ое шествие миновало коридор, рекреационный зал и вступило в коридор, направляясь к прихожей. Несколько человек старших пансионеров, желая повеселить важно восседающую Адочку на руках её рыцарей, примкнули к малышам и временами оглашали громким "ура!" стены пансиона.
Проходя мимо комнаты начальницы, мальчики было притихли на минуту, но внезапно появившаяся на пороге Пушка, увидя забавное шествие, не могла удержаться от улыбки, и, увидя эту улыбку, маленькие трубачи затрубили еще оглушительнее, а знаменщики еще неистовее замахали грязными платками, привязанными к линейкам.
- А знаешь, Сергунь, она вовсе не такая злюка, как мы думали, - сказал старший знаменщик Принц гофмаршалу Сереже.
Гофмаршал только важно кивнул головой в знак согласия и еще выше поднял руку с жезлом-кочергой.
При виде стольких мальчиков и своей маленькой хозяйки на руках у двух высоких пансионеров, Арапка, несмотря на урезонивания няни Домны Исаевны, все еще державшей его за ошейник, завыл так, точно увидел не королеву с её двенадцатью рыцарями, а целую дюжину кошек, которых считал своими злейшими врагами.
Няня зашикала на него изо всех сил, поторопилась снять торжествующую Адочку с рук её новых приятелей и стала обувать ее в теплые гамаши и галоши. Через десять минут она была одета.
- Прощайте, королева! - кричали все двенадцать мальчиков, высыпая следом за Адочкой на площадку лестницы.
- Прощайте, рыцари! - важно отвечала Адочка и с улыбкой кивала головой своим новым друзьям.
И няня также ласково кивала шалунам. Ей очень понравились веселые, жизнерадостные товарищи её ненаглядного Сереженьки, так ласково принявшие сегодня его маленькую сестренку.
Только Арапка был недоволен приемом. Он скалил всю дорогу зубы и издавал что-то похожее на тихое рычанье.
Очевидно, Арапка считал себя непонятым и неоцененным в достаточной мере своими новыми знакомыми...
Мартик Миллер, всегда тихенький, бледный мальчик, стал еще молчаливее и грустнее.
- Что с тобой, Мартик? - спрашивали его товарищи.
Но Мартик ничего не отвечал на это, точно не слышал вопроса, и старался тотчас же заговорить о чем-нибудь другом. И Сережа замечал, что после таких расспросов Мартик становился еще грустнее, печальнее и задумчивее. Сережа очень любил Мартика, немногим меньше Принца: Принцем он восхищался, преклонялся пред его храбростью, заразительной веселостью и добрым сердечком; Мартика же он жалел за то, что тот был постоянно такой тихенький и грустный, точно у него всегда что-нибудь болело. А теперь Сережа вдвое жалел Мартика, видя, что тот грустит с каждым днем все сильнее и сильнее.
- Что с тобой, Мартик? - как-то раз, улу-чив свободную минутку, когда Принц гонялся за Жучком по залу, спросил Сережа мальчика.
В ответ на его вопрос Мартик молча заплакал.
У Сережи сердечко забилось от жалости. Еще бы! Маленький, худенький, немногим выше Адочки, Мартик так горько плакал, вытирая глаза кулачонками, как самый крошечный мальчик.
- Мартик, голубчик! - не унимался Сережа и, обняв мальчика, он отвел его подальше от бегающих и резвящихся по залу пансионеров, - расскажи ты мне, о чем ты плачешь, пожалуйста расскажи, Мартик, миленький.
Ласковый голос Сережи, его собственные глаза, блестевшие слезами участия, успокоили Мартика. Он вытер глаза и, обняв в свою очередь Сережу, сказал шепотом:
- Хорошо, я тебе откроюсь! Только ты никому не скажешь?
- Нет! - твердо отвечал Сережа, - никому не скажу, будь покоен!
- Смотри же, - произнес строго Мартик, грозя тоненьким пальчиком, - ты обещал не говорить! А теперь слушай! Ты знаешь, Сережа, что меня воспитывает одна богатая генеральша, одевает меня, берет к себе в отпуск, платит за мое ученье. Она очень строгая и важная, но меня она любит. У неё нет своих детей и она меня еще совсем маленьким взяла от моей мамы. Моя мама - простая швея, но она ужасно меня любит, Сережа. Ей было очень жаль отдавать меня генеральше, но сама она не смогла бы дать мне такого хорошего воспитания, да и заниматься ей мной было бы некогда: она должна день и ночь работать, чтобы прокормить себя хоть как-нибудь. Генеральша очень важная барыня и никогда не спросит маму о её делах, она так и считает себя маминой благодетельницей и говорит, что уже много сделала для мамы и без того, взяв меня к себе. Да и мама моя из гордости никогда не попросит у неё ничего; лучше просидит голодная. Но все бы это еще ничего, если бы мама была здорова, а вот уже с неделю, как она больна и лежит в постели. Ты знаешь, Сережа, ведь она приходит ко мне в пансион каждую среду, в эту же среду она не пришла, а прислала маленькую дочь квартирной хозяйки - сказать мне, что она немного нездорова. Только это неправда, Сережа: она очень нездорова, а не немного, говорит же она так, чтобы не встревожить меня. Дуня, хозяйская девочка, сказала, что мама лежит горячая, как огонь, и что ей не на что пригласить доктора и купить лекарство! У мамы нет ни копейки, а пока я обращусь к генеральше с просьбой помочь ей и пока генеральша даст мне денег - может быть, уже будет поздно и моя мама умрет.
И с этими словами бедненький Мартик припал на плечо Сережи и снова горько-горько заплакал
- Принц! Принц! - тревожно произнес тихим шепотом Сережа, лежа в тот же вечер в своей постельке, находящейся в самом близком соседстве с Принцыной кроваткой, - ты еще не спишь?
- Нет. А что тебе надо?
- Я должен кое-что сообщить тебе по секрету.
- По секрету?
- Ну, да, только говори тише, чтобы никто не услыхал. Слушай же...
- Ну, говори.
- Видишь ли, Принц, Мартикина мама больна... Очень больна, а у неё нет ни копейки денег, чтобы позвать доктора... А без доктора она умрет... Наверное... Мартик очень плачет, бедный... Ему Дуня говорила... Знаешь, девчонка, которая вызывала Мар-тика в прихожую на этой неделе? Надо ему помочь...
Сережа очень волновался и поэтому все выходило у него нескладно, но Принц, несмотря на это, все сразу понял и думал теперь, как бы помочь Мартикиной маме.
- Экая досада! - вскрикнул он так громко, что спавший рядом, по другую его сторону, Жучок разом вскочил и, бессмысленно уставившись сонными глазами в одну точку, залепетал быстро и невнятно спросонья:
- Два чижа и одна канарейка... Одна канарейка... Одна канарейка... Желтенькая!
- Фу, глупый какой! Это ему канарейку и чижей отец на именины третьего дня подарил, - засмеялся в подушку Сережа, - а он так рад, что бредит ими во сне... Ты смотри, - добавил он, строго взглянув на Принца, - про Мартика ни слова... Ни гу-гу! Я тебе сказал по секрету.
- Ладно, слышал! - ответил Принц и, полежав минуту с той же мыслью о том, чем бы помочь Мартику, неожиданно дернул своего соседа Жучка за конец одеяла.
- Два чижа... и одна канарейка, - залепетал было снова мальчуган спросонья, но Принц вскочил к нему на постель и выдернул из-под головы Жучка подушку.
Жучок сел на постели и протер глаза.
- Ну, слава Богу, проснулся! слушай, - и Принц, наклоняясь к самому уху Жучка, зашептал чуть слышно все, что услышал минуту тому назад от Сережи. - Только ты смотри - никому не проболтайся, это секрет! - добавил внушительно Принц, окончив свой рассказ о Мартикином несчастье, и повернувшись к Жучку спиной, стал снова советоваться с Сережей, как помочь Миллеру.
А Жучок уже будил, спавшего по левую его сторону, Грушина:
- Рыженький, проснись! Проснись сейчас, а то я тебя водой оболью, - говорил он и тащил мычавшего Рыжего за рукав рубашки.
При этой угрозе Грушин вскочил, как встрепанный, и стал браниться:
- Вот гадкие мальчишки, спать не дают по ночам! Погоди, вот я завтра Пушке на тебя пожалуюсь...
- Стой, Рыженький! - молящим шепотом продолжал Жучок, - стой, не засыпай! Слушай....
- Ну?
- У Мартика Миллера мама больна... Денег нет, лечиться не на что... Придумай, что сделать! Мы думали, думали...
- Кто думал? - так же мрачно спросил Грушин, окончательно проснувшись.
- Я думал, Принц и Горин.
- Ну, и что же?
- Да ничего не выдумали. Подумай теперь ты и разбуди Сторка. Пусть и он подумает. Только сам никому не говори и ему скажи, чтобы не говорил; это по секрету!
- Ладно... - согласился Рыжий.
- Сторк, а, Сторк, проснись, - затормошил он своего соседа. - Экая соня!
Таким образом секрет Мартика Миллера обошел всю спальню в какие-нибудь полчаса. Мальчики, разбуженные друг другом, за исключением самого Мартика, наплакавшегося вдоволь за день и теперь спавшего тяжелым сном в своей постельке, все собрались на кровати Принца и все сообща стали придумывать средство как бы помочь Мартикиной маме.
Разговоры велись тихим шепотом, чтобы не разбудить Василия Ивановича, спавшего за стеной, и самого измученного Мартика. Спорили долго и горячо... Наконец, Принц изо всей силы шлепнул себя ладонью по лбу и вскричал:
- Ба! Придумал!
- Что? Что? - потянулись к нему со всех сторон всклокоченные, заспанные головенки.
- Придумал! - повторил он звонким шепотом, - придумал! Слышите, братцы: мы разыграем лотерею!
- Вот это здорово! - похвалил Морозко, - люблю друга за ум! - и полез целоваться с Принцем.
- Лотерею! Лотерею! - зашептали мальчики. - Прекрасная мысль - лотерея!
- Мы разыграем все, что у нас есть самого лучшего! - продолжал ораторствовать Принц, - а вырученные деньги отдадим Миллеру на лечение его матери. Согласны?
- Все согласны, все, все! - подхватили мальчуганы и каждый из них теперь потянулся обнять Принца за его умную выдумку.
Через полчаса все двенадцать мальчиков спали в своих постелях самым крепким, глубоким детским сном.
На следующий день, между завтраком и дообеденными уроками, на кафедре, стоявшей посреди младшего отделения, высилась целая груда самых разнообразных предметов.
Добрые маленькие пансионеры горячо откликнулись на горе несчастного Мартика и каждый пожертвовал для лотереи все, что имел самого ценного.
- Что ты делаешь, Принцынька? - испуганно произнес Сережа, видя, что Принц написал на одном из билетиков, предназначенных для разыгрывания лотереи, "золотые часы".
Сережа знал, что Принц очень гордится своими "настоящими" часами, которые, не снимая, носит в боковом кармане куртки, совсем как взрослый.
- Так что ж такого! - усмехнулся в ответ Вакулин, - не беда! Ну, были часы, а теперь не будут. Ведь другие больше, чем я, сделали для Миллера. Смотри, Грушин пожертвовал для лотереи свою коллекцию бабочек, которую собирал целое лето, а Жучок канарейку, которую ему третьего дня подарили... Ведь ты пожертвовал канарейку, Жучок, правда? - неожиданно обратился к проходившему мимо них в эту минуту Изюмину.
- Эка невидаль - канарейка! - воскликнул с деланной веселостью Жучок, но Сережа тут же увидел по глазам мальчика, как ему страшно жалко расстаться со своей птичкой, - экая невидаль! У меня останутся два чижика. А на будущий год я попрошу папу и он опять мне подарит к именинам канарейку, - такую же! Еще лучше!
Петух ничего не имел, чтобы можно было пожертвовать для лотереи, но, нимало не смущаясь, взял ножницы, отрезал со своего костюмчика две большие перламутровые пуговицы и положил их с прочими вещами на кафедру.
Мартик, видя весе эти приготовления, бледный, взволнованный от счастья, поминутно подходил то к одному, то к другому товарищу и молча обнимал его с глазами полными признательных слез.
