Гайдар Аркадий Петрович - Чук и Гек

больше разговаривать не буду.

   - Почему?

   - Потому что ты городишь всякую ерунду, а ночью она тебе приснится, ты и начнешь локтями да коленями дрыгать. Думаешь, хорошо, как ты мне вчера кулаком в живот бухнул? Дай-ка я тебе бухну тоже...

  

   На утро четвертого дня матери самой пришлось колоть дрова. Заяц был давно съеден, и кости его расхватаны сороками. На обед они варили только кашу с постным маслом и луком. Хлеб был на исходе, но мать нашла муку и испекла лепешек.

   После такого обеда Гек был грустен, и матери показалось, что у него повышена температура.

   Она приказала ему сидеть дома, одела Чука, взяла ведра, салазки, и они вышли, чтобы привезти воды и заодно набрать на опушке сучьев и веток, - тогда утром легче будет растапливать печку.

   Гек остался один. Он ждал долго. Ему стало скучно, и он начал что-то придумывать.

  

   ...А мать и Чук задержались. На обратном пути к дому санки перевернулись, ведра опрокинулись, и пришлось ехать к роднику снова. Потом выяснилось, что Чук на опушке позабыл теплую варежку, и с полпути пришлось возвращаться. Пока искали, пока то да сё, наступили сумерки.

   Когда они вернулись домой, Гека в избе не было. Сначала они подумали, что Гек спрятался на печке за овчинами. Нет, там его не было.

   Тогда Чук хитро улыбнулся и шепнул матери, что Гек, конечно, залез под печку.

   Мать рассердилась и приказала Геку вылезать. Гек не откликался.

   Тогда Чук взял длинный ухват и стал им под печкой ворочать. Но и под печкой Гека не было.

   Мать встревожилась, взглянула на гвоздь у двери. Ни полушубок Гека, ни шапка на гвозде не висели.

   Мать вышла во двор, обошла кругом избушку. Зашла в сени, зажгла фонарь. Заглянула в темный чулан, под навес с дровами...

   Она звала Гека, ругала, упрашивала, но никто не отзывался. А темнота быстро ложилась на сугробы.

   Тогда мать заскочила в избу, сдернула со стены ружье, достала патроны, схватила фонарь и, крикнув Чуку, чтобы он не смел двигаться с места, выбежала во двор.

   Следов за четыре дня было натоптано немало.

   Где искать Гека, мать не знала, но она побежала к дороге, так как не верила, чтобы Гек один мог осмелиться зайти в лес.

   На дороге было пусто.

   Она зарядила ружье и выстрелила. Прислушалась, выстрелила еще и еще раз.

   Вдруг совсем неподалеку ударил ответный выстрел. Кто-то спешил к ней на помощь.

   Она хотела бежать навстречу, но ее валенки увязли в сугробе. Фонарь попал в снег, стекло лопнуло, и свет погас.

   С крыльца сторожки раздался пронзительный крик Чука.

   Это, услыхав выстрелы, Чук решил, что волки, которые сожрали Гека, напали на его мать.

   Мать отбросила фонарь и, задыхаясь, побежала к дому. Она втолкнула раздетого Чука в избу, швырнула ружье в угол и, зачерпнув ковшом, глотнула ледяной воды.

   У крыльца раздался гром и стук. Распахнулась дверь. В избу влетела собака, а за нею вошел окутанный паром сторож.

   - Что за беда? Что за стрельба? - спросил он, не здороваясь и не раздеваясь.

   - Пропал мальчик, - сказала мать. Слезы ливнем хлынули из ее глаз, и она больше не могла сказать ни слова.

   - Стой, не плачь! - гаркнул сторож. - Когда пропал? Давно? Недавно?.. Назад, Смелый! - крикнул он собаке. - Да говорите же, или я уйду обратно!

   - Час тому назад, - ответила мать. - Мы ходили за водой. Мы пришли, а его нет. Он оделся и куда-то

   - Ну, за час он далеко не уйдет, а в одёже и в валенках сразу не замерзнет... Ко мне, Смелый! На, нюхай!

   Сторож сдернул с гвоздя башлык и подвинул под нос собаки калоши Гека.

   Собака внимательно обнюхала вещи и умными глазами посмотрела на хозяина.

   - За мной! - распахивая дверь, сказал сторож. - Иди ищи, Смелый!

   Собака вильнула хвостом и осталась стоять на месте.

   - Вперед! - строго повторил сторож. - Ищи, Смелый, ищи!

   Собака беспокойно крутила носом, переступала с ноги на ногу и не двигалась.

   - Это еще что за танцы? - рассердился сторож. И, опять сунув собаке под нос башлык и калоши Гека, он дернул ее за ошейник.

   Однако Смелый за сторожем не пошел; он покрутился, повернулся и пошел в противоположный от двери угол избы.

   Здесь он остановился около большого деревянного сундука, царапнул по крышке мохнатой лапой и, обернувшись к хозяину, три раза громко и лениво гавкнул.

   Тогда сторож сунул ружье в руки оторопелой матери, подошел и открыл крышку сундука.

   В сундуке, на куче всякого тряпья, овчин, мешков, укрывшись своей шубёнкой и подложив под голову шапку, крепко и спокойно спал Гек.

   Когда его вытащили и разбудили, то, хлопая сонными глазами, он никак не мог понять, отчего это вокруг него такой шум и такое буйное веселье. Мать целовала его и плакала. Чук дергал его за руки, за ноги, подпрыгивал и кричал:

   - Эй-ля! Эй-ли-ля!..

   Лохматый пес Смелый, которого Чук поцеловал в морду, сконфуженно обернулся и, тоже ничего не понимая, тихонько вилял серым хвостом, умильно поглядывая на лежавшую на столе краюху хлеба.

   Оказывается, когда мать и Чук ходили за водой, то соскучившийся Гек решил пошутить. Он забрал полушубок, шапку и залез в сундук. Он решил, что когда они вернутся и станут его искать, то он из сундука страшно завоет.

   Но так как мать и Чук ходили очень долго, то он лежал, лежал и незаметно заснул.

   Вдруг сторож встал, подошел и брякнул на стол тяжелый ключ и измятый голубой конверт.

   - Вот, - сказал он, - получайте. Это вам ключ от комнаты и от кладовой и письмо от начальника Серегина. Он с людьми здесь будет через четверо суток, как раз к Новому году.

   Так вот он где пропадал, этот неприветливый, хмурый старик! Сказал, что идет на охоту, а сам бегал на лыжах к далекому ущелью Алкараш.

   Не распечатывая письма, мать встала и с благодарностью положила старику на плечо руку.

   Он ничего не ответил и стал ворчать на Гека за то, что тот рассыпал в сундуке коробку с пыжами, а заодно и на мать - за то, что она разбила стекло у фонаря. Он ворчал долго и упорно, но никто теперь этого доброго чудака не боялся. Весь этот вечер мать не отходила от Гека и, чуть что, хватала его за руку, как будто боялась, что вот-вот он опять куда-нибудь исчезнет. И так много она о нем заботилась, что наконец Чук обиделся и про себя уже несколько раз пожалел, что и он не полез в сундук тоже.

  

   Теперь стало весело. На следующее утро сторож открыл комнату, где жил их отец. Он жарко натопил печь и перенес сюда все их вещи. Комната была большая, светлая, но все в ней было расставлено и навалено без толку.

   Мать сразу же взялась за уборку. Целый день она все переставляла, скоблила, мыла, чистила.

   И когда к вечеру сторож принес вязанку дров, то, удивленный переменой и невиданной чистотой, он остановился и не пошел дальше порога.

   А собака Смелый пошла.

   Она пошла прямо по свежевымытому полу, подошла к Геку и ткнула его холодным носом. Вот, мол, дурак, это я тебя нашла, и за это ты должен дать мне что-нибудь покушать.

   Мать раздобрилась и кинула Смелому кусок колбасы. Тогда сторож заворчал и сказал, что если в тайге собак кормить колбасой, так это сорокам на смех.

   Мать отрезала и ему полкруга. Он сказал "спасибо" и ушел, все чему-то удивляясь и покачивая головой.

  

   На следующий день было решено готовить к Новому году елку.

   Из чего-чего только не выдумывали они мастерить игрушки!

   Они ободрали все цветные картинки из старых журналов. Из лоскутьев и ваты понашили зверьков, кукол. Вытянули у отца из ящика всю папиросную бумагу и навертели пышных цветов.

   Уж на что хмур и нелюдим был сторож, а и тот, когда приносил дрова, подолгу останавливался у двери и дивился на их всё новые и новые затеи. Наконец он не вытерпел. Он принес им серебряную бумагу от завертки чая и большой кусок воска, который у него остался от сапожного дела.

   Это было замечательно! И игрушечная фабрика сразу превратилась в свечной завод. Свечи были неуклюжие, неровные. Но горели они так же ярко, как и самые нарядные покупные.

   Теперь дело было за елкой. Мать попросила у сторожа топор, но он ничего на это ей даже не ответил, а стал на лыжи и ушел в лес.

   Через полчаса он вернулся.

   Ладно. Пусть игрушки были и не ахти какие нарядные, пусть зайцы, сшитые из тряпок, были похожи на кошек, пусть все куклы были на одно лицо - прямоносые и лупоглазые, и пусть, наконец, еловые шишки, обернутые серебряной бумагой, не так сверкали, как хрупкие и тонкие стеклянные игрушки, но зато такой елки в Москве, конечно, ни у кого не было. Это была настоящая таежная красавица - высокая, густая, прямая и с ветвями, которые расходились на концах, как звездочки.

  

   Четыре дня ал делом пролетели незаметно. И вот наступил канун Нового года. Уже с утра Чука и Гека нельзя было загнать домой. С посинелыми носами они торчали на морозе, ожидая, что вот-вот из леса выйдет отец и все его люди.

   Но сторож, который топил баню, сказал им, чтобы они не мерзли понапрасну, потому что вся партия вернется только к обеду.

   И в самом деле. Только что они сели за стол, как сторож постучал в окошко. Кое-как одевшись, все втроем они вышли на крыльцо.

   - Теперь смотрите, - сказал им сторож. - Вот они сейчас покажутся на скате той горы, что правей большой вершины, потом опять пропадут в тайге, и тогда через полчаса все будут дома.

   Так оно и вышло. Сначала из-за перевала вылетела собачья упряжка с гружеными санями, а за нею следом пронеслись быстроходные лыжники. По сравнению с громадой гор они казались до смешного маленькими, хотя отсюда были отчетливо видны их руки, ноги и головы.

   Они промелькнули по голому скату и исчезли в лесу.

   Ровно через полчаса послышался лай собак, шум, скрип, крики.

   Почуявшие дом голодные собаки лихо вынеслись из леса. А за ними, не отставая, выкатили на опушку девять лыжников. И, увидав на крыльце мать, Чука и Гека, они на бегу подняли лыжные палки и громко закричали: "Ура!"

   Тогда Гек не вытерпел, спрыгнул в крыльца и, зачерпывая снег валенками, помчался навстречу высокому, заросшему бородой человеку, который бежал впереди и кричал "ура" громче всех.

  

   Днем чистились, брились и мылись.

   А вечером была для всех елка, и все дружно встречали Новый год.

   Когда был накрыт стол, потушили лампу и зажгли свечи. Но так как, кроме Чука с Геком, остальные все были взрослые, то они, конечно, не знали, что теперь нужно делать.

   Хорошо, что у одного человека был баян и он заиграл веселый танец. Тогда все повскакали, и всем захотелось танцевать. И все танцевали очень прекрасно, особенно когда приглашали на танец маму.

   А отец танцевать не умел. Он был очень сильный, добродушный, и когда он без всяких танцев просто шагал по полу, то и то в шкафу звенела вся посуда.

   Он посадил себе Чука с Геком на колени, и они громко хлопали всем в ладоши.

   Потом танец окончился, и люди попросили, чтобы Гек спел песню. Гек не стал ломаться. Он и сам знал, что умеет петь песни, и гордился этим.

   Баянист подыгрывал, а он им спел песню. Какую - я уже сейчас не помню. Помню, что это была очень хорошая песня, потому что все люди, слушая ее, замолкли и притихли. И когда Гек останавливался, чтобы перевести дух, то было слышно, как потрескивали свечи и гудел за окном ветер.

   А когда Гек окончил петь, то все зашумели, закричали, подхватили Гека на руки и стали его подкидывать. Но мать тотчас же отняла у них Гека, потому что она испугалась, как бы сгоряча его не стукнули о деревянный потолок.

   - Теперь садитесь, - взглянув на часы, сказал отец. - Сейчас начнется самое главное.

   Он пошел и включил радиоприемник. Все сели и замолчали. Сначала было тихо. Но вот раздался шум, гул, гудки. Потом что-то стукнуло, зашипело, и откуда-то издалека донесся мелодичный звон.

   Большие и маленькие колокола звонили так:

  

   Тир-лиль-лили-дон!

   Тир-лиль-лили-дон!

  

   Чук с Геком переглянулись. Они гадали, что это. Это в далекой-далекой Москве, под красной звездой, на Спасской башне звонили золотые кремлевские часы.

   И этот звон - перед Новым годом - сейчас слушали люди и в городах, и в горах, в степях, в тайге, на синем море.

   И, конечно, задумчивый командир бронепоезда, тот, что неутомимо ждал приказа от Ворошилова, чтобы открыть против врагов бой, слышал этот звон тоже.

   И тогда все люди встали, поздравили друг друга с Новым годом и пожелали всем счастья.

   Что такое счастье - это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной.

  

   1939

  

  

  

   Рассказ появился в первых январских номерах газеты "Пионерская правда" за 1939 год. В следующем месяце под названием "Телеграмма" опубликован в журнале "Красная новь". В том же году Детиздат выпустил рассказ "Чук и Гек" отдельной книжкой.

   В статье "Новый рассказ А. Гайдара" В. Б. Шкловский писал: "Мы знаем Гайдара давно, и почти всегда видим его с удачей. "с полем", как говорят охотники. С удачей можно поздравить его и по поводу "Чука и Гека"...

   Начиная с "Голубой чашки", у Гайдара появился новый голос и новое литературное умение. Он как-то более лирически понял жизнь.

   Писатель вырос и не перестал от этого быть понятным и любимым детьми. А критика все встречается с Гайдаром, как малознакомый дядя с чужим мальчиком.

   - Это чей мальчик? Вы, мальчик, опять выросли. Вас узнать нельзя, мальчик.

   Это потому, что дядя сам не растет и не расширяет своего опыта так, как растет Гайдар.

   У хорошего писателя юность и рост долгие".

   Дневник Аркадия Гайдара за 1940 год содержит запись: "Позапрошлый (год. - Т.Г.) в декабре, кажется, писал "Чук и Гек". Время для меня было крутое".

   Конец 1938 года был для Аркадия Гайдара действительно "крутым". В ноябре неожиданно была приостановлена публикация его новой повести "Судьба барабанщика". Сложным было время и для страны.

   В "Чуке и Геке" нет отзвука тех событий. И все же рассказ "Чук и Гек" несет на себе их своеобразный отсвет.

   В этом рассказе, в разговорах его взрослых и маленьких героев, в раскрывающейся перед читателями панораме нашей огромной страны, Аркадий Гайдар отстаивает свой оптимизм, свою непреклонную веру в правоту ленинского дела, которое все равно одолеет любые беды и трудности.

   Как жизненное кредо писателя звучат заключительные строки "Чука и Гека"!

   "Что такое счастье - это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной".

   Именно эти слова были вырезаны на мраморной плите на могиле писателя в городе Каневе, когда его прах в 1947 году перенесли туда с лесной опушки у села Леплява, где фашистская пуля оборвала жизнь Аркадия Гайдара.