Чарская Лидия Алексеевна - Первые товарищи

ул. А где Худышка?

   - Худышку тоже спасли, - поторопился успокоить его Принц, - впрочем, ее никто не спасал, она сама приплыла к берегу, а тебя вытащили старшие воспитанники и откачали, и теперь ты снова будешь здоровым!

   - Ах, как хорошо! - обрадовался Сережа и прибавил, озираясь с удивлением вокруг: - а где же я?

   - Ты в комнате начальницы, и я останусь здесь, с тобой, пока ты совсем оправишься, - ласково успокаивала его мама и нежно гладила по головке.

   Сережа не ощущал никакой боли... Ему хотелось спать и только.

   Он уже начал забываться дремотой, как вдруг внезапно вспомнил, что виновником его падения был Грушин.

   - Ему наверное попадет, если начальница узнает об этом, - тревожно проговорил Сережа, обращаясь к все еще стоявшему у его постели Принцу. - Непременно попадет.

   - Непременно попадет. Да и поделом, - подхватил тот и сердито сжал свои маленькие кулачки, грозя невидимому Рыжему, - и поделом - не толкайся, ведь не подоспей чуточку старшие воспитанники, ты бы захлебнулся и умер. Весь наш класс ужасно сердится на Грушина, никто с ним не хочет сидеть рядом во время уроков и обеда, а главное - выключили его из всех игр и сторонятся от него всем классом.

   - А он что?

   - Притих. Сознает свою вину и молчит. Валерик знает, что он толкнул тебя в бассейн и говорит, что как только донесет об этом - Пушка его непременно исключит из пансиона.

   - Неужели выключат! - взволновался Сережа.

   - Понятно! - спокойно подтвердил Принц. - И пусть исключат! Такого не жалко. Вот мать его жалко. Она такая бедная, несчастная, живет на крошечную пенсию и души не чает в сыне, думает, что её помощником и опорой будет.

   - Ну, довольно, дети, - прервала Сережина мама разболтавшегося Принца. - Пора спать. Закрой глазки, Сережа, и спи спокойно!

   Но спать спокойно Сережа не мог. Долго он ворочался с боку на бок и ему все мерещилась печальная, горем убитая старушка, мать Грушина, просившая Сережу спасти её сына.

   Глава XX

   Он не виноват!

   Бодрый и здоровый поднялся на другое утро Сережа. Приехавший доктор внимательно осмотрел его и остался очень доволен.

   - Молодчина! Чугунный он у вас, - обратился он, смеясь, к Пушке.

   Сережина мама уехала за теплым платьем для своего выздоровевшего мальчика, так как день был субботний и пансионеров распускали по домам.

   Когда доктор уехал, позволив Сереже идти в класс, мальчик чуть не запрыгал от радости. Особенно приятно ему было обещание Принца пойти с ним в отпуск и провести целые два дня в гостях у Сережи.

   Но в самую сильную минуту радости Сережа вдруг вспомнил о Грушине. И его бедной матери.

   - Антонина Васильевна, - робко обратился он к начальнице, - я хотел спросить вас о Грушине...

   - Не говори мне о нем, - строго проговорила та, - я сейчас сажусь писать письмо его матери, чтобы она взяла своего сына из пансиона.

   - За что? - невольно вырвалось у Сережи.

   - Как за что! Или ты не знаешь, что тебя толкнул в бассейн этот негодный Грушин?

   - Ах, нет! - горячо воскликнул Сережа, - да, то есть... Он толкнул меня... нечаянно... Он не хотел... Я обидел его... Я начал первый... Я ударил сначала, а он только защищался... Уверяю вас, он не хотел меня толкнуть...

   Начальница внимательно слушала взволнованный лепет Сережи. Когда он кончил, она сказала, строго сдвинув брови:

   - Так вот, как это было. А мне передали совершенно иначе. Это много изменяет дело. Ты оказываешься более виновным, нежели Грушин, и следовало бы тебя примерно наказать, но я полагаю, что ты достаточно наказан вчерашним падением в воду и потому советую тебе только постараться исправиться: я не люблю забияк! Второго такого поступка я не прощу.

   Несмотря на строгое лицо начальницы и на её суровый тон, Сережа был ужасно счастлив, что ему удалось спасти Грушина. Если б он оглянулся, выходя из комнаты, то увидел бы, как строгое лицо Пушки озарилось доброй улыбкой и она чуть слышно прошептала вслед Сереже:

   - Храни тебя Бог, добрый мальчик, за твое чудесное сердечко. Ты не побоялся оклеветать себя, чтобы спасти своего недавнего врага.

   А сияющий Сережа как пуля влетел в класс, отыскал глазами сидевшего в углу Грушина и со всех ног кинулся к нему, крича и махая руками:

   - Не печалься, Рыженький, не горюй! Она простила и ни за что тебя не исключит!

   Грушин поднял на Сережу заплаканные глаза - ему уже было объявлено об его исключении и он ничего не понимал, что ему кричал так радостно настроенный Сережа.

   Последний должен был повторить... Мальчики окружили недавних врагов, закидали Сережу вопросами.

   Потом, узнав в чем дело, все закричали в один голос:

   - Молодец, Сережа! Добрый, Сережа! Да здравствует Сережа!

   И двадцать две маленькие ручонки протянулись к нему и, подхватив на воздух, начали качать. Когда счастливого, торжествующего мальчика опустили на землю, Грушин бросился на шею Сереже и, обнимая его, проговорил смущенно и растроганно:

   - Ты меня прости, Горин, я много виноват перед тобой!

   - Ну, вот еще! - засмеялся Сережа, - кто старое помянет, тому глаз вон.

   И мальчики крепко поцеловались, как родные братья.

   - Няня, няня, да открой же скорее, звонят! - заволновалась Адочка, ожидавшая у окна возвращения Сережи.

   - Иду! Иду, матушка! - и Домна Исаевна заторопилась к двери.

   Каково же было удивление Адочки, когда вместо Сережи на пороге показался прелестный белокурый мальчик.

   Адочка даже попятилась назад и спряталась под передник Домны Исаевны. Потом она высунула оттуда свое хорошенькое личико и сказала:

   - Нет, нет, это не Сережа!

   - И Сережа здесь, и Сережа - поспешил крикнуть ей из передней её братишка, и через секунду он уже был в гостиной и крепко обнимал и целовал Адочку.

   - А кто же это? - робко косясь на белокурого мальчика, спрашивала она Сережу.

   - Это Принц, товарищ Сережи, - поспешила объяснить ей мама, - его зовут Котей и он очень дружен с Сережей и очень его любит!

   - Ну, если он любит Сережу, то и я его полюблю, - пресерьезно ответила малютка и, как взрослая, крепко пожала руку Принца.

   - А где же Арапка?.. Арапка, фю-фю! - свистнул Сережа, и в туже минуту, откуда ни возьмись, громадный черный Арапка бросился к Сереже и приветствовал его, лизнув в самое лицо.

   Мальчики по очереди ласкали и гладили собаку и наперерыв рассказывали все новости пансионской жизни: и о Худышке, и о Грушине, и о доброте Пушки, простившей мальчика, словом - обо всем, обо всем.

   И мама, и Домна Исаевна, и Адочка - все слушали их.

   Особенно внимательно слушала мама - слушала и не могла наглядеться, налюбоваться и нарадоваться вдоволь на своего доброго, милого, великодушного мальчика, на своего дорогого Сережу...

   Вместе со всеми слушал и Арапка. Он не сводил глаз с обоих маленьких рассказчиков, хлопал ушами, вилял хвостом и, казалось, без слов говорил всей своей собачьей персоной:

   - Это ничего, что вы люди, а я только большой черный ньюфаундленд: я отлично понимаю все, что вы говорите, и куда умнее и развитее всех остальных собак в мире.

   Принц провел в гостях у Сережи все воскресенье. Им было так весело, что они и не заметили, как этот счастливый день промелькнул, словно его и не бывало.

   Как-то раз, проснувшись холодным осенним утром, мальчики увидели в окно спальни, что вся земля, крыши домов и деревья покрыты сплошь толстым слоем белого снега.

   - Вот так штука! - вскричал Принц, - легли спать осенью - проснулись зимой.

   - Зима! Зима! - раздалось со всех сторон, и мальчики гурьбой хлынули к окошку.

   - Ну, теперь надо готовить коньки и салазки! - рассудительно произнес черненький Жучок.

   - Братцы, - предложил Петух, - давайте выстроим гору!

   - Ну, вот еще выдумал, - насмешливо пожал плечами Грушин, - разве можно из первого снега гору строить... Как по такой прокатишься, так и провалишься.

   - Вверх тормашками, - ввернул свое слово Принц, примирившийся теперь окончательно со своим бывшим врагом.

   После Сережиного падения в бассейн и последовавшего затем полного раскаяния со стороны виновника этого несчастья, Грушина, между троими мальчиками не было и помину о прошлых ссорах. Напротив того, они даже подружились с Грушиным и охотно играли с ним во время рекреаций.

   Грушин оказывался вовсе не таким злым, каким его представляли себе наставники и товарищи: он был только чрезвычайно ленив и очень любил поддразнивать младших пансионеров; но со дня примирения его с Сережей и Принцем Грушин дал торжественное слово перед всем классом отвыкать от этой несносной привычки.

   - Господа! - внезапно раздался голосок Принца, в то время как мальчики в полнейшем безмолвии созерцали побелевший, точно одетый в белое одеяние, сад и двор пансиона, - знаете что? Давайте-ка, вместо горы, устроим в саду снежную бабу!

   - Да, да, бабу, бабу! Отлично! - послышалось со всех сторон и вся толпа маленьких пансионеров обступила Принца.

   - И знаете что! - продолжал тот, блестя разгоревшимися глазами от предвкушения новой забавы, - сделаем бабу и изведем Пушку.

   - Да, да, изведем Пушку! - подхватили веселые голоса мальчиков, почуявших новую проказу в предложении Принца.

   - Братцы, не надо! - нерешительно произнес голосок Мартика Миллера, ужасно не любившего тех шалостей, которые приносили кому-нибудь вред и неприятность.

   - Ну, вот глупости! - вспыхнул Принц, - что- тебе жалко её, что ли? Или ты боишься, что она, похудеет от злости? Так ведь это ей полезно, смотри, какая она толстая! - и Принц, совершенно позабыв о том, что дал себе слово не раздражать начальницу, беспечно тряхнув кудрями, повернулся к Мартику спиной и стал объяснять мальчикам, как им надо извести Пушку.

   На Пушку Принц был ужасно сердит. Во-первых, она пожаловалась как-то на его проказы месье Рено, приходившему аккуратно каждую неделю узнавать об ученье и поведении его маленького воспитанника, а во-вторых, не пустила последнюю субботу в отпуск к Сережиной маме. Принцу было страшно тяжело это наказание. Еще бы! Он обещал Адочке, которую любил не меньше Сережи, выдрессировать Арапку и сделать крепость из картонки от шляпы, а тут на вот! Точно нарочно, вместо этого целый вечер субботний и все воскресенье пришлось чинно просидеть в кабинете приемного отца, подле ненавистного Рено и учить французские глаголы! И Принц, рассерженный не шутку, поклялся с этого дня изводить Пушку чем и как только может.

   С трех до четырех часов по вторникам Валерик преподавал младшим гимнастику в рекреационной зале, но когда бывала хорошая погода, то урок гимнастики производили в саду, и дети бегали и резвились на чистом воздухе.

   На этот раз решено было тоже перенести урок в сад, и мальчики гурьбой хлынули на садовую площадку, находившуюся прямо перед окнами комнаты Пушки.

   - Равняйся! Налево кругом! Руки кверху! Руки в бок! Левой, правой! - кричал, надрываясь, Валерик, и изо рта его при каждом слове ужасно шел пар, занимавший мальчиков.

   Через четверть часа Валерик прекратил урок, находя, должно быть, что он достаточно надорвал себе горло, и маленькие пансионеры рассыпались по саду.

   - Грушин и Сережа, подойдите сюда! - звонким шепотом сказал Принц.

   Когда оба мальчика приблизились к шалуну, он отвел их подальше от кучки бегающих по площадке пансионеров и заговорил, волнуясь и захлебываясь от нетерпения:

   - Помогите мне сгрести в кучу как можно больше снегу!

   Сережа и Грушин не заставили повторять приглашения, и взяв в руки по огромной лопате, забытой дворниками у сарая, стали сбрасывать в кучу снег по желанию Принца.

   Кучка росла с каждой минутой. Начинало темнеть, из окон Пушки нельзя было уже различить, что делается на площадке. Между тем, трое мальчиков тихонько позвали остальных и маленькие детские ручонки в какие-нибудь полчаса соорудили небольшую, в рост десятилетнего мальчика, снежную фигуру. Валерика давно уже не было в саду, а воспитатель Василий Иванович остался с двумя-тремя кашляющими пансионерами, которым запрещено было гулять, в классе. Таким образом, никто не мешал малышам и баба вышла на славу. Издали ее можно было принять за маленького человечка, а когда Принц сбросил свое длинное пальто и круглую шапочку и надел то и другое на снежную фигуру, она окончательно приобрела вид маленького пансионера.

   - Что ты делаешь? - вскрикнул испуганно Сережа, - ты простудишься!

   - Нет, нет! - нетерпеливо отвечал Принц и, обведя всю толпу мальчуганов ярко заблестевшими глазками, крикнул задорно: - Ну-ка, кто теперь хочет извести Пушку?

   - Я! И я! И я! - послышались звонкие голоса самых отъявленных шалунов класса.

   - Ладно! Ладно! Не все сразу, - и Принц замахал на них руками. - Ты, Петух, и ты, Жучок, - самые подходящие. Вот что: я побегу теперь в спальню и лягу под постель, а вы, придя в класс, скажите Пушке, что я пропал. Поднимется суматоха! А когда она наищется вдоволь, кто-нибудь из вас бегите к ней и кричите, что меня нашли в саду, но что я упрямлюсь и не хочу идти. А потом..! Потом... - тут Принц так и залился прорвавшимся наружу смехом, - потом уж увидите, что будет!... Вот-то потеха!

   Уже заметно стемнело, когда Василий Иванович вышел на крыльцо и стал звать мальчиков из сада. Принц, ежась от холода, незаметно проскользнул в дом за остальными.

   Сад опустел. Только перед окнами Пушки, спиной к ним, одиноко стоял маленький пансионер в аккуратно застегнутом, с поднятым воротником пальто и нахлобученной на самый нос меховой шапке. Руки неподвижного пансионера были заложены в рукава пальто, а ноги скрыты длинным тулупчиком Принца, доходившим почти до самой земли.

   Принц лежал под постелью Морозова, крайней у печки, куда не только никто не заглядывал из пансионеров, но где даже и щетка редко проходила по пыльному полу... По крайней мере краснощекая Паша предпочитала мести под теми кроватями, которые находились ближе к коридорной двери. Зато теперь, лежа в добровольном заточении, Принц, благодаря неаккуратности Паши, узнал пропасть интересных вещей: узнал, что помадную банку, потерянную Валей Сторком, любимцем Пушки, никто не утащил, как уверял потерпевший, а она преблагополучно лежала тут же около печки и представляла из себя весьма печальное зрелище: помада растаяла от частой топки и, вылившись наружу, облепила банку своей темной жидкостью, от которой пахло чем-то пряным и невкусным. Узнал так же Принц и то, что под кроватью Морозова крысы проделали дырку, и писк по ночам, слышанный им в спальне, производят они, а вовсе не маленькие пансионеры, как думал Василий Иванович, спавший рядом в соседней со спальней младшего отделения крошечной комнатке.

   Сначала Принц весь ушел в созерцание помадной банки и дырки в полу, но мало-помалу ему это наскучило, и, высунув из-под постели свою кудрявую головку, он начал напряженно прислушиваться, стараясь угадать, что происходит в это время в классе.

   А происходило вот что.

   Как только мальчики вернулись в класс, с быстротой молнии разнеслась весть о том, что Принц пропал. Поднялась суматоха. Принца искали всюду: в старшем классе, в коридоре, в спальнях и даже на кухне. Пушка, испуганная насмерть исчезновением из пансиона мальчика, не позабыла заглянуть и в громадную кадку, из которой месяца два тому назад извлекала Сережу и Принца, перепачканных капустой. Но, разумеется, Принца там не оказалось.

   Тогда начальница бросилась в спальню младших. Это было преинтересное шествие. Впереди шла со свечей Паша, хотя в свече не было никакой необходимости, потому что всюду горели лампы. За ней - Вавилыч, далее - Василий Иванович с бледным, встревоженным лицом и, наконец, красная, взволнованная Пушка, замыкавшая шествие.

   - Вакулин! - кричала начальница с порога каждой комнаты, куда бы ни входила. - Вакулин, ты здесь? Откликнись!

   Но Принц не откликался и шествие направлялось дальше.

   Младшее отделение пансиона госпожи Власьевой прилежнее, чем когда-либо, принялось за уроки в этот вечер. Разумеется, никто из мальчиков и не думал учиться, всех их так и разбирал интересный вопрос: "А что будет дальше"?

   Один Сережа волновался совершенно иначе;

   "И зачем он выдумал эту глупую затею! - с тоской думал мальчик, - ведь опять его накажут, что хорошего! А Адочка сказала, что будет ждать его в будущую субботу! А его не пустят, наверное не пустят".

   Ровно в восемь часов, когда младший класс шел ужинать, неожиданно в столовую влетел с громким криком Ваня Изюмин, прозываемый Жучком:

   - Я нашел его! Я его нашел!

   - Где? Где? - так и набросилась на него Пушка.

   - Нашел, нашел! - твердил Жучок, - он в саду гуляет один! Я его звал через форточку: "Принц, иди!", а он и слушать не хочет!

   - Ах, он скверный мальчишка! - вскипятилась Пушка, - скажи ему, чтобы шел сейчас же, или он будет строго наказан.

   - Да я ему и так уже говорил!

   - А он что?

   - Не идет!

   - А ты бы оделся и привел его!

   - Да он не послушается: Принц сильный, сильнее меня! Надо кого-нибудь еще взять на подмогу.

   Пушка задумалась на минуту, потом ее сразу вдруг как бы осенила какая-то мысль. Она произнесла:

   - Вот что, дети, и вы, Василий Иванович, оденьтесь и идите в сад! Я приду туда сейчас же. Поймайте мне Вакулина, и сейчас же чтобы отправился в карцер, немедля!

   Мальчики были в восторге и от предстоящей вечерней прогулки, и от забавной облавы снежной куклы, которая изображала собой спрятавшегося Принца.

   Через пять минут вся ватага веселых маленьких пансионеров, с Пушкой и воспитателем во главе, ринулась в сад.

   Глава XXV

   Облава

   - Вакулин! Домой!

   Молчание.

   - Вакулин, сию же минуту домой!

   Новое молчание в ответ.

   - Скверный мальчишка, иди сюда. Слышишь?

   Но Вакулин ни с места.

   Пансионеры тесным кругом окружили снежную бабу, одетую в костюм Принца, и поминутно прыскали со смеха втихомолку от Пушки. А она из себя выходила, надрываясь криком, призывающим Принца. Пушка стояла на крыльце, не решаясь спуститься в сад без галош, а Паша как нарочно медлила, не неся галоши.

   Наконец, Василий Иванович, отличающийся ужасной близорукостью, пробрался сквозь толпу пансионеров и, подойдя почти вплотную к снежной бабе, заговорил ласково и кротко, стараясь урезонить шалуна-Принца:

   - Вакулин, и не стыдно тебе! Ты тревожишь начальницу, заставляешь ее стоять на холоде и простужаться. Какой пример ты подаешь прочим мальчикам, а еще лучший ученик! Ай-ай-ай, как стыдно, Вакулин!

   Несмотря на эту ласковую отповедь наставника, Вакулин по-прежнему не шевелился, повергая в полное недоумение доброго Василия Ивановича.

   Наконец, галоши были принесены, надеты на ноги Антонины Васильевны и она почти бегом, задыхаясь от волнения, бросилась к фигуре, окруженной мальчиками. Схватив предполагаемого Принца за рукав пальто, она стала сильно трясти его из стороны в сторону. От сотрясения, плохо приделанная к туловищу голова снежной бабы отвалилась вместе с шапкой и, упав на землю, рассыпалась там на несколько кусков.

   Фигура в пальто стояла теперь уже обезглавленная. Пансионеры хохотали до изнеможения, до колик, а взбешенная Пушка, с громкими угрозами "негодным шалунам", как разъяренная львица кинулась в дом на новые поиски исчезнувшего Вакулина.

   Но искать его долго не пришлось на этот раз: Принц преспокойно спал на своей кровати, и когда разбудившая его Пушка, захлебываясь от злости, стала выговаривать ему громким, сердитым голосом, он открыл заспанные глаза, бессмысленно вытаращил их на начальницу и вдруг разразился сердито-жалобным голосом:

   - Что такое? Какая баба? Что надо? Ничего не понимаю! У меня болит голова, дайте мне спать, по-жалуйста! - И вдруг, придав своему красивому личику выражение плачущего ребенка, оп заревел во все горло, протяжно и смешно растягивая слова, как это делают обыкновенно самые маленькие дети. - Дайте мне спать. Я папе скажу!

   Пушка, как ошпаренная, отскочила от постели ревущего благим матом Принца и, зажав себе уши, прошептала в смертельном унынии и тоже:

   - Господь Милосердный! Что это за ребенок!

   Пансионеры так и прыснули от смеха.

   Затея Принца удалась на славу. Пушку извели

   Принц отсидел шесть дней в карцере, и снова все вошло в свою прежнюю колею. Сережа опять был в воскресном отпуске без своего друга.

   - А где же Принцынька? - приставала к нему до тех пор Адочка, пока мальчик не решился, наконец, сказать, что Принц снова наказан.

   - Ах, он бедненький, - чуть не плача, лепетала Адочка, узнав похождения своего любимца. - А Пушка злая, гадкая! Я её не люблю! Терпеть не могу! Ты ей так и скажи это от меня, Сережа!

   Но мама объяснила расходившейся девочке, что Пушка тут не при чем и что Котя Вакулин наказан за дело, что не хорошо подшучивать над старшими, а тем более над начальством, и Адочка несколько успокоилась.

   - А ты все-таки передай ему, - сказала она Сереже, когда тот в понедельник утром складывал свои книги, приготовляясь идти в пансион, - что я его очень люблю, Принцыньку, и что непременно при-ду вас навестить на этой неделе с няней. Ведь можно, мамочка? Да?

   - Конечно, можно, девочка! - улыбнулась мама, и тут же было решено, что Адочка с Домной Исаевной придут в пансион в четверг утром.

   Адочка сдержала свое обещание и в четверг, двенадцать часов, когда пансионеры сидели за завтраком, она пришла в сопровождении Домны Исаевны и Арапки и попросила Вавилыча вызвать брата и Вакулина из столовой.

   Принц и Сережа наперегонки бросились в прихожую. Адочка, при виде их, весело захлопала в ладоши, Арапка завизжал и запрыгал, Домна Исаевна зашикала, усмиряя маленькую команду, словом - они наделали сразу столько шума в крошечной пансионеркой прихожей, что из столовой прибежал Василий Иванович, а за ним и несколько человек пансионеров младшего отделения.

   - Вот так пес! Настоящий медведь! Как его зовут, Горин? - раздавались поминутно восклицания столпившихся в прихожей мальчиков.

   Сережа, запыхавшийся и довольный тем, что его любимец произвел такое приятное впечатление на его товарищей, говорил, что собаку зовут Адочкой, а сестрицу Арапкой, и просил собаку сделать реверанс пансионерам, как подобает умной девочке, а Адочке наказывал не кусаться и вести себя вполне благопристойно.

   - Что ты мелешь, Горин? - остановил его Василий Иванович.

   Тут только Сережа понял свою оговорку и громко расхохотался. Расхохоталась и вся толпа пансионеров. Звонким, как серебряный колокольчик, голоском залилась и Адочка. Арапка, видя, что все радостно и весело смеются, тоже засмеялся - только по своему, по-собачьи, ужасно разевая пасть, точно готовясь проглотить и пансионеров, и воспитателя, и сторожа Вавилыча, при этом он издавал отчаянный лай, от которого звенело в ушах, и у непривычных к этим звукам маленьких пансионеров пробегала легкая дрожь по спине от страха.

   В эту минуту в прихожей раздался звонок. Вавилыч бросился отворять двери.

   Вошла Антонина Васильевна Власьева, нагруженная тючками и пакетами.

   - Что такое? Что здесь за шум? - строго обвела она глазами все собрание, и вдруг, увидя громадного, с открытой пастью Арапку, вскрикнула, ошеломленная ужасом:

   - Батюшки, медведь! - и присела на пол.

   Напрасно Принц и Сережа уверяли почтенную даму, что это вовсе не медведь, а только собака и вдобавок совсем не страшная, - начальница еще раз проговорила чуть слышно, перепуганным голосом:

   - Прочь ее! Прочь сейчас это чудовище! - и быстрым шагом бросилась из прихожей.

