Верн Жюль - Плавающий город

   - Еще рассказывают, что при постановке котлов нечаянно запаяли в паровике механика.

   - Это бесподобно! Запаянный механик! И вы этому верите? - воскликнул я.

   - Я твердо верю в то, что наше путешествие, так печально начавшееся, должно плохо кончиться.

   - Но ведь "Грейт-Истерн" так прочно построен, что ему нечего бояться самых страшных бурь.

   - Да, он очень прочный, но не дай Бог, если он повалится набок, - ему уж не подняться. Это колосс, нет слов, но сила его непропорциональна его величине. Машины для него слишком слабы. Вы ничего не слыхали о его девятнадцатом путешествии от Ливерпуля до Нью-Йорка?

   - Нет, ничего.

   - Ну так слушайте. Мы выехали из Ливерпуля десятого декабря, во вторник. Пассажиров было очень много. Все шло хорошо, пока ирландские берега защищали нас от бокового волнения. Не было ни качки, ни больных. На следующий день та же тишина. На море то же восхищение пассажиров. Но к утру двенадцатого декабря ветер стал усиливаться, поднялось боковое волнение, и нас стало качать. Мужчины, женщины и дети - все спрятались по своим каютам. В четыре часа поднялась буря. Мебель заплясала. Ваш покорный слуга, войдя в зал, вдребезги разбил зеркало своей собственной головой. Посуды как не бывало. Крутом был ужасный шум! Волны сорвали с крюков и унесли восемь плашкотов. Положение становилось опасным. Машину, приводящую в движение колеса, пришлось остановить, так как огромный свинцовый слиток, сдвинутый с места качкой, чуть не попал в ее механизм.

   Некоторое время работал один винт. Остановили колеса и стали двигаться с помощью винта, а буря между тем все усиливалась.

   Вдруг "Грейт-Истерн" лег набок и, не будучи в состоянии подняться, остался в этом положении. К рассвету от оковки на полосах не было и следа. Распустили паруса, чтобы поставить корабль; но не успели их натянуть, как они были сорваны. Началась страшная суматоха. Кабельтовые цепи, сорвавшись, с грохотом перекатывались от одного борта к другому. В помещении для скота буря сорвала загородку, и корова упала сквозь люк в дамское отделение. К несчастью, еще обломился руль и управлять кораблем не было никакой возможности. Суббота прошла среди всеобщего ужаса. Корабль все лежал набоку. В воскресенье ветер стал стихать. Между пассажирами оказался один американский инженер, которому удалось прикрепить к рулю цепи, и после нескольких попыток корабль наконец поднялся. Таким образом, мы пришли в Квин-Таун только через неделю по выходе из Ливерпуля. Бог знает, милостивый государь, где-то мы еще будем через неделю.

  

  

   Рассказ доктора привел бы в ужас пассажиров, если бы им удалось его подслушать. Я никак не мог понять, шутил он или же говорил серьезно. Неужели он действительно путешествовал на "Грейт-Истерне" с целью быть свидетелем катастрофы? От эксцентричного человека можно всего ожидать, особенно если он англичанин.

   Между тем "Грейт-Истерн", качаясь, как челн, продолжал свой путь. Невыносимая морская болезнь, которая действует так заразительно, все более и более распространялась. Некоторые пассажиры с осунувшимися лицами, бледные, измученные, все-таки оставались на палубе, чтобы подышать свежим воздухом. Большинство негодовало на злополучный корабль и возмущалось рекламами общества, гласящими, что морская болезнь неизвестна на "Грейт-Истерне".

   Около девяти часов утра в трех или четырех милях от нас показался какой-то предмет. За дальностью невозможно было определить, был ли то корпус корабля или же туловище кита. Группа пассажиров, собравшихся на палубе, с любопытством следила за движущейся массой.

   Все бинокли были направлены в одну сторону, и между англичанами и американцами стали уже завязываться пари. Среди самых ярых я заметил господина высокого роста с плутовской физиономией. Глубокие вертикальные морщины на лбу, дерзкий и вместе с тем рассеянный взгляд, сжатые брови и вздернутые плечи - все говорило о том, что господин этот отличается редкой дерзостью и замечательным бесстыдством. Кто он такой, я положительно не знал, но чувствовал к нему глубокую антипатию. Говорил он громко и резко. Подобные ему лица восхищались его плоскими шутками. Этот господин уверял, что движущаяся масса не что иное, как остов кита, и предлагал по этому поводу большое пари, на которое быстро отыскались охотники.

   Впоследствии оказалось, что это было корабельное днище, и, таким образом, он проиграл несколько сотен долларов. Мы быстро приближались к останкам трехмачтового судна. Оно лежало набоку, и с бортов его висели оборванные цепи.

   Всех интересовала участь экипажа, так как на корабле ничего не было видно. В течение нескольких минут я пристально смотрел в бинокль, и мне казалось, что кто-то движется по передней части корабля, но потом я убедился, что это был остаток фок-мачты, движимый ветром.

   Подойдя на расстояние полумили, мы увидели, что судно это совсем новое и прекрасно сохранилось. Его груз, вероятно, был сорван ветром и своей тяжестью завалил его на правый бок. Очевидно, судно находилось в критическом положении и должно было пожертвовать своими мачтами.

   Давая знать о своем присутствии многократными свистками, "ГрейтИстерн" обошел вокруг корабля, но тот оставался безмолвным, и кругом ничего не было видно. На разбитом судне не оставалось ни одной шлюпки.

   Экипаж, вероятно, спасся, но едва ли ему удалось добраться до берега, до которого было триста миль; к тому же маленьким лодкам трудно было бороться с волнами, которые так страшно качали "ГрейтИстерн". Возможно было и то, что катастрофа произошла гораздо западнее, а ветер и течение принесли эти останки сюда.

   Когда "Грейт-Истерн" повернулся к корме погибшего корабля, я ясно прочел там слово "Лерида" - это было его название. По конструкции и отделке матросы признали в нем американский корабль.

   Торговое или военное судно непременно взяло бы на буксир этот корпус. Вместе с грузом оно представляло значительную ценность; а всем известно, что спасший корабль получает треть стоимости спасенного. Но "Грейт-Истерн" не мог этого сделать, так как должен был торопиться доставить своих пассажиров в Америку. Как ни жалко было матросам расставаться со своей добычей, но пришлось все-таки идти дальше, и вскоре останки корабля только черной точкой обозