ебряные и алюминиевые браслеты, кольца, запястья и ожерелья. Каждая
только и делала- купалась, душилась. заплетала волосы, кушала, посещала
театры, звериные травли и влюблялась...
Для Порошина, вообще сдержанного и неохотника до пустых развлечений и
забав, начался ряд таких эксцентрических похождений, такой душевной и
сердечной суеты, что он сам себе не верил, удивляясь, откуда у него берется
такая пустота и такой задор.
Кутежи с уличными шалопаями, сидение по целым дням перед бычачьими и
петушиными боями в Колизее, ужины с убранными в браслеты и кольца
красавицами, посещение местных палат и скачек на искусственных, движимых
сжатым воздухом, лошадях и прочие развлечения до того замотали и вскружили
голову Порошину, что он, и без того слабый здоровьем, окончательно выбился
из сил.
Он особенно потом помнил свой последний день, проведенный в 1968 году.
В этот последний, роковой, седьмой день, в последние часы, минуты и
секунды, перед условным досадным пробуждением, Порошин, - как он это ясно
вспоминал впоследствии, - бешено и злобно хохоча в глаза какому-то
французскому академику, раздражительно-едко повторял:
- Вы все изобрели и все выдумали! Надо вам отдать честь! Вы испытали и
несете на себе иго евреев и китайцев, а летать но воздуху все-таки но
сумели и не изобрели... Достигли этого, все-таки, русские, русские,
русские!...
Озадаченный французский академик только на него поглядывал.
- Притом... что у вас за нравы, извините, и какой цинизм во всем. Хоть
бы эти костюмы у ваших женщин... ха-ха! Одни кольца, да запястья, как у
дикарей...
- Но, позвольте, - вмешался француз: - вы хоть и русский, но разве и у
вас не введены такие же моды? Париж и теперь по этой части законодатель.
Откуда же вы, что этого не знали и этому удивляетесь?
- Я с крайнего севера, из Колы, - смешавшись, продолжал Порошин: - да
не в том дело, хоть бы и у нас вы ввели такую же распущенность! Далее... Вы
в конец убили девственность и невинность невесты, - уничтожили святую роль
матери. Все женщины у вас кокотки, да, кокотки! знаете это... древнее
слово?
- Не слышал.
- У вас во всем невообразимый, разнузданный и дикий произвол страстей.
- Мы за то чужды предрассудков, - возразил с достоинством академик: -
у нас везде поклонение природе, реальность.
- Это, пожалуй, забавно, но дико, дико до невозможности! - горячился и
кричал на площади Трона Порошин, где происходил этот обмен его мыслей с
ученым: - у вас полное падение искусств, поэзии, живописи, музыки! Ваша
живопись заменена китайщиной, безжизненной, сухой, ремесленной, всюду
лезущей и все поглощающей фотографией.
- За то дешево, схоже, как дважды два, с природой и избавляет от
пестроты красок.
- Нет, нет и нет! - кричал Порошин: - фотография - сколок одного,
мелкого и ничтожного момента природы; художественная живопись - могучее
зеркало природы, в ее полном и идеальном объеме!... Потом музыка, - Бог
мой! - что у вас за музыка! Вагнеровщина, доведенная до абсурда... слышали
про Вагнера?
- Это что за имя? в древности были Моцарт, Бетховен, Россини, - о
Вагнере никто не знает...
- Был такой чудак, делавший с музыкой, как с кроликами, опыты сто лет
назад. Вы, теперешние французы, развили его идеи и показали в точности, в
какие трущобы нас вел этот и ему подобные борцы за музыку будущего...
Мелодия у вас исчезла; ее больше нет и следа! Ни песни, ни былого,
задушевного, чудного французского романса, ни единой сносной музыкальной
картины... волны бессмысленных тонов и звуков, без страсти и без выражения,
- хаос!... Наконец, иду далее... куда вы дели драму, высокую комедию? - Это
что такое? - удивился академик-француз.
- Вы заменили комедию и драму, - не стану вам объяснять их значения,
если их забыли теперешние парижане! - с грустью сказал Порошин: - вы
заменили все это глупейшим, но реальным водевилем, с провальями и
переодеваньями, гнусным сумбуром цинических, будничных, уличных сцен, как
заменили былую оперу шансонетными дивертисментами, да притом в такое время,
когда и все-то ваши шансонетки сплошь лишены тени мелодии, живого,
задушевного мотива, наравне со всею вашею музыкой...
- Мы, реалисты, вас, к сожалению, совершенно не понимаем! - отозвались
на площади некоторые слушатели этого спора: - вы, мосье, точно вышли из
какого-то допотопного архива, точно явились с того света, из отдаленной
прадедовской старины.
- Да, вы правы! я жил и дышал иным веком, иною эпохой! Я вас не
понимаю и от души сожалею! - произнес с новою запальчивостью Порошин: - вы
презираете все, что не ведет к практической, обыденной, низменной пользе!
Вы пренебрегаете идеями великого философского цикла и дали развитие одному
- практическим, техническим, не идущим далее земли, наукам и ремеслам. Вы
отдали луч солнца за кусок удобрения, песню вольного, поэтического соловья
за мычание упитанной для убоя телушки, а Вольтера и Руссо, - вероятно, вы
не забыли хоть имен этих светил вашей страны? - променяли на тупицу Либиха
и другого тупицу, Вирхова. Надеюсь, этих-то ваших апостолов вы отлично
знаете и помните доныне?...
- Зато мы верны природе! - повторил академик-француз, закуривая у
столика ресторана кальян с опиумом.
- Зато вас, свободных французов, поколотили и завоевали китайцы, и
поработили евреи, - с бешенством ответил Порошин...