   У Арапки была одна особенность: он не мог равнодушно видеть бегущего человека. Теперь, видя, как толстая барыня выскочила в коридор, он предположил, что она хочет с ним поиграть, и быстрыми скачками кинулся за ней вдогонку, отчаянно лая на весь пансион. Пушка обомлела. С минуту она стояла в нерешительности, потом, видя, что собака приближается к ней, быстрыми прыжками, с громким криком, бросилась бежать. Арапка за ней. За Арапкой мчался на смерть перепуганный Сережа, который кричал начальнице, надрывая горло, что собака не укусит и старался схватить Арапку за хвост. За Сережей бежал Принц, хохочущий во все горло, забывший окончательно, что едва прошли сутки, как он вышел из карцера, где отсиживал срок наказания за непочтение к старшим. За Принцем бежал Василий Иванович, неистово крича:

   - Тубо, Трезорка, тубо!

   Но собака, которую звали Арапкой, а не Трезоркой, конечно, и в ус не дула, как говорится, и мчалась по пятам начальницы с неистовым лаем.

   Старшие пансионеры выскочили из столовой посмотреть на новую проделку младших.

   Наконец, Пушка, достигнув своей комнаты, изо всех сил рванула дверь и, вбежав туда, снова захлопнула ее перед самым носом Арапки.

   Арапка сразу осел. Все его собачье веселье мигом как рукой сняло. Он примостился перед закрытой дверью и стал умильно помахивать хвостом и жалобно подвывать, как бы жалуясь на то, что так неожиданно и скоро прервали его забаву. В ту же минуту из-за двери послышался сердитый голос Пушки:

   - Позвать сюда Вакулина, Горина и всех мальчиков, уськавших собаку.

   - Уськавших собаку? - переспросил Принц, и у него разом прошла всякая охота смеяться.

   Если ему весело было бежать вместе с другими в погоню за собакой, то уже вовсе не интересно отсиживать второе наказание в карцере, из которого он только что вышел. А между тем на это было очень похоже. Очевидно, начальница приняла глупую выходку Арапки за новую шалость мальчиков. Не даром же она звала всех тех, кто "науськивал" собаку.

   Сережа, Принц и другие пансионеры тревожно переглянулись.

   - Она ни за что не поверит, что это мы не нарочно сделали, и что во всем виноват один Арапка, - понурясь, произнес Сережа.

   - Василий Иванович скажет! Ведь вы скажете, Василий Иванович, что мы не нарочно! Да? - самым умильным голоском попросил Принц воспитателя.

   Но последний был сердит на Принца за последнюю его проделку со снежной бабой и наотрез отказал заступаться за мальчиков.

   - Ну, тогда ты, Валя Сторк, пойди к Антонине Васильевне и объясни все как было, - попросил Принц худенького, высокого, некрасивого мальчика, любимца Пушки.

   - Вот еще, стану я заступаться за вас, шалу-нов, - насмешливо отвечал Сторк, - да и потом, я не ручаюсь, что ты или Горин не подуськивали Арапку.

   - Ах, ты гадкий мальчишка! - процедил только сквозь зубы Принц, не желая поднимать ссоры в присутствии Адочки и няни.

   А между тем из комнаты начальницы раздался новый возглас, звучавший много строже первого:

   - Вакулин и Горин, две субботы без отпуска и марш под арест на целую неделю!

   - Что это! - воскликнула Адочка, приблизившаяся к мальчикам в сопровождении няни, - за что вас наказывают? Ведь вы ничем не виноваты, бедненькие! - и она бросилась к Принцу и Сереже с полными слез глазами.

   - Ничего, ничего, Адочка! - утешал Сережа встревоженную девочку. - Она вовсе не злая и простит нас, сейчас же простит, как узнает, что мы не виноваты!

   - А как же она узнает?

   - Ей кто-нибудь расскажет, - убежденно проговорил Принц.

   - Да как же она узнает, - не унималась девочка, - когда ни этот строгий господин, - она метнула глазками в сторону удалявшегося Василия Ивановича, - ни тот злой мальчик, которого просил Принцынька, не хотят заступиться за вас.

   - Не беда, Адочка, посидим в карцере, эка невидаль! - весело проговорил Прииц, беспечно тряхнув своими белокурыми кудрями.

   - Но я не хочу! Не хочу! не хочу, чтобы вы сидели в карцере! - совсем уже готовая заплакать проговорила девочка.

   Но вдруг внезапная мысль промелькнула в её хорошенькой головке, и мгновенно все её розовое личико расплылось в лукавую и веселую улыбку.

   Она с таинственным видом посмотрела на обоих друзей, потом перевела тот же лукавый взгляд на няню Домну Исаевну и, решительно подойдя к комнате Пушки, взялась за ручку двери.

   - Что ты делаешь, Адочка! - вырвалось разом из груди няни, Принца и Сережи.

   Но было уже поздно.

   Адочка повернула ручку и вошла в комнату начальницы.

   Если бы перед лицо все еще сильно разгневанной Пушки предстала старая, седая колдунья, - она бы удивилась ничуть не больше, чем теперь, увидя перед собой нарядную маленькую девочку, смотревшую на нее застенчиво и кротко.

   - Что тебе надо, малютка? - обратилась она к девочке, - и кто ты?

   Адочка еще ласковее взглянула на начальницу. Она решительно ничего ни дурного, ни злого не находила в её все еще красном от волнения, полном лице, которое так недолюбливали ни брат, ни её новый друг и приятель Принцынька.