Лотерея была назначена после обеда, ровно в шесть часов. По просьбе Принца, краснощекая Паша принесла из кухни большую кастрюлю и поставила ее на отдельный столик подле кафедры. В кастрюлю Принц с помощью Грушина и Сережи положил билетики, свернутые в трубочку, с номерами, которые должен был покупать каждый желающий принять участие в лотерее. Такие же точно билетики, но уже не свернутые, с тщательно надписанными номерами, были пришпилены к каждой из вещей, лежащих на кафедре. Один билетик лежал особо, без вещи, он обозначал выигрыш - канарейку, которая была у Жучка дома и которую он громогласно обещал принести тому, кто ее получит, в следующий же понедельник.
Старшие, услышав, что у малышей устраивается лотерея, гурьбой прибежали в младшее отделение и заявили свое желание быть так же участниками в ней.
- Если только билеты не дороги! - благоразумно заявил Валерик.
- О, нет! - поспешил его успокоить Сережа, - всего только по десять копеек штука.
Пришла Пушка и, поощрительно улыбаясь и кивая детям, купила у мальчиков целых десять билетов. Пришел повар Сидор из кухни и горничная Паша и даже степенный, не выходивший никогда из прихожей, сторож Вавилыч.
Воспитатели старшего и младшего отделения тоже накупили билетов, к тому же каждый из пансионеров, имевший карманные деньги, не поскупился на доброе дело.
Когда все билеты были куплены и занимавшийся их продажей Принц, стоявший у кастрюли и клавший деньги в большую жестянку от печенья, серьезным тоном попросил развернуть билетики, в классе поднялась ужасная суматоха.
Мальчики выиграли по большей части пустяки: кто карандаш, кто тетрадки, пеналы или пуговицы от костюмчика Петуха. Но зато Пушка приобрела целую массу сокровищ, между которыми оказались и часы Принца, и канарейка Жучка, и хорошенькая бронзовая чернильница, пожертвованная для лотереи Сережей.
- Вот кому счастье, - пробурчал Грушин, передавая свою коллекцию бабочек Сторку, выигравшему ее.
- Хорошо, если у неё есть знакомый мальчик, - рассудительно произнес подошедший Морозко, - и она может подарить ему часы Принца.
- Ну, Жучок, прощайся со своей канареечкой, - поддразнивал мальчика веселый Петух, - увидишь, Пушка из неё велит сделать жаркое, потому что она любит поспать, а твоя канарейка уж наверное не даст ей по утрам покоя своим чириканьем.
- Ну, вот еще! Канареек не едят! - ответил Жучок, стараясь отвернуться от товарища и не показать ему своих глаз, наполненных теперь слезами.
Жучок отлично знал, что Пушка не зажарит его птичку, но все-таки ему было бесконечно жаль передавать в чужие руки свою хорошенькую желтенькую певунью.
- Дети! - раздался как раз в эту минуту голос Пушки, - ваш сегодняшний поступок, - помощь, оказанная вами вашему маленькому товарищу, - доказывает, что у вас у всех добрые, славные сердечки. Я очень рада, что мои маленькие шалуны оказываются такими прекрасными мальчиками. Чтобы как-нибудь наградить вас за ваш великодушный поступок, мы, то есть воспитатели ваши и я, решили возвратить вам выигранные нами вещи. Ты, Вакулин, бери твои часы, ты, Горин, свою чернильницу, а ты, Изюмин, можешь оставить твою канарейку дома и не приносить ее из отпуска...
И, положив выигранные вещи снова на кафедру, Антонина Васильевна, ласково кивнув детям, вышла из класса.
На минуту в классе воцарилась полная тишина. Потом мальчики, притихшие от поразившей их радостной неожиданности, вдруг громко заговорили все разом, перекрикивая один другого:
- Вот она какая добрая! - слышалось в одном
углу.
- А мыто думали, что она злючка, - неслось из другого.
- Тише, тише! - унимал расходившихся пансионеров Василий Иванович.
- Братцы, - стараясь перекричать весь класс, воскликнул Принц, - даю торжественное слово, что с сегодняшнего дня буду стараться как можно меньше шалить и проказить!
- И я!
- И я!
- И я тоже! - раздалось изо всех углов класса.
- Вот и отлично, - подхватил Жучок, - идемте все сейчас же к Антонине Васильевне и скажем ей об этом.
- Да, да! Идем, сейчас же!
- Нет, лучше Василия Ивановича попросим, пусть он и передаст от нашего имени начальнице! - предложил Принц.
