Главная » Книги

Даль Владимир Иванович - Цыганка

Даль Владимир Иванович - Цыганка


1 2

  

В. И. Даль

  

Цыганка

  
   Даль В. И. Повести и рассказы / Сост. Ю. М. Акутина и А. А. Ильина-Томича; Примеч. А. А. Ильина-Томича.
   М., "Советская Россия", 1983.
  
   ТЕБЕ
  
   Благослови, моя Милета,
   С того, где ты витаешь, света
   И были и мечты поэта!
   Прими, согрей их, чтобы Лета
   В волнах убийственных для света
   Одновесельный челн поэта
   - А челн ему и двор и дом -
   Не позатерла невским льдом,
   Не опрокинула вверх дном!
  
   Бродя по закоулкам света,
   Я вспоминал тебя, Милета,
   И без ответа, без привета
   Призывный глас замолк поэта!
   Но у тебя в ушах, Милета,
   Родного сердца память эта,
   Ужели никогда тишком,
   Среди раздумья вечерком,
   Не отзывалась позвонком?..
  

Глава I

ФЕМИСТОКЛ

О греки, греки! Кто вас не любит?

Карамзин

   В хорошую летнюю погоду переправился я через Прут в Скуляны. Став ногою на твердую землю, оглядывался я кругом, рассматривал все ближайшие и дальнейшие предметы, не исключая и травы, на коей стоял, искал чего-то нового, особенного отличительного, но трава росла не по-турецки, а молдавские камни и деревья, казалось, не отличались от русских, противолежащий берег быстрого межевого потока покрывающих. Но зато, вступив в самое местечко, я невольно улыбнулся. Здесь нашел взор, чего так жадно искал! Широкие, плоские кровли с двумя на коньке резьбою украшенными тычками, крытые под навесом ходы вокруг всех строений, азиатская, уличная, публичная жизнь - чуждые лица, одежда и язык молдаван и греков - все это довольно яркими красками возвещало иноземное. Взошед на крыльцо трактира, я еще более увидел то, чего искал. Дощатый летний домик не нашей постройки с навесом вокруг и сквозными сенями, из коих на обе стороны настежь растворены были восьмеры двери в отдельные комнатки, в коих низкие, широкие, открытые окна и невысокие диваны или толстые, широкие тюфяки расположены на полу вокруг всех четырех стен и укрыты, равно как и самый пол, пестрыми турецкими коврами, на диванах развалившиеся прихожане-разночинцы - молдаванки в шитых золотом на меху казавейках или скуртайках, обвивши косы вкруг чела, довольно странно цветками и кисейною повязкой убранного, мужья или земляки их с трубками, с шапками на голове, с усами, с бородами, и все это толкует и рассуждает громко, более нежели вслух - не правда ли, это не так, как у нас?
   Но скоро я опомнился и был разочарован. В расстоянии менее 20 верст от Ясс, главного города Молдавии, думал я было часа в полтора быть там, но лошадей нет! Эти два слова нашему брату, проезжему, острый нож в сердце! Но здесь неприятность удвоилась. Беспомощное положение мое в чужой земле - надменность поручика-коменданта, который, сидя тут же в трактире, не хотел удостоить меня или просьбу мою милостивого своего внимания и правосудия, уверяя, что все это не его дело, наконец, явное плутовство и бездельничество, вскоре обнаружившееся,- все это заставило вздохнуть от глубины души по родине, по отчизне, от которой отделял меня неширокий поток принадлежащего истории Прута. Мне казалось, что я стоял один среди чужих мне племен и лиц, один и отрешенный от всего, что только могу назвать своим и себе подобным. Хозяин трактира, статный грек, предлагал лошадей за неумеренную плату, за 6 рублей серебром, это для нашего брата не находка, наконец я с помощью жида отыскал и нанял мужика, молдавана, который взялся поставить меня в Яссы за один рубль серебром. Но когда он явился за чемоданом моим, который лежал на крыльце трактира, то благообразный эллин напустился на него с таким убедительным красноречием, что сей, сняв шапку и отвешивая ему поклон за поклоном, ушел и покинул меня недоумевающего снова в том же беспомощном положении. Жалоба моя на такое неслыханное своевольство грека, принесенная мною поручику-коменданту, к удивлению моему, и теперь не произвела никакого действия, я принужден был нанять лошадей у грека. В это время вошел в трактир с шумом и криком проезжий пехотный майор, сел и потребовал есть. Он уверял во все время обеда всякого, кому угодно было его слушать, что давно уже знает этих наглых бездельников, и голосом, который раздавался по всем осьми келиям трактира, честил коменданта-поручика и весь причет его, приговаривая: "Ничего-с, они греки, если их не поколотить, так они по нашему-с не разумеют. Я не в первый раз здесь проезжаю, а потому запасся и нанял заранее в стороне, а здесь вы никогда лошадей не найдете. Почтовая конюшня на дворе у этого пендоса, а если захотите полюбопытствовать и узнать, чьи это кони, то немедленно услышите, что это его собственные, он для вас, вероятно, также нанял молдавана и, конечно, еще подешевле моего, а с вас возьмет, что великодушию его заблагорассудится. Они тут только что не разбивают по дорогам, потому что за это секут кнутом, а впрочем делают, что хотят! Эй, мошенник! Что тебе за обед? За помои твои да за гнилую рыбу?" - "Семь левов". Надобно знать, что в Яссах, в городе, за 16 верст, платят за порцию 30 пар (копеек), итак, судя по этой цене, майор съел с лишком девять порций. Он вынул кошелек, выставил глаза на классического атлета нашего в черной с золотом, разрезными рукавами, прошевою и снурками куртке, таких же широчайших шароварах, богатом, шелковом кушаке и красной феей, шапочке, и, положив локоть на стол, сказал: "Видно ты меня уже позабыл, всмотрись-ка хорошенько, не вспомнишь ли, что я проезжал назад тому недели три в Херсон? У меня, брат, теперь рука болит, зашиб кулак, да лень вставать, а то бы я тебе опять почистил галуны! Вот тебе два лева на столе, хочешь, бери, не хочешь - не бери, да убирайся бегом к коменданту своему, чтобы я тебя,- он схватил в левую руку чубук,- не нагнал, а то неравно после не добредешь!"
   Атлет-юноша по имени Фемистокл вышел поспешно, не дав тому кончить похвального слова своего, и сказал в другой половине под защитою коменданта: "Не надо мне деньги за такой слова". А если бы какой-нибудь филэллин, или эллинофил, взглянул на этого Фемистокла, который был красавец лицом и статен, как образец, то прозакладывал бы душу свою за него и не поверил бы, что эта развязная, сановитая, молодецкая походка, эти ясные, резкие, классические очерки лица, эти красноречивые глаза, которых грек никогда не потупляет, ибо стыда не знает, это открытое, высокое чело,- что все это заключает в себе новогреческую душу, т. е. самого тонкого, бессовестного, наглого и ненасытного плута, готового силою и дракой защитить и поддержать бездельничество свое, почитая его неотъемлемою принадлежностью и собственностью своею!
  

Глава II

РАДУКАН

И деньги есть? Ну нет, хоть лишних не бывает.

Зато нет лишних и затей!

Крылов

   Описанное явление убедило меня, что скромность моя была здесь неуместна, что красноречивый и убедительный возглас родины моей - казацкая правда, Платова наказ, то есть нагайка, оказала бы здесь самое целебное и благотворное действие!
   Я сел и поехал. Суруджу мой, ямщик, верхом на левой коренной с ужасным протяжным воем "ауй-гагой!" щелкал длинным, тяжелым бичом на коротком кнутовище выносных, так что с них порою шерсть летела.
   Повозки здешние - арбы и каруцы. Первые поражают неуклюжею огромностью своей и тяжелыми, дубовыми колесами на тонких боковых осях, которые никогда не смазываются, и потому ревут несносно, вторые - каруцы, собственно почтовый экипаж, перекладные бывают полтора аршина длины и едва ли более вышины от земли, почему и походят почти на ручные повозки. Вы садитесь, согнув ноги или подвернув их под себя, ямщик верхом на левой коренной, и четверка с выносом мчит вас через пень, через колоду, едва переводя дух на половине дороги, где суруджу с замечанием: "Джематати друм" {середина пути (молд.).} - слезает с голого своего арчака. Я имел несколько более удобства, ибо ехал в собственной бричке. Но к такому экипажу, особенно если дорога дурна, прицепляют здесь нередко до дюжины кляч, мал мала меньше, половины коих и не удостоивают ни вожжей, ни недоуздков. Таким образом, отъехал я было верст около десятка, как вдруг - шкворень брички моей пополам, и суруджу мой поскакал с полверсты под гору, покуда сумел и смог остановить строптивых кляч, которые, радостно покачивая головами, мчали легкий груз передка.
   Я опять уже находился в самом критическом положении. В чужой земле, среди пустыни, один без помощи, ночь на дворе - а суруджу мой уже объявил мне, что ближе Ясс или Скулян, туда и сюда верст около десятка, кузнеца нет. Я бранил и клял судьбу-индейку - досадовал, думал - и наконец должен был решиться ночевать один у брички своей, а ямщика послать взад или вперед за пособием. Он уже собрался было ехать, стегал и собирал бичом коней своих, которые как раки расползлись во все стороны, путал и распутывал вожжи и постромки, которые толщиною своею между собою нисколько не отличались, как вдруг - велик бог русский! - идет по дороге цыган, коваль, один из тех сотрудников Вулкана, которые таскаются по Бессарабии и Молдавии с мешком за спиною и куют, так сказать, на ходу. Какая это была радостная встреча! Я готов был обнять и душить в объятиях своих, как старого знакомого, этого черного, грязного, курчавого, черноокого коваля, явившегося на заклинание ямщика "дракуль", т. е. черт, коим он почтил одну из непослушнейших кляч своих. "Можешь ли сварить шкворень?" - спросил я. Он взглянул на изломанный, сказал: "Стрикат, бояр!", т. е. сломился, барин, и, не откладывая дела, принялся, где стоял, за работу. С приятным изумлением и любопытством глядел я на работу молодого, ловкого, сильного цыгана, который уже разложил уголья, и между тем, как ямщик, лежа на коленях, дул мехом, поправлял их расклепавшимися, бренчащими клещами. На нем была рубаха и шаровары, то и другое, как казалось, бессрочное, бессменное, черное, изодранное. Вместо пояса на нем был широкий ремень, украшенный медными бляхами и пуговицами, шапки на голове не было вовсе, а в угольном мешке лежал, может быть, некогда синий кафтан, весь в лохмотьях. В продолжение работы цыганенок плясал по наказу ямщика за оловянную пуговицу до упаду!
   "Где твой дом?" - спросил я. Он засмеялся, и белые зубы сквозили в странной противоположности с черным телом. "Ла мине ну есть каса, - отвечал он.- У меня нет дома, я не боярин".- "Где же твоя родина?" - Он меня не понял.- "Твоя земля?" - спросил я.- "Аич, здесь",- и накрыл ладонью место, где сидел. Потом рассмеялся снова и, сделав рукою движение вокруг себя, прибавил: "Тот ла мине, а все мое, вся земля!" - "Где же твой отец, мать?" - "Ба ну щиу, не знаю".- "Как же тебя зовут?" - спросил я, чтобы хотя однажды добиться на что-нибудь удовлетворительного ответа.- "Радукан". И Радукан мой, ухватив клещами раскалившееся железо, начал, перекидывая его проворно с боку на бок, отковывать на походной наковальне своей. В самое короткое время все было сделано и слажено: бричка моя снова стала на четыре колеса свои, и коваль мой, насказав мне скороговоркою, и если не ошибаюсь, в стихах, целую поздравительную речь, которая заключалась пророчеством счастия моего, имеющего быть крепче и постояннее этого железа, кончил, наконец, так: "Я человек бедный, а вас господь послал развеселить меня и порадовать!"
   В веселом расположении сунулся я в карман, и - кошелька моего нет! Потеря моя в эту минуту менее меня поразила и беспокоила, как неприятное положение не быть в состоянии уплатить прислужливому бедняку долг. "Я потерял деньги,- сказал я ему,- если их не украл Фемистокл, и потому не могу заплатить тебе деньгами, возьми что-нибудь из вещей моих, из платья, из белья!" - "Потерял? - спросил он с участием. - Мульт? много?" - "Кроме серебра было червонцев пятнадцать". Он сложил руки на грудь, покачивая головой, потянул воздух в себя и, поражен будучи такою значительной потерей, повторял про себя: "Чинч предзече галбан! Пятнадцать червонцев! Не хочу ничего от вас",- продолжал он, соболезнуя и собирая пожитки свои. А когда я стал настаивать решительно, чтобы он принял плату непременно, то он, подумав, сказал: "Бояр, не возьму я вашего платья, куда я его одену? Скажут, я украл! Приду я лучше когда-нибудь к вам или к вашим в город, там вы мне заплатите!" - "Итак, ты мне покуда поверишь?" - спросил я. Он засмеялся и махнул рукою: "Когда уже я вас не стану обманывать, так можно ли, чтобы вы меня обманули?" Суруджу сказал ему, в какой трактир он меня везет - Хан-Курой, и мы расстались.
  

Глава III

ЯССЫ

Яссы, главный город Молдавии...

Всеобщ. Геогр. Арсеньева, стр. 87

   Наконец въезжаем в тесный и грязный Яссы. Город велик, узенькие, досками мощенные улицы, неправильность и вольность постройки беспримерные, смесь азиатского и европейского вкуса, кровли с навесами - подставки, подпорки на каждом шагу, вонючие тесные дворы, народу на улицах много, обыкновенно более, нежели в домах. Население довольно пестро и разнообразно, наши солдаты, жители - молдаване, бояре в шапках с пивной котел, греки, армяне, сербы, албанцы, или так называемые арнауты, которые одеваются совершенно по-турецки и всегда при полном вооружении - это почетная стража, придворный штат бояр и полиция. Они же составляли небольшой отрядец в Малой Валахии, находились при войсках наших и повязывали в деле для отличия от турок белый крест на груди из платков или полотенцев. Кой-где появляется фрак или сюртучишко иностранца-ремесленника, белокурого немца или смуглого итальянца, жиды в народном польском одеянии своем, полунагие цыганы - все это придает городу вид пестрый и живой. По обе стороны тесной улицы ряды лавок или открытые с подъемными ставнями и под навесами мастерские ремесленников. Разъезжаясь со встретившеюся каретою, зацепили мы по необходимости и опрокинули бочку, вокруг которой ходил бочар и наколачивал обручи, между тем как карета в свою очередь оторвала широкий ставень или откидную дверь противолежащего домика. По углам со звоном и трезвоном продается шербет {Простой щербет не иное что, как вода, настоенная на изюме. Лучший шербет есть род тягучего, искусно приготовленного варенья, которое распускают в воде или запивают водою. (Примеч. автора.).}, коего фонтанчики бьют на деревянных выкрашенных станках и искусно повертывают собою поставленные на шпильке жестяные куклы, к ногам коих еще навешивают пуговки и побрякушки, ударяющие в расставленные вокруг стаканы. Оборванные мальчишки в красных фесках бегают по улицам, а в развалившихся или недостроенных каменных огромных домах гнездятся нагие цыгане, сидят как тени Орка вкруг огненных жерл своих, куют и приговаривают. Иные, одетые почти как у нас одевают певчих, ходят со скрыпками, гудками и цымбалами. Факторы, на тоненьких ножках своих, в черных лоснящихся халатах, прислуживают и подслуживают, а в особенности не упускают случая навязать себя и услуги свои заезжим в трактирах, в коих нет прислуги, кроме этой вольнопрактикующей. Хозяин Хан-Куроя, молдаванский бояр с седою бородою - преимущество и почетное отличие, за которое уплачивалась турецкому правительству особенная подать,- битый день, с раннего утра и до позднего вечера, сидел, поджав ноги, на софе с чубуком {Турки говорят: вер бана чубук, "подай мне трубку", т. е. они чубуком называют весь снаряд. (Примеч. автора.).}, с четками, с чашкою турецкого кофе - таким образом он командовал и управлял всем домом и хозяйством и слыл человеком деятельным, расторопным и порядочным хозяином!
   Город раскинут на скатах, на огромных отлогих холмах, и порядочных главных улиц немного. Турецкое обыкновение строить города не на реках, а довольствоваться искусственными водопроводами, может только объяснить причину, для чего главный город княжества стоит над лужею, в 15 верстах от быстрой реки Прута. Пожары несколько раз опустошали город. Последний пожар известен под именем янычарского, ибо янычары сожгли город. Следы этого в особенности еще видны в каменных остатках господарского дворца, огромного, красивого здания. Взяв, однако же, в рассуждение тесноту улиц и дворов, беспорядок, малочисленность каменного строения и с излишеством деревянными избушками переполненные города и городишки в Молдавии и в Турции, надобно сознаться, что пожары бывают у них довольно редко, реже нашего, а из этого опять следует весьма естественное заключение, что пожары вообще в редких случаях только могут происходить от трубок, которые здесь на длинных чубуках и без покрышек дымятся на каждом шагу во дворах, на улицах и в избах, но чаще от печей, которых здесь, напротив, мало, и даже нет в каждом доме.
   По праздникам, воскресеньям, барство здешнее ездит кататься по тесной, пыльной или грязной улице, и в это время пешему нет прохода: забрызжут, запылят, закидают, заплещут концами поперек улицы настланных досок. Поезд этот тянется шаг за шагом за город, на так называемый Копо, чистое, плоское поле, степь, и, закинув круг, другой, возвращается в город. У нас в столицах объезжают таким образом по крайней мере качели и балаганы плясунов и скоморохов, здесь кружатся по пустопорожнему месту и в самых дон-кихотовских экипажах прошедшего века. Таких дрожек, полуколясок, крытых и некрытых гермафродитов вы нигде более кроме еще в Букаресте не найдете. Этим струментом, как их называл один остряк черноморского казачьего войска, снабжаются княжества из Австрии. Щегольские кучера одеты гусарами, упряжь немецкая. Зимою кучера носят цветные шубы с кистями по-турецки, но, право, много походят на оборванных сапожников. Извозчики в парных разнокалиберных колясках ездят по часам, и потому все извозчики, как у нас говорится, при часах. Женщины всех сословий и званий - неимоверные охотницы до нарядов, подарки, по турецкому обычаю, в большом обыкновении и в чести. Нет ничего предосудительного в том, если вам вздумается, как вежливому кавалеру, подарить даму свою платком, шляпкою, лентою, кружевами, шалью - мужья охотно проглядывают это, потворствуют и в свою очередь выписывают из Вены моды и фасоны для чужих. Вот обыкновение, служащее источником многого и великого злоречия. Впрочем, нет земли, где разводы были бы легче и чаще, как здесь. Супруги расходятся, мирятся или опять сватаются на других - это ежедневные приключения в быту молдаванском. Надобно признаться, что здесь терпимость супружеская несколько превосходит наши обыкновения и понятия.
   Я спросил жида, фактора, как здесь ходят ассигнации. Жид отвечал заминаясь: "За синенькую дают 13 левов",- а потом божился и клялся, что действительно так. Солдат наш, проходя мимо, проворчал: "Божись! В нашего бога не веруешь, а своего обманываешь; 14 левов, ваше благородие!"
   Суруджу мой, съезжая со двора и попадая с табуном своим в ворота, потешил меня еще на прощанье. Он произнес протяжно проклятие одной из кляч своих, превзошедшей меру долготерпения его, проклятие, которое перевели мне следующим образом: "Будь проклята пчела, которая понесет мед на соты, из воску коих будет сделана свеча, которую на смертном одре своем будет держать в последние минуты жизни в руках своих хозяин этой лошади!!!"
  

