Чарская Лидия Алексеевна - Некрасивая

поводу разорванного сочинения, я отвечала молчанием или отделывалась общими фразами, едва ли не затемняющими еще более настоящую суть дела. Бедная, бедная Мурка! Чуть ли не в первый раз за все время нашей дружбы она легла спать, недовольная своей Ло.

   Впрочем, недоумевала не только одна Валя. Весь класс, кроме Африканки и Незабудки, которые избегали по-прежнему встречаться со мной, и вели себя необычайно тихо весь остаток дня, весь класс поглядывал на меня недоумевающе и изумленно. Даже далеко нелюбопытная Дина Колынцева и та останавливала на мне подолгу свои красивые серые холодные глаза, настоящие глаза Феи или владетельной принцессы. Мне было как-то странно чувствовать себя под перекрестным огнем этих вопрошающих глаз и я была рада радехонька, когда мы поднялись в дортуар и я могла укрыться от всех этих любопытных глаз в моей жесткой холодной постели.

   Но увы, в эту ночь я долго не могла уснуть. Все пережитое за день слишком переполняло все мое существо собой, чтобы дать место благодетельному сну и успокоению. Я лежала с широко раскрытыми глазами, устремленными на мягкие лунные блики, играющие на полу, и на душе моей становилось постепенно все тише, умиротвореннее и спокойнее.

   - А все-таки, Ло, тебе удалось сделать доброе дело! Ты не выдала двух злых, враждебных тебе девчонок и великодушием отплатила за причиненное ими зло! - говорил мне внутренний голос и сердце мое наполнялось тихой и сладкой грустью и жалостью и к самой себе и к целому миру и к моей горькой одинокой судьбе.

   "Папа, милый, ради тебя все это. Ты спас меня от нехорошего поступка, папа! Ты научил меня быть великодушной, мой дорогой!" - выстукивало мое бедное сердце, а душа разгоралась все сильнее и сильнее от сознания принесенного добра. И опять моя мысль устремлялась к своей излюбленной теме: "ах, если бы мне увидеть тебя хоть на миг, мой папа, если бы почувствовать хоть на секунду твою руку на моей голове, твою милую добрую благословляющую руку" - думалось мне в эти минуты. Господи, как была бы я счастлива тогда.

   Постепенно легкая призрачная дрема коснулась меня своей крылатой лаской. Сон легкой кошачьей поступью незаметно подкрался ко мне, мой мозг затуманился, глаза сомкнулись. Я незаметно уснула...

   Мой сон был прекрасен как давнишняя несбыточная греза... Я спала и видела во сне моего отца. Он сходил ко мне по воздушной лестнице, протянутой с неба, к нам, в нашу неуютную темную спальню... Лучи месяца освещали его, пока он шел, простирая ко мне руки и улыбаясь мне своей милой задумчивой улыбкой... Вот он ближе, ближе, весь сияющий, светлый, в белом хитоне, какие обыкновенно рисуются на плечах у святых, в белой мантии, пронизанной лунными лучами... Его поступь легка и воздушна... Ему остается еще сойти несколько ступеней и он здесь, со мной... Еще два шага только, мягких, неслышных и призрак моего отца стоит улыбающийся и ясный четко выделяясь на темной шторе окна.

   - Папа, мой ангел! - вскрикиваю я, протягивая вперед руки и... Просыпаюсь.

   По-прежнему ночь... Тишина... Лунные блики на полу, стенах и кроватях, а там на окне... Великий Боже! Что это делается со мной? Я сплю и грежу, или... Холодный пот выступил у меня на лбу. Волосы приподнялись на голове и слегка зашевелились... Руки и ноги похолодели и сердце забилось, как подстреленная птица в груди...

   Прямо передо мной, на широком выступе подоконника, четко рисуясь на темном фоне шторы, вся пронизанная светом месяца стояла белая тонкая фигура... Это не была фигура моего отца... Это была девочка, худенькая, белая, точно серебряная, в одной длинной ночной сорочке... Я не решалась взглянуть в ее лицо. Страх, панический ужас, охвативший все мое существо разом, мешал мне сделать это... Но я чувствовала всем моим трепетным "я",что лицо это обращено ко мне и глаза смотрят прямо в мои, не мигая...

   Фигура стояла неподвижно, точно из мрамора изваянная, с протянутыми вперед руками... Ее босые ноги, казалось впились в выступ окна...

   Страшным усилием воли я принудила себя поднять глаза в уровень с ее головой и... Чуть не вскрикнула от того, что представилось моим взорам. В пяти шагах от меня было неподвижное как маска и белое как известь, точно мертвое лицо... Лицо, странно, знакомое и чужое в одно и тоже время... Два огромные без малейшего блеска, тусклые, точно пустые глаза смотрели прямо на меня тем леденящим душу оловянным взором, каким смотрят мертвецы и лунатики .

   Губы, слипшиеся в одну тонкую полоску не шевелились и только руки, одни руки протянутые так, точно белая девочка хотела схватить кого-то, слабо шевелились, хватая пустое пространство. И еще раз, вся обливаясь холодным потом, я отважилась взглянуть в странно знакомое - незнакомое видение.

   "Незабудка!" - чуть было громким криком не вырвалось у меня из груди.

   Незабудка! Это она! Я узнала ее! Бедняжка, она - лунатик! - вихрем пронеслось в моей голове и весь страх, весь ужас мигом отхлынул, оставив какое-то легкое неприятное ощущение жуткости в моей душе. Я поняла, что это не призрак и не видение, а бедная больная девочка, страдающая болезней сомнамбулизма. О том, что эта бедная больная девочка не далее как сегодня уничтожила, разорвав в клочья мою работу, и что из-за гадкого поступка её - этой девочки, я была так позорно наказана перед всем институтом, я менее всего думала сейчас. Мне было просто бесконечно жаль больную, бродившую по ночам от действие на нее лунного света Незабудку и хотелось, во что бы то ни стало, помочь ей. Но чем помочь? Разбудить ее, назвав по имени было слишком опасно. Я много раз слышала о том, как разбуженные сомнамбулы нервно заболевали, и даже умирали от испуга, если их будили внезапно и неумело во время их припадка сна. А оловянные глаза все впивались в меня, ничего не видя пустым мертвым взглядом. И вдруг, легко и беззвучно спящая Зверева спрыгнула с подоконника и с теми же простертыми в пространство руками медленно направилась прямо ко мне. Колючие холодные иглы страха мурашками забегали по моему телу. Липкий пот снова выступил на лбу. Я чувствовала, что сейчас должно было свершиться что-то ужасное роковое, в ожидании чего волосы мои отделились от кожи и зубы застучали дробным звуком во рту. Незабудка шла, шла прямо к моей постели, вся белая, вся точно неживая, как призрак, неподвижная, с простертыми вперед руками, которыми она хватала пустоту. Вот она ближе... Ближе... Бесшумно скользит... к моей кровати... Ко мне... Вот уже стоит подле, в промежутке между моей и Муркиной постелями, вот наклоняется надо мной... Оловянные глаза впиваются, смотрят не мигая, страшным, ничего не видящим взором... Какой ужас!.. Еще немного и ее руки обвивают мою шею цепким холодным кольцом... Оловянные глаза теперь уже находятся на четверть расстояния от моих вытаращенных от страха глаз. Не больше...

   Я слышу её шепот, тихий, чуть слышный.

   - Я одна... Я виновата... Я подговаривала Римму... Порвать... Она бы не решилась... Я рвала, она смотрела... Меня мучит это... Прости... Прости.

   И прежде чем я успела отмахнуться, холодные как лед губы прижались к моей щеке.

   Сомнамбула во сне поцеловала меня.

   Мои глаза сомкнулись от ужаса, а когда я раскрыла их снова, белой фигуры уже не было надомной. Только легкие шаги слышались в умывальной, потом скрипнула коридорная дверь... Очевидно, припадок лунатизма бедной девочки продолжался и Незабудка пошла "бродить". Вдруг смутное опасение промелькнуло в моей голове. Что, если больная девочка забредет на лестницу... В чертов грот?.. К сломанным перилам... Не видя ничего, она может оступиться и...

   И опять леденящий душу ужас пронизал меня всю с головы до ног... Медлить было нельзя ни минуты... Я хорошо поняла это. Надо было помешать лунатику проникнуть на лестницу... Надо было водворить, во что бы то ни стало Звереву назад в дортуар. И с лихорадочной поспешностью я набрасывала на себя юбку, туфли, платок... С теми же стучащими дробно зубами, дрожащая, трепещущая я быстро проскользнула в умывальную, оттуда в коридор, взглянула на стеклянную дверь, ведущую на черную лестницу и... Обомлела...

   Луна, врываясь матовыми лучами в окно, заливала серебром и площадку "чертова грота" и ступени лестницы, сломанные перила и темную дверь, ведущую на чердак. Незабудка стояла, облокотясь на перила, как раз у того места, где отсутствующие столбики образовали пустое пространство над пролетом. Вся облитая мягким серебристым светом луны, она еще более, чем там в спальне походила на призрак, явившийся из загробного мира.

   Вдруг, внезапно на моих глазах, она наклонилась, подсунула голову под перила и прежде нежели я успела влететь к ней, через десяток ступеней наверх, она цепко ухватясь обеими руками за перила, всем своим худеньким телом вытянувшись, как струна, повисла над пролетом. Не знаю, какая сила удержала меня от раздирающего душу крика ужаса, готовившегося было сорваться с моих губ в эту минуту. Но Бог Всесильный, Сам вмешался в это дело и я во время удержалась от него. Малейший звук мог погубить Незабудку. Ей нельзя было просыпаться сейчас... Иначе она рухнет туда вниз с четвертого этажа и разобьется вдребезги насмерть.

   Не медля более ни секунды, я очутилась возле неё. Она по-прежнему висела, слегка покачиваясь над пролетом... Рассуждать было некогда... Вся моя мысль сводилась к одному: надо спасти... Спасти Звереву во что бы то ни стало, если бы даже пришлось пожертвовать жизнью для неё... Что моя жизнь... Жизнь бедной дурнушки Ло, такой безобразной и ненужной и притом сироты, круглой сироты... Кто любит меня здесь, в этом мире? Никто! Мурка поплачет и утешится, если я умру, у неё есть Кукла, мать, братья и сестры... А я одинокая, ненужная... А эта бедная больная Незабудка, у неё есть отец с матерью, обожающие ее; брат кадетик румяный, веселый насмешник, которого я видела тогда в приеме; может быть еще другие братья... Сестры... Бедняжка Незабудка, ведь она бродит сегодня исключительно из-за меня... Да...

   Очевидно поступок с моей письменной работой не давал ей покоя. Нервы разошлись, вследствие этого (я кое-что знаю о болезни лунатиков, у нас рассказывали об этом в пансионе), и снова наступил припадок, из-за раскаяния, мучения совести, из-за меня, из-за меня... Не даром же она во сне целовала меня, прося прощения. Бедная девочка, я должна, должна спасти тебя, или погибнуть за тебя, или... Или с тобой...

   А она все по-прежнему висела, чуть покачиваясь над пролетом, облитая серебряными лучами луны. Теперь её лицо было спокойно. Очевидно ей грезился сладкий сон. На размышления мне больше не оставалось ни секунды. Каждый миг худенькие руки Зверевой могли ослабнуть и выпустить из точки опоры, и... Какая ужасная смерть!

   Заглушая срывающиеся с моих губ стоны ужаса, я рванулась к ней, скользнула под перила, села на боковой стороне ступени лестницы, и в следующую же минуту одна рука моя обвивала крепко талию Незабудки, другая же цепко стиснула пальцами столбик перил. Я сидела в самой неудобной позе, перегнувшись всем телом, и судорожно сжимала худенький стан спящей девочки, всеми силами пытаясь водворить ее, в тоже время назад за перила. Но увы! Это плохо удавалось! С каким-то безотчетным упрямством сомнамбула не поддавалась моим усилиям. А под нашими ногами раскрывался огромный глубокий колодезь лестничного пролета при одном взгляде, на дно которого у меня захватывало дух и кружилась голова...

   На одну минуту у меня мелькнула даже мысль осторожно разбудить Незабудку... Но увы! Она была далеко не удачна - эта моя мысль! Проснувшись, больная девочка наверное затрепещет, испугается, забьется при самом лучшем исходе, и у меня не хватит силы удержать ее...

   Но и не возможно, с другой стороны, сидеть так долго, скорчившись на ступеньке, со спущенными вниз ногами и удерживать одной рукой четырнадцатилетнюю хотя бы и худенькую и тщедушную девочку, какой была Незабудка.

   Я уже с ужасом подумала о том, что ночь длится бесконечно и что первый человек, который явится сюда, чтобы тушить газ в коридоре, ламповщик, не придет ранее пяти часов утра.

   Вдруг я ощутила, что все тело Незабудки как-то дрогнуло, вытянулось и бессильно повисло на моей руке... В ту же минуту я почувствовала что тяжестью этого тела меня тянет вниз... С неудержимой силой... Еще минута и я соскользнув со ступени, очутилась над провалом, имея единственной точкой опоры мою правую руку, казалось слившуюся в одно со столбиком перил...

   Боже Великий! Теперь наша гибель была уже несомненна... Я поняла это сразу в ту секунду, когда колючие искорки напряжения забегали от локтя к пальцам, и плечо начало заметно и быстро неметь...

   С тяжелой ношей, на одной руке, держась на другой, висела я над пролетом...

   Мои мысли начинали путаться... Мое сердце теперь билось тяжелыми гулкими ударами, ледяной пот градом катился по лицу... Так вот они каковы, должны быть последние минуты жизни!

   Сколько их вынесет еще моя затекшая рука?.. Все тяжелее и тяжелее становится Незабудка! О, если бы удалось спасти ее, только ее... Но, сладкая мечта так и останется мечтой... Никто не войдет сюда ранее пяти часов... А рука еще больше немеет... дрожит... Сейчас... Сейчас выпустит она спасительный столбик... Что ж, так и надо! Так и должно быть! Значит, так указано самим Богом! Милый мой папа, скоро, скоро теперь я увижу тебя!

   И вдруг мне показалось, что у меня вырастают крылья за спиной... Что пролет лестницы наполняется розовым туманом и я закрываю глаза...

   Сейчас! Сейчас - конец... Я широко раскрываю взор... Смотрю вниз... На площадке четвертого этажа я вижу бледные, встревоженные лица... Передо мной мелькает испуганное, как мел белое, лицо Аннибал, округлившиеся от ужаса глаза Мурки, панический страх в лице Строевой и искаженные черты Феи...

   "Это сон! Сон! Я вижу их всех во сне" - шепчет мне уже притупившееся сознание и в тот же миг последние силы покидают меня. - Смерть! - быстрым вихрем проносится в моей голове... Моя рука слабеет... Я судорожно прижимаю другой к своему телу худенькое тело Незабудки... Мои пальцы разжимаются... Те, что держались за столбик, перил и... В глаза мои заглядывает ужас последнего мгновения. Это смерть.

   У неё, у моей смерти было бледное без кровинки лицо, округленные ужасом глаза и сильные руки... Этими сильными руками она схватила мои плечи... Потянула к себе и в тот же миг я не выпуская из рук Незабудку почувствовала прикосновение чего-то холодного к моей спине, плечам и босым ногам...

   - Воды! Воды и мокрых полотенец! - приказывал чей-то повелительный шепот, и опять, то же лицо смерти, но уже менее похожее на смерть, а на кого-то знакомого мне, много раз виденного человека, склонилось надо мной...

   - Дитя мое! Выпустите вашу ношу, вам будет легче, - услышала я мягкий голос надо мной.

   Я взглянула опять усталыми глазами вокруг себя... Все знакомые, все те же на смерть перепуганные лица Мурка... Фея... Строева... Аннибал... И она спасительница наша моя и Незабудки, Лидия Павловна Студнева, успевшая в самый момент падения подхватить меня...

   Но об этом я узнала уже позднее, а пока я плохо соображала, что случилось со мной. Какая-то суета... Те же испуганные милые лица и новое прикосновение чего-то мокрого и холодного к моим плечам, затекшим рукам и голове. На минуту мелькнула четкая, вполне сознательная мысль.

   "Не испугали бы они Незабудку!"

   И я тотчас же высказала ее в слух:

   - Не разбудите ее... Она - лунатик. Берегитесь ее испугать... И скорее ее в спальню, и не пускайте сюда больше... Второй раз мне ее будет уже не спасти... Ни капли силы в руках не осталось... Не спасти...

   И с этим последним словом я лишилась сознания...

  

  

   Мой обморок перешел в сон и этот сон был сладок и приятен. Я грезила странными видениями, казавшимися продолжением недавней действительности. Я видела себя летающей над бездной с сильными крыльями за спиной в каком-то розовом облаке и кто-то певуче, как музыка шептал надо мной:

   - О, как хороша ты теперь Ло! Как чиста твоя душа, давшая тебе возможность подняться так высоко, - прости же прости, милая великодушная Ло, за нанесенные тебе так несправедливо обиды и муки...

   - Прости! Прости! - глухо вторили где-то другие голоса. В ту же минуту что-то ударило мне в глаза ослепительным светом и... Я проснулась.

   Я лежала на моей постели в нашем дортуаре, на ночном столике горела свеча, а на коленях у моих ног обхватив их крепко руками кто-то бился, исступленно рыдая и произнося безостановочно одно только слово:

   - Прости! Прости! - Я успела только увидеть типичный курчавый затылок. И протянула руку.

   - Римма? О чем ты? Аннибал? Милая!

   В тот же миг курчавая голова приподнялась и ко мне повернулось вспухшее от слез и все залитое ими лицо.

   - Она не умерла! Она пришла в себя, она выздоровеет! Да она выздоровеет теперь! Ах, Лиза! Лиза! - И прежде нежели я успела придти в себя Африканка с ей одной присущей стремительностью, бросилась ко мне, обхватила мою голову, тесно прижала ее к своей взволнованной груди и заговорила трепетно и бурно выбрасывая слова, сквозь рыданье, разрывавшее ей горло...

   - Гродская! Лиза! Ло! Родная! Светлая ты наша! Ты наша! Прости ты меня! Прибей! Искусай! Исцарапай, мне легче будет. Но прости! О, ты, великодушная! Ты лучше всех нас! Даже Феечки лучше! Даже моей Дины! Я обожаю тебя! Я боготворю тебя! Я преклоняюсь перед тобой! С той минуты ты мне сердце повернула, все сердце на изнанку, когда... Когда за нас с Незабудкой наказание приняла, не выдала ни одним словом, а сегодня... Ночью... Звереву спасла от смерти... Сама жизнью рискуя...Феечка все видела... Она не спала... Она как Незабудка из дортуара выходила, проснулась... И когда ты вышла за ней, она за тобой следом пошла... Подоспели тогда, когда вы уже обе над провалом висели... Она умница - Дина... Сразу поняла в чем дело... Что лунатик Незабудка, и оповестила Лидию Павловну и нас... Мы все на лестницу высыпали... Лидия Павловна строго запретила произнести хоть одно слово, и сама к вам... Подхватила тебя, когда ты уже срывалась, спасая Ольгу. Лиза! Гродская! Графинечка ты моя непонятая, золотая, прости ты меня, за все Лизочка, а я собачкой твоей буду, рабой, Фею для тебя разлюблю, если хочешь! Как Бог свят! Милая ты моя!

   И град исступленных поцелуев сыпался на мое лицо, голову руки и слезы горячие, искренние слезы юной дикарочки обливали мои щеки, губы, лоб и глаза... А кругом стояли девочки и при свете горящей свечи, поставленной чьей-то услужливой рукой на мой ночной столик я видела их всех, растроганных взволнованных с глазами, полными слез и восхищенья и глубокого чувства нежности обращенными ко мне. Десятки рук тянулись мне на встречу, десятки губ искали моих поцелуев. И снова как и из уст все еще рыдающей Аннибал я услышала и из других губ тихие робкие слова любви... Признательности... Дружбы.

   - Мы не понимали тебя... Не ценили, - за всех подруг своих, наконец, нашла силы проговорить рыженькая Наташа и потянулась ко мне...

   - Прощу ли я? О милые мои, милые, родные? Мое сердце давно было раскрыто для вас. Все забыто, все прощено... И дурнушка Ло чувствует себя такой счастливой такой ужасно счастливой!

   Кто это плачет там в темном уголку. Это - Мурка... Она так дрожала бедняжка за жизнь своей Лизы и теперь напряжение нервов вылилось в слезах!

   Но почему же среди милых, сияющих растроганных лиц я не вижу ни Феи ни Незабудки... Или одна все еще не хочет меня знать, а другая лежит беспомощная потрясенная, испуганная, больная?

   - Где Фея? Где Незабудка!

   Со страхом спрашиваю я у окружающих меня девочек.

   - Не бойся, милая, душка ты наша! Они здесь, - и Ляля Грибова закрепляет свою фразу крепким поцелуем. Вмиг расступается передо мной вся толпа девочек и пропускает вперед две тонкие стремительно бросившиеся ко мне фигурки.

   - Вы героиня, Лиза! Позвольте мне поцеловать вас! - слышу я красиво вибрирующий всеми своими металлическими нотками голос и серые, обычно холодные глаза сияют мне теперь мягко, мягко, как вряд ли кому из чужих сияли они, когда-либо в жизни, эти прекрасные глаза.

   Я протягиваю руку... Мои губы не в силах произнести ни слова... Мое сердце слишком полно... Я пожимаю изящные хрупкие пальцы Феи, я принимаю её ласковый поцелуй.

   - Я уважаю вас за величину вашей души, графиня Лиза! - звучит снова металлический голосок и искренностью веет от этих слов красавицы Дины.

   - Лиза! Лизочка! Дорогая! Любимая! А меня... А меня пожелаешь ли ты простить и поцеловать! - слышу я дрожащий слезами голос и с каким-то мне самой непонятным чувством нежности и любви широко раскрываю объятия.

   Один миг и бледное худое личико, подернутое усталостью, и огромные цветы - глаза, оттененные синевой, обычно насмешливые глаза, а теперь полные такого глубокого, такого горячего чувства скрываются у меня на груди.

   С минуту времени мы обе я и Незабудка крепко сжимаем в объятиях друг друга. Ведь обе мы избегли смертельной опасности в эту ночь... Ведь обе были на волосок от смерти... Оля тихо судорожно всхлипывает у моего сердца... Потом быстро откидывает голову назад... Забрасывает мне на плечи свои худенькие руки и говорит прерывистым шепотом:

   - Я все знаю... Аннибал мне все рассказала. Если б не ты... Отец с матерью никогда-никогда бы не увидели больше их Олю... О как ты, отплатила мне за принесенное тебе зло, моя добрая, моя чудная, моя смелая Лиза! Ах, если бы я могла, если бы умела благодарить.

   И она еще долго целовала меня, пока неожиданно появившаяся Лидия Павловна не приказала всем расходиться из дортуара, чтобы дать мне покой. Последнее обстоятельство крайне поразило меня. Я думала, что все еще длится ночь, ночь моего ужаса и борьбы за жизнь. Оказалось, что было уже утро и девочки вернулись сюда после молитвы, караулить мое пробуждение.

   - Дитя мое, если вы чувствуете себя хоть сколько-нибудь дурно, скажите я сведу вас в лазарет! - услышала я тревожный голос классной дамы и взглянув на нее увидела заботливо устремленный на меня взгляд. И тут только я вспомнила чьи сильные руки подхватили меня в страшную минуту опасности, кто вырвал меня и Незабудку из когтей смерти. И не отдавая себе отчета, принято ли так поступать, я исполненная неизъяснимого чувства признательности схватила руку Лидии Павловны и благоговейно, как святыню, поднесла ее к моим горячим губам.

  

  

   Моему сладкому сну было суждено продолжиться еще долго, долго... Происшествие с Незабудкой и со мной очень быстро облетело весь институт. Меня звали к начальнице, ласкали, благодарили... Старшие и "свои" смотрели на меня восхищенными глазами, и всячески старались сделать, что-нибудь приятное для меня, младшие толпой бегали за мной наперегонки и "обожали" меня так, как никого еще не обожали до сих пор... Наконец, в один из четверговых приемов меня позвали в лазарет, где была на время излечения помещена Незабудка. Когда я вошла в приемную комнату нашей институтской больницы навстречу мне поднялся высокий статский и небольшого роста худенькая дама, как две капли воды похожая на Незабудку. Последняя в своем белом больничном халатике встретила меня еще на пороге и, схватив за руку, потащила к своим.

   - Папа, мама! Вот она моя спасительница! Вот спасительница вашей Оли! - и прыгнув мне на шею она, буквально душила меня поцелуями плача и смеясь.

   Глубокие прочувственные слова отца, нежный, нежный поцелуй матери, в котором вылилось накопившееся чувство долго сдерживаемой признательности, сладко, отозвались в душе неизбалованной лаской Ло! И когда маленькая ручка госпожи Зверевой перекрестила меня, а губы еще раз прошептали на прощанье:

   - Благослови тебя Бог милая девочка за нашу Олю! - я не выдержала и разрыдалась навзрыд..

   Уже вдогонку летели за мной поспешные фразы и просьбы приехать к ним, провести с ними праздник одной родной и тесно сплоченной семьей.

   Я не помню как выскочила я из лазарета, как промахнула всю длинную лестницу весь "райский путь", выражаясь институтским слогом и очутилась в классе.

   Мне суждено было, очевидно, быть счастливой весь этот день до конца...

   Едва я переступила порог знакомой светлой комнаты, как заметное волнение и суматоха происходившие там сразу бросилась мне в глаза. Девочки теснились вокруг кафедры, на которой торжественно восседала Аннибал и неистово колотя по столу руками, кричала:

   - А я говорю вам, что она согласится скорее всего поехать ко мне! У нас чудно в "Затишье" нашем... Горы ледяные... Каток... Охота... Стрельба в цель... Тройки с бубенцами... Словом, как Бог свят, все, чего душа попросит.

   - Нет, нет лучше ко мне! Она повеселится у нас на святках! Мама мне костюмированный бал делать будет... - звонким голосом выкрикивала рыженькая Наташа.

   - А мы елку для бедных устроим. Ей это больше всего придется по душе! - старалась перекричать Ляля Грибова.

   - Да вот она сама! Пусть решает скорее! - зазвенел металлический голосок Феи и все головы повернулись к порогу комнаты, у которого я стояла прислонясь к дверям.

   - Вот, Лиза, - подходя ко мне своей легкой воздушной походкой произнесла Дина, - решайте сами, у кого из нас вы желали бы провести Рождество. Нечего и говорить, что все мы жаждем иметь вас своей дорогой гостьей и от вас самих зависит решить осчастливить которую либо из нас... Выбирайте же, Лиза!

   Я была смущена таким неожиданным оборотом дела. Чем я заслужила такую дружбу, такое внимание к себе?.. Я хотела говорить, но слова не повиновались мне от охватившего мою душу волнения... А Аннибал уже стоит надо мной и кричит мне в самое ухо:

   - Ко мне! Ко мне поедешь ты на святки, непременно! У меня елка до потолка и тройки, стрельба и горы...

   - А у нас костюмированный бал! - прерывает ее Наташа.

   - А у нас праздник для бедных!..

   - А у нас любительский спектакль. Поезжай к нам Лиза! Непременно к нам!

   Я стою смущенная, красная и окидываю глазами все эти милые, приветливо обращенные ко мне лица. О, сколько заманчивых, сладких удовольствий, которых ты еще, не встречала в жизни, бедная Ло, сулят они тебе!.. Но вот глаза мои снова перебегают с одного лица на другое, отыскивая кого-то. Где же она?

   Передо мной мелькает унылое, грустное личико... Печальные глаза теперь лучатся так тускло и скорбно.

   "Ах как жаль, что я не могу предложить тебе всех этих заманчивых удовольствий. Я ведь лишена всего этого!" - казалось, говорят они, эти лиловато-синие глаза с их чарующими лучами.

   Точно что-то разливается по моему сердцу, мягкое и нежное, как теплая, благоухающая роса. Я бросаюсь навстречу лиловато-синим глазам, хватаю худенькие, бледные руки и говорю трепетным голосом, исполненная нежности и любви:

   - Мурка, милая, дорогая Мурка, с тобой... У тебя... В твоих скромных двух комнатках... Весь праздник у тебя проведу я... Слышишь, Мурка, и надеюсь, подруги не осудят меня за это... - добавляю я тихо, обводя смущенным взором весь класс.

   Нет, они поняли и не осудили... А лиловато-синие глаза заискрились и засияли снова всем своим ласковым, лучистым сиянием, как весеннее небо в солнечный день.

   Снег... Ветер... Морозец... Морозец на диво... Настоящий Крещенский денек... Через два дня сочельник. Марья Дмитриевна Мурина, Валя, Кукла и я едем в небольших санях, все четверо сжавшись в тесную группу. На Вале и Кукле новенькие салопы, капоры и платья, вчера только привезенные Лидией Павловной из Гостиного двора. Марья Дмитриевна долго отнекивалась от них, не желая принимать моего подарка, и только усиленные просьбы Мурки и мои, да неистовый рев Куклы, решили дело в нашу пользу. Бедная труженица, истерзанная непосильной работой и борьбой с жизнью, склонилась, наконец, на наши горячие мольбы и взяла от меня эти вещи, заимообразно.

   - Отработаю, отдам, - говорила она растроганным голосом и слезы застилали ее глаза, такие же милые и оригинальные, лиловато-синие, как у обеих ее девочек.

   Снег... Ветер... Морозец! Холодно и славно...

   Щиплет нос и щеки, уши и лоб... Мы едем и смеемся... И сами не знаем чего... У Куклы ее пуговка, исполняющая роль носа, покраснела как вишня... Кукла пищит:

   - Уж скорее бы доехать, что ли...

   Пищит и смеется. И Мурка смеется, беспричинно весело, по-детски... И смеется и щурится, и сияет от удовольствия своими лучистыми глазами...

   Как хорошо! Боже мой, как хорошо! Дурнушка Ло забывает все былое горе, все ее печали и невзгоды... Впереди все так радостно и легко... Счастливые тихие праздники в милой, тесной и дружной семье рядом с любимыми друзьями, а там дальше возвращение, возвращение не в чужие холодные стены, не в чужую неприязненную среду, а к милым подругам, любящим и нежным, успевшим понять бедную одинокую Ло...

   Милый папа! Видишь ли ты это?..

  

   Чарская Л.А. -Белые пелеринки: СПб.: - В.И. Губинский, 1911 - 285 с.:ил.

   Содерж.: Некрасивая, Южанка

  

      Исправлено в соответствии с современной орфографией.