Чарская Лидия Алексеевна - Джаваховское гнездо

ify">   Голос Люды, упавший до шепота, проникает в самую душу Дани Лариной.

   За эти три недели Даня успела привыкнуть к Людмиле Александровне больше, нежели к другим. К "другу" она далеко не привыкла. Суровая Нина Бек-Израил, хозяйка Джаваховского гнезда, "друг", как ее здесь все зовут, не обладает такой кроткой, подкупающей, нежной душой. В ней сила, могучая, мощная мужская сила, рыцарски благородная, но чуждая сентиментальности, чуждая терпимости к чужим, особенно к Даниным, слабостям

   Княжна Нина рождена, чтобы повелевать. Да же не умеет покоряться и смущается ее глазами, зоркими и всевидящими, как у горной орлицы, ее советами учиться - советами, похожими на приказанье. При этом Нина вовсе не считает Даню особенной, отмеченной талантом. Люда куда ласковее и нежнее, мягче Нины.

   На вопрос Люды Даня отвечает, забыв свое обычное недовольство судьбой:

   - Да, тетя Люда, я вспоминаю маму. Мне тяжело.

   - Что делать, крошка! Этот праздник нельзя отменить. Покойным князем Георгием Джаваха был отмечен этот день, и мы с Ниной не имеем права вычеркивать его, детка, - и Люда протягивает руку девочке.

   Машинально Даня принимает ее. Все пятеро идут в кунацкую, где уже собрались гости, приехавшие на праздник Нины Бек-Израил.

   - При виде этих прекрасных горийских звезд меркнет скромно месяц Востока!

   С уст молодого еще красавца-джигита срывается этот возглас.

   И взгляды присутствующих обращаются на дверь. Четыре молоденькие девушки, из которых старшей, Селтонет, только шестнадцать лет, невольно останавливаются на пороге. Глаза разбегаются от всей этой пестрой, нарядной толпы.

   О, сколько здесь гостей! Здесь и "европейские", и "азиатские" гости, как их называет Валентин.

   Все интеллигентные жители Гори с женами и детьми, офицеры ближайших полков с их семьями, холостая молодежь, барышни и не то татары, не то грузины в национальных костюмах, каких еще не встречала до сих пор Даня.

   Один из гостей, сидящий около молоденькой красавицы в богатом восточном наряде под кисейной чадрой, приветствует вошедших в кунацкую девочек:

   - Будьте так же прекрасны всегда!

   - Ага Керим, да будут дарованы тебе и твоей милой Гуль-Гуль долгие годы за то, что приласкал моих деток! - отвечает ему княжна Нина, встает с тахты и низко кланяется молодому джигиту и его красавице - соседке.

   - Ага Керим видит, как горный ястреб... Он замечает новую звездочку среди прежних планет, - говорит снова джигит.

   Его красивое, умное и смелое лицо улыбается Дане. За ним стоят Сандро и Селим и ловят каждое его слово. В своих белых новых бешметах, ловкие, подвижные, юные, они особенно торжественно - праздничны нынче. Глаза Сандро горят, как факелы. Он издали следит за малейшим движением "друга", стараясь предупредить каждое желание Нины.

   - Кузен Андро, - говорит последняя, встав со своего места и взяв под руку есаула, - и ты, ага Керим, мой кунак, и ты, Гуль-Гуль, моя молоденькая тетка, позвольте представить вам мою новую питомицу. Ее зовут Даня Ларина. Даня, дитя мое, не смущайся! Подойди к моим друзьям! Познакомься с ними.

   Черная, в траурном скромном платье, фигурка Дани отделяется от дверей. Глаза гостей направлены к ней. Здесь, на Востоке, среди горийских девушек трудно встретить такую белокурую, хрупкую, с синими глазами. От нее веет изяществом. Легкая, как греза, со своими горделиво изогнутыми бровями, она очень хороша собой.

   - Прелестная девочка! - говорит, лорнируя ее, княгиня Тамара Саврадзе, родственница княжны Нины, замужняя сестра Андро.

   - Она похожа на валькирию! - роняет тучный полковой командир, старый казак из Мцхета.

   - Да, на девушку из скандинавской сказки! - вторит его жена, мечтательная маленькая особа.

   Гуль-Гуль, жена аги Керима, ровесница хозяйки дома, ее родная тетка, сестра родного отца Нины, со свойственной ей живостью лепечет на ломаном грузинско-русско-татарском языке:

   - О, какая красоточка! Джаночка! Светик жизни моей! Изумрудный, алмазный камешек из перстня Аллаха! Поцелуи меня, весенняя лилия Карталинских долин!

   И прежде нежели успевает что-либо произнести в ответ Даня, она чмокает ее прямо в губы, а затем, внезапно смутившись, закрывается чадрой.

   Керим поднимается с места.

   - Если между северными девушками у тебя на родине есть еще хоть одна такая, как богата должна быть ваша прекрасная страна, - говорит он ласковым голосом, улыбаясь, Дане.

   Даня привыкла к выражениям восторга. Там, в концертных залах, со своей арфой, она успела их выслушать многократно. Похвалы не новость для нее. Но этот татарин-джигит с величественной осанкой говорит так образно и красиво, с самодовольной улыбкой.

   Недовольна только Нина. Ее черные брови сдвигаются близко. Она хмурится и говорит:

   - Спасибо за ласку, дорогие гости, но вы совсем мне захвалите девочку. Это не годится.

   - Я вполне согласен с вами, кузина: хвалить следует осторожно за личные достоинства, а не за хорошенькое личико, - раздался чей-то голос за плечами Дани.

   Это говорит князь Андро - высокий казак-есаул, с черными усами, с задумчивым глубоким взором темных глаз, с серьезным лицом и шрамами вдоль щеки и над бровью.

   - Князь Андро верен себе, - отзывается кто-то, - он не любит тратить даром похвалы.

   - Вы правы, - отвечает, не сводя глаз с Дани, князь Андро.

   По лицу девочки пробегает улыбка.

   Он не знает еще, этот грузинский князек, какая она талантливая музыкантша. И она чуть заметным наклонением головы отвечает на его привет.

   К князю Андро, или Андрею, как его иногда называют, незаметно подкрадывается Селтонет.

   - Ты хорошо сказал это, - говорит она шепотом, поблескивая хитрыми глазами, - ты хорошо сказал. Красота дается самим Творцом и белокурые, как облака на небе, локоны тоже, и очи синие, как Восток и горные цветы. А доброго никто еще не видал от русской. Клянусь! Еще никто не видал!

   - Молчи, в тебе говорит зависть, Селтонет! - незаметно шепчет ей Маруся. - Даня - сирота, недавно потеряла мать, не успела еще хорошенько и познакомиться с нами. Ни доброты ее, ни души ее самой ты еще не успела узнать, - добавляет добрая маленькая казачка. Она говорит это тихо, чтобы услышала ее одна только кабардинка. Но Валентин, каким-то чудом очутившийся подле, слышит тоже.

   Когда "друг" отходит к гостям, он наклоняется к смуглому личику татарки и шепчет, щуря свои насмешливые глаза, шутливо, без всякой злобы:

   - Что, скушала, очаровательная султанша! В другой раз не сунешь куда не надо свой длинный носик! Нет!

   - Валь! Валь! И тебе не стыдно! - замечает Гема.

   - Ах, ты! И эта теперь запела! Святоша наша плакать собралась! Пожалуйста, не разводите сырости, прелестная Гема! Праздник "друга" мог бы пройти без дождя.

   И, пожав плечами, Валь отходит в сторонку, туда, где цветник барышень и молодых людей. Валя особенно здесь любят как сдержанного, всегда остроумного мальчугана. И его всегдашний спокойный вид, делающий его похожим на переодетого принца, и язычок, порой острый, как бритва, - все это влечет к нему сердца. Князь Андро Кашидзе отзывает его в сторону.

   - Мой мальчик, как идут твои дела? - спрашивает Андро.

   - "Друг", я и Сандро читаем теперь греческую мифологию, - отвечает Валя. - Сандро от нее в восторге, а я нет.

   - Почему?

   - Греки поклонялись богам, как людям. Их боги были те же люди, почти подобные им. Разве можно поклоняться людям, князь?

   - А разве ты бы не мог делать этого, Валя?

   - Нет! Поклоняться людям, нет! Ни за что, князь!

   - А "другу"? Или ты не поклоняешься княжне Нине, ее уму, сердцу, доброте?

   - Я уважаю, ценю и люблю "друга", князь. Она все знает. Но когда я буду такой же взрослый, как она, я постараюсь знать не меньше. Стало быть, я должен буду поклоняться и себе. Хорошо ли это? Скажите!

   Замечание Валя вызывает улыбку на лице князя Андро.

   - У тебя умная голова, Валь, - говорит он, - я приложу все старания убедить кузину учить тебя дальше. Ты бы хотел, по окончании гимназии, поступить в университет?

   - О!

   Это "о" сорвалось спокойно и тихо с уст мальчика. Но в нем, в этом "о" - целая гамма тончайших переживаний. Недаром все в Джаваховском гнезде называют Валя "будущим ученым".

   Князь Андрей внимательно взглянул на Валя и в душе решил, что должен сделать счастливым этого мальчика, богато одаренного, замкнутого и одинокого по природе.

