Чарская Лидия Алексеевна - Лизочкино счастье

сюрпризе? - спросила удивленная Лиза.

   - Вот потешная-то! Все перезабыла со сна! Да о сюрпризе, который готовит тебе губернатор.

   - А ты разве его знаешь? - изумилась еще больше Лиза.

   - Кого, губернатора-то? Ну конечно, - засмеялась Мэри так громко, что Павлик беспокойно зашевелился во сне.

   - Нет, о сюрпризе ты знаешь?

   - О сюрпризе? - переспросила Мэри и лукаво сощурилась, - знаю, конечно. Никто не знает - ни Павел Иванович, ни Григорий Григорьевич, никто из детей, а я знаю. Как узнала - не скажу, а все таки узнала!

   - Голубушка Мэри! Скажи мне, что это за сюрприз! - попросила Лиза.

   - Ишь, какая прыткая! - снова рассмеялась Мэри, - нет, ты лучше отгадай-ка сама!

   - Но я не знаю, что бы это могло быть! - рассуждала Лиза. - Большой или маленький сюрприз?

   - О, большой, очень большой! - отвечала Мэри.

   - Круглый или длинный? - продолжала спрашивать Лиза.

   - Длинный! Не очень... Но скорее длинный, нежели круглый.

   - А какого цвета?

   - О, цветов много. Но преобладает белый.

   - Что это: вещь, книга или лакомство?

   - Ни то, ни другое, ни третье! - отрезала Мэри и, помолчав немного для пущей важности, произнесла, растягивая слова:-это живое существо!

   - Живое существо? - все более и более изумляясь, произнесла Лиза. - Что же это: собачка, кошечка или морская свинка?

   - О нет! - прошептала Мэри тихо, так как Павлик снова заворочался у камина. - Это человек...

   И прежде чем окончательно удивленная Лиза могла спросить еще что-нибудь, она прошептала ей звонким шепотом в самое ухо:

   - Это твоя мама!

   - Мама! - вскричала Лиза вне себя от восторга и волнения, но в туже минуту рука Мэри закрыла ей рот, мешая говорить дальше.

   - Тсс! Сумасшедшая, ты разбудишь Павлика! Не кричи, а слушай, что я скажу тебе. Твоя мама приехала сюда. Губернатор узнал об этом и, чтобы потешить тебя - свою любимицу - устроил этот праздник для твоей встречи с мамой.

   - Но как же?.. Господи!.. Ведь я не поехала... Я не знала этого всего?.. - лепетала Лиза, плача от радости и смущения в одно и то же время.

   - Ну, что же делать! - спокойно произнесла Мэри, - ты подождешь до завтра, потому что, согласись сама, не может же мама твоя уехать с праздника и обидеть губернатора. К тому же Павел Иванович скажет, ей, что у тебя болит голова, и она не захочет волновать тебя свиданьем. Нечего делать, придется тебе подождать до завтра!

   - О, нет, Мэри, - вскричала, заливаясь слезами, бедняжечка Лиза, - я не могу ждать до завтра! Ради Бога, научи меня что делать.

   - Что делать? - засмеялась Мэри, - да ничего иного, как одеться теперь и ехать на праздник губернатора.

   - Но ведь меня не ждут уже там!

   - Так что же! Тем твое появление будет приятнее. Тебе хотели сделать приятный сюрприз, а ты сама сделаешь им сюрприз еще вдвое приятнее.

   - Боже мой! Боже мой!- вскричала в отчаяний Лиза, - как же мне оставить больного Павлика! - Ведь Павел Иванович сдал его на мое попечение.

   - Ах, подумаешь, какая опасная болезнь. Да он так-то каждый день болен, потому что объедается каждый день! А теперь он спит, как сурок, и его никакими пушками не разбудишь. Да к тому же Матрена посидит с ним, если ты уж так боишься его оставить, Ах, Лиза, - с досадой заключила Мэри,-не думала я, что ты так мало любишь свою мать, если не решаешься ехать к ней, не видев ее так долго!

   - О нет! Мэри, - голубушка, я еду, еду! - вскричала Лиза и побежала одеваться.

   Если бы Лиза оглянулась в двёрях на оставшуюся подле Павлика Мэри, то она наверное бы испугалась того выражения, которое было на её лице. Глаза девочки так и сияли злою радостью, а губы шептали злорадно:

   - Беги, беги, глупая овечка! Торопись одеваться, благо ты так легко веришь выдуманной мною сказке про приезд твоей матери. Будет тебе праздник, да только не на губернаторской елке!

   Но, к несчастью, Лиза была так занята своей внезапной новостью, что ей было не до Мэри. Быстро оделась она в свое белое парадное платьице, разбудила Матрену, уговорила ее посидеть у Павлика и вернулась к Мэри.

   - А ты почему же не одеваешься? - спросила она, застав Мэри на том же месте.-Или ты пойдешь в этом платье?

   - Ну, разумеется! Я ведь только провожу тебя, а на праздник не пойду; вернусь домой и подежурю у Павлика за тебя.

   - О, какая ты добрая, Мэри! - произнесла растроганно Лиза, и, крепко обняв своего недавнего врага, проговорила тихо: - Как я виновата перед тобою. Я тебя считала очень злою девочкою! Прости меня, Бога ради!

   - О, конечно, - возразила Мэри лицемерно.-Ведь и я тоже виновата перед тобою, потому что завидовала тебе и твоему успеху. Еще бы! До твоего приезда я играла все, что хотела, и могла капризничать напропалую, а ты поступила в кружок - и мне пришлось совсем плохо. Ну, я и возненавидела тебя за все это! Но больше не буду! Я вижу, какая ты добрая и кроткая, и тоже полюбила тебя не меньше других.

   - О, спасибо, Мэричка! - ласково произнесла Лиза, поверив каждому слову коварной девочки. И, еще раз попросив Матрену не отлучаться ни на минуту от больного Павлика, Лиза, в сопровождении Мэри, вышла из дому.

   Стояла настоящая Рождественская ночь. Было нестерпимо холодно. Крупные хлопья снега крутились в воздухе, ударяя по лицу и оставляя мокрые следы на щеках прохожих. Впрочем, прохожих было немного: в Рождественскую ночь каждый старается быть дома, чтобы встретить светлый праздник среди родных или друзей. Поэтому улицы были пустынны, и девочки, пройдя порядочную часть пути, не встретили ни одного извозчика,

   - Ты хорошо ли знаешь дорогу? - осведомилась Лиза, видя, что метель все усиливается с каждой минутой.

   - О, конечно! - успокоила ее Мэри, - надо пройти еще улицу, потом еще переулок, потом повернуть направо, потом налево, и губернаторский дом будет, как на ладони.

   - Ведь он на площади? - пройдя еще немного, спросила Лиза, начинавшая уставать.

   - Ну да, на площади, а я веду тебя ближайшей дорогой. Тебе кажется, что это так далеко, потому что ветер и снег затрудняют ходьбу. Не правда ли, тебе кажется, что мы идем очень долго, а между тем мы не сделали и половины дороги.

   - Неужели? - удивилась Лиза, - а я так устала.

   - Так что же, - разом делаясь грубой, проговорила Мэри, - не тащить же мне тебя на руках!

   Они снова завернули за угол, потом еще направо, потом налево и пошли вдоль какого-то забора. Наконец, забор кончился, и они очутились в снежном поле, с левой стороны которого темным пятном на белой скатерти снега выделялся сосновый бор.

   - Мэри, Мэри, - вскричала в страхе Лиза, - мы, кажется, заблудились!

   - Ну, вот глупости! - рассердилась её спутница, - не думаешь ли, что я завела тебя куда-нибудь?

   - Мэри, голубушка, повернем назад! - молила Лиза, - я чувствую, что мы сбились с дороги.

   - Ну, и чувствуй себе сколько тебе угодно! - проговорила Мэри насмешливо,- и не мешайся не в свое дело. Да и потом, что за вздор ты выдумываешь, Лиза! Я отлично знаю дорогу. Видишь, там огонек. Это и есть дом губернатора.

   - О, неправда, неправда! - не помня себя от страха, простонала Лиза, -дом губернатора не может быть в лесу! О, пусти меня назад, Мэри, пусти, ради Бога!

   Страшное предчувствие охватило сердечко Лизы. Она разом поняла коварный поступок Мэри, и злая выходка девочки сделалась совсем ясной для неё.

   - Она хочет завести меня в лес и оставить там, как девка-Чернавка оставила в сказке бедную королевну! - вихрем пронеслось в мыслях Лизы, и она, дрожа от страха, со слезами, стала молить Мэри вернуться домой.

   - Как же, жди! - грубо рассмеялась та, поняв, что её замысел был открыт Лизой, -отвести тебя обратно, чтобы ты снова заняла мое место и играла мои роли! Нет, голубушка! Довольно ты поцарствовала! Очередь за мною. Да ты не бойся и не дрожи.- прибавила она с гадкой улыбкой,-я ничего тебе не сделаю дурного, а только отведу тебя к добрым людям, которые займутся тобою и твоим будущим Ну, однако, поторопись немного, а то ты еле волочишь ноги. А мне некогда возиться с тобою. Давай твою руку и марш бегом!

   И, прежде, чем Лиза успела опомниться, Мэри схватила ее за руку и потащила насильно, направляясь к мелькавшему за высокими деревьями огоньку.

   - Мэри, Мэри! - молила ее бедная Лиза, еле передвигая ноги, тонувшие в снегу,-скажи мне одно, Мэри: мамы нет здесь? Ты все налгала?

   - Разумеется, - разразилась торжествующим хохотом Мэри, - а то как бы мне иначе заманить пташечку в клетку. Ну, помолчи немного. Мне надоел твой рев. Мы пришли.

   И с этими словами Мэри, все еще не выпуская руку Лизы, свернула с дороги и побежала на огонек, мелькавший все ближе и ярче.

   Неожиданно перед ними выросла небольшая избушка из хворосту и бревен. Мэри толкнула крохотную дверцу и почти на руках втащила Лизу в маленькую комнатку, где четверо людей - двое больших и двое маленьких - сидели за столом при тусклом свете огарка.

  

   - Ба, добро пожаловать, желанная гостья! - раздался знакомый голос над ухом Лизы. Она подняла глаза и обомлела. Сидящий за столом человек был не кто иной, как черномазый господин, называвший себя Энрико Томазо.

   - Никак не могла уговорить идти! - трещала между тем Мэри, плотно запирая за собою дверь.- Догадалась но дороге, в чем дело, и пришлось чуть не насильно тащить.

   - Ну, видишь, умница, - произнес г-н Томазо,- не хотела идти ко мне по доброму согласию, попала хитростью. Не пеняй же на меня, миленькая гостья, если и угощение теперь будет несколько иное.

   И при этих словах он рассмеялся таким злым и неприятным смехом, что мороз пробежал по коже Лизы. Засмеялась и Мэри, и сидевшая за столом старая женщина, как две капли воды похожая на черномазого. Только двое детей-мальчик и де­вочка, одетые в лохмотья, сквозь которые выглядывали их посиневшие от холода тельца, продолжали молча сидеть, тесно прижавшись друг к другу и глядя на всех исподлобья испуганными и жалкими глазами.

   - Ну, мне пора бежать поднимать тревогу,- проговорила Мэри, - пойду и скажу моему начальству, что их хваленая Эльза предпочла поступить в другую труппу. Неправда ли, Эльза, я должна передать это нашему добрейшему Павлу Ивановичу?

   Лиза, перепуганная до полусмерти всем происшедшим с нею, от слабости едва держалась на ногах. Она понимала только одно, что никогда уже не увидит больше доброго Павла Ивановича, ни всех своих товарищей и подруг, и что мало того, что злая Мэри обманом завела ее к страшному "черномазому", но пойдет еще и наговорит там, в милом, дорогом кружке, что она, Лиза, сбежала нарочно к странствующему акробату, прельстившись его обещаниями.

   - О, Мэри! - могла только произнести бедная девочка, - так ты зло поступила со мною!

   Ноги её подкосились от слабости, голова закружилась, и Лиза без чувств упала на темный мерзлый пол избушки.

   - Смотрите, хозяин, как бы девочка не умерла со страху, будет вам тогда беды с нею! - проговорила испуганная Мэри, стараясь поднять Лизу с полу и вглядываясь в её осунувшееся, разом помертвевшее личико.

   И на минуту в черством сердце злой Мэри промелькнуло что-то, похожее на жалость и раскаяние в совершенном ею с Лизой гадком поступке.

   Но этот проблеск доброго чувства исчез так же быстро, как и появился.

   "Пусть себе помирает у Томазо, - злобно размышляла Мэри, - ей это не принесет вреда - походить по дворам и попеть его песенки, а я, по крайней мере, займу свое прежнее место и снова буду играть все, что мне только захочется. Ведь только одна Лиза играет лучше меня, а остальным до нас с нею и не дотянуться! Ну, значит, если уйдет Лиза, то останусь я, и поневоле и директор, и все окружающие примиряться с необходимостью уступить мне мое старое место".

   Так раздумывала Мэри, выйдя из избушки и пускаясь в обратный путь.

   Когда она вернулась домой, все были уже там. С притворным волнением ворвалась девочка в комнату Павла Ивановича, громко крича и плача.

   - Что такое, что случилось? - спрашивали в испуге, разошедшиеся было по своим углам дети.

   - О, какое несчастье! Какое несчастье! - продолжала кричать Мэри, - Эльза убежала! Эльза убежала к Энрико Томазо!

   - К кому? Кто? Кто убежал?-в волнении спрашивали и старшие, и младшие, окружая Мэри.

   - Эльза, Лиза Окольцева убежала! - вся запыхавшись от скорой ходьбы, продолжала взволнованно передавать Мэри. - Когда вы уехали на праздник, она подождала, пока не уснул Павлик, потом оделась в праздничное платье и пришла ко мне сказать, что уходит навсегда из труппы, что ей было не хорошо у нас, что ее обижали напрасно, и что ей надоело работать и вечно слушать наставления и она предпочитает ходить по дворам и петь песенки... Вот что она просила передать вам всем. Я не хотела пускать ее, но она вырвалась и убежала, тогда я побежала за нею, но догнать уже не могла. Потом я долго блуждала по улицам, кричала, звала ее, но никто не откликался. Её и след простыл, -заключила свой рассказ Мэри.

   Долгое молчание воцарилось кругом. Павел Иванович сжал свою седую голову обеими руками и тихо застонал. Этот удар был не под силу бедному старику. Он не мог не поверить правдивости рассказа Мэри, потому что все доказательства вины его любимицы были налицо. И исчезнувшее из шкапа белое парадное платье, в котором ушла Лиза, и её предложение остаться дома, когда все собрались к губернатору, и, наконец, в подтверждение слов Мэри, добродушная Матрена сказала, что слышала, как обе барышни долго спорили о чем-то - о чем именно она не разобрала, но что маленькая барышня очепь плакала н волновалась, когда просила ее, Матрену, побыть с Павликом.

   - Ну конечно, она ушла, бедная малютка, потому что не могла нам простить нашего несправедливого поступка с нею. II подумать только, что мы лишились нашей девочки из-за какого-то несчастного куска торта, съеденного крысами! - говорил, чуть не плача, бедный Павел Иванович, для которого исчезновение Лизы было большим несчастьем,

   - Ну, вот, стоит ее жалеть! - произнес своим строгим голосом Григорий Григорьевич. - Неблагодарная девчонка, не умеющая ценить доброго отношения... Одного жалко: другую такую же исполнительницу роли сиротки Маши вряд ли найдешь. Эльза вела эту роль на репетициях прекрасно и до слез трогала своей игрой.Придется обойтись без этой пьесы.

   - О-о! - простонал Павел Иванович, - Бог с нею, с пьесой! Я любил эту девочку, как дочь, и её поступок убивает меня.

   И, закрыв лицо руками, добрый старик заплакал, как малый ребенок, не стесняясь присутствием всего детского кружка.

   Лиза не скоро очнулась от своего обморока. Когда она открыла глаза, темная ночь уже стояла над нею. В крошечное оконце избушки, находившееся под самой крышей, ласково заглядывал луч месяца, позволяя девочке рассмотреть в полумраке все, что ее окружало.

   Откуда-то из угла доносился могучий храп спящего человека. Лиза приподнялась на локте и увидела своего нового хозяина, растянувшегося на куче соломы. В другом углу на лавке спала его старуха-мать. На столе стоял большой ящик с ручкой и приделанными к нему кожаными завязками, в котором Лиза узнала шарманку странствующего музыканта. Рядом с Лизой на одной с нею связке соломы лежали виденные ею до обморока мальчик и девочка. Девочка спала, свернувшись калачиком, а мальчик лежал с открытыми глазами, вперенными в полумрак. Заметя, что Лиза пошевелилась и при­встала, он быстро пододвинулся к ней и зашептал чуть внятно:

   - Тише! Ради Бога тише! Не разбуди его. А то и мне и тебе будет худо.

   - Он прибьет нас? - так же тихо прошептала Лиза.

   - О, да! У меня уже нет ни одного здорового места на теле. Всюду следы его плетки. Он бьет меня как собаку, за дело и без дела ежедневно. Я устал и не могу работать больше! Но он забьет меня до полусмерти, если я откажусь ходить с ним по дворам и проделывать мои акробатические фокусы.

   - Ты - итальянец? - спросила шепотом Лиза.

   - О, нет... Я русский. Мое имя Степа, но он переиначил меня в Стефани. Ведь и он тоже русский или цыган, не знаю, а называет себя итальянцем Томазо и говорит, что у него есть детский театр в Милане. А кроме меня и Лючии у него нет никого.

   - Кто это - Лючия?

   - Лючия - девочка, которая пела до сих пор песенки, странствуя с нами по дворам. Но теперь она не будет больше петь, потому что сильно кашляет. Скоро ее закопают в могилку, а ты будешь петь вместо неё. Я слышал, как хозяин говорил матери: "У этой девочки золотые волосы и лицо ангела. Еще не раскрывая рта, она наберет столько денег, что нам некуда будет их класть. "Люди любят такие лица, глядя на которые плачут от жалости". Вот что сказал хозяин.

   - О, я не буду петь! Я не могу петь! Я умру с горя! - заливаясь слезами, прошептала Лиза.

   - Тише, Христа ради! - испуганно прошептал Степа, зажимая ей рот рукою. - Он убьет нас, если услышит.

   - Пусть убьет! Смерть легче, чем такая жизнь,- задыхаясь от слез, прошептала Лиза.

   - Зачем смерть, когда можно еще поправить это! - снова произнес мальчик.

   - Я спасу тебя, - помолчав с минуту, продолжал он. - Слушай только, что надо делать. Хозяин спит очень крепко. Я подкрадусь к нему и выну у него из-под подушки ключ от двери. Если он проснется, - мы пропали; если нет, то я дам тебе ключ, ты откроешь им двери и побежишь как можно скорее. Вьюга прошла и ты скоро достигнешь города... Только беги, не останавливаясь ни на минуту. Помни, что в этом твое спасение.

   - А как же ты, Степа? - замирая от жалости к доброму мальчику, спросила Лиза.

   - О, обо мне не беспокойся. Ни мне, ни Лючии , т.е. Лене (это её настоящее имя) некуда идти. Он украл нас с самого раннего детства от родителей и мы их теперь уже не помним. Да и потом, Лена не долго проживет на свете, а я ее не оставлю одну до последней минуты.

   - Она сестра твоя?

   - Нет! Но горе и побои хозяина нас очень сдружили. Я ее люблю больше, чем родную сестру. Ну, за дело однако! Через два часа хозяин про­снется и мы должны будем тронуться в путь, так как после твоего исчезновения из города хозяину здесь оставаться опасно. - И, говоря это, Степа неслышно поднялся с соломенной подстилки и стал красться вдоль стены к тому углу, где храпел Томазо.

   Лиза замерла от страха и ожидания. Вот Степа уже подле Томазо... Вот он опустился на колени... вот нагнулся, весь изгибаясь, как кошка... Вот просунул руку под соломенную подстилку, на которой покоилась голова его мучителя... Еще минута и... он вынет заветный ключ. Но в ту самую секунду, когда мальчик уж нащупывал его под рукою, старуха, мать хозяина, громко застонала во сне.

   Сердце перестало, казалось, биться в груди на смерть перепуганной Лизы. Она сжала руки и подняла глаза к небу, шепча молитву. Хозяин на минуту перестал храпеть и, пробурчав себе что-то под нос, перевернулся на другой бок и через миг захрапел снова сильнее прежнего.

   Через две-три секунды Лиза увидела приближавшегося к её углу Степу. В руке мальчик держал ключ, решавший судьбу Лизы.

   - Ну, теперь все зависит от тебя, - зашептал он снова,-сунь ключ в скважинку, не производя шума, открой дверь и беги, беги без оглядки!

   Лиза отлично и сама понимала, что медлить было нельзя. Она крепко сжала руку своего спасителя, шепнув ему чуть слышно: "Спасибо, Степа! Я сделаю для тебя все, что могу", и бесшумно скользнула к двери. Добравшись до неё, она со страхом приставила ключ к замочной скважинке.

   "А вдруг не подойдет? Вдруг Степа ошибся, и ключ этот не от двери! Господи, помоги мне!"- с тоскою думала девочка.

   Но горячая молитва ребенка была услышана и ключ без труда вошел в замок и поддался слабым пальчикам Лизы. Дверь слегка скрипнула и растворилась. Морозная ночь разом охватила трепещущую Лизу. Вьюга стихла. На небе сияла полная луна. Лиза перекрестилась и бегом пустилась по направлению города.

  

   Ноги Лизы подкашивались, все тело дрожало мелкой дрожью от холода, голова горела, но она все бежала и бежала, не останавливаясь ни на минутку. Вот уже и тусклые огоньки замелькали в городе... Вот возвышается в полумраке высокая каланча... Вот еще немного - и Лиза добежит до самой крайней городской улицы... Но ей все труднее и труднее передвигать ноги, пальцы закоченели так, что ей больно ступать на них... Она уже не боится погони и начинает бежать тише, потому что к усталости примешивается еще и какая-то непрошенная сонливость.

   "Вот бы упасть в мягкий сугроб, - думается Лизе,-и уснуть хорошенько... А потом, отдохнувши, снова бежать..."

   Но она знает, что если остановится и присядет хоть на минутку, то наверное уже не в силах будет двинуться дальше и замерзнет среди поля. И девочка через силу передвигает отяжелевшие ноги.

   Еще одно последнее усилие - и она достигает города и идет уже по улицам, пустым, словно вымершим в эту Рождественскую ночь. Высоко над головою Лизы на темном небе горит крупная Вифлеемская звезда.

   "Это та звезда,-с трудом припоминает девочка,-которая появилась на небе в ночь Рождения Спасителя! Она привела к яслям родившегося Младенца вифлеемских пастухов. Может быть, и меня она приведет домой к доброму Павлу Ивановичу и к моим маленьким друзьям!"

   И, собрав все свои силенки, девочка прибавила шагу, стараясь бежать, не ступая на закоченевшие пальцы.

   Вот уже близко... Почти дома... Вот темная театральная площадь с громадным зданием театра посредине. Вот и дом г. Сатина. Все окна темны... Там спят, давно уже спят... Только в одном окошке свет... Лиза знает, что это комната Павла Ивановича... Она делает последнее усилие, с трудом добирается до крыльца и хочет подняться на его ступени. Но страшная слабость сковывает все члены Лизы, её ноги не повинуются ей больше. Девочка присаживается на ступеньку крыльца и впадает в какое-то тихое и сладкое забытье...

   Павел Иванович долго не ложился спать в эту Рождественскую ночь. Поступок Лизы не давал ему покоя. Он полюбил девочку почти наравне со своим Павликом, а она отплатила ему такою черной неблагодарностью. К этой мысли никак не мог привыкнуть добрый директор. Сердце его сжималось от тоски, сон бежал от глаз, слезы поминутно подступали к горлу и душили его... Чтобы хоть немножко освежиться, бедный старик подошел к окну и открыл форточку.

   В туже минуту легкий стон донесся со стороны крыльца. Павел Иванович высунул голову на воздух и посмотрел по тому направлению, откуда несся стон.

   Что-то темное лежало на ступенях крыльца.

   "Собака или ребенок замерзает на холоде!" - подумал он и, решив, что кто бы там ни был, но помочь надо, надел свою теплую шубу и вышел на крыльцо.

   Новый стон донесся до него, лишь только он открыл входную дверь.

   - Боже мой! Ребенок, девочка лежит на крыльце в такую стужу! - вскричал изумленный директор и быстро наклонился над маленьким существом.

   Внезапный крик вырвался из груди старика, когда он узнал в замерзающей девочке исчезнувшую любимицу.

   - Лизочка! Боже мой, Лизочка! Что с нею? Откуда она? - прошептали его губы и, схватив бесчувственную Лизу на руки, он завернул ее в свою шубу и быстро понес в дом.

   Через пять минут весь пансион был на ногах. Весть о том, что Лиза вернулась и чуть не замерзла на крыльце дома, мигом облетела всех. Дети - и мальчики, и девочки-столпились гурьбой у её комнаты. Многие плакали от жалости, предчувствуя новую проделку со стороны Мэри, которая безмятежно спала на своей постели или делала вид, что спит, боясь строгого наказания за свой поступок.

   А сама Лиза не подавала признаков жизни. Она лежала на постели г-жи Сатиной, в её комнате, бледная, как смерть, с окоченевшими руками и ногами и с плотно сомкнутыми веками. Доктор, прискакавший, несмотря на позднее время, по первой просьбе поехавшего за ним Григория Григорьевича, оттирал замороженное тельце девочки, ни на минуту не отводя глаз от её помертвевшего личика.

   - Доктор, ради Бога спасите мне этого ребенка! - со слезами молил Павел Иванович, на что тот отвечал торжественно и строго:

   - Один Бог может спасать и миловать! Молитесь Ему, чтобы Он сохранил вам ее... Я сделаю все, что могу, - добавил доктор, - я знаю девочку по сцене. Ах, как она играла! Что за прелестная Золушка была эта Эльза!

   -О да, да! Не правда ли, доктор? - подхватил Павел Иванович весь в слезах. -Помогите же ей, не дайте умереть малютке!

   Но доктор и без того знал, что ему надо делать. После того, как он достаточно растер обмерзшее тельце Лизы, он взял ложку со стола, раскрыл ею сжатые зубы девочки и влил в её ротик несколько капель крепкого вина.

   Мало-помалу жизнь стала возвращаться к Лизе.

   Она шевельнула рукой и слабо застонала. Потом стоны стали чаще и громче и перешли в бред.

   Лиза бредила всем, что случилось с нею в эту Рождественскую ночь. Она молила Мэри вернуться домой, не тащить ее в снежное поле. Потом плакала во сне и просила г. Томазо отправить ее в кружок и, наконец, уговаривала Стефани и Лючию бежать с нею.

   Таким образом, из её бреда находившиеся у её постели узнали все происшедшее с нею.

   - Я знал, что она опять не виновата, эта бедная крошка! - прошептал г-н Сатин, целуя бесчувственные бледные ручонки Лизы.

   Григорий Григорьевич ничего не ответил. Лицо его стало таким суровым и мрачным, что было страшно смотреть на него.

   - Где Мэри? - раздался его строгий голос в столовой, куда собрались все дети, чтобы узнать о состоянии здоровья Лизы. - Где Мэри?

   - Она спит! - робко прошептала Кэт, стараясь не смотреть на строгое лицо режиссера.

   - Позвать ее сюда сию минуту! - приказал он тоном, не допускающим неповиновения.

   И через две минуты бледная, трепещущая Мэри появилась перед своим учителем.

   - Мэри Ведрина, -строго обратился к ней Томин,-я требую от тебя полного и чистосердечного признания. Малейшая уловка увеличит только твою вину. Здесь нет у тебя больше ни подруг, ни товарищей - мы все твои судьи! А суд должен быть справедливым и решить, чего достойно твое поведение по отношению несчастной Лизы. Рассказывай же все, что ты сделала с нею, только говори правду, Мэри, потому что новая ложь не поможет тебе.

   Мэри, вся дрожащая от стыда и страха, обвела глазами своих подруг и товарищей. Но все дети смотрели на нее теперь с нескрываемой враждою. Даже Кэт, которая была дружна с нею, отвела глаза в сторону, чтобы не встречаться взглядом с глазами Мэри. И глядя на все эти суровые детские лица, Мэри поняла, что никогда никто из детей не простит ей её поступка с их любимицей и что ничье сердце не сжалится над нею.

   - Ну, так что же! Они ненавидят меня, я ненавижу их-и мне нечего бояться! -решила злая девочка и торжествующим, злорадным тоном начала рассказывать все, начиная со съеденного ею торта Павлика и кончая её сделкой с мнимым итальянцем Томазо, которому она дала слово так или иначе привести к нему Лизу.

   Девочка говорила все это, нисколько не смущаясь, точно рассказывала самые хорошие, а не скверные дела.

   - Я вижу, что ты не только не раскаиваешься, но даже гордишься твоими дурными поступками,- строго произнес Григорий Григорьевич.- Ну, дети, скажите мне, чего достойна Мэри Ведрина? Произнесите ваш приговор над нею. Я рад, что все вы, несмотря на ночное время, собрались здесь... Это уже доказывает, что вы любите Эльзу и верите, что она ничего не сделает дурного! За дурную девочку вы не беспокоились и не тревожились бы так сильно! Будьте же справедливы до конца. Ты, крошка, - обратился Григорий Григорьевич к маленькой Вале, несмотря на поздний час бодрствовавшей вместе с большими детьми, - скажи мне ты раньше других, чего достойна Мэри?..

   - Я не люблю Мэри! - вскричала малютка. - Она так измучила бедную Лизу, что я не хочу ее видеть никогда, никогда больше!

   - Да, да, - подхватили дети, - Валя права: мы не хотим играть и работать с Мэри. Пусть она уезжает домой и как можно скорее!

   - Ты слышала? - обратился Томин к пристыженной девочке, - они не хотят тебя, и в этом виновата только ты сама и твое злое сердце. Завтра же ты соберешь свои пожитки, я провожу тебя на вокзал и дам знать твоим родным, чтобы они встретили тебя в Петербурге.

   Мэри ничего не отвечала. Низко опустив голову, вышла она из комнаты, стыдясь поднять глаза на своих маленьких судей. Когда шаги её затихли, Григорий Григорьевич снова обратился к детям:

   - Вы рассудили справедливо, - сказал он.- Мэри достойна такого строгого наказания. Её удаление из кружка принесет только пользу. Вы знаете пословицу: "Худая трава из поля вон". А Мэри была именно такою худою травой и ничего не могла принести, кроме вреда и неприятности. А теперь, мои дорогие, - прибавил он, ласково оглядывая знакомые юные личики, - укладывайтесь-ка спать, да не забудьте помолиться Богу о скором исцелении вашего бедного, маленького друга.

   Дети дружески простились с Григорием Григорьевичем и бесшумно разошлись по своим постелям. И не одна горячая молитва, вырвавшись из детской груди в эту светлую Рождественскую ночь, понеслась к престолу Бога.

  

   Лиза очень медленно поправлялась от своей болезни. У её постели постоянно находился кто-нибудь из девочек. Даже Анна Петровна, вернувшаяся из Москвы и узнавшая печальную повесть Лизы, старалась, чем могла, высказать свое расположение маленькой больной. Она собственноручно давала лекарства девочке, поила ее вином и бульоном и даже прикрикнула несколько раз на своего любимца Павлика, который как-то расшалился не в меру подле комнаты, где лежала Лиза.

   Мэри отправили на следующий день после печального события в Петербург. Она даже не пожелала проститься с детьми и уехала с полным сознанием своей правоты. И тотчас по её отъезде мир и тишина воцарились в кружке.

   Даже Кэт изменилась сразу по отъезде своей подруги, которая имела на нее дурное влияние. Кэт сошлась с Розой и Алей, самыми благоразумными девочками, - и вся её глупая гордость разом исчезла.

   Лиза не могла видеть перемен, происшедших в кружке, потому что была еще очень слаба и не выходила из своей комнаты.

   Когда она впервые сознательно открыла глазки, первое лицо, которое она увидела у своей постели, была Марианна.

   Заметя, что Лиза сознательно глядит на нее, девочка так обрадовалась, что невольно крепко обняла подругу и тихо заплакала.

   - О чем ты? что с тобой, сестричка Марианна? - спросила слабым голоском Лиза.

   - Мне жаль тебя, Лизочка! - прошептала Марианна. И девочки крепко поцеловались.

   На Лизу было действительно жаль смотреть: так она осунулась и похудела.

   - Ничего, мы ее живо откормим, - весело шутил Павел Иванович, глядя с отеческой нежностью на свою любимицу.

   - Разумеется, - слабо подтвердила Лиза,-я поправлюсь очень скоро... А вот Стефани и Люч³я- те уже не поправятся так скоро!

   - Стефани, Лючия? - переспросил с удивлением г-н Сатин.-Кто это? Или ты снова бредишь, Лизочка?

   Но Лиза не бредила.

   Толково и ясно она рассказала все, что было с нею, и как она спаслась только благодаря Степе.

   - Ну, вот и отлично, - по окончании её рассказа проговорил Павел Иваиович, - ты сама попросишь губернатора позаботиться о них.

   - Да, но их уже не найдут, - с тоскою проговорила Лиза, - пока их будут искать, злой Томазо успеет замучить бедных детей.

   -О, не бойся, дитя мое,-сказал Павел Иванович,-я слышал, что на розыски мнимого итальянца давно уже послана полиция. Подожди еще немного, и наверное скоро ты увидишь твоего спасителя.

   Лиза молча улыбнулась. Через минуту она снова подняла на Павла Ивановича свои ясные глазки и робко сказала:

   - У меня к вам есть просьба, г. директор.

   - Говори, девочка, смело твою просьбу. Какова бы она ни была, - я ее исполню,-ласково ответил г. Сатин.

   - О, благодарю вас! Вы так добры ко мне,- прошептала Лиза. - Эту просьбу не трудно исполнить... Если можно, приютите в вашем кружке несчастных Стефани и Лючию.

   - Только-то? - спросил, смеясь, Павел Иванович.

   Увидя, что Лиза кивнула головкой в ответ, он поторопился ей сказать с веселой улыбкой:

   - Если бы не двое, а целая дюжина детей была в руках Томазо, я и тогда, в угоду тебе, взял бы их всех!

   - О, как вы добры! - воскликнула девочка, веселая от счастья.

   В этот день, когда Лиза встала с постели и, еле держась от слабости на ногах, вышла из сво­ей комнаты, опираясь на руки Вити и Кости Корелина - самых сильных мальчиков труппы, в пансион г-на Сатина приехал губернатор.

   - А-а, маленькая героиня! - произнес он, весело подходя к Лизе и протягивая ей обе руки, - поправляешься молодцом? А я к тебе приехал с двумя приятными сюрпризами. Один старый, который я готовил тебе еще к сочельнику, а другой новый, который долженъ обрадовать тебя не меньше.

   И, видя, что глазки Лизы загорелись любопытством, он поспешил пояснить ей:

   - Первый сюрприз - это полученное мною извещение, что ты зачислена в петербургское театралыюе училище приходящей ученицей на казенный счет. Это очень хорошо уже потому, что из училища ты прямо попадешь на сцену Императорского театра. Увидя твою игру в первый же спектакль, я понял, что ты очень способная девочка и что из тебя выйдет настоящая актриса, и я поторопился написать о тебе в Петербург. Теперь дело твое устроено и через несколько дней я попрошу г-на или г-жу Сатину отвезти тебя в Петербург для поступления в училище. Рада ли ты моему сюрпризу?

   Но и без ответа Лизы добрый губернатор понял, как она счастлива. Щечки её разгорелись, глаза засияли, как звездочки, а губы улыбались так радостно, что всем, глядя на нее, легко и хорошо становилось на душе.

   - А теперь второй сюрприз и, кажется, не менее приятный, чем первый, - продолжал губернатор.- Томазо накрыли, поймали и...

   Тут губернатор хлопнул в ладоши, не докончив своей фразы. Дверь отворилась и спаситель Лизы, худенький, бледный Степа, держа за руку слабенькую, едва державшуюся на ногах Лючию, вошли в комнату, и оба бросились к Лизе.

   Последняя боялась поверить своим глазам. Еще бы! Её маленький спаситель, с которым она провела самые тяжелые и страшные часы жизни в лесной избушке, был теперь свободен и жив!

   - Как я рада тебя видеть, Степа! - проговорила Лиза, обнимая мальчика и его маленькую подругу.- Я так боялась, чтобы он не сделал с вами чего-нибудь дурного.

   - О, нет! - ведь он не узнал, что это я выпустил тебя из избушки, - сказал Степа.-Если б он знал это, то наверное не оставил бы меня в живых. Как он рассвирепел, когда увидел, что ты убежала! Чем только не грозил он тебе! На следующее же утро мы оставили избушку и пошли по направлению к другому городу. Но по дороге хозяев схватили и повезли связанных обратно в В. А меня с Лючией взял вот этот добрый барин,- и Степа без стеснения указал пальцем на добродушно улыбавшегося ему губернатора.

   - Вы оставите детей у себе, не правдали? - обратился между тем последний к г. Сатину.

   - О, да, ваше превосходительство, - поторопился ответить Павел Иванович.

   - Ведь ты умеешь что-нибудь делать, мальчик?- ласково спросил он Степу.

   - Конечно, - отвечал тот уверенно,-вы посмотрите-ка, какие чудесные штучки я умею выкидывать руками и ногами!

   - Нет, милый друг, тебе не придется выкидывать твоих штучек! У нас тебя выучат кое чему другому, более благородному и полезному,-перебил его Григории Григорьевич.

   - Как, мне не придется уже ходить на руках вниз головою и перепрыгивать через голову? - удивился Степа.

   - О, нет!

   - А Лючии не надо будет надсаживать горло на морозе, чтобы петь свои песенки?

   - Конечно, нет, - успокаивал мальчика Павел Иванович.

   - Ты слышишь, Лючия? Тебе не надо будет больше петь в стужу и холод на чужих дворах! Этот добрый господин выучит нас иному делу.

   Худенькая, поминутно кашлявшая, Лючия так и просияла от удовольствия.

   Бедные дети, ничего не видевшие, кроме нужды и побоев, теперь, среди добрых людей и маленьких сверстников, почувствовали себя как в раю.

   - Ну, Лизок, - в тот же вечер спросил Павел Иванович девочку, когда вся труппа, не исключая и новых пришельцев, Степы и Лены, сидела за ужином,-и тебе не жаль оставлять всех нас и твоего старого директора?

   - О, Павел Иванович, - прошептала девочка и слезы застлали ей глазки,-я так благодарна вам за все, за все! И люблю я вас, как родного, крепко, крепко! Но еще больше вас я люблю мою маму и ради того, чтобы соединиться с нею и жить не разлучаясь, я ухожу от вас. Но все то, что вы сделали для меня, я никогда не забуду, - добавила с чувством Лиза и, быстро вскочив со своего стула, подошла к директору, схватила его большую, мягкую руку и поднесла к губам.

   - Что ты, Лизочка, что ты! - растерялся добрый Павел Иванович. - Разве я твой отец, что ты хочешь мне целовать руку? Надо целовать только руки родителей,-прибавил он.

   - О, вы были мне вместо родного отца! - проговорила Лиза.-Я вам так благодарна за все, за все!

   - Да, как ни тяжело мне терять Лизу, как добрую и хорошую маленькую актрису, - вставил свое слово Григорий Григорьевич, - но я страшно рад за нее. Она пройдет хорошую школу, станет артисткою и, может быть, через каких-нибудь десять лет имя её будет известно всему миру.

   - Тогда она при встрече и кланяться с нами не захочет, - послышался с противоположного конца пискливый голосок Павлика, сидевшего между Валей и новенькой Лючией, которую они с Валей решили взять под свое покровительство.

   - О, нет! - горячо вырвалось у Лизы, - не говори так, Павлик! Никогда не забуду я ни тебя, ни всех вас, дорогие! - обводя блестящими глазами весь стол, произнесла Лиза.

   - Уж, конечно, его-то ты не забудешь, - тихонько шепнул Костя Корелин:-как пойдешь мимо аптеки, непременно вспомнишь про касторовое масло и микстуры, которыми постоянно пичкают Павлика.

   Дружный смех детей был ему ответом.

   В этот вечер Павел Иванович, Григорий Григорьевич и Анна Петровна долго не спали, совещаясь о том, кого назначить на место Лизы - играть её роли.

   После долгих разговоров, решено было все роли девочки передать Марианне, как самой способной и прилежной из всех остальных.

  

  

   Снова пестрые, громадные афиши возвестили городу о новом, исключительном спектакле, который должен был представлять особенный интерес для публики. Вопервых, ставили новую, трогательную пьесу Павла Ивановича "Сиротка Маша", а во-вторых, в роли сиротки выступала Эльза, любимица публики, играя в последний раз перед своим отъездом и поступлением в столичное театральное училище. На следующее же утро после прощального спектакля Григорий Григорьевич Томин должен был везти Лизу в Петербург.