- Да, да! Василия Ивановича! - разом согласились мальчики и, окружив тесной толпой воспитателя, стали его просить исполнить их поручение.
Василий Иванович, очень добрый от природы человек, не заставил себя долго упрашивать и пошел по поручению своих питомцев в комнату начальницы.
Едва только он скрылся за дверью, как Принц вскочил на стул, оттуда на стол, со стола на кафедру, и взмахнув линейкой, громким голосом заявил притихшим в ожидании его слов товарищам:
- Шалить мы больше не будем - это раз, и называть ее Пушкой тоже не будем - это два. Нехорошо обижать даже заглазно, если она оказалась такой хорошей. Слышите все? Пушки нет! Есть тетя Тоня! Это три!
И, соскочив с кафедры на пол при громком ура всего класса, Принц окинул блестящим взором своих друзей и подтвердил уже много тише:
- Тетя Тоня! Не забудьте же! Поняли все!
- Поняли, поняли! Все поняли! молодец, Принц! Ура, Принц! - прокричали мальчики.
Потом все сообща стали считать выручку от лотереи, высыпанную на кафедру из жестяной коробки.
В тот же вечер Принц вручил Мартику Миллеру целых десять рублей на лечение его матери.
Хотя мальчики дали себе торжественное обещание не шалить и вести себя вполне благопристойно, как подобает умным маленьким пансионерам, но сдержать такое обещание оказалось куда труднее, нежели они предполагали.
По крайней мере Принц совсем позабыл о нем, когда однажды в перемену между двумя уроками объявил во всеуслышание классу, что сегодня у них в спальне ночью будет дано большое представление цирка Чинизелли.
Надо же было случиться, что в этот день воспитатель уехал из города к своей заболевшей сестре, и мальчики знали, что он не вернется раньше следующего утра. Поэтому новая затея Принца была принята с шумным взрывом восторга.
Когда после ужина младшее отделение пришло в спальню, маленькие пансионеры скорее, чем когда-либо, разделись, умылись на ночь и юркнули в свои постели.
Дежуривший в этот день, вместо отлучившегося Василия Ивановича, Валерик не мог нахвалиться на редкое поведение малышей.
- Вот, если бы вы всегда так вели себя! - произнес он, уходя из спальни и гася по дороге большую лампу.
- Спокойной ночи, господин Валерик, и счастливого пути! - самым кротким голосом пискнул Жучок вслед старшему пансионеру.
- Тс-с! - прошипел испуганно Принц, - он догадается!
Но Валерик ни о чем не догадался и спокойно направился в свою спальню старшего отделения. Лишь только его высокая, тонкая, как палка, фигура скрылась за дверью, как со всех постелей разом соскочили все двенадцать мальчиков и столпились у кроватей Принца и Сережи.
- Прежде всего надо сдвинуть постели, чтобы образовалась площадка - это и будет арена цирка, - командовал Принц. - Кругом мы поставим зажженные огарки... Ты, Грушин, будешь лошадью, я наездницей, Сережа пусть ходит по канату - он акробат. А Жучок и Петух будут клоуны. Остальные все садитесь на пол! Просят только почтенную публику не очень громко аплодировать, а то придет начальница и всем попадет на орехи.
Говоря это, Принц, с помощью Грушина, зажигал огарки свечей, вытащенные им из его ночного столика и Бог знает откуда приобретенные им. Зажженные огарки он расставил полукругом на полу, а затем наскоро приделал на себя, с помощью булавок, коротенькую, как у наездниц, юбку из газетной бумаги и в тоже время помогал Жучку и Петуху пудрить лица зубным порошком и мазать щеки золой из печи, как подобает настоящим клоунам. Остальные мальчики важно расселись на полу в два ряда, изображая из себя публику.
- Динь, динь, динь! - позвонил в воображаемый колокольчик Морозов, и в ту же минуту Жучок и Петух выскочили, перепрыгнув через горящие огарки свечей, на арену.
Они гримасничали, хохотали, награждали друг друга шлепками, как настоящие клоуны, которых не раз видели в цирке. Наконец, разошедшийся не в меру Жучок захотел поддать Петуха ногой сзади, чтобы он подпрыгнул, но вместо того, чтобы попасть в спину Петуху, попал ему в нос.
Из носу тотчас потекла алая струйка крови, и Петух заревел во все горло, совсем уже не по-клоунски, а по-настоящему, да вдобавок еще так громко, точно ему совсем оторвали нос. Заревел и Жучок от страха, что сломал нос Петуху. Обоих пострадавших увели с арены под ручки Сторк и Морозов, изображавшие капельдинеров цирка. Мальчики, стоя у медного рукомойника, еще долго кричали и бранились, Петух - придерживая свой распухший от удара коленки нос, а Жучок - размахивая руками и стараясь доказать Петуху, что это только игра и что сердиться друг на друга даже и настоящие клоуны не смеют.
Между тем те же Сторк и Морозов протянули, между двумя кроватями толстую веревку и, придерживая ее еще за оба конца обеими руками, предложили акробату Сереже пройтись по "канату".
Однако, Сережа, как ни боялся прослыть трусом в глазах товарищей, но влезть и идти по веревке, слабо привязанной на целый аршин от пола, не решался... К тому же, ржавший от нетерпения конь-Грушин с наездницей-Принцем на спине так и порывался, став на четвереньки, прыгнуть на арену. И публика требовала скорейшего исполнения номера верховой езды гораздо громче, нежели акробатических штучек такого неумелого акробата, каким оказался Сережа. Потому последний благоразумно уступил свое место Грушину и Принцу.
Грушин неуклюжими прыжками, до слез потешавшими юную публику, и с продолжительным ржанием выскочил на арену.
- Браво, Грушин! Принц, браво! - кричали мальчики и неистово хлопали в ладоши.
Принц, на голове которого высился в виде шляпы большой мешок из сахарной бумаги, любезно раскланивался на все четыре стороны со спины Грушина, где он сидел так же спокойно, как в кресле. Потом, желая очевидно подражать настоящей наезднице, он осторожно встал на ноги на спине Рыжего и, вытянувшись во весь рост, крикнул бесстрашно.
- В галоп! В галоп! Живо!
И Грушин помчался галопом, рискуя ежеминутно свалить Принца со своей спины на пол.
Публика аплодировала неистово, выражая свое полное одобрения прыткому коню и храброй наезднице. И вдруг, среди общего гвалта и шума, раздался пронзительный испуганный голосок Мартика Миллера:
- Принц! Принц! Ты горишь, Принц!
Действительно, воздушная бумажная юбочка Принца горела с одного боку. В пылу игры, мальчик не заметил, как близко подъехал на спине своего воображаемого коня к одному из огарков, стоявших на полу, и задел его прицепленным к талии листом газетной бумаги.
Когда Мартик, увидевший пламя на юбке Принца, закричал не своим голосом, тут только остальные мальчики и сам Принц заметили несчастье.
Испуганные насмерть, они вскочили со своих мест и бросились со всех ног к Принцу, стараясь потушить охватившее его пламя, как обыкновенно тушат горящую свечу. Но этим они только раздували и увеличивали огонь, да и сам Принц, метавшийся от страха по комнате, производил движением ветер, от которого огонь разгорался все сильнее и сильнее.
Если бы мальчики были немного постарше и по-умнее, они бы поняли, что движение благоприятствует огню, и постарались бы помочь Принцу более подходящим средством. Но они были еще очень малы и глупы и к тому же насмерть испуганы видом горящего Принца.
Между тем огонь уничтожил в одну минуту бумажную юбочку и принялся теперь за длинную ночную рубашку мальчика, обжигая нежное детское тельце Принца. Один из огненных языков достиг до кудрявой головки и вмиг запылали чудесные белокурые локоны Принца. Он рыдал навзрыд от боли и страха; мальчики метались, как безумные, не зная за что схватиться, за что приняться. Сережа и Мартик Миллер потеряли сознание и лежали без чувств посреди спальни. Но никто на них не обращал внимания; все были поглощены одной только мыслью, как бы потушить огонь и спасти Принца.
Крик и шум в спальне маленьких был ужасный.
В ту самую минуту, когда несчастный Принц был уже весь охвачен пламенем, в спальню неожиданно вбежала Антонина Васильевна, разбуженная криками, донесшимися в её комнату из дортуара младших.
Она схватила одеяла и подушки с ближайших постелей и, толкнув горящего Принца на пол, забросала его ими... Огонь сразу потух. Из-под груды вещей послышались стоны.
- Слава Богу, Принц жив! - произнесла Пушка и, освободив мальчика из-под кучи наваленных на него одеял и подушек, подняла его и с помощью Морозова и Грушина, считавшихся самыми сильными в классе, понесла в лазарет.
Бесчувственных Сережу и Мартика тоже подняли оставшиеся мальчики и уложили по постелям.
Все говорили теперь шепотом, насмерть перепуганные происшествием, и никто из них не мог спать в эту ночь. Так весело началась сегодняшняя затея и так плохо кончилась для их веселого, любимого маленького друга.
Принц получил сильные обжоги на всем теле. Длинные локоны мальчика сгорели до корней: их пришлось сбрить наголо. Бедный Принц очень страдал. Доктор ходил ежедневно навещать его. Мальчик был болен очень долго и очень серьезно. В панике думали, что Принц умрет, и многие из его товарищей, в том числе Сережа, горько плакали втихомолку. Другие сидели нахмуренные и скучные все время, игры и шалости никому не шли теперь на ум.
Только перед самым праздником Рождества Христова, в то время, когда мальчиков распускали на рождественские каникулы, Принц, выписавшийся из лазарета, вернулся в класс.
Похудевший, побледневший, выбритый, со следами обжога на лице и руках, он очень мало походил теперь на прежнего хорошенького, кудрявого мальчика, каким был до болезни.
Но все его товарищи, настрадавшиеся боязнью за его жизнь, страшно обрадовались выздоровлению Принца. Сережи так и повис у него на шее.
- Принцынька, миленький! Выздоровел! - ласково лепетал Мартик Миллер, умильно глядя в глаза их общего любимца.
Сережина мама просила начальницу отпустить Принца на рождественские каникулы к ним. Сначала Антонина Васильевна долго не соглашалась, говоря, что лишний мальчик в доме прибавит и лишние заботы, да еще особенно такой шаловливый мальчик, каким был Принц, но когда госпожа Горина сказала ей, что Принц достаточно наказан за его шалости ужасным испугом и болезнью и что вряд ли у него не пропала охота на новые проказы и крупные шалости, то, подумав немного, начальница согласилась отпустить Принца в отпуск к Гориным.
Накануне дня разъезда пансионеров на праздничное время по домам, Антонина Васильевна позвала Принца в свою комнату.
- Видишь ли, Вакулин, шалости никогда не доводят до добра, - произнесла Антонина Васильевна ласково, когда худенькая, бритая головка Принца предстала перед ней. Надеюсь же, ты постараешься удерживаться от твоих проказ и не оставишь в чужом доме после себя дурного впечатления? Я ведь очень люблю тебя, мой мальчик, и страшно боюсь, как бы опять не случилось с тобой чего дурного! - еще ласковее произнесла начальница и притянула Принца к себе.
У Принца не было матери... Она умерла, когда мальчику было два года, и он не знал её, как не знал материнской ласки.
Слова Антонины Васильевны звучали такой добротой, такой искренней любовью, какую только можно встретить в сердце родной матери
А у Принца было доброе маленькое сердечко, несмотря на то, что он был самый отъявленный шалун из всего пансиона... От ласковых речей начальницы это сердечко Принца как-то разом размякло, и слезы хлынули из его глаз.
- Какая вы чудесная! Какая добрая! - лепетал он, заикаясь. - А я-то... Я-то... Как часто сердил и огорчал вас... Теперь я вижу, что я самый негодный маленький мальчик.
- Вовсе нет, - успокаивала его добрая начальница. - Котя Вакулин прекрасный маленький человечек! Не смей его бранить, я не позволяю! А лучше скажи ему, чтобы он дал свое слово в том, что никогда не будет проказничать так много! Скажешь?
- Скажу! - убежденно произнес Принц и, подумав, добавил тихо: - Я уже сказал ему...
- И что же он ответил? - спросила с улыбкой начальница.
- Он ответил... Что дает слово вас слушаться! И он его сдержит!
И совсем позабыв, что перед ним его прежняя строгая начальница, Принц крепко обнял за шею Антонину Васильевну и, поцеловав её с детской горячностью в её полные щеки, шепнул:
- Да, я сдержу слово, добрая, дорогая тетя Тоня..!