Житков Борис Степанович - Компас

Борис Степанович Житков. Компас

  -----------------------------------

  Книга: Б.Житков. "Джарылгач". Рассказы и повести

  Издательство "Детская литература", Ленинград, 1980

  OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 июня 2002 года

  -----------------------------------

  Было это давно, лет, пожалуй, тридцать тому назад. Порт был пароходами набит - стать негде.

  Придет пароход - вся команда высыпет на берег, и остается на пароходе один капитан с помощником, механики.

  Это моряки забастовали: требовали устройства союза и чтоб жалованья прибавили.

  А пароходчики не сдавались - посидите голодом, так небось назад запроситесь!

  Вот уже тридцать дней бастовали моряки. Комитет выбрали. Комитет бегал, доставал поддержку: деньги собирал. Вполголода сидели моряки, а не сдавались.

  Мы были молодые ребята, лет по двадцать каждому, и нам черт был не брат.

  Вот сидели мы как-то, чай пили без сахара и спорили: чья возьмет?

  Алешка Тищенко говорит:

  - Нет. Не сдадутся пароходчики, ничто их не возьмет. У них денег мешки наворочены. Мы вот чай пустой пьем, а они...

  Подумал и говорит:

  - А они - лимонад.

  А Сережка-Горилла рычит:

  - Кабы у них с этого лимонаду пузо не вспучило. Тридцать дней хлопцы держатся, пять тысяч народу на бульваре всю траву задами вытерли.

  А Тищенко свое:

  - А им что? Коров на твоем бульваре пасти? Напугал чем!

  И ковыряет со злости стол ножиком.

  Тут влетает парнишка.

  Вспотелый, всклокоченный.

  Плюнул в пол, хлопнул туда фуражкой, кричит:

  - Они здесь чай пьют!..

  - Лимонад нам пить, что ли? - говорит Тищенко и волком на него глянул.

  А тот кричит бабьим голосом:

  - Они чай пьют, а с "Юпитера" дым идет!

  Тищенко:

  - Нехай он сгорит, "Юпитер", тебе жалко?

  - С трубы, - кричит, - с трубы дым пошел!

  Тут мы все встали, и Сережка-Горилла говорит:

  - Это не дым идет, а провокация.

  Парнишка плачет:

  - Черный! Там дворники под котлами шевелят. Пошли!

  Выскочили мы, пошли к "Юпитеру".

  Верно, из пароходной трубы шел черный дым, а кругом - и на сходне, и на пристани, и на палубе - кавалеры в черных тужурках. Рукава русским флагом обшиты, и на поясе револьверы. Не подойти.

  - Союзники русского народа, - объясняет парнишка.

  Будто мы не знаем, что такое "союз русского народа" - полицейская порода.

  Когда мы на бульвар пришли, только и разговору, что про "Юпитер". Стоит народ, и все на дым смотрят.

  Взялся капитан с дворниками в рейс пойти, сорвать матросскую забастовку. Капитан - из "русского народу", и охрану ему дали: двадцать пять человек. Дворники не дворники, а уголь шевелят здорово. На руль помощников капитан поставит, в машину - механиков...

  - Очень просто, что снимутся, - говорит Тищенко, - а в Варне заграничную команду возьмут - и пошел.

  Сережка вдруг оскалился, говорит:

  - Не пустим!

  - Ты ему соли на корму насыпь, - смеется Тищенко.

  - Знаем, как насолить, - говорит Сережка. - Пойдем... - И толкает меня под бок.

  Вышли мы из толпы.

  Сережка мне говорит:

  - Ты не трус?

  - Трус, - говорю.

  Он помолчал и говорит:

  - Так вот, приходи ты сегодня в одиннадцать часов на Угольную, я около трапа тебя ждать буду. И никому - ничего.

  Пальцем помахал и пошел прочь.

  Чудак!

  Прихожу в одиннадцать на Угольную пристань. Фонари электрические горят, и от пристани на воду густая тень ложится - ничего не видать под стенкой. Дошел до трапа, на ступеньках сидит Сережка-Горилла. Сел я рядом.

  - Что, - спрашиваю, - ты, дурак, надумал?

  - Полезай, - говорит, - в тузик вон у плота, дорогой обмозгуем.

  Рассмотрелся, вижу плот и тузик.

  Пошел я по плоту, - не видать, где плот кончается. Ступил на воду, как на доску, и полетел в воду. Самому смешно: шинель вокруг меня венчиком плавает, и я - как в розетке.

  А вода весенняя, холодная.

  Я в туз. Пока вылез, хорошо намок.

  Разделся я до белья - и холодно и смешно. Стал грести, согрелся.

  - Ну, - говорит Серега, - начало хорошее. А сделаем мы вот что: я на "Юпитере" путевой компас из нактоуза выверну и тебе в мешке спущу.

  - А как подойдем? Трап ты спросишь у охранников?

  - Нет, - говорит, - там угольная баржа о борт с ним стоит, какого-нибудь дурака сваляем.

  - Сваляем, - говорю.

  И весело мне стало. Гребу я и все думаю, какого там дурака будем валять. Как-то забыл, что "союзники" там с револьверами.

  А Сережка мешок скручивает и веревку приготавливает.

  Обогнули мол. Вот он, "Юпитер", вот и баржонка деревянная прикорнула с ним рядом. Угольщица.

  Гребу смело к пароходу.

  Вдруг оттуда голос:

  - Кто едет?

  Ну, думаю, это береговой, - флотский крикнул бы: "Кто гребет?"

  И отвечаю грубым голосом:

  - Та не до вас, до деда.

  - Какого деда там? - уж другой голос спрашивает.

  А на такой барже никакого жилья не бывает, никаких дедов, и всякий гаванский человек это знает.

  А я гребу и кричу ворчливо:

  - Какого деда? До Опанаса, на баржу, - и протискиваю туз между баржой и пароходом.

  Сережка окликает:

  - Опанас! Опанас!

  С парохода помогают:

  - Дедушка, к вам приехали!

  Залез я на баржу, с борта прыгнул на уголь и пошел в нос. А нос палубой прикрыт.

  И говорю громко:

  - Дедушка, дедушка, это мы. Какой вы, к черту, сторож! Вас палкой не поднять, - и шевелю уголь ногой.

  Смотрю - и Сережка лезет ко мне.

  Чиркнул спичку. А я стариковским голосом шамкаю:

  - Та не жгите огня, пожару наделаете, шут с вами.

  Сережка, дурак, смеется. А с парохода говорят:

  - Да, да, не зажигайте спичек, мы вам фонарь сейчас дадим.

  И затопали по палубе.

  Сережка говорит мне:

  - А дурак ты, дедушка, ей-богу, дурак!

  Я выглянул из-под палубы. Смотрю, уже фонарь волокут.

  Я скорей к ним.

  К мокрому белью уголь пристал - самый подходящий вид у меня сделался, это я уже при фонаре заметил.

  Сидим мы с фонарем под палубой и вполголоса беседуем.

  Я все шамкаю.

  - Лезь, - шепчет Серега, - в туз, а как уйдут с борта - стукни чуть веслом в борт.

  Я полез в туз.

  Вдруг Серега громко говорит:

  - Так вода, говоришь, у тебя в носу оставлена, дедушка?

  А я знаю, что он один там, и отвечаю из туза:

  - В носу, в носу вода!

  - Так заткни, чтоб не вытекла! Не тебя спрашивают, - говорит Серега.

  На борту засмеялись. А Серега зашагал по углю в корму. Потом вернулся. Опять прошел на корму, и все смолкло.

  Смотрю - один только человек остался у борта.

  - Эй, - говорит, - фонарь-то потом верните.

  И отошел. Стало тихо.

  Я подождал минут пять и стукнул веслом в баржу.

  Бережно, но четко: стук!

  И тут заколотилось у меня сердце.

  Я прислушивался во все уши, но, кроме сердца своего, ничего не слыхал.

  Глянул вверх - через щели в барже светит фонарь.

  Прошел человек по палубе.

  Перегнулся через борт и спрашивает, как начальник:

  - Это что за лодка?

  А я чувствую, что скажу слово - голос сорвется. Молчу.

  Он опять. Крикнул уже:

  - Что это за лодка? Эй, ты!

  Тут ему кто-то из ихних ответил:

  - Это сюда, на баржу, к старику, свои приехали.

  - Ага, - говорит и отошел.

  Опять стало тихо. Я уж вверх не гляжу, смотрю по борту парохода.

  Вдруг что-то вниз ползет серое по черному борту.

  Я замер. Дошло до воды - стало.

  Мешок.

  Вся сила ко мне вернулась.

  Не брякнул я, не стукнул. Протянулся тузом по борту вперед, ухватил мешок - здорово тяжелый - и осторожно опустил в туз.

  В это время туз качнуло; глянул - Сережка уже стоит на корме.

  Он по той же веревке слез, на которой и мешок опустил.

  Я взялся за весла и стал потихоньку прогребаться вперед.

  В это время с парохода кто-то крикнул:

  - Эй, дед, фонарь давай! Заснул?

  И мы слыхали, как кто-то спрыгнул на баржу.

  Я чуть приналег посильнее.

  Фонарь стал метаться по барже.

  На пароходе закричали, заголосили.

  Бах, бах! - щелкнули два выстрела.

  - Эх, навались!

  Мы уже огибали мол.

  Сережка оглянулся и сказал:

  - Шлюпка за нами - навались!

  Я рванул раз, два - и правое весло треснуло, я повалился с банки.

  Вскочил, смотрю - Сережка гребет по-индейски обломком весла; как он успел на таком ходу ухватить обезьяньей хваткой обломок весла - до сих пор не пойму.

  Мы завернули за мол в темную полосу под стенкой и забились между большим пароходом и пристанью, как таракан в щель.

  Мы видели, как из-за мола вылетела белая шлюпка.

  Гребли четверо. Гребли вразброд, бестолково.

  Орали и стреляли.

  Через полчаса мы прокрались под стенкой к своей пристани.

  Наутро пришли мы с Серегой на бульвар.

  Еще пуще раздымился "Юпитер".

  - Снимается, снимается анафема, - говорит Тищенко. - Капитан там аккуратист - все уж в порядке.

  А тут сбоку подбавляют:

  - Лиха беда начать - все пароходы вылезут. Наберут арапов, охрану поставят - и айда. Завязывай!

  Тут какой-то вскочил на скамейку и начал:

  - Товарищи! Не надо паники. Сотня арапов весны не делает, - и пошел и пошел.

  А мы с Сережкой переглядываемся.

  Снялся "Юпитер". Вышел из порта.

  Ну, думаю, через полчаса пойдет капитан курс давать, глянет в путевой компас...

  Погудел народ и приуныл. Сели на землю и трут затылки шапками. Всем досада.

  Мы с Сережкой ушли, так никому и слова не сказали.

  Зашли в трактир, чаем пополоскались.

  Дружина прошла строем, что на охране парохода была.

  Серьезно идут, волками по сторонам смотрят.

  Часа три прошло.

  Вдруг вой с бульвара, да какой! Ну, думаем, полиция орудует на бульваре.

  Бросились бегом.

  Смотрим - все стоят, в море смотрят и орут.

  А это "Юпитер" идет назад в порт. Увидал его народ, вой поднял.

  А Серега мне говорит:

  - Смотри же, ни бум-бум, чтоб никто ничего!

  Я так до сего времени и молчал.

  Ну, теперь уж и сказать можно...