  

  

  

   Тихий восточный вечер. Пышные гирлянды, свитые из зелени чинар и каштанов вперемешку с розами из сада, оцепляют дом, террасу и сад. На плоской кровле кончается поздний обед.

   Князь Андрей провозгласил последние тосты в честь хозяйки дома, ее подруги и наставницы, всеми любимой "тети Люды", и всего гнезда. Потом он отдал какое-то приказание Павле. Тот переглянулся с Аршаком и Михако, прислуживавшим за столом.

   - Одним духом, спешу!

   На площадку перед садом выводят коней.

   Эти кони - гордость Нины и всего Джаваховского гнезда - все тонконогие, нервные, подвижные. Но лучше всех Эльбрус, золотогривый красавец, полудикий, не подпускающий к себе никого.

   - Джигитовка будет, джигитовка!

   Два молодых хорунжих, два новоиспеченных юнкера, случайно попавших на лето в Гори, да Селим и Сандро выступают вперед.

   Как кошка, крадется за ними Селтонет.

   - Селим, Селим, слушай: если ты опередишь их всех, я подарю тебе мой пояс с бирюзою. Он стоит полтора тумана. Его сняли с покойной моей матери и отдали мне. Поддержи славу родной Кабарды, Селим!

   - Не учи, женщина. Селим лучше тебя знает, что делать!

   Обычно покорный словам девочки, Селим теперь весь преобразился. С лихо заломленной набок папахой мальчик первый вскакивает в седло.

   - А вы, Валентин, не будете джигитовать? - тоненькая барышня, Лида Марголина, дочь командира казачьего полка, подходит к Валю. Тот пожимает плечами.

   - Я предпочитаю джигитовать каждое утро над математикой и латынью. Впрочем, если "друг" пожелает.

   Нина улыбается.

   - Ступай, Валь. "Друг" этого желает, да. Пусть юный философ не отстает от других.

   Нина Бек-Израил гордится ловкостью своих питомцев. Она любит показать обществу своих мальчиков во всей их красе.

   У нее в руках венок, свитый из роз и лавра. Он предназначается на голову победителю, герою удалой скачки. Кто первый, описав круг по лужайке и перескочив высокий барьер, наскоро поставленный Павле и Аршаком, примчится к цели, подняв с земли платок, тот получит в награду этот венок.

   У Сандро сердце в груди мечется, как птица. Если венок достанется ему, он умрет от счастья у ног обожаемого "друга".

   Гема подходит к брату.

   - Не садись на Эльбруса, мой голубь! Он дикий, Эльбрус. Он тебя понесет.

   Селтонет смеется:

   - И сбросит девчонку в шальварах.

   Глаза Сандро сверкают, как солнце.

   - Молчи, Селтонет! - произносит он и вскакивает как раз на Эльбруса, дикую, невыезженную лошадь.

   Маруся тоже горит желанием джигитовать.

   - Тетя Люда! "Друг"! Пустите меня. Пустите! Я на Шахе поеду. Он самый тихий. Или возьму себе тетину Тавриду. Пустите!

   Ее косы растрепались. Глаза блестят. Тетя Люда в ужасе: девочка в белом платье в мужском седле, верхом - это невозможно!

   Ага Керим улыбается.

   - Лихая казачка, джигитка, что и говорить! Люблю таких! Смела, орлица! - подзадоривает он.

   - Да, это верно! - соглашается с мужем Гуль-Гуль.

   Но Нина не согласна. Хотя она требует мужской смелости от своих девочек, но сейчас выдумка Маруси ей не по душе. Пусть джигитуют мальчики. Для нее, Маруси, еще придет пора отличиться.

   Павле, Михако и Аршак зажгли просмоленные бочки на поляне, и на ней стало светло, как днем.

   Князь Андрей подходит к широкой чинаре. Отсюда начало скачки.

   - Джигиты, вперед!

   Толпа гостей отхлынула к ограде сада. Всадники строятся в линию.

   Два молодых хорунжих, два юнкера, трое мальчиков из "гнезда" и Аршак. Селтонет вьется подле.

   - Селим! Селим! Помни, если ты первый - бирюзовый пояс и моя вечная дружба в придачу! Рабой тебе служить буду! Да! Клянусь Кабардой! Клянусь!

   Сандро сидит, как выкованный, на пляшущем Эльбрусе. Князь Андрей подходит к нему.

   - Если ты не уверен в коне, мой мальчик, бери другого.

   - Никогда, батоно, никогда! Сколько в этом "никогда" отваги.

   - Ах, Сандро. Зачем? Зачем? - шепчет Гема, но мальчик глух и нем к мольбам сестры.

   Даня, непривычная к такому зрелищу, заинтересовывается им.

   К ней подходит Маруся.

   - Я хотела бы, чтобы Сандро, чтобы именно он вышел победителем.

   - Все равно, только бы кто-нибудь из наших, - подхватывает Гема, - это будет приятно "другу", тете Люде, нам всем.

   А в душе ее стонет молитва: - "Святая Нина! Благоверная царица Тамара! Помогите моему брату, розану души моей, Сандро, чтобы не быть ему сброшенным конем!"

   Маруся берет под руку Даню.

   - Взгляни на агу Керима. Как горят у него глаза! Как вздрагивают ноздри! О, он прекраснее всех понимает джигитовку! Он лучший джигит Дагестана. И, ты знаешь, он бывший разбойник - Керим!

   - Что?!

   - Да. Он грабил в горах тех, кто наживал богатства недобрым путем, притесняя бедных. У него была своя шайка. Потом их поймали. Судили. Он сидел в тюрьме. Говорят, он сам отдался в руки, спасая "друга", нашу княжну Нину. Теперь он мирный джигит...

   Маруся не доканчивает своей речи. Внезапно лицо ее озаряется восторгом. Она хлопает в ладоши и кричит:

   - Смотрите! Они скачут! Скачут!

   Они действительно скачут. Впереди чужие: хорунжий и юнкер, потом Селим. Валь спокойно погоняет своего Ворона, который почему-то не хочет прибавить ходу. Сандро позади всех. Дикий Эльбрус под ним по-прежнему кружится и пляшет. Сандро волнуется. Если так продолжится, он не прилетит первым и не получит из рук "друга" желанного венка.

   О, как ему, Сандро, дорога каждая похвала "друга", каждая улыбка одобрения на устах Нины. Он, Сандро, помнит свою мать. Она умерла два года назад. Но "друг" заменил ему ее. Заменил всецело. И нет, кажется, ничего, чего бы не сделал для "друга" Сандро.

   А Эльбрус все беснуется, все мечется под ним. С таким конем далеко не ускачешь. Что, если Селим получит венок от "друга"? Что скажет тогда его учитель джигитовки, князь Андрей, и тот, другой, могучий джигит всего Дагестана, герой и отчаянный смельчак, ага Керим?

   Пламя вспыхивает и разливается по груди Сандро.

   Что бы ни было, он должен опередить всех.

   Не помня себя, юноша стискивает ногами крутые бока коня.

   Эльбрус вздрагивает под ним. Делает прыжок, скачок и летит. Летит, как вихрь, гонимый бурей.

   Хорунжий и юнкер, Валь и Аршак далеко позади. Впереди - Селим. Один Селим. Татарин почти лежит, припав плечами и грудью к седлу. Характерное гиканье срывается с его губ:

   - Айда! Гоп! Айда! Гоп! Гоп! Айда!

   Венок, очевидно, достанется Селиму.

   - Нет! Нет! Ни за что на свете! - мелькает в мыслях Сандро.

   Раз! Нагайка изо всей силы ударяет Эльбруса по золотистой шерсти.

   Скачок. Еще скачок. Сандро у барьера... Раз! Два! Три!

   - Выноси, сердце мое! Выноси!

   Теперь Эльбрус смирен, как ягненок. Сила Сандро передается ему. Смуглые, не большие, но крепкие руки юного всадника умеют держать поводья.

   Юный всадник обладает властью - это понимает и подчиняется Эльбрус.

   Барьер в пяти саженях перед ним.

   - Вперед! - Сандро поднимается в стременах, затем быстро опускается всем туловищем, хватает с земли платок и уже почти у самого барьера вскрикивает:

   - Гопля! Айда! Айда! Эльбрус!

   Конь храпит при виде препятствия, колеблется. Пар валит из его ноздрей.

   Сзади слышится характерное горское вскрикивание Селима. Сейчас он настигнет, сейчас! Вот он ближе, ближе...

   - Не получить тебе венка! Не получить!

   - Лжешь, кабардинец! Лжешь!

   И новый взмах нагайки ударяет Эльбруса.

   Скачок с места. Скачок перед самым барьером. Ужасный скачок!

   Один миг, и Эльбрус стоит по ту сторону, дрожа всем своим гибким телом. Сандро лежит на земле, потеряв сознание на одно мгновение.

   Только на одно мгновение!

   Вот он опять на ногах. Холодный пот катится по его лицу. Удар о землю ошеломил его. Но глаза горят восторгом, когда он, быстро встав на ноги, подходит к Нине.

   - О, "друг"! - говорит он, захлебываясь от счастья, - твой Сандро...

   - Мой Сандро заслужил эти лавры и розы, - отвечает гортанный голос. - Ты не ушибся, мой мальчик милый? Не стукнулся? Нет?

   Гема стоит тут же, подле, полная гордости за него.

   - Ты не больно ушибся? Скажи, не больно?

   - Нет. Успокойся, голубка, нет.

   Ага Керим подходит к мальчику, кладет руку ему на голову.

   - Если бы Творец наградил меня и Гуль-Гуль таким сыном, я не искал бы большего счастья на земле. Обними меня, джигит!

   Чуть живой от восторга, Сандро исполняет его приказание.

   Потом он подходит к князю Андрею.

   - Батоно, ты доволен мной?

   - Молодчина!

   Селим прискакал вторым.

   Его лицо смущенно. Он не слышит ни похвал, ни рукоплесканий. Зависть к Сандро Данадзе гложет мальчика. А тут еще Селтонет стоит перед ним, как ведьма.

   - Посрамил Кабарду, Селим, посрамил Кабарду! - шипит злая девчонка.

   - Да что же прикажешь делать, когда у того, у Эльбруса, ноги, как у шайтана!

   - Молчи! Уж молчи! Не видать тебе пояса Селтонет.

   Остальные участники джигитовки подскакали тоже.

   - Где же Валь? Я его не вижу, - волнуясь, спрашивает трепетный голос.

   - Я здесь, тетя Люда. Пожалуйста, не беспокойся, я здесь.

   Валь сидит в сторонке на траве. Подле него, мирно пощипывая траву, пасется Ворон.

   - Девочки, на кровлю! Михако привел музыкантов. Идите танцевать! - раздается голос тети Люды, которая вслед за тем обращается к Дане:

   - А ты, моя малютка, посмотришь на танцы. Не грусти.

   И тетя Люда ведет Даню по лестнице наверх, на крышу сакли.

   Впечатлительная натура Дани охватывает всю картину сразу.

   На плоской крыше Джаваховского гнезда разостланы пестрые ковры. Восточные, крытые яркими кусками шелковых тканей диваны стоят по краям ее. Между ними - столики с прохладительным питьем. Вдоль парапета - другие, для игры в карты старшим гостям. Музыканты приютились на невысокой башне. Их несколько человек. У них духовые инструменты для бала. Отдельно, в стороне, неизбежные для аккомпанемента зурна, домра и чиангури.

   А над кровлей бархатный купол кавказского неба.

   Душа Даши пробуждается для восторга. Ах, как хочется Дане нарушить эту торжественную тишину. Нарушить звуками в честь и славу дивной ночи. Хочется песнями зачаровать еще больше эту волшебную ночь.

   Со смерти матери Даня не прикасалась к струнам арфы.

   Как бы в ответ на ее желание грянул оркестр. Нарушилась дивная, кроткая тишина ночи. Кровля ожила.

   Тоненькая Лина Марголина, дочь полкового командира, первая с молоденьким адъютантом открыла бал. Звуки модного вальса полетели к звездам.

   О, как Дане тяжело! Одна среди этих чуждых людей, чужого веселья.

   Она, забалованная матерью, подругами, привыкшая к поклонению, всеобщему вниманию в юности, к восторгам толпы, она, такая необыкновенная, талантливая, не как все здесь, не ценится всеми этими людьми, забывшими, казалось, о ее существовании. Какое им до нее дело! Разве они ее понимают? Хороша тетя Люда тоже, эта "святая", какой ее считают здесь все! Привезла ее сюда и бросила, точно она просила ее об этом. А "друг"?

   Друг ли ей, Дане, та странная, властолюбивая княжна, чересчур уж прямолинейная и как будто резкая? Что она спасла их в ту роковую ночь - так это сделал бы каждый на ее месте. Что приютила, ее, Данину мать, в тяжелую минуту - так это закон человеческой любви к ближнему. Что ее, Даню, взяла к себе, одевает, кормит и поит - так разве она, Даня, этого желала?

   Разве ей легко, хорошо здесь? Уехать бы ей снова с ее арфой далеко, далеко, выступать в концертах, играть, поднимать звуками бурю в сердцах людей, не заниматься уроками с утра до вечера. Ведь она, Даня, почти взрослая девушка, а главное, она артистка. Она вкусила уже сладость успеха. Ее не удовлетворяет такая жизнь. Ей нужна слава и поклонение толпы. В этой жизни, тихой и методичной, она умрет, умрет, зачахнет, как роза без влаги дождя, как птица в клетке. И потом, как странно здесь все, дико и необычайно. Эти дети, неведомо откуда взятые, этот гость-разбойник, выпущенный из тюрьмы и так уважаемый всеми здешними, этот "идеальный" Сандро, следящий за каждым шагом их, точно гувернер, и, наконец, эта страшная, зеленая, таинственная сакля, о которой им не позволено говорить и откуда несется ужасный вой. Одна эта сакля может свести с ума такую, как ее, Данину, впечатлительную натуру. А сейчас даже Гема, привязанная к ней, как верная собачка, и та даже забыла ее, носится в вихре вальса со своим кавалером. Она и думать забыла про Даню. А еще вчера клялась ей в дружбе, говорила такие ласковые слова. Злое, нехорошее чувство заполняет сердце Дани.

   - Что с вами, вы грустите?

   Это Валь. Его глаза щурятся чуть насмешливо. Не понять, ласковы ли или смеются они.

   - Какой глупый праздник! - капризно срывается с уст Дани, и брови ее хмурятся.

   - Глупый? Нет. Люди здесь веселятся красиво. Само небо улыбается им, - отвечает мальчик.

   - Отчего же вы не танцуете, Валь?

   - О, со мной никто из девочек не захочет плясать.

   - Почему?

   - Я близорук и вечно путаю свою даму в кадрили, это раз. Потом наступаю на ноги - это два, но, что хуже всего, никогда не слышу такта. Девочки этого не любят. Взгляните-ка, как ловки Сандро и Селим.

   - Вы давно здесь в гнезде, Валь?

   - Два года, как и все здешние, но, кажется, точно с трех лет от роду. Меня привез "друг" из Финляндии. У меня умерли отец с матерью от какой-то заразной болезни. Есть у меня еще сестра Лидия. Она за границей учится, кончает там университет. Она институтская подруга "друга". Мы были очень богаты прежде, но папа незадолго до смерти потерял все. Я такое же дитя-питомец, как и вы, сирота. - Он задумывается на минуту, потом лицо его оживляется настолько, насколько может оживиться спокойное лицо Валентина.

   - Глядите, "друг" вернулся. Сейчас будет настоящее веселье. Смотрите! Смотрите! Уже началось.

   - Куда она ходила? И кто это воет так часто и страшно у вас в усадьбе?

   - Кто?

   Валь морщит лоб, и юное лицо его делается вдруг старческим и забавным.

   - Милая Даня, есть вещи, о которых у нас в гнезде не полагается говорить. Это тайна "друга", а чужие тайны должны быть для нас священны.

   Даня улыбается с чуть заметной насмешкой.

   - У нас здесь уже слишком много тайн, Валь.

   - Может быть, вы и правы. Но, смотрите, смотрите! Тетя Люда приготовила "другу" приятный сюрприз.

   Из толпы молодых девушек выделяется Маруся. Кубанскую казачку сейчас не узнать. Она, всегда веселая, теперь торжественная и серьезная. У нее в руках бандура, старинный малороссийский инструмент.

   Маруся садится на ковер посреди кровли, поджимает под себя ноги и поет. Поет высоким звонким голоском, чистым, как струя плавленого металла:

  

   Ой, на реке Кубани,

   На родной реке.

   Собрались ребята, казаки, девчата.

   Хоровод водить. Хоровод водить.

   Песни заводить.

  

   Голос юной певицы льется серебристою волною. Вторят ей струны бандуры, Бог весть каким образом заброшенной на берега тихого Дона, оттуда на славную Кубань, затем на Куру.

   Гости, небо и ночь слушают певицу. Марусино личико теперь как будто грустное, как будто одухотворенное нежным чувством к ее родине. Вспоминается детство, покойная мать-казачка, крошечный хуторок. Ах, ты, тихая, родная станица, широкая улица, кизиловые кусты, светловодная, милая, ласковая река!

   Слезинки сверкают в глубине маленьких глаз Маруси. Последним всплеском раздается мелодия, и песнь обрывается.

   - Якши, славно! Так только райская пташка умеет петь! - первый нарушает молчание ага Керим.

   Гуль-Гуль бросается к девочке, целует.

   Гости восторгаются.

   - Браво, Маруся, браво!

   - Хорошо, Маруся. Очень хорошо. Твоя очередь, Гема, теперь.

   Бледненькая Гема выходит трепещущая, как тростинка в бурю.

   Ее темные глаза похожи, как две капли воды, на глаза Сандро, только не такие смелые, как у него. Она выходит на середину кровли, складывает ручки, кланяется гостям.

   Гема - дитя Кавказа, белая роза Алазанских долин. И в честь ее поэтичной, прекрасной родины складывается поэма Гемы - чудесная грузинская легенда о мудрой царице Тамаре, переложенная в стихи. Гема робко начинает:

  

   Тамара охотится... Звери и птицы,

   Сраженные, падают, царской рукой...

   Сверкают прекрасные очи царицы,

   И мчится со свистом стрела за стрелой.

  

   Богатые, знатные уздени с нею

   До устали гонят могучих коней,

   Во славу царицы, себя не жалея,

   Желая удачи и радости ей.

  

   Но горе: любимейший кречет Тамары,

   Умчавшись за реку, куда-то исчез.

   И взоры орла из-под царской тиары

   Летят за ним следом за горы и лес.