Глава IV

НЕУДАЧА

С ума сошел! прошу покорно!

Да невзначай, да как проворно!

Грибоедов

   Вот город, в котором довелось мне прожить несколько времени и в котором имел я следующее не каждодневное приключение, о котором охотно и почасту вспоминаю. Давно уже жизнь нашу начали сравнивать с трудным, неровным, тернистым путем - не всякому суждено проходить по нем в такое время года, когда, по крайней мере, терновники благоухают белым цветом своим - надобно уметь останавливать взор свой на каждом утешительном предмете, созерцать душою всю прелесть видов и местоположений окружных, отыскивать светлые точки среди этого мрака и сохранять в благодарной душе своей память их!
   Итак, еще приключение! И, конечно, уже любовное, ибо без любви - какое приключение! Да и нет - как хотите, нет повести, нет рассказа, нет приключения, ни вымышленного, ни истинного, в котором бы не действовали люди, а между ними всегда были, есть и будут отношения, на самом бытии их основанные - вот источник столь разнородных и однообразных приключений, рассказов, происшествий.
   Приехав в Яссы, я заболел здешнею лихорадкою и пролежал почти с месяц. В продолжение этого времени добрые товарищи, меня навещавшие, забавляя меня, рассказывали о том, что их забавляло и занимало: о новых знакомствах своих, успешных и неуспешных волокитствах, и я, наконец, видел все пленительные прелести эти в жару и в ознобе лихорадки и бредил только ими. Любопытство мое в самом деле день ото дня возрастало, мне хотелось посмотреть на эти вычуры красот молдавских, от которых не было покоя воображению моему ни днем, ни ночью; и я, не будучи еще в состоянии являться с визитами и с поклонами, поехал в одно хорошее утро с одним из товарищей, который взялся провести меня по городу и показать сквозь тусклое стекло, а может быть - rebus secundis {при благоприятных обстоятельствах (лат.).} - и в открытое окно, знаменитейших и славнейших красавиц здешних. Я тем более на то согласился, что заметил - и это скажу, не опасаясь навлечь на себя подозрение большой проницательности,- заметил, говорю, умысел приятеля моего: вы знаете, что иногда охотно проезжают мимо известного дома и известных окон - по-русски говорят: на людей посмотреть и себя показать! Итак, нанимаем извозчика и едем. "Знаешь ли дом Дмитраки Джинареско?" - спросили мы его, усаживаясь. "Штиу {Молдаваны говорят: штиу, вербешти, Букурешти - а пишут: щиу, вербещи, Букурещи. (Примеч. автора.).}, знаю",- отвечал он и погнал свою пару в шорах. Едем, едем, близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли - вдруг мой молдаван останавливается и, привстав с козел, медленно и спокойно указывает длинным бичом своим прямо в открытое окно дома, к которому подъехали и где в эту злополучную минуту стояли или подбежали на стук экипажа искомые три грации, и твердым, внятным голосом произносит: "Аич, бояр, здесь, сударь".
   Одна из дам сказала со вздохом: "non, ce n'est pas lui" {Нет, это не он (фр.).}, - и они отошли от окна.
   Вообразите же теперь положение наше - его, взявшегося быть путеводителем, и мое, попавшегося, как ворона в суп! Приятель мой вне себя, приказывает гнать далее, а я, виноват, хохочу от всей души} Но он, вместо того чтобы извиниться передо мной в том, что сделал из меня шута для компании, он же меня упрекает! Я узнаю, к удивлению моему, что не он меня, а я его возил, что он сам, чужой и нигде и никому незнакомый, во всем полагался на меня! "Ты с ума сошел",- отвечал я ему и, все еще припоминая себе живописное положение наше, хохотал. Но на следующий день уже прибегают ко мне товарищи из светских с дружескими упреками, с сожалением и состраданием - анекдот, как они его называли, разнесся по всему городу, сто раз был рассказан, пересказан и каждый раз на новый лад и образец - тут видели умысел, насмешку, оскорбление. "Как ты покажешься в люди? - восклицали соболезнующие друзья мои.- Тебя назовут или неучем, или шалуном, или сумасшедшим!" И - я объявил им, что после подобных нелепых сплетен, которыми досужим языкам угодно было позабавиться на мой счет, я вовсе не намерен и не хочу показываться в люди, я их избавлю от труда ломать голову и разгадывать загадку по части душесловия, злодей ли я или малоумный. Я здесь гость и проезжий: у меня нет ни времени, ни охоты забавлять или разуверять и разочаровывать их на счет мнимого чудачества и неловкости моей. Не пойду ни к кому, и в тот же вечер пошел в квартирную комиссию и потребовал для себя спокойной квартиры в каком бы то ни было уголке города.
  

