Чарская Лидия Алексеевна - Некрасивая

и заметнее волновался Спичка, - ступайте на место, у вас будет единица! Это так несомненно верно, как меня зовут Иван.

   - Единица так единица! Что такое единица, - возвращаясь на место звонким шепотом разговаривала Аннибал, строя уморительные гримасы, -

   Единица, это такая птица,

   Которая в конце года,

   Не дает перехода!

   Пропела себе тем же шепотком под нос шалунья, в то время, как весь класс сдержанно смеялся, пригибаясь к доскам пюпитров.

   - Что вы там ворчите, госпожа Аннибал? - раздражительно произнес Бертеньев, - что вы себе под нос говорить изволите, ась?

   - Сонный карась! - неожиданно буркнула Римма, да так громко, что мы все подскочили на своих местах.

   Спичка сделал вид, что не слышал ее дерзкой выходки и с преувеличенным вниманием погрузился в классный журнал.

   - Госпожа Колынцева, - после небольшой паузы произнес он снова, - не желаете ли вы исправить бестактность вашей предшественницы и ответить мне о великом переселении народов? Нет сомнения в том, что вы, как первая ученица класса, выучили настоящий урок.

   И маленькие глазки Спички впились в лицо Феи.

   Последняя, не спеша поднялась со своего места и не выходя из-за своего пюпитра, проговорила отчетливо и ясно, ничуть не меняя спокойного выражения в своем красивом лице.

   - Нет, Иван Федорович, вы ошиблись на мой счет. Я, как и весь класс не знаю на этот раз урока.

   И легкий румянец залил ее обычно бледные щеки.

   Казалось, если бы удар грома и майский ливень, разразились над головой Спички, в этот зимний день, они не произвели бы такого огромного потрясающего впечатления, какое произвел на него совершенно неожиданный ответ первой ученицы. Его собственные впалые щеки истово побагровели. Вся кровь бросилась ему в лицо. Маленькие глазки забегали и заблестели. С минуту учитель молчал и смотрел как пришибленный с растерянным выражением в лице. Потом, его костлявые руки нервно защипали бородку и он разразился целым потоком негодующих слов по адресу Феи.

   - Не ожидал... Признаться, не ожидал... Разодолжили, барышня... Ей Богу-с, разодолжили... Это травля какая-то... Ась? Умышленная травля...Ей Богу-с, даже гадко видеть и слышать все это... Ну, пускай бы все остальные, из какого-то нелепого чувства стадности, из-за неправильно понятого чувства товарищества, сделать бестактность, но вы-с, вы-с, первая ученица... Развитая умственно, интеллигентная по уму, вы с солидными знаниями, не смотря на юные годы... Вы могли поддаться общему заблуждению? Да вы шутите барышня, может быть... Шутите, ась? Может статься вы знаете урок?.. Знаете, но из принципа поддержать класс молчите... Вы скажите только что знаете, госпожа Колынцева, но что не хотите, что ли, не можете отвечать и я останусь вполне удовлетворенным, - закончил в сильном волнении Спичка и вытер пот, градом катившийся по его худому лицу.

   Я взглянула на Фею. Румянец сбежал с ее лица. Брови свелись в одну темную черточку над гордым блеском загоревшимися глазами. Она закусила маленькими зубками нижнюю губу и лицо ее приняло недоброе, почти жесткое выражение. Она молчала. Только худенькие плечи ее и грудь прерывисто поднимались и опускались от бурного дыхания.

   Спичка исподлобья посматривал на нее и почти машинально повторял одно и тоже:

   - Первая ученица... Надежда и гордость института... И не знает? Ась? И не знает!.. Не может быть, однако... Не может быть! - И вдруг, тряхнул головой и произнес как отрубил громко и резко:

   - Госпожа Колынцева! В последний раз спрашиваю я вас, желаете ли вы мне сознаться в знании сегодняшнего урока? Или... Или я поставлю вам единицу, как и тем другим...

   В ответ на это Фея отвела рукой упавшую ей на бровь пушистую кудрявую прядку волос и молчала

   - Я жду! - зловеще проговорил Спичка. - Слышите ли, госпожа Колынцева! Я жду...

   Дина молчала. Только дышала бурно и тяжело. Прошла минута, другая, третья... Прошло пять минут. Дина стояла по-прежнему, неподвижная и красивая, как мраморная статуя. Стояла и молчала.

   И класс молчал, замирая от ожидания вместе с ней. Класс понимал отлично, какое волнение мучительно уязвленного самолюбия испытывала в эти тяжелые для нее минуты первая ученица.

   - Предатель, Спичка - предатель! Ась - карась сонный, противный, мерзкий. Диночку нарочно подвел, мою душку-Диночку, мою прелесть! - несся иступленный шепот с той скамейки, где сидела Римма Аннибал. И вот скорее, нежели ожидали этого девочки наступила развязка.

   - Садитесь, госпожа Колынцева. Я был уверен, что вы знаете урок, но не просил вас отвечать его, а только сознаться в том, что вы его знаете, но... Вы не пожелали сделать это... И... И я вам ставлю обещанную единицу! - произнес сердитым голосом Спичка и твердым движением руки, вооруженной пером, четко вырисовал злополучную палочку в журнальной клетке против фамилии Дины.

   Класс ахнул, как один человек. Случай являлся совсем неожиданным, странным, из ряда вон выходящим.

   Первая ученица, "святоша", "парфетка" и вдруг - единица! Все смотрели на Дину, кто с ясно выраженной гордостью, молодец, мол, рыцарь, не посрамила класс, предпочла позорную отметку нарушению правила товарищества, другие с сочувствием, третьи с восторгом.

   - Ангел, душка, красавица, героиня! - кричала Аннибал, перекинувшись всем телом через пюпитр, и не замечая, в своем усердии, что конец ее белой пелеринки попал в чернильницу, ввинченную в столе и спокойно перекрашивается из белого цвета в черный.

   Спичка с ехидной улыбочкой перебегал с одного лица воспитанницы на другое и маленькие глазки его все больше и больше разгорались неудовольствием и гневом. Вдруг неожиданно, бегающие глазки остановились на мне.

   Я невольно смутилась, встретив их странно засветившийся благодушием взгляд, предчувствуя, всем существом своим, что-то недоброе, что должно было сейчас совершиться со мной. Да, именно не с кем другим, но со мной. И моему предчувствию суждено было оправдаться. В маленьких глазках Спички засветилось торжество, когда он после недолгого молчания произнес снова:

   - А я знаю одни замечательно честные и правдивые глаза, которые не солгут. Не прибегнут к непорядочной увертке, и прямо и открыто ответят мне... Графиня Гродская, знаете ли вы сегодняшний урок? - совсем уже неожиданно повернул дело Бертеньев и его маленькие глазки, как две горящие на солнце стальные иголки, впились в мое лицо. Точно какой-то вихрь закружил меня сразу... Я хотела отвечать длинной и пространной фразой о том, что если я и знаю урок, то это не значит, что он его услышит из моих уст... Но язык не слушался, слова не шли мне на ум, а глазки - иглы все приближались ко мне и приближались... Смутно, как в тумане увидела я, что историк сошел с кафедры, приблизился к моей парте и уже не сводил ни на секунду инквизиторски-упорного взгляда с моего лица.

   Этот взгляд гипнотизировал меня, мешая сосредоточиться, пытая мою мысль, душу, казалось, все мое внутреннее я. Солгать ему? Сказать, что я не знаю урока? Но Боже мой, как я могу сделать это? Я, которая еще никогда в жизни не произнесла ни единого слова неправды и лжи. Да, ни единого слова лжи! Я дурна, безобразна, я завидую красоте других, я злюсь на судьбу порой за то, что она создала меня такой дурнушкой, но я не лгу никогда, никогда, никогда!

   "Будь честной и правдивой, моя Лиза!" - говорил мне, еще когда я была маленькой трехгодовалой девочкой, мой папа.

   Знай, что правда в устах человека, это лучше всяких богатств, всякой красоты!

   О, милый, ненаглядный папа, я обещаю тебе это! Да, я твердо обещаю это тебе.

   Быстрым вихрем пронеслось во мне милое воспоминание. Легкой тенью промелькнул любимый образ покойного отца... Класс товарищество, нелепые требования его, жестокие правила изощренные слишком восторженными головками девочек-подруг, все это скрылось куда-то, живо-живо, мгновенно. Волна горячего, острого самолюбивого чувства, чувства достоинства и жажды непоколебимой правды залила меня, затопив мою душу и сердце, все мое тщедушное существо.

   А иглы-глаза все следили и следили за мной горящим взором, и как бы торопили меня.

   - Еще раз спрашиваю я, графиня Гродская, знаете ли вы урок? - пытливо глядя мне в самые зрачки, спросил учитель.

   - Да! - вырвалось у меня ни громко, но твердо, - да, я знаю его, но отвечать его не буду, как и все!

   И с усилием закончив мою фразу я тяжело и устало опустилась на скамью.

  

  

   - Как вы смели идти против класса?

   - Да, как вы смели?

   - Вы должны были сказать, что не знаете урока или молчать, как Фея.

   - Да вы должны были молчать.

   - Это низко, гадко с вашей стороны!

   - Да гадко и низко!

   - Это называется предать класс, отступиться от него!

   - Изменить нам!

   - Предательница! Изменница! Отступница!

   - Отступница! Отступница! Отступница!

   Я стояла под градом негодующих криков и обвинений. Спички давно не было в классе. Лидия Павловна тоже вышла еще задолго до его урока, я одна осталась лицом к лицу перед злобствующей толпой моих разгневанных одноклассниц. Передо мной мелькали негодующие лица, дрожащие от негодования губы, сверкающие глаза...

   Больше всех бесновались Незабудка, Грибова, Строева и Аннибал. Последняя, буквально, на себя была непохожа. Ее черные глаза прыгали и сверкали, растрепавшиеся кудри тоже прыгали и били девочку по смуглым ярко разгоревшимся щекам, при каждом порывистом движении ее характерной головки...

   - Позор! Срам! Безобразие! - криком кричала Римма потрясая в воздухе, сжатыми в кулаки руками. - Позор! гадость! В нашем классе предательница, отступница! Срам! Срам! Срам!

   - Мерзость! - поддакивала ей Незабудка и ее тонкие губы складывались в ехидную улыбочку.

   - Господа! подвергнем ее остракизму, (В Греции был обычай изгонять провинившегося гражданина судом сограждан, причем имя провинившегося писалось на черепках и по этим черепкам подсчитывались голоса в пользу изгнания.) изгнанию из нашей среды! Помните, душки, как это делалось в древней Греции! Выгнать ее от нас нельзя, но и оставаясь с нами, она будет чужая, ненавистная нам с этого дня, - кричала Наташа, блестя глазами, и плавленым золотом своих рыжих кудрей, одним прыжком вскакивая на ближайший пюпитр.

   - Да, да, да, да! Остракизму! Остракизму! - зашумело кругом.

   - За что? За что? - невольно вырвалось из моей груди громким стоном тоски и бессилия.

   - И вы еще смеете спрашивать? - услышала я насмешливый голос за собой и побледневшее лицо, без того обычно бледной Незабудки, близко придвинулось к моему лицу. Она еще смеет спрашивать, какова?

   И тут же окинув толпившихся вокруг нас девочек злыми, торжествующими глазами, она заговорила быстро, резко и громко, обращаясь ко мне:

   - Слушайте вы, ваша светлость, сиятельная графиня Финтифлю-де-фон-Финтифлюшкина! Вы сделали непозволительную гадость, подлость даже, по отношению к классу и мы вам не простим этого никогда, никогда, никогда! Когда весь класс решил не учить урока и сказать Спичке, что вследствие его трудности не могли приступить к нему, вы просто и спокойно изволили ответить учителю, что знаете его. Насколько это мило с вашей стороны, судите сами!

   - Я не могла лгать! - вырвалось из моей груди, - я не могла говорить неправды!

   - А разве Фея лгала! Фея молчала... Фея - первая из первых, душка, прелесть, бриллиант! - неистовствовала Аннибал, вскакивая в свою очередь на стул и размахивая линейкой.

   - Да, Фея же молчала! - с той же ехидной усмешкой подтвердила Незабудка.

   - Но, я не могу лгать! Раз меня спрашивают - я должна отвечать правду, - вылетело из моей груди иступленным, вымученным стоном.

   - Ага! Говорить правду! Вы говорите одну только правду, госпожа сиятельная графиня, только правду, да? - снова громко и резко выкрикнула моя мучительница. - Отчего же вы, такое высокочестное, правдивое и искреннее существо, отчего же вы не сказали правды, а именно того, что не здесь в институте, а там в вашем пансионе учили этот урок? А? Смутились что-то? Совесть заговорила, сиятельная графиня! Это недурно в общем, что у вас еще имеется совесть! - дерзким смехом закончила она свою речь.

   Боже мой! Так вот оно что! Какая ужасная, какая роковая оплошность! Она права, тысяча раз правы они все! И эта злая девочка е двумя незабудками вместо глаз, моя главная мучительница, и смуглая Аннибал, и рыженькая Наташа, и Грибова с ее лицом лукавого мальчишки-постреленка, они правы все, все, все, все! Я должна была тогда же признаться Бертеньеву, что не могла бы выучить урока, если бы не учила его раньше в пансионе Рабе, но я упустила это из вида, я не сказала и теперь справедливая кара постигла меня.

   Вот каковы были вихри мыслей, закружившие меня в ту же минуту. Отчаяние, раскаяние в собственной оплошности, буквально, подламывало мои силы. Я почувствовала почти физическую усталость. Мои ноги подкосились, и я наверное бы упала, если бы рядом со мною не стояла благодетельная скамья. Я опустилась на нее, уронила голову на пюпитр и судорожно сжала ее руками. А над ней, над этой победной головой, поднялся целый ад криков и восклицаний.

   - Я ненавижу вас, слышите ли, ненавижу! - слышался точно во сне взбешенный возглас Незабудки.

   - Душке Фее единица, а этой противной уродке двенадцать баллов. Дрянь она этакая! - стараясь перекричать Звереву безумствовала Аннибал.

   - Mesdames! Кто скажет ей хоть одно слово, кто будет гулять с ней в перемены или одевать ее по утрам, тот враг классу! Правильно я говорю? - снова повысила свой и без того звонкий голос Незабудка.

   - Правильно! Правильно! - подхватили сразу три десятка голосов.

   - Неправильно! Нехорошо! Не верно! Вы не справедливы! О Боже мой, как вы не справедливы к бедной Гродской! - слабо и нежно прозвенел где то милый дорогой мне голос. Точно теплый ветерок повеял мне в мою разгоряченную голову и освежил ее нежной лаской. Точно ароматный, розовый цветок вырос в моей душе такой воздушный, благоухающий и милый. Что-то светлое пробудилось, в сердце и оно забилось... забилось... забилось... Моя голова невольно приподнялась от пюпитра... Глаза взглянули туда, откуда неслись родные звуки...

   Усиленно работая плечами и руками, вся трепетная и взволнованная, ко мне пробиралась Мурка сквозь плотно сомкнутую толпу подруг.

   - Лиза! Лиза! - кричала она мне издали, щуря свои лучистые, красивые, близорукие глаза, - я с тобой Лиза! Ничего не бойся! Я поняла тебя... Я поняла... Ты не нарочно, знаю... Знаю... А они, пусть их сердятся... Когда-нибудь поймут... Сейчас слишком много в них злобы и негодования... Пускай... А я с тобой! С тобой, Лиза моя! Пустите меня к ней, пустите же меня! - неожиданно прикрикнула она на загораживавших ей путь одноклассниц.

   - Мурка! Дурочка ты этакая! С ума ты сошла! Опомнись, чтоты! Против класса идешь! С отступницей разговариваешь! Очнись, дурочка. Мура! Муренок! Что с тобой! - посыпались вокруг нее скорее изумленные, нежели негодующие голоса.

   - Молчите! - с несвойственной ей энергией - и твердостью проговорила Мурка, - молчите! Все равно я не пойду с вами заодно. Если Гродская и виновата, то не из подлости, как вы это сейчас решили, а единственно из необдуманности и я буду за нее. Слышите, Mesdames? Я буду стоять за нее! Она одинока, несчастна и...

   - Святоша Мурина всегда стоит за всех несчастных о, она истинная христианка! - ввернула свою фразу Незабудка, сложив свои бледные губы в презрительную улыбку.

   - Да я стою за одиноких и несчастных! - вскричала Мурина с несвойственной ей горячностью и ее глаза залучились и загорелись, делая все некрасивое личико девочки таким светлым и прекрасным в эту минуту. Потом, она быстро подошла ко мне обняла меня за плечи и приподняв со скамейки проговорила с нежной заботой и лаской в голосе. - Не обращай на них внимания Лиза, они когда-нибудь поймут, а теперь... Теперь я с тобой... Всегда буду неотлучно с тобой, пока ты будешь одинокой и несчастной. Даю тебе слово в этом! Пойдем же отсюда. Следующий урок, пустой, я хочу развлечь тебя немного, пойдем со мной к моей сестре. Лиза? Я давно собираюсь тебя познакомить с куклой. Хочешь? Разумеется, я поторопилась изъявить свое согласие. Мурка взяла меня под руку и направилась со мной из класса. Вслед за нами полетели насмешливые замечания, крики и даже угрозы моих одноклассниц.

   - Берегись, Мурка! Ты играешь в опасную игру!

   - Мурина не лучше новенькой, господа! Порядочное дрянцо тоже!

   - А дружба-то какова! Орест с Пиладом! (Орест - герой древнегреческих мифов, он вырос вместе с их сыном Пиладом, который стал его верным другом, (благодаря чему возникло выражение "как Орест и Пилад"))

   - Голубки! Что и говорить.

   - Подождите, еще эта душка - Гродская подведет Мурину - долго будет помнить!

   - Мурина отлично знает это. Ей нужно только разыграть роль мученицы за идею!

   - Добродетельная христианка!

   - В монастырь ступай, Мурина. Тебе это больше к лицу.

   - Мурина! И тебе не стыдно идти против нас, ты всегда была любимицей нашей! Вернись к нам! Останься с нами!

   Услыша последнюю фразу, я, и моя спутница стали, как вкопанные. К нам спешила своей легкой воздушной походкой Фея.

   Избегая смотреть мне в глаза, она пристально вглядывалась, однако в лицо Муриной и протягивая ей руку говорила:

   - Останься с нами, Валентина. Так хочет весь класс и я. Гродская тебе не товарищ. Ты слишком чиста и простодушна для нее, Мура! Слышишь?

   Лучистые глаза Муриной вспыхнули негодованием, губы дрогнули. Она вспыхнула и покраснела.

   - Как, и ты, Фея? И ты заодно с ними? Дина Колынцева, слушай: я до сих пор тебя считала такой умной и развитой, я так уважала и любила тебя. Не оскорбляй же моего чувства к тебе, моего доверия, Дина. Зачем ты поступаешь также опрометчиво и несправедливо как и все другие... Это неблагородно Дина, обвинять человека в том, в чем ты знаешь заведомо, он не виноват.

   - Но вы с ума сошли, Мурина, вы забылись! - в свою очередь вспыхнула Фея и глаза ее надменно сверкнули. Она, однако, тотчас же сделала усилие над собой и через минуту уже произнесла другим, более спокойным тоном:

   - Не забудь одного Мурина, что дружа с "отступницей" и врагом класса, ты сама делаешься нашим врагом! А больше я не прибавлю тебе ни слова.

   Мурка вскинула на говорившую своими лучистыми глазами. Потом перевела их на меня и произнесла своим, подкупающим как самая ласка, милым голоском:

   - Идем же скорее на половину малышей, Лиза. Я хочу познакомить тебя с моей сестрой, - и весело потащила меня из класса.

  

   Передо мной стоит девочка, маленькая, юркая, подвижная, быстрая, как мышка. Она до того мала, что кажется шестилетней, а между тем малютке Аллочке Муриной, родной сестре Мурки, уже восемь лет. Это самая крошечная воспитанница во всем институте, самый прелестный ребенок в серых, скучных учебных стенах и потому неудивительно, если весь институт считает своей нравственной обязанностью баловать Альку напропалую. А особенно наши третьи, одноклассницы старшей Муриной преуспевают в этом. Им всем без исключения Алька говорит "ты" и называет их тетями. Кому бы не принесли в прием гостинцы, каждая, поделившись ими с подругами, львиную долю откладывает Альке; хорошенькие статуэтки, безделушки, красивые картинки, изящные карандаши и ручки, все, чем богаты институтки, то и дело переходит в один из пюпитров седьмого класса, где по большей части царствует самый хаотический беспорядок и хозяйкой которого состоит Алька. Эта живая игрушка, действительно, прелестна, и вполне справедливо заслуживает всеобщую любовь. Ее лилипутский рост, умное живое личико, с носиком-пуговицей и чудесными быстрыми глазенками, такого же странного лиловато-синего цвета, что и у сестры, но не лучащиеся кротостью и печалью, как глаза последней, а горящие задорным веселым огоньком. Все это делает ее кумиром всего института. С первого же дня ее поступления в учебное заведение Альку прозвали "куклой", и название это так и осталось за ней.

   Сейчас "Кукла" со мной. Идет большая перемена, то есть послеобеденный час, когда воспитанницы обыкновенно гуляют в институтском саду, а сегодня из-за ветряной, мглистой, снежной погоды сидят "дома". Большая двухсветная зала кажется такой серой и неуютной в этот скучный день. Слышно, как воет ветер за окном, как визжит вьюга на улице и от стонов ветра и визга вьюги еще тяжелее делается на душе.

   Но Альке, очевидно, решительно нет никакого дела до ветра и вьюги. Она сама вся вихрь, сама ветерок со своим живым темпераментом и заразительной веселостью. Она прижимается ко мне и лукаво поглядывая на меня снизу вверх, говорит:

   - Тетечка-графинечка (с первого же дня нашего знакомства Алька не называет меня иначе). - Тетечка-графинечка, не надо грустить! Не надо делать печальных глазок. Алька с тобой, Кукла любит тебя!

   - Ты очень любишь меня, Кукла? - спрашиваю я и порывистым движением притягиваю к себе ребенка, вся всколыхнувшись от радости, от жгучего острого ощущения сознания быть кому-нибудь близкой и дорогой... Есть одно прелестное существо здесь, в этих серых стенах, которое меня любит искренне, по-детски чисто и неподкупно!..

   Ведь не в Фее же, Аннибал, Грибовой, Строевой и насмешнице Незабудке искать мне любви и ласки!

   Вот уже месяц, что я в институте, и за этот месяц пришлось пережить столько, что другая не переживет и за целый год! Девочки, действительно, подвергли меня остракизму. Никто не разговаривает со мной, кроме Мурки, никто не гуляет в переменку между часами уроков и если приходится по необходимости оказать какую-либо услугу мне, то есть передать тетрадку за уроком или тарелку за обедом, то это проделывается с таким явным нежеланием и неохотой, что сердце мое обливается кровью, а душа замирает от тоски. И если бы не постоянное присутствие Вали, не ее поддержка и дружба, да ни бескорыстная, детская ласка Альки, я бы кажется, с ума сошла за этот мучительный месяц моего пребывания здесь.

   Я хорошо училась и учителя постоянно хвалили меня. Но это еще более поддерживало ко мне ненависть класса, еще более усиливало его вражду. Немудрено поэтому, если ласка Альки действовала на меня как первый луч солнышка в ненастное утро...

   - Кукла, милая, детка моя, так ты любишь меня? - еще раз переспрашиваю я, в ожидании благоприятного, желанного ответа.

   - Люблю тетечка-графинечка, люблю! - лепечут ее пухлые губки. Ее лиловые глазенки и носишко-пуговка близко придвигаются ко мне. Так ужасно близко. Я в одну минуту покрываю поцелуями и пуговку-носик, и пухлые, совсем ребяческие губки, и лиловые глазки без числа, без счета...

   - Меня нечего любить, Кукла, я ведь уродка, - говорю я помимо собственного желания и тихонечко вздыхаю.

   - Неправда! Неправда! Ты дуся! Ты прелесть! Ты - божество! - неистово кричит Алька, и топает ногами, потом смотрит на меня с восхищением, не говоря ни слова и вдруг с пронзительным визгом бросается мне на шею и в свою очередь принимается меня целовать...

   Вот она где неподкупная сила любви, не замечающая моего уродства! Милая, милая крошка, я никогда не забуду тебя за эти минуты, давшие мне такое светлое, большое счастье! Ведь она далеко не избалована людской лаской, твоя бедная, безобразная Ло!

   Я обнимаю девочку, крепко прижимаю ее к себе и тихонько шепчу ей на ушко:

   - Хочешь сказку, Кукла?

   Она начинает визжать от радости вместо ответа и скачет на одном месте.

   - Сказку, тетечка, сказку!

   Я с детства имею эту способность рассказывать сказки. Дочь бабушкиной кухарки, маленькая Дуня, часто пробиралась ко мне в комнату и я ей по целым часам рассказывала все то, что приходило мне на ум. А так как на ум мне приходили самые неожиданные вещи, то выходили очень интересные сказки, приводившие Дуню в безумный восторг. За это уменье рассказывать, кажется, исключительно полюбила меня и Алька. По крайней мере, после первой же рассказанной мной фантастической истории, девочка стала смотреть на меня очарованными глазами и ходить, как собачка, по моим пятам. И сейчас при одном упоминании о сказке она затормошила меня всю, с хохотом и визгом засуетилась вокруг меня.

   - Расскажи, тетечка-графинечка, расскажи! Делать нечего, Ло, принимайся за сказку!

   Мы усаживаемся поуютнее на жесткой скамейке в углу залы и подумав с минуту, я начинаю: "В одном большом городе, в роскошном богатом доме жила девочка-княжна. Маленькая княжна была богатой сиротой и воспитывалась у своей тетки, старой княгини. Родители княжны, которую звали Зозо, давно умерли, тетя ее была важная, строгая барыня и не умела ласкать свою племянницу, и бедная маленькая княжна томилась и страдала в одиночестве без любви и ласки в доме ее строгой родственницы. Однажды, Зозо сидела в своей хорошенькой комнате, где было столько чудесных нарядных вещей и блестящих безделушек, но не было главного - счастья и радости, и горько плакала, тоскуя о своей сиротской доле. Вдруг кто-то постучал в ее дверь.

   " - Войдите! - крикнула Зозо. Дверь тихо растворилась и очаровательное маленькое существо, в блестящем, как иней в зимнюю пору, платьице, с воздушными крылышками за плечами впорхнуло к ней.

   " - Не бойся меня, милая девочка, - прозвенел серебряный голосок крылатого существа, - я видела твое горе и пришла помочь тебе, пойдем за мной..."

   - Пойдем за мной! - повторил мою фразу, оборвав дальнейший ход сказки, чей-то насмешливый голос, заставив меня и мою слушательницу подпрыгнуть от неожиданности на скамье.

   Перед нами стояли три самых удалых и шаловливых девочек класса: Грибова, Строева и Аннибал. Все три смотрели с насмешливым вызовом мне прямо в лицо. Аннибал, сверкая своими ослепительными зубами, потянула за руку Альку и заговорила по ее адресу самым вкрадчивым голосом, какой только имелся у неё:

   - Пойдем, Кукла, пойдем. Тебе здесь не место. Охота слушать глупые сказки! Все это вздор и вранье, душка. И ничего подобного не бывает на свете. Давай лучше устроим игру в гуси-лебеди, позовем еще нескольких седьмушек, а? Что ты на это скажешь, Кукла?

   Но Кукла только отрицательно покачала своей милой головкой. Ее лиловые глазки были полны ожидания, сказка, очевидно, захватила ее.

   - Нет, нет, оставь меня тетя Аннибал - отмахнулась она от Африканки досадливым жестом избалованного ребенка, которому все сходит с рук, - оставь! Я не хочу играть... Пусть тетечка-графиничка, доскажет мне раньше, что стало с княжной Зозо и куда повела ее маленькая Фея.

   - Княжна Зозо! Маленькая Фея! - грубо расхохоталась Аннибал. - Ну уж это дудки, моя милая, я не позволю засорять тебе голову всякой чепухой! Пойдем-ка лучше ко мне я тебе покажу в классе мышонка, который бегает совсем, как настоящий, хочешь?

   - Нет! Я хочу сказку! - упрямо оборвала Алька и еще крепче и нежнее прижалась ко мне.

   - Душка, ты маленькая дурочка, не понимаешь своей пользы, - вмешалась Наташа Строева, - пойдем-ка лучше мы с тобой сыграем в "ведьму", хочешь?

   - В ведьму? Ах! - В одну минуту колебание отразилось на милом личике Альки. - Игра в ведьму! О это было так забавно! А "тетя Огонек" к тому же, как называла девочка рыженькую Наташу, так искусно умела изображать Бабу-Ягу, - костяную ногу, прыгая на одной ноге и разметав по плечам свои огненные кудри, гоняясь за ней и за другими по большому залу. Положительно, это было большое искушение для бедной маленькой Куклы! Но она колебалась недолго...

   - Сказку! Я хочу сказку! - своим тоном избалованного дитяти снова затянула Алька.

   - А ты погляди-ка, что у меня есть! - И Грибова, тихонько опустила руку в карман и вытащила оттуда что-то пушистое, желтенькое и мягкое как клубок.

   - Ах! Морская свинка! - не своим голосом дрогнувшим радостью и восторгом вскричала Алька. - Живая свинка здесь в институте! Ах, откуда ты ее взяла, тетечка - Грибок? И она уже была вся тут, в морской свинке, действительно точно чудом появившейся в чопорных институтских стенах. Свинка, положим, была не живая, но подделка была так хороша, что не оставляла желать ничего лучшего. Очевидно, юные искусительницы много приложили труда над изобретением того, чем можно было бы отнять у меня Альку, привязанность которой к негодной "отступнице" долго не давала им покоя.

   Действительно, Кукла точно обезумела от восторга... Визжала от радости, прыгала и скакала забавляясь прелестной игрушкой. А мои враги пользуясь этим отводили ее от меня все дальше и дальше... Вот живая сверкающая весельем Строева, одним движением руки распустили свои рыжие кудри, и замотав свирепо головой и рыча как зверь, помчалась вокруг зала. В ту же минуту Аннибал с хохотом подхватила Альку на свои сильные руки и с ней вместе бросилась по гладкому паркету в противоположную сторону от воображаемой ведьмы. Рыженькая Наташа погналась за ними и игра закипела с головокружительной быстротой.

   Мне стало грустно. Я наклонила голову и стала смотреть в сад через огромное окно с широким выступом подоконника. Там за обледенелым стеклом плясала и кружилась вьюга, пела метель, безумствовал ветер...

   И в душе плясала вьюга тоски, бессильное горе, точно темным туманом застилавшее сердце...

   - Отняли у меня Альку, отняли последнее мое утешение! Отняли куклу мою! - печальным роем мыслей промелькнуло у меня в голове!

   - Что изволите кручиниться сиятельная графиня?! - услышала я насмешливый голос за моими плечами. Я живо обернулась. Знакомое, недоброе, бледное и болезненное личико... Злая усмешка и голубые, невинные, как два северные лесные цветка, глаза. Вот она опять Незабудка!

   Не знаю, но почему-то вдруг проснувшееся бешенство заговорило во мне. Терпение мое истощилось разом. Переполненная чаша раздражением плеснула через край...

   - Что вам надо от меня наконец! - крикнула я сердито почти злобно, - не мучьте меня, оставьте! Мало вам того, что вы на каждом шагу делаете мне неприятности, вы еще отняли у меня этого милого ребенка, который своим детским лепетом и ласками так успел утешить меня! Не понимаю, кому могла придти в голову такая жестокая мысль.

   Незабудка выслушала меня, потом насмешливо прищурилась, усмехнулась своими тонкими губами и проговорила разделано отчеканивая каждое слово.

   - Мне пришла эта мысль, сиятельная графиня. Я решила порвать вашу дружбу с девочкой. И не только с ней, а и с Муриной также... У "отступницы" не может и не должно быть друзей. Вы не стоите их дружбы, ваша светлость, вы портите их. Ваш бесчестный поступок никогда не забудется и мы все, все, всем классом, слышите ли всем классом, ненавидим вас и не дадим вам портить Куклу и Мурку!

   - Бесчестный поступок! Какой? Что? Как вы смеете! Я ничего бесчестного не сделала еще в жизни! - вырвалось из моих уст вымученным криком, но Незабудка только резко расхохоталась в ответ на мою фразу и отвесив мне насмешливый реверанс, побежала присоединиться к играющим. А я с сильно бьющимся сердцем осталась стоять как истукан, машинально повторяя вслух одну и туже фразу.

   - Бесчестный поступок! Я? О, никогда, никогда, я не сделала бесчестного поступка. Никогда! Никогда в жизни! Нет! Нет! Нет!

  

  

   - Вот, душка, я слышу будто кто-то скребется точно кошка в дверь... Гляжу стоит что-то белое прямо против моей постели и на окошко влезть хочет, хватается руками, царапает ногтями и ничего поделать не может! Я хочу крикнуть и не могу! Хочу позвать на помощь - язык немеет. Лежу холодная как лед, а волосы дыбом поднимаются...

   - Ну уж и дыбом, врешь ты все!

   - Правда, чистая правда, душка, ей Богу! - и Маша Петрова, большеглазая девочка с несколько всегда удивленным, а теперь испуганным лицом, захлебываясь от увлечения, продолжала свое повествование. Сидевшие за столом воспитанницы придвинулись ближе со своих мест к рассказчице и вперили в нее загоревшиеся любопытством глаза.

   Одна только Фея продолжала спокойно сидеть на месте с легкой улыбкой на красивом лице.

   - Маша! Петрушенька! Да неужели же это было, или ты, уж, сознайся душка, соврала немножко? - делая лукавую рожицу, произнесла рыженькая Наташа Строева.

   - Ну, вот! Ну вот! Вы всегда так Строева, - обиделась и разгорячилась рассказчица, - выслушаешь все, а потом и врешь! Ей Богу, - же, я не вру mesdam'очки! Клянусь вам Богом! - слезливым голосом присовокупила Петрова.

   - Что же ты скажешь, что это было привидение, что ли! - громко на весь стол прозвучал недоверчиво голос Незабудки.

   - Ах, почем я знаю, что это было, душки, - уже с полным отчаянием в тоне проговорила Маша, - я видела только как "она" стояла спиной ко мне и пыталась вскарабкаться на окно. А что было потом я не знаю. Я залезла под подушку головой, накрылась одеялом и лежала тихо, тихо, не двигаясь и не дыша, до тех пор, пока не уснула. И уж нс помню что было после.

   - Храбрая девица! Нечего сказать! - засмеялась во все горло Аннибал.

   - Ну да, а ты бы не струсила, нет, если бы "ее" вдруг увидала? - снова задетая за живое захорохорилась Петрова.

   - Конечно, нет! Я вступила бы с ней в борьбу как Самсон со львицей! - продолжала смеяться Аннибал, сверкая зубами и глазами.

   - Душка ты дура, ей Богу! С привидением нельзя драться, оно бестелесно! - авторитетно проговорила Грибова, с аппетитом принимаясь за чай с булкой.

   - А я уверена, mesdam'очки, что это было не привидение, а madame Роже или Лидия Павловна, делавшие ночной обход,

   - Ну уж это совсем глупо с твоей стороны Гриб. Зачем нашей командирше или Лидии прекрасной лезть на окошко. Да еще ночью, - что она акробатка что ли?

   - И совсем не акробатка. Не острите, Петрова, обиделась Грибова, а просто штору спускала. Вот и все.

   - Ну уж и "проза" же ты, Лялька, штора и ночное видение, что может быть общего! - засуетилась рыженькая Наташа и, сделав минутную паузу, подхватила с жаром:

   - Нет, mesdam'очки, я предлагаю узнать, что это было. Тем более что и Аннибал как-то ночью видела белую фигуру, скользившую по коридору. Ведь ты видела ее Африканка, неправда ли, да?

   - Как Бог свят видела, душка! - ответила как отрубила Аннибал, мгновенно делаясь серьезной.

   - Ну вот видите! Видите! - еще более заволновалась торжествующая Наташа, - значит двое видали и Африканка и Петрушок. Стало быть и мы все должны увидеть. Предлагаю караулить всю сегодняшнюю ночь привидение mesdames! - неожиданно предложила она.

   - Отлично! Превосходно! Прекрасно! Будем караулить всю ночь! - подхватили возбужденные голоса.

   Одна только Фея, по-прежнему оставаясь спокойной, проговорила серьезно:

   - Не дело это, mesdames. Узнают "синявки" не поблагодарят. Шуметь и шалить станете весь институт перебудите. И готов скандал.

   - Ну уж это ах, оставьте Диночка - душка! Я беру начальство над толпой! - неожиданно объявила Аннибал, подскакивая на одном месте как резиновый мячик.

   - Ты? Ха, ха, ха, ха!

   - Да я? Что вы думаете, что я не умею быть серьезной? - обидчиво произнесла Африканка, делая такую потешную физиономию, что весь стол покатился со смеху.

   - Итак mesdam'очки, решено! Не спать всю ночь и караулить: что за привидение повадилось гулять по ночам по нашему дортуару и коридору, - предложила Незабудка, все время молчавшая до сих пор.

   - Решено, решено. Не спать и караулить! - подхватили девочки хором.

   Едва лишь успели заглохнуть их голоса, как дрогнул звонок, призывающий к молитве и весь институт, как один человек поднялся со своих мест. После ужина выстроились по обыкновению в пары и пошли в дортуар. Здесь, девочки спешно раздевшись, причесавшись и умывшись на ночь разбились на группы, разместившись по кроватям, собираясь как следует обсудить интересовавший их вопрос. Я же и Мурка улеглись в наши постели и поставив в наш промежуток то есть пространство между кровати, положили на него подушку и опираясь на нее локтями стали беседовать шепотом о всем пережитом за сегодняшний день.

   Говорили и о Кукле и ее "измене". Валентина, против обыкновения кроткая и спокойная, теперь сердилась и негодовала:

   - Гадкая Алька, дрянная! - хорохорилась она, - на кого променяла тебя! На хитрую Звереву, на дрянную Аннибал! Нечего сказать, хорош выбор! Непременно скажу завтра маме на приеме, чтобы она вразумила девочку. Не может понять, кто ей искренний друг, и кто ее ласкает и лелеит, из мести и зависти к тебе. Дурочка она!

   - Она еще маленькая, Мурка! - попробовала заступиться за девочку я, - подумай только. Ей восемь лет. Что она может еще понять и усвоить.

   - Нет, нет, не оправдывай мою сестру Лиза! Она глупая, ветреная девочка и ее следует хорошенько пожурить. - И Мурка еще долго бы распространялась на эту тему, если бы неожиданно перед нами не предстала высокая фигура Лидии Павловны, успевшей сменить свое синее форменное платье на широкий домашний пеньюар.

   - Милая Гродская, Вы получили письмо от вашей бабушки и большую сумму денег! - проговорила она, протягивая мне конверт.

   Я смущенно протянула руку за письмом, вскрыла его и тотчас же принялась читать:

   "Милая Ло", - писала бабушка по-французски, - "через месяц наступают рождественские праздники и я хочу чтобы вы их провели, как можно более, приятно.

   Поэтому, посылаю вам деньги на имя вашей уважаемой наставницы. Распоряжайтесь ими по вашему усмотрению. Я знаю, что вы вполне благоразумная молодая особа и не будете тратить такой большой суммы по пустякам. Спешу также разрешить вам провести эти рождественские каникулы у кого-либо из подруг, если они вашего круга, разумеется и пригласят вас к себе. Надеюсь, что ваш выбор будет достоин моей благоразумной внучки. Что же касается нас с Зи, то мы устроились прекрасно. Ницца в эту пору великолепна!

   Тут шли подробнейшие описания южной природы и времяпрепровождения самой бабушки и ее компаньонки.

   Буквы, строки, знаки препинания все это завертелось в моих глазах. Если бы только предчувствовала графиня как больно оцарапает меня ее фраза о том, что я могу по собственному выбору провести рождество у кого-либо из подруг...

   Подруг! Да разве они у меня есть, подруги? Одна только Мура, этот искренний и добрый товарищ еще может считаться, пока что, моим другом, но и сама Мура и Кукла не едут на Рождественские праздники, так как этого не позволяют скромные средства их матери. У девочек даже нет теплого платья, чтобы выйти на улицу. Стало быть, Мура не может мне дать того, чем не пользуется сама. И так, значит я обречена на тоскливое двухнедельное праздничное сидение в сырых институтских стенах! Правда и Мурка и Кукла будут со мной, но Кукла уже не принадлежит мне, Аннибал с Незабудкой успели так пленить девочку своими вновь вымышленными шалостями и играми, что Алька точно очарованная ходит по их стопам...

   И, соображая все это, я так живо представила себе снова в эту минуту моих врагов и Альку, что сердце мое вновь больно защемило от зависти... Еще бы! Ведь Кукла так успела развлечь, утешить и приласкать меня, так заполняла здесь мою грустную жизнь!.. Не хорошее, злое чувство зашевелилось во мне. А что, если... Что если попробовать отнять у них Куклу, заставить их злиться бессильной злобой, доставить им такие же, какие они доставляли и мне, неприятные минуты...Я могу, сумею сделать это. Бабушка прислала мне такую большую сумму на праздник, что я могу, буквально, задарить Альку подарками, игрушками, сластями. Могу даже нарядить как куколку девочку и предоставить ей возможность, наконец, ехать на Рождество. Посмотрим тогда, что запоют мои враги и останется ли с ними моя Алька! Ведь она кукла, Алька, лакомка и баловница и все нарядное изящное и новое тянет ее как бабочку на огонек! Прекрасно, я так и сделаю, я накуплю ей нарядов, ей и Муре, кроме того уговорю Валю принять у меня денег, чтобы они обе могли поехать на Рождество. Завтра же попрошу Лидию Павловну съездить и купить самые хорошенькие, платья, шубки и капоры для обеих сестер!

   Чем-то зло-торжествующим и нехорошим повеяло в мою душу. Я хотела делать добро, не ради добра, а ради мести моим врагам, преследовавшим меня и отнявшим у меня все самое дорогое.

   Это было дурно, я чувствовала и сознавала это вполне, но остановить моего желания уже была не в силах. Долго переносимая в тайне обида переполнила теперь, казалось, чашу моих страданий и я озлобилась едва ли