   "Наверное, она их простит, если попросить хорошенько, - подумала девочка, - она добрая" - и, сделав два шага от двери, Адочка проговорила звонким, как серебро, голоском, все еще не спуская с начальницы своего застенчиво-ласкового взгляда:

   - Пожалуйста, добрая госпожа Пушка, простите Принца и Сережу. Уверяю вас, они не нарочно. Один Арапка виноват и больше никто. Он очень глупая собака - Арапка, но он тоже больше не будет. Пожалуйста, госпожа Пушка, простите их!

   При этих словах госпожа Власьева уже собиралась было вскочить со стула, затопать ногами и накричать на маленькую девочку за то, что она называла ее Пушкой. Антонина Васильевна знала, что пансионеры, большие и маленькие, прозвали ее так, и напоминание об этом прозвище ужасно раздражало и сердило почтенную даму.

   "Такая крошечная, - сердито подумала она про Адочку, - а уже тоже позволяет себе говорить дерзости старшим!"

   Но при виде испуганно-молящего личика ребенка, заглянув в его синие, кроткие глазки, Пушка вдруг сразу поняла, что эта милая, хорошая маленькая девочка далека от мысли ее обидеть. К тому же Адочка подвигалась все ближе и ближе к ней и твердила все нежнее и ласковее:

   - Ну, пожалуйста, ну, пожалуйста, миленькая, добренькая, госпожа Пушка, не сердитесь на них и не наказывайте! Право же, это все Арапка!.. Накажите лучше Арапку!.. Посадите его в карцер... Только не Сергунчика и не Принцыньку. Пожалуйста, госпожа Пушка!

   Каждый раз при повторении её ненавистного прозвища Пушку передергивало, но прелестная маленькая девочка так нравилась ей своим прямым чи-стым взглядом и открытым личиком, что рассердиться на нее она положительно не могла

   - Меня зовут Антониной Васильевной, а не Пушкой, малютка! - произнесла она как можно ласковее, чтобы не испугать ребенка, - и ты не зови меня больше Пушкой. Слышишь?

   - Хорошо! - покорно произнесла Адочка и тут же стала пояснять начальнице, как они с няней пришли навестить Сережу и Принца, и как за ними увязался противный Арапка и как Арапка стал лаять на весь дом и напугал всех пансионеров.

   - И потом вы вошли, - торопливо поясняла девочка, - испугались и побежали, а глупый Арапка думал, что с ним играют и тоже побежал за вами. А его никто не думал уськать. Правда! Принц и Сережа такие добрые... Они бы ни за что не стали... Принц веселый... Он обещал устроить крепость из картона в следующий же отпуск... Ах, как я его люблю! И Сергунчика, и маму! Тех еще больше! И няню! Всех, всех! - неожиданно заключила Адочка.

   Пушка слушала все время с большим вниманием все, что ей рассказывала эта маленькая голубоглазая девочка, и постепенно морщинки на её сердито нахмуренном лице расправлялись и улыбка то и дело морщила до тех пор плотно сжатые губы.

   Наконец, когда Адочка остановилась на минуту, чтобы перевести дыхание, Пушка спросила:

   - Как тебя зовут, девочка?

   - Адочкой! - было ответом.

   - Ну, вот что, Адочка, - ласково проговорила начальница и погладила девочку по кудрявой головке, - я верю, что ты говоришь правду; ни твой брат, ни его товарищ не виноваты в том, что собака бросилась за мной. Поэтому пойди скажи им от моего имени, что они не будут наказаны, и я не посажу их в карцер.

   - И Арапку тоже не посадите? - тревожно спросила Адочка.

   - И Арапку не посажу! - с невольной улыбкой произнесла начальница и тут же прибавила шутливо: - а только Арапку следовало наказать за то, что он не умеет себя вести. Ну, да Бог с ним. Ведь он тоже не будет больше? Как ты думаешь, Адочка?

   - Не будет! - убежденно проговорила девочка.

   - Ну, вот и отлично, - совсем уже развеселилась Антонина Васильевна, - и Арапку мы с тобой простим.

   - Ах, какая вы добрая, госпожа Пушка! Спасибо вам! - воскликнула обрадованная Адочка и хотела было броситься на шею начальнице, но неожиданно смутилась, вспомнив, что опять назвала ее не так, как бы следовало, и тревожно скосила глазки на свою новую знакомую.

   Но Пушка и не подумала рассердиться. Напротив, лицо её так и сияло ласковой улыбкой. Она поманила к себе малютку, крепко поцеловала ее, и довольная, счастливая своим успехом Адочка, весело подпрыгивая, выскочила из комнаты начальницы.

   - Простила! Простила! Всех простила! И тебя, Сергунчик, и тебя, Принцынька, и тебя, Арапка! - веселым шепотом объявила девочка все еще стоявшим у двери мальчикам, тревожно прислушивавшимся к голосам, долетающим из комнаты Пушки. Арапка, придерживаемый за ошейник сильной рукой Домны Исаевны, тоже как будто прислушивался, держа ушки на макушке и тяжело дыша после злосчастной беготни по пансиону.

   - Что? Что такое? - так и кинулись к Адочке Сережа с Принцем.