Глава V

МОЯ КУКОНА1

1 госпожа; здесь: хозяйка (молд.).

  

Язык без костей - мелет!

Поговорка

   Мне отвели квартиру довольно отдаленную, одинокую, но порядочную и в хорошем большом доме, на которую, как она не входила в квартал большого света, не было доселе охотников. Хозяйка моя, одна из первоклассных, но устранившихся несколько от света женщин, тотчас послала просить нового постояльца к себе. С большим красноречием объяснила она мне, что у нее "ну есть бар-бат" - нет мужа, что она вдова и боится постояльцев военных, нашей братии. Я успокоил ее, сколько мог. Потом, сидя на софе в одних чулках и подогнув ноги под себя, много, хотя и бестолково, рассуждала и расспрашивала об отечестве моем, о России, о Москве, о Петербурге и непременно хотела знать подробно узоры чугунной решетки Летнего сада и перил каналов, о которых кто-то ей натолковал. Между тем девки принесли и подали дулчец, сахарное варенье, которое здесь и в Турции приготовляют также под именем шербета удивительно хорошо и употребляют большей частью с водою для питья. Чаша холодной свежей ключевой воды - потребность и роскошь для турка: в Адрианополе на улицах и базарах разносят и продают холодную ключевую воду в высоких кувшинах, напоминающих древнюю Грецию и изящные формы ее. После первой девки вошла другая и подала стакан холодной воды, которою и здесь всегда запивают сласти, причем, как и у нас в простонародьи, все присутствующие кланяются и желают здравия. Наконец, еще несколько слуг и служанок явились и подали кофе: его всегда приносят в черном кофейнике, в котором варят его с особенною сноровкою и искусством, густой, рыжеватый и крепкий, а пьют из маленьких чашечек, не употребляя никогда блюдечек - для нас иногда подают сахару, но сливок никогда. У турок кофе в неимоверном употреблении, и отделка его составляет значительный доход правительства, частное его приготовление в домах запрещено: все покупают готовый, жженый и толченый на казенном кофейном заводе, где целые горы его толкутся вручную, в больших деревянных ступах. Это при недостатке дров и печей, при обыкновении покупать готовый хлеб от пекарей, а в прочем довольствоваться по большей части холодным столом заведение необходимое. Стоит посмотреть, с какою ухваткою и сноровкою каведжи-баши подает вам чашку, обняв ее сверху всей лапой! Сахар употребляют турки только как мы конфеты и продают его на вески, по драхмам, которых идет 400 на око, на три фунта. Им же закусывают водки и ликеры, виноградного вина, как известно, не пьют вовсе, разве тихомолком, у нас в гостях. Турки и молдаване весьма лакомы, вам здесь подают кофе и дулчец во всякое время дня, утром, вечером и в полдень - обыкновение, которое перешло чрез Бессарабию и в южные пределы империи нашей - кофе и варенья, особенно при женских взаимных посещениях, визитах, должны всегда быть налицо.
   Старушка моя разворковалась и насказала мне с три пропасти городских сплетен, а в должности толмача находился чокой, управитель или дворецкий, который бывал в Бессарабии и потому воображал, что умеет говорить по-русски. Она спросила также между прочим: "Правда ли, что полковник ваш женится на Пулхерице Флореско?" - "Правда,- отвечал я,- он уже сам нам об этом объявил".- "Да,- продолжала она,- Пулхерица куконица фрумоза - она прекрасная девушка, очень хорошо воспитана, говорит по-гречески и по-французски. И у меня есть племянница, ба ну штить французешти, ши гречешти - да только не знает ни по-гречески, ни по-французски",- прибавила она с сожалением и велела ее позвать. Полненькая, белокурая куконица Смаранда {Кукон - господин, куконица - молодая женщина, девица. (Примеч. автора.).} вошла, поклонилась и, оставив туфли у дверей, села на софу. И я вскоре раскланялся и ушел в свою комнату. Я большею частью сидел дома, читал, работал, выходил только по делам службы и изредка для прогулки. Благодаря покойному сожителю куконы моей, масону, просолившему все имение свое в этом каменном доме, который был в свое время назначен им для какой-то масонской ложи и потому состоял из множества отдельных опрятных комнат, имел я покойную квартиру - а этим благом никто не умел так наслаждаться, как люди, коим оно достается в удел после долговременной кочевой и бивачной жизни. Миролюбивый нрав моей куконы предохранял меня от всяких стычек и перестрелок между постояльцами и хозяевами, и особенно хозяйками, столь часто к обоюдному неудовольствию возникающих.
  

Глава VI

КАСАТКА

Слыву я девою жестокой,

Неумолимой красотой...

