Чарская Лидия Алексеевна - Газават

зкие моего друга Джемала. Переведи ей это.

   Тот исполнил приказание молодого офицера.

   Тогда Абдурахим, до сих пор хранивший упорное молчание и мрачно поглядывавший на своего недавнего врага, выступил вперед и сказал:

   - Я знал и прежде, что урусы храбры и дерутся, как львы, но что они великодушны, это я узнаю теперь. Веди нас к сардару, саиб. Там наш отец!

   Сидоренко передал его слова, и молодые люди крепко пожали руки друг другу.

  

  

   В ту же минуту, когда из мечети вышел Шамиль в сопровождении своей верной свиты, громкое "ура!" пронеслось над аулом.

   Это "ура!" заставило вздрогнуть до сих пор бесстрашного имама. В этом "ура!" ему почудился голос смерти.

   Магомет-Худанат, следовавший за своим вождем и повелителем, увидя этот трепет, успел шепнуть ему:

   - О святейший! Прикажи, и я обнажу шашку... Умрем в газавате, имам, но не дадим торжествовать урусам...

   - Нет! - угрюмо ответил Шамиль.- Аллах требует, чтобы я испытал за мои и ваши грехи весь ужас унижения перед врагами и принял позорную смерть в плену и из их рук. Пусть исполнится воля Его!

   На площади аула уже ждал имама присланный за ним главнокомандующим полковник Лазарев.

   - Имам,- обратился последний к Шамилю,- всему миру известно о твоих подвигах, и слава их не померкнет никогда. Мы, русские, привыкли ценить и уважать героев, даже если они наши враги. Если ты, покорясь силе судьбы, выйдешь к главнокомандующему и предашься великодушию нашего государя, то спасешь этим от гибели тысячи оставшихся в живых, тебе преданных людей. Заверши же твои славные подвиги поступком благоразумия и великодушия и сдайся добровольно... От имени главнокомандующего даю тебе честное слово русского офицера, что тогда ни один волос не спадет с головы твоей и всех твоих близких... Главнокомандующий, кроме того, будет ходатайствовать перед государем об обеспечении будущности твоей и твоего семейства.

   Шамиль с угрюмым видом слушал речь русского офицера. Он точно еще колебался, но вдруг молча рванулся вперед и вскрикнул:

   - Иншаллах!

   Кто-то подвел лошадь к Шамилю, кто-то помог ему сесть в седло, и, окруженный толпою русских, пленник направился к ставке русского главнокомандующего, князя Барятинского. За ним пошли 60 вооруженных нукеров, его верных телохранителей.

   Громовое русское "ура!" не переставая гремело над аулом, и это "ура!" разрывало сердце пленного вождя.

   Шамиль был твердо убежден, что его везут на верную смерть и что слова русского полковника были сказаны, только чтобы ускорить сдачу. Кругом него пылали сакли и еще далеко не затихала битва, вырывая последние жертвы из рядов его доблестных защитников - мюридов.

   Вот он ближе и ближе подвигается к ставке. Вот и березовая роща, где поджидает его русский сардар и где ждет его... смерть. Да, смерть, потому что он уверен, что там, в русском лагере, для него уж приготовлена плаха... О! Он не боится смерти. Смерть в священном газавате всегда улыбалась ему. Каждый воин Аллаха, погибший за веру и свободу мусульман, обретает рай. Он это знает твердо и верит этому. Но умереть от руки палача! Умереть пленником!.. Не такая смерть снилась ему - бесстрашному имаму!

   А между тем с каждым шагом коня он приближается к ней. Вот уже видна и ставка на опушке. О, какая большая толпа ожидает его там! Гяурам, конечно, лестно взглянуть на гибель их заклятого врага...

   Смерть последует тотчас же или его будут судить раньше?.. О, как мучительна эта неизвестность! Успеет ли он, по крайней мере, обнять жен и детей? Позволят ли ему это?.. Вот и ставка. Теперь уже близко, близко от него фигура сардара, его последнего смертельного врага.

   И, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, Шамиль быстро спешился в тридцати шагах от места, где его ждал Барятинский, и медленно стал приближаться к князю...

   Блестящая свита и вид самого сардара смутили пленника. С опущенными глазами, опершись одной рукой на кинжал, приближался к ним Шамиль и молча предстал перед сидевшим на камне русским главнокомандующим.

   Несколько секунд продолжалось молчание. Первым нарушил его князь, сказав через переводчика:

   - Ты не принял моих условий, Шамиль, и не пожелал прийти ко мне в лагерь на Кегерские высоты, когда я предлагал тебе сдаться. Теперь я с войсками пришел за тобою. Ты видишь, Бог и справедливость на нашей стороне. Ты мой пленник.

   Непобедимый когда-то вождь весь вздрогнул при первом же звуке этого последнего слова.

   "Да, он пленник! Больше того! Он приговоренный! Почему же медлит князь и зачем не велит казнить его тотчас же?"

   - Сардар! - произнес он глухим, но твердым голосом, хотя губы его дрожали.- Я не внял твоим советам, не осуждай меня! Я тридцать лет только и мечтал о том, чтобы добыть свободу для правоверных. Тридцать лет я стремился освободить от русского владычества горцев, так как я считал, что наш смелый, свободный по духу народ не должен нести позорное иго у христиан: это противно нашей вере, противно заветам Магомета... Тридцать лет я только и думал о том, как бы доставить свободу всем народам Кавказа, и никакие трудности, никакие неудачи, никакие поражения не могли отнять у меня надежды на успех. Но теперь я вижу, что еще не наступил день свободы, вижу, что пророку угодно, чтобы его народы и впредь терпепи чужое иго... У меня

   осталась лишь небольшая горсть верных воинов. Сам я стар, утомился и не в силах уже больше вдохновить горцев к новой борьбе. Я подчиняюсь воле Аллаха, не достигнув того, чему я посвятил всю жизнь: не завоевав свободы моему народу... Я сдаюсь, и моя жизнь отныне в твоих, сардар, руках...

   Потом, помолчав немного, он прибавил: - Я не боюсь смерти, нет! И до последней капли крови сражался бы в священном газавате во славу Аллаха! Я погиб бы с мечом, как повелел великий пророк, но моя борьба повлекла бы к гибели моих жен и детей. Ради них я сдался, сардар, и готов умереть на плахе, но мои дети... мои бедные дети!.. Их я сдаю на милость белого падишаха!.. Теперь я сказал все и готов умереть...

   Странным огнем загорелись очи Шамиля. Фигура его выпрямилась. Губы горделиво сложились. Что-то прекрасное и могучее было в эти минуты в плененном. Что-то бесстрашное в спокойных, словно изваянных из мрамора чертах. Да, он не боится смерти! Не ищет спасения!

   - Слушай, Шамиль,- и голос князя зазвучал неизъяснимой лаской, когда он обратился к пленнику,- слушай: наш государь милостиво решил твою участь. Он не желает смерти ни твоей, имам, ни твоих жен, ни детей... Он ценит тебя как героя, боровшегося за свободу, и дарует тебе жизнь. Ты, с семьею твоей, будете перевезены в Россию. Никто из вас не потерпит лишений и обиды. Государь соизволил даже назначить тебе пожизненную пенсию, чтобы ты мог жить безбедно, как приличествует вождю храброго народа. Наш всемилостивейший император признает твою храбрость, твои высокие порывы, твои боевые заслуги, имам!

   Что это? Не ослышался ли он, Шамиль?.. Так ли сумел понять слова сардара?

   "Император признает твою храбрость, твои высокие порывы, твои боевые заслуги!"

   Счастливым блеском загорелись очи имама. Неизъяснимой гордостью наполнилось его сердце.

   - Сардар! - с дрожью в голосе произнес он, вперив свой огненный взор в лицо Барятинского.- Сардар! Я до сих пор шел против вас, русских, по повелению тариката. Я был вашим врагом. Я в один год взял до тридцати русских крепостей. Я уничтожал ваши войска в Андийских лесах. Я едва не создал одного могучего Дагестанского царства на Кавказе... Теперь я, бессильный пленник, сдался на милость белого падишаха, и падишах дарует мне жизнь... Аллах рассудил мудро. Волею Его далась вам победа над нами. Значит, вы были более достойны ее. Передай государю, сардар: я благодарю его за его милость ко мне, поздравляю его с владычеством над Дагестаном, и да будет отныне мир на благо нашего и вашего народа!

   Шамиль кончил. Взор его потух. Стройная не по годам фигура как-то разом сгорбилась и поникла.

   И вдруг взор его загорелся снова... В стороне ставки он увидел всю свою семью, доставленную сюда русскими из гунибской мечети.

   Быстрыми глазами окинул он толпу женщин и остановил их на дорогом, заплаканном личике своей Патимат.

   Черные глаза молодой женщины впивались в отца любящим, скорбным взором.

   Ей уже успели сказать, что Шамилю не грозит никакая опасность, но она все еще не доверяла русским и готова была ежеминутно кинуться к сардару и молить его о пощаде для своего старого отца.

   Шамиль все это ясно в один миг прочел в печальных, встревоженных глазах дочери.

   Что-то горячее, как лава, подошло к его сердцу.

   Воин и вождь как-то разом исчезли в нем.

   Всю душу наполнило сладкое отцовское чувство.

   - Моя бедная Патимат,- произнес он беззвучно,- все вы бедные мои! Сколько невольного горя причинил вам старый ваш отец!

   И вдруг перед его мысленным взором предстала чья-то легкая воздушная фигура, чье-то бледное лицо улыбнулось ему светлой, ласковой улыбкой...

   Старик весь замер на мгновение. Потом тихий свет разлился по его суровым чертам. Губы беззвучно прошептали:

   - О мой Джемалэддин! Твоя душа может быть спокойна. Я помирился с белым падишахом. Я предался в его руки. Спи с миром, мой бедный любимый сын!..

   И тихим скорбным светом засияли обычно мрачные очи пленного Шамиля.

  

  

   Сканирование, распознавание, вычитка - Сhange ange