   Тем же звонким шепотом Адочка сообщила своим друзьям, как она упросила начальницу, и как та оказалась вовсе не такой злюкой, какой она ей представлялась, а напротив, очень доброй, и только просила Адочку не называть ее больше Пушкой.

   - Как? Разве ты ее называла Пушкой? - вскричали в один голос Сережа и Принц, совсем по-забывая, что они находятся у самой двери начальницы.

   - Вовсе нет! - даже как будто обиделась Адочка, я вовсе не называла ее просто Пушкой, а госпожой Пушкой... Мама всегда ведь прибавляет госпожа, когда говорит с портнихой Анной Петровной Вязиной. Так и говорит: госпожа Вязина. Так отчего же и мне не сказать было вашей начальнице: госпожа Пушка! Это очень вежливо...

   - Что ты наделала, Адочка, ты нас погубила! - испуганно зашептал Сережа. - Ведь ее зовут Антониной Васильевной, а не Пушкой вовсе, и только шалуны-мальчики прозвали ее так в насмешку! Она этого не знала раньше, а теперь узнала от тебя и ужасно рассердится!

   - Вот пустяки-то! - прервал Принц тревожную речь Сережи. - Ничего не рассердится! А рассердится - не будем ее называть так больше - только и всего! Молодец, Адочка! - обратился он к сконфуженной девочке. - Ловко нас отстояла! Спасибо!

   И прежде чем Сережа, Домна Исаевна и сама Адочка успели опомниться, Принц подхватил девочку на руки, посадил ее на спину и бегом пустился с ней в класс.

   Сережа, попросив няню подождать их в прихожей и подержать Арапку, чтобы он снова не выкинул какой-нибудь новой нежелательной штуки, пустился за ними.

   В младшем отделении урока не было, а так называемая большая перемена, то есть промежуток между завтраком и следующими уроками, и предоставленные самим себе мальчики играли в это время, читали или, дружно обнявшись, гуляли между скамейками.

   При виде вбежавшего Принца и громко смеющейся на его спине Адочки, они все повскакали со своих мест и вмиг окружили Принца.

   - Дорогу королеве! - кричал он басом и, сбросив с кафедры лежащие на ней книги и тетради, посадил на нее Адочку.

   Адочка вовсе не отличалась робостью, как прочие маленькие девочки, и, преважно восседая на кафедре, с видом настоящей маленькой королевы, разглядывала толпившихся у её ног мальчиков любопытными смеющимися глазками.

   А Принц, стоя подле девочки и придерживая ее, чтобы она не упала со своего королевского трона, рассказывал товарищам, как храбрая Адочка избавила его и Сережу от наказания, попросив за них Пушку.

   Мальчики шумно одобрили поступок Адочки и страшно хохотали над тем, как она, по своей детской наивности, называла начальницу госпожой Пушкой

   - Вот ты струсил, а девочка, да еще такая малюсенькая, не побоялась! - упрекнул Грушин Валю Сторка, тоже подошедшего вместе с другими к кафедре.

   - И совсем я не малюсенькая: мне уже пять лет! - обиженно возразила Грушину Адочка, - и потом я теперь уже не девочка, - продолжала она, окинув всех гордым взглядом, - а королева! Вы слышали, Принц назвал меня королевой!

   - Да, да, королева, королева! - раздались со всех сторон веселые голоса, - ты королева, а мы твои рыцари!

   - Смотри, нас как много, - воскликнул Петух, - целых двенадцать человек, и вот у тебя будет двенадцать рыцарей. Хочешь?

   - Конечно, хочу! - серьезно ответила Адочка, - только мне пора домой! А то меня ждет мама дома, а в прихожей ждут няня и Арапка!

   - Отлично! - вскричал Жучок, - мы проводим тебя к ним. С почетом проводим, как подобает королеве.

   - Да, да, проводим, проводим, - подхватили другие.

   - Сережа! - между тем уже распорядился Принц, - ты, как брат королевы, будь её гофмаршалом. Вот тебе кочерга. Это твой гофмаршальский жезл. Ты подними его и иди впереди. Ты, Морозко, и ты, Грушин, вы самые высокие в классе, соедините руки и посадите на них Адочку. Жучок, я, Петух и все прочие берите линейки, привяжите к ним носовые платки, это будут знамена. Становитесь с ними в пары и идите подвое за носилками. А ты, Мартик, и ты, Сторк, вы такие тихони, что Пушка на вас не рассердится, если вас и поймает, берите тетрадки, сверните их трубочками и трубите вовсю. Поняли меня все? Ну, марш вперед!

   Когда Принц выдумывал какую-нибудь затею или шалость, никому и в голову не приходило ослушаться его. Он к тому же, всегда говорил настоящим тоном маленького командира, которому никто не посмел бы возражать. Вот почему все одиннадцать мальчиков мигом поступили под его команду. Двое рыцарей несли королеву, один представлял из себя гофмаршала, семь человек шли попарно, размахивая грязными носовыми платками (чистого, к сожалению, не нашлось ни у одного мальчика), а двое, самые лучшие ученики в классе - Сторк и Миллер - так старательно трубили в свои самодельные трубы, что грозили оглушить весь пансион.

   Это странн