Пушкин

   Между полдюжиною служанок и приспешниц, коих наружность и обращение были не весьма очаровательны и по крайней мере уже вовсе недвусмысленны, числилась молодая цыганка. Она, по-видимому, была в милости у госпожи своей, ибо ходила довольно чисто и опрятно и одевалась с особенною тщательностью. Я не обратил на нее сначала большого внимания, ибо не думал искать в ней чего-либо особенного - но приятное, выразительное детское личико ее привлекало на себя взоры при каждой случайной встрече. Цыганки здешние имеют вообще столько своеродного и отличительного, что, несмотря на великое множество их, всегда при первом взгляде могут легко быть узнаны и отличены от природных жительниц, молдаванок. Цыганки бывают росту среднего, иногда рослы, стройны, волосы черноты совершенной, будто под черной финифтью, несколько курчавы или волнисты, длинны, густы и мягки. Это, а равно и особенный изжелта-смуглый цвет лица, есть неотъемлемый признак их. Несмотря на это, встречаете между ними красавиц, черные волосы лоснятся, распущенные или в длинных косах, глаза темно-карие или черные, искрящиеся при каждой встрече взоров, как кремень, ударяясь об огниво, длинные полые ресницы, природный румянец в смуглых щеках, полные томные губки, между коими при всегдашней беспечной улыбке сквозятся зубки, как нить подобранного жемчуга.
   Однажды мой Андрей в добрый час разболтался и доносил мне о том, что ежедневно происходило в людской, в девичьей, коей он уже был учрежден непременным почетным членом, о том, что говорили о барыне и хозяйке нашей, о соседях и соседках ее и прочее, и заключил, наконец, так: "Этакой земли, ваше благородие, я сроду не видывал".- "Не мудрено,- подумал я,- когда ты только и видел землю, которую в Воронежской губернии и в Павловском уезде пахал да на которой сено косил!" - "Как приедем в Россию да станем рассказывать,- продолжал он,- так и не поверят! А вот цыганка наша, сударь, так чудо девка! Одна изо всех своих и чужих тут же между ними бегает, не видит, не слышит ничего - только засмеется разве, а сама себе на уме! Тут до нас стоял, сказывают, адъютант, что ли, какой, так поди ты что проказ было! А вечор прыткая такая, стала трунить над дворецким, тот погнался за нею, она в двери да под лестницу и увернись от него, а он сдуру, разогнавшись, да прямо головой о столб и расшиб лоб! А она знай сокочет по-своему!" - "А как ее зовут?" - спросил я. - "Чудно выговорить: Касатка, что ли!"
   Ввечеру пришел ко мне за делом чокой, дворецкий, молодой статный мужчина с подбитым лбом. Дело показалось мне забавным, а Касатка завлекала внимание и любопытство мое. Он жаловался на беспокойную жизнь и хлопоты свои, на непослушание людей, шалости девок, за которыми никак не успевал присматривать. "А цыганка ваша, верно, первая?" - спросил я.- "Нет, бояр, строгая девка,- отвечал он,- дикая, недавно привезли".- "Отколь?" - "Из Стандешти, нашей деревни".- "Из Стандешти?" - повторил я с изумлением.
   Надобно знать, что в княжествах цыгане исключительно составляют сословие рабов, крепостных людей. Молдаван крепостных не бывает. Цыгане сии частию поселены в деревнях молдаванских, частию составляют собою особые селения. К числу сих последних принадлежало и Стандешти. Проезжая проселочными дорогами, вы встречаете эти жилища полудиких и не доверяете глазам своим. Вся деревня, стар и мал, ходят лето и зиму голые, да не сочтут выражения этого преувеличенным: ссылаюсь на всякого, кто проезжал, например, из Букареста в Плойешти за разлитием рек проселочною дорогою. Там рубах не знают вовсе, сидят в землянках своих, бегают по улицам по воду, за скотиною, повторяю, стар и мал нагие, изредка, выходя за село, накидывают они на себя общий семейный синий или серый, из рубищ и лохмотьев состоящий халат или кафтан, коего образец мы видели у Радукана в угольном мешке, да и то на голое тело. Когда в этой глуши раздается бич ямщика, то они, как звери, выставляют всклокоченные черные головы и, прикрывая наготу свою руками, выглядывают из-за углов землянок. Изумленный путник глядит - верит и не верит - ужели он перенесен в Африку под знойные тропики? И, не успев опомниться, он уже промчался, и облака густой пыли скрывают лесные берлоги диких получеловеков, разительно бытом своим доказывающих, до чего может унизиться превозносимое человечество наше, упасть высокомерное животное - человек! Он дух бесплотный, полубог - он ниже всякого самодвижущегося существа в мире! Отнимите у человека разум, ум, и он стоит еще одною степенью ниже скота, ибо у него нет врожденного побуждения - инстинкта!
  

Глава VII

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

........Снимает шляпу,

И милому соседушке поклон;

Сосед ему протягивает лапу.