  

   И молвит царица: "Вы, храбры джигиты,

   Кто реку из вас проплывет?

   Кто смелый и сильный из рыцарей свиты

   Мне ястреба снова сюда принесет?"

  

   Лиахва в разливе. И черные волны

   Бурлят, и шумят, и гудят под горой,

   Свирепого, жуткого бешенства полны,

   Грозят полонить под студеной водой...

  

   Погибнут бесцельно - какая отрада,

   Задохнуться в иле зыбучего дна?

  

   И снова Тамара:

  

   "Пусть будет награда

   Мой царский венец и царица-жена".

  

   Тут юноша светлый выходит, сверкая

   Красой небывалой, любовью томим.

   Взлетел на утес он. В Лиахву кидая

   Колчан свой тяжелый, летит вслед за ним.

  

   Лиахва бунтует. Но он уж далеко.

   Плывет он обратно, а кречет в руке.

   Глядят его очи, отверсты широко,

   Глядят на царицу. Царица в тоске.

  

   Сомненье в Тамаре: "Напрасно спешила,

   Суля с незнакомцем свой трон разделить.

   Зачем ему вещее сердце дарила,

   Зачем посулила его я любить...

  

   Супруг мой - народ мой. Отчизна мне счастье...

   Мне лучшее в мире - народный покой.

   О, Бог мой великий, спаси от ненастья

   И к лучшему все, о Могучий, устрой!"

  

   Едва прошептала, как грозно, победно

   Забилась река, заклубилась вода...

   Пронзительный выкрик. И юноша бледный

   В пучине исчез. Навсегда! Навсегда!

  

   И тут же велела царица Тамара

   Из камней могучих воздвигнуть дворец.

   Остатки той крепости видны доныне

   Над местом, где сгинул бесстрашный пловец... -

  

   Гема закончила.

   Старый тучный полковник тяжело поднялся с места.

   - Матушка-княжна Нина Арсеньевна, - отдуваясь, заговорил он, - да неужто эту штуку могла сочинить такая малютка?

   Нина подходит к девочке.

   - Это ты сочинила, Гема? - спрашивает она.

   - Нет, "друг", нет, это не мое, - отвечает Гема и отыскивает глазами кого-то в толпе.

   Вот он в белом бешмете с лаврами и розами на кудрях, с робкой улыбкой на благородном лице.

   - Это он, Сандро, сочинил! Переложил в стихи старую горийскую легенду о развалинах крепости на Лиахве. Он с тетей Людой писал, тетя поправила. Сандро это! Сандро! - волнуясь, заявляет Гема, и голос ее полон восторга и торжества.

   - Сандро, - ты поэт! Браво, Сандро! - раздается кругом.

   Взор Сандро гаснет в смущении.

   - О, "друг"! Зачем это Гема предала меня? Это слишком! Я не люблю похвал.

   - Ты заслужил их, мой мальчик.

   Нина ласково треплет по плечу своего любимца. Потом незаметно машет платком музыкантам.

   И вслед за этим раздаются звуки своеобразного кавказского оркестра. Чиангури и зурна слились. Звенят и поют. Поют и точно рассказывают что-то.

   Из круга молодых девушек выбегает Селтонет в своем национальном костюме. Ее глаза сверкают всеми созвездиями Востока, ее губы улыбаются. В черных глазах восторг.

   Начинается танец. Это не лезгинка. В Дагестане такого танца не знает никто. Это какая-то дикая пляска. Лихая Кабарда, разбойничья, жуткая, пробуждается в ней.

   С заломленными над головой руками, тонкая, извивающаяся, как змейка, носится перед гостями Селтонет. Ее ноздри раздуваются, трепещут, глаза горят, косы бьются по спине, плечам и груди.

   Забыты песня Маруси, поэма-декламация тихой Гемы, джигитовка Сандро. Забыто все. Гул похвал несется навстречу плясунье.

   - О, она настоящая фея Востока, эта черноокая гурия Селтонет!

   - Царица сегодняшнего бала!

   Лицо Нины хмурится.

   - Не портите девочку похвалами, - замечает она недовольно.

   Но Селтонет и без того знает свою силу. Недаром она приберегла свой "нумер" под конец. Она должна затмить их всех, этих глупых ребятишек.

   Но вот пляска окончена.

   Под гул одобрения, тяжело дыша, Селтонет бросается на тахту. Молодежь окружает ее - молодые офицеры, юнкера, прочие гости, барышни, подруги - все.

   - О, Селтонет, как вы плясали!

   В ее глазах надменное выражение. Гордо улыбаются губки.

   - У нас, в Кабарде... - начинает она.

   Неожиданно подходит к ней тетя Люда.

   - Поди, приведи себя в порядок, Селтонет, ты растрепалась.

   Уйти сейчас, когда не дослушаны до конца льстивые речи! Когда вся она упивается своим прекрасным торжеством! Ах, как это жестоко! Но она не смеет ослушаться - перед ней "друг".

   - Ступай, Селтонет, и делай, что тебе приказано.

   Девушка закусывает губы. Глаза ее полны гнева. Но если можно еще ослушаться тетю Люду, то не повиноваться "другу" нельзя.

   С опущенными, полными затаенного гнева глазами она убегает.

  

   Даня сидит в своем углу на тахте, смотрит и не видит. Эта песня, эта декламация, эта пляска Селтонет, успех, доставшийся на долю этим детям, жжет ее мысль и душу.

   О, если все это прекрасно, то что же скажут они, все эти жалкие провинциальные жители захолустного кавказского городка, когда услышат ее игру на арфе, ее, артистки, талантливой, большой!

   Капризно и гордо улыбается она, точно бросая вызов всему миру.

   Мимо нее проходит тетя Люда.

   - Людмила Александровна, тетя Люда, - срывается с губ Дани, - я хочу просить вас позволить в честь "друга" сыграть и мне. Можно?

   - Если тебе будет не очень тяжело, дитя!

   - О, нет! Пусть мальчики принесут арфу. - Через минуту на кровле появляется арфа. Даня смело обнимает ее рукой, задумывается на минуту, потом кладет пальцы на струны и начинает.

   Тихо, чуть слышно запевает арфа. Потом громче, сильнее. Сейчас она звучит уже во весь голос. О темном бархатном небе, о золотых звездах, о могучем полете орла рассказывает она. О том, как тяжело живется непонятой душе, Самим Богом отмеченной талантом, среди серых будней, мелкой жизненной прозы.

   - На волю! На волю! Вперед по пути к славе! - рыдает арфа и страстно вторит ей Данина душа.

   Конец. Молчание. И над белокурой головкой раздается гул голосов:

   - Вот это талант настоящий, недюжинный, огромный!

   Сердце Дани растет. В глазах, в лице ее отражается гордая, сверкающая радость. Нет сомнения, ее поняли и оценили. Но не хоронить же ей здесь, в забытом Горийском гнезде, свой прекрасный, сильный талант.

   Она оглядывает всех гордо, как царица. Около нее Гема. В глазах девочки преданность и восторг. Она вся трепещет от счастья за свою любимицу.

   Маруся улыбается широко.

   - Вот это... хоть сейчас на Кубань, сию минуту, - говорит она и хлопает в ладоши.

   Молодежь, как за четверть часа до этого расточала похвалы Селтонет, расточает их теперь ей, Дане.

   В это время, как из-под земли, вырастает "друг".

   "Сейчас похвалит, расцелует, будет благодарить", - проносится в голове девочки.

   Но Нина смотрит серьезно, глубоко. Ее черные брови сведены в одну ниточку. Она молчит.

   - Что же вы не похвалите меня? Разве я худо сыграла, "друг"? - все еще не остывшая от своего вдохновенного захвата, спрашивает Даня.

   Нина кивает головою.

   - Очень не дурно для такой юной девочки, как ты, - отвечает она спокойно. Но, Даня, надо еще долго и много учиться, чтобы заслужить название настоящей артистки, выступать перед публикой. Наши гости и друзья были слишком снисходительны к твоей милой, но все же наивно-детской игре.

   Точно падает Даня... О, это уже слишком!

   Это уже слишком, сиятельная княжна! Жгучая, злая, бессмысленная ненависть закипает в ее душе.

   "Она завидует тебе, завидует, - твердит кто-то в самой глубине ее сердца, - она сама была бы не прочь играть так же и не может, не может, не может!" - почти вслух бросает девочка и кидаете вниз, подальше от гостей.

   На первой же ступеньке Даня почти лицом к лицу сталкивается с Селтонет. Молодая кабардинка смотрит на нее в упор жуткими, злыми, взволнованными глазами.

   - Пусть не воображает русская, что ее золотая штучка могла затмить пляску Селтонет, - шипит она. - Селтонет первая, всегда первая. Лучше всех. Краше всех. И в Гори, и в Кабарде. По Куре и Риону нет лучше Селтонет. Не тебе, дурочка, заглушить ее своей побрякушкой. На восточном небе много звезд у Аллаха, а звезда Ориона ярче и краше, лучше всех. И черная роза краше других в Джаваховском саду. Селтонет - звезда. Селтонет - роза, и никому не даст выше себя подняться Селтонет. Убиралась бы по добру туда, откуда пришла со своей певучей штукой. А не то разгневается на тебя Селтонет.

   Последние слова едва долетели до Дани у дверей ее спальни, и она почти не расслышала этих последних слов, так как, испугавшись страшно