ отъ себя эту мысль.- Нельзя поддаваться настроен³ю!.. - Онъ медленно перевелъ взглядъ на высокаго худого рабочаго, стоявшаго впереди.

   - Какой сегодня день? - неожиданно подумалъ Найдичъ, и точно кто-то чужой отвѣтилъ ему ясно и отчетливо:- сегодня среда, девятнадцатое октября... Девятнадцатое октября 1905 года! - безотчетно повторилось въ его сознан³и.- Да да... я умру въ среду, девятнадцатаго октября...- снова подумалъ онъ спокойно, почти разсѣянно. - Черезъ часъ... можетъ быть, раньше... И меня тоже понесутъ на носилкахъ по городу...

   Послѣ непродолжительной остановки, дружинники снова двинулись въ путь. Во всѣхъ дворахъ, какъ и раньше, у закрытыхъ воротъ толпились жалк³е, запуганные люди...

  

  

   Отрядъ быстро подвигался впередъ. Недалеко отъ ближайшаго перекрестка правая сторона улицы и широкая панель пестрѣли большими оранжевыми, желтыми и зелеными пятнами. Длинная жестяная вывѣска, съ намалеванной разноцвѣтной звѣздой посрединѣ, валялась на мостовой исцарапанная и пробитая въ нѣсколькихъ мѣстахъ. Маленькая лавочка красокъ была разрушена совершенно. На панели валялись сорванныя сломанныя двери, осколки стеколъ, изогнутая жестянка, разбитый боченокъ съ разсыпанной вокругъ него грязно-желтой охрой. Сквозь разбитый, исковерканный переплетъ оконной рамы изъ лавочки торчали разорванные куски выпачканнаго краской картона. У двери на улицѣ валялись листы оберточной и наждачной бумаги, истоптанные грязными сапогами громилъ. Внутри лавочки было темно и тихо, и никого тамъ не было.

   - Вотъ... они уже были здѣсь,- хриплымъ шопотомъ сказалъ одинъ изъ дружинниковъ.

   Найдичъ съ непреодолимой брезгливостью ступалъ по грязи, смѣшанной съ разсыпанпой повсюду сухой краской. Башмаки его стали грязно-оливковаго цвѣта, и у него было такое чувство, какъ будто онъ топталъ ногами украденное добро, довершалъ злое дѣло, сдѣланное громилами.

   Скоро отрядъ завернулъ за уголъ, и передъ нимъ сразу развернулась безлюдная, совершенно разгромленная улица. Здѣсь уже все было кончено. Съ обѣихъ сторонъ, какъ-то странно вытянувшись вверхъ, стояли пустые разграбленные дома съ разбитыми окнами, изломанными переплетами рамъ, выбитыми филёнками въ настежь раскрытыхъ дверяхъ. Казалось, бѣлесоватые призраки расхаживали въ этихъ опустошенныхъ жилищахъ, подходили къ окнамъ и выглядывали оттуда на улицу. На панеляхъ и мостовой валялись обломки мебели съ разодранной обивкой и торчащими завитками пружинъ, разбитыя зеркала, изломанные шкафы и стулья. Среди массы тряпья и соломы лежала большая рояльная дека съ запутанными струнами; повсюду были разсыпаны осколки стекла, битая посуда, цвѣты въ расколовшихся вазонахъ и кадкахъ, масса разорванной газетной бумаги. На всемъ лежалъ толстый слой мокраго сбившагося пуха и перьевъ, похож³й на грязный талый снѣгъ.

   Пухъ смѣшался съ грязью на плиткахъ мостовой и онѣ сдѣлались отъ этого осклизлыми, точно вымазанными саломъ. Въ подъѣздѣ мрачнаго обшарпаннаго дома, среди разломанной и перебитой утвари, распоротыхъ перинъ и подушекъ, лежала опрокинутая на бокъ исковерканная дѣтская колясочка съ шелковымъ зеленымъ верхомъ, забрызганнымъ грязью. Пожилой, коренастый еврей, повидимому рабоч³й, без