Крылов

   Итак, вот родина твоя, бедная Касатка, подумал я, и чего, казалось бы, ожидать после этого от девственных чувств твоих, от образа мыслей, от самых поступков? И несмотря на это, все, что вижу и слышу, уверяет меня в противном. Неужели так легко, подумал я, пробудить в груди нашей это таинственное, священнодействующее "я", возносящее лучшего человека так высоко над дремлющими, прозябающими, однородными его?
   Девка возбудила все участие мое, я хотел научиться уважать и ценить человечество, хотел непременно узнать цыганку нашу покороче, но не видел к тому средства,- в самом деле, какое могло быть между нами сношение при таком ее обращении с поклонниками своими? Итак, надобно было избрать иную дорогу. Не желая ходить с разбитым лбом, не стал я за нею гоняться, а встречаясь с нею иногда нечаянно при входе и выходе, когда она, как кошка, летала вверх и вниз по каменной лестнице, от госпожи и к госпоже, говорил я ей ласково: "здравствуй!" - не давая, однако же, приветствию особенного веса и значения. После этого она вскоре первая, встречаясь и пробегая скоро мимо меня, говорила приветливо: "здравствуй", - положив руку свою на грудь и наклоняя несколько голову. Таким образом, она скоро научилась не бояться меня, уверилась, что бескорыстное приветствие мое было только приязненное, и вдруг переменила со мною исключительно общий тон сношений своих, сделалась доверчивою, внимательною и необыкновенно смелою. Движениями души и тела управляла здесь чистая природа, которая заставляла ее с такою же безбоязненною, неограниченною доверенностью вполне вверять себя тому, кто казался ей доступным, ласковым, ничего не замышляющим, с какою непреклонною суровостью и неусыпляемою боязнью чуждалась всего, что рождало в ней чувства противные первым: подозрение и недоверие. Она увидела, что я не таков, каков был, может быть, предшественник мой, адъютант, и потому, когда я, наконец, шел однажды по узкому ходу масонского здания, улыбаясь и с распростертыми руками ей навстречу, то она, подбежав скоро и смело и сказав с обычным своим выразительным телодвижением: "здравствуй!" - ловко и проворно в тот же миг умела избегнуть распростертых рук моих, проскользнув под ними. Потом бежала она скоро и, оглядываясь назад, говорила насмешливо: "здравствуй!" Я всегда с душевным умилением и каким-то искренним уважением глядел на нее и, распростирая к ней руки, охотно и спокойно дозволял ей отвести их в сторону и никогда не был в состоянии домогаться ласк ее каким-либо малейшим усилием.
   В таком расположении духа застали меня однажды товарищи мои - застали веселого и спокойного духом, склонного к созерцательной, высокой беседе. "Ты зафилософствуешься здесь, наконец, и попадешь в мудрецы, сиречь в шуты, ибо это ныне, как и в древности, одно и то же. Потешь нас всех, не откажи повеселиться и подурачиться вместе: поедем сегодня в собрание! Подумай хорошенько, братец, ты возвратишься в Россию, прожив здесь, в чужой земле, несколько месяцев, и не увидишь света, не увидишь общества! Станут спрашивать, любопытствовать, а ты будешь отвечать только понаслышке?" - Они судили справедливо: как, в самом деле, не видавши людей, возвратиться домой? Пусть же, сказал я, вспомнив первое неудачное покушение мое видеть свет, пусть показывают на неуча пальцами, если еще не забыли его - мне с ними не детей крестить! Я отомщу им неожиданным присутствием своим за то, что они меня осмеяли, оговорили, я пойду только поглядеть на них, как на редких зверей, и возвращусь домой, как из кунсткамеры!
   Вечер настал, я сел и поехал.
  

Глава VIII

ЕЩЕ НЕУДАЧА

Ну, виноват, какого ж дал я крюку.

Грибоедов

   Хоть я, как вскоре окажется, побыл в собрании весьма недолгое время, но успел заметить, что все было прекрасно и великолепно, все как водится у нас, европейцев. Но странную противоположность образовали между собою мужчины и женщины: сии последние, разодетые по новейшим венским и парижским журналам, могли бы в самом деле щеголять и у нас на любом бале или собрании, между тем как мужья и братья их чинно выступают в мештях и папушах, в красных шароварах, в полосатых длинных кафтанах с кушаками, сверх коих надеваются еще шитые золотом или цветным гайтоном курточки, а сверх этих еще широкий плащ, бенишь или дюбже; присоедините к этому наряду бороду и чалму, или еще лучше шапку с пивной котел - и вы, забываясь непрестанно, невольно воображаете себя на каком-нибудь бале, данном турецкому посланнику со свитою его. Молодцы, правда, пускаются и в пляску, в мазурки и кадрили, и потому иные носят уже черные сапоги, и некоторые танцуют весьма изрядно, но при всем том в юбках своих очень неловко, дамы гораздо охотнее идут в танец с нашими. Мундиры и здесь в большом уважении. Так одна молодая и любезная девица на вопрос, с кем из наших она танцевала, отвечала: "je nesais pas; sans epaulettes!" {я не знаю; они без эполет! (фр.).} В таком небрежении были комиссариатские и интендантские чиновники у дам сих - а всё за мундир, за эполеты, за аксельбанты! О, это по нашему,- подумал я,- это не новость!
   В собрании этом находились одни только бояре 1-го разряда, другие два класса ни за что в свете не могут быть допущены куда-либо вместе с первыми. Дворянство, боярство, разделяется здесь вообще на какие-то на три разряда, смешное, глупое чванство каждого из высших перед низшими превосходит всякое понятие. И женщины строго соблюдают это приличие. Мне случалось видеть, что в частные собрания высшего класса приглашены были кой-кто из второстепенных, но тогда они являлись точно как у нас чернь под окна поглазеть и подивиться, они, мужья и жены их, имели позволение стоять позади рядов стульев за софами у дверей, иногда с соблюдением должного почтения и приличия слегка вмешиваться в разговоры знакомых им лиц, но не смели присесть, а и того менее участвовать в плясках. Что город, то норов, что деревня, то обычай, что земля, то проказы! Вообще, чем пустее народ, тем более утратил он самобытность свою, силу и значение политическое, тем более он льнет к виду и к наружности, обращает все внимание свое на сан, на платье и бороду или усы, пустословит, молодцуется и величается словами. Подавленный дух ищет отрады хотя в соблюдении и сохранении вида и наружности. Это общее замечание найдет во всей Европе применение свое: напомню только о Венгрии и о Польше.
   В Молдавии и Валахии чин или звание остается при всяком, после кратковременного занятия им какого-либо места или должности, на всю жизнь. Стольников, вистиариев, спатарей встречаете на каждом шагу. Логофет-маре, великий канцлер, есть первое, после владетельного князя, господаря, лицо. Некоторые бояре начинают приближаться в одежде своей более или менее к европейскому, стригут голову, прочие бреют ее, бреют бороду - прочие только разве подстригают ее - и носят немецкие шапки и сапоги. Но все туземное образование состоит здесь в поверхностном изучении французского языка - в Букаресте довольно говорят и по-немецки, но более уже не думают ни о чем, весьма немногие посылают детей своих в немецкие училища и университеты, откуда возвращаются некоторые вполне образованными. Природный язык крайне беден и необработан - волошский и молдавский суть наречия, коих корнем почитается латинский, выговор иных слов весьма сходен с итальянским, а посему славянская грамота и печать весьма некстати приняты молдаванами и не соответствуют вовсе ни произношению, ни правописанию языка. Приличие было бы в сем отношении поменяться молдаванам с поляками, которые весьма удобно могли бы писать нашими славянскими буквами.
   Вошед в строение благородного собрания в Яссах, повернул я тотчас в освещенные двери вправо. Я не заметил, что недоумевающий часовой, вероятно рекрут, сделал движение, будто хотел откинуть приклад от ноги, чтобы мне заградить вход, вхожу - и, пораженный, возвращаюсь вспять. Что со мною сталось, спросите вы, друзья мои? На этот раз довольно вам знать, что это была уборная для дам: я попал не в те двери. Более не докучайте, прошу вас, и избавьте меня от всяких дальнейших объяснений.
  

Глава IX

ВИРТУОЗ И ТРУБАДУР

Ее пленительные очи

Яснее дня, чернее ночи!

Пушкин

   Роковое "ай!" еще отдавалось в ушах моих, когда я, всходя по лестнице влево, встретил одного из товарищей и спросил: "Отгадай, в котором ухе звенит?" - "В левом!" - "В обоих",- отвечал я и вступил, чтобы исправить, сколько можно, погрешность свою, с переднего крыльца в ярко освещенную залу. Не скрылось от меня при самом вступлении моем, что я сделался предметом внимания, более или менее общего. Я взглянул на прекрасных, которые сидели,- для меня все чужие, одни знаки препинания, вопросительные, восклицательные, запятые и двоеточия, без букв, без смысла - сидели разряженные жардиньерками {садовницами, цветочницами (от. фр. jardinière).} и бержерками {пастушками (от фр. bergerette).}, одна под одной как подобранные яблочки на лоточке и перешептывались: "c'est lui! c'est lui..." {это он! Это он... (фр.).} Потом подумал: видно, мне не суждено ни очаровывать, ни быть очарованным, пожалел искренно о 15-ти левах, заплаченных за вход, и воротился домой.
   Вошед в комнату свою, зажег я свечу, походил; в голове у меня бродила нескладица и всякий вздор; я досадовал, сам не зная на что и на кого, и взялся от скуки за валявшиеся на окне варганы, на которых не играл уже давно. Не знаю, слышал ли кто из читателей моих игру на двух, квартою или квинтою, взаимно настроенных варганах - звуки тихие, однообразные, не согласные и довольно приятные. Известный Космели объездил весь мир, зарабатывая себе прогоны на варгане, об этом упоминаю не для того, чтобы состязаться с сим мастером своего дела, в сравнении с коим я то, что божья коровка, по величине своей, противу холмогорского откормленного быка, а только для того, чтобы дать инструменту моему почетное место в глазах тех из читателей моих, коим он, может быть, известен только как верный сопутник мальчишек-побродяг при игре в бабки или чушки.
   Я наигрывал в раздумье тиролку, сидя у маленького столика и облокотившись на него в оба локтя. Вдруг тихо растворяется дверь моя, и заглядывает в полголовы смуглое румяное личико и два глаза, светлее дня, темнее ночи. Не трудно догадаться, что это была Касатка наша. Она с возрастающим изумлением глядела на меня и инструмент мой. Цыганы большею частью природные музыканты и охотники не только до шумной, варварской и бестолковой турецкой музыки, но и до нашей, ибо имеют слух и музыкальное ухо, а этим опять существенно отличаются от здешних земляков своих, молдаван. "Войди, не бось",- сказал я и продолжал играть. Если бы я вскочил тотчас, обрадованный и удивленный приходом ее, то она, вероятно, тотчас убежала, но непритворное спокойствие мое рождало и в ней взаимное доверие, а детское любопытство привлекало полудикую. Она вошла, тихо притворила дверь, подходила ближе, ближе и, наконец, захохотав во все горло и ухватив меня руками за оба локтя, воскликнула: "Кум се поц! Как это возможно!"
   Такое простодушие в милой и приятной наружности девушке должно было сильно овладеть чувствами даже и самого холодного наблюдателя. Она умоляла меня продолжать, а между тем держала крепко руки мои, как будто боялась их свободы, так что я не мог поднести варганов ко рту. Я рассмеялся, высвободил, наконец, руки свои, поцеловал ее, условившись наперед в этой плате трубадуру, и продолжал играть. Глядя на нее, невольно сравнивал я с нею прелестниц, коих только что покинул с облегченным сердцем в благородном собрании, и где, думал я, всматриваясь сквозь эти ясные глаза в душу ее, где более возвышенного, истинного благородства души? Где искать пружины, побуждающей тебя действовать так, а не иначе, быть таковою, какова ты теперь? Кто

Другие авторы
  • Гибянский Яков Аронович
  • Вовчок Марко
  • Сумароков Панкратий Платонович
  • Кайсаров Андрей Сергеевич
  • Баласогло Александр Пантелеймонович
  • Журавская Зинаида Николаевна
  • Козачинский Александр Владимирович
  • Волков Федор Григорьевич
  • Лопатин Герман Александрович
  • Еврипид
  • Другие произведения
  • Федоров Николай Федорович - О нравственности и мистицизме у Ницше
  • Розанов Василий Васильевич - Рецензия на книгу: Иван Щеглов. Новое о Пушкине
  • Соловьев Сергей Михайлович - История России с древнейших времен. Том 7
  • Крюков Федор Дмитриевич - Из дневника учителя Васюхина
  • Шекспир Вильям - Венецианский купец
  • Лесков Николай Семенович - Железная воля
  • Брусянин Василий Васильевич - Певучая гитара
  • Диккенс Чарльз - Диккенс
  • Ключевский Василий Осипович - Лекции по русской историографии
  • Гиппиус Владимир Васильевич - Избранные стихотворения
  • Категория: Книги | Добавил: Ash (12.11.2012)
    Просмотров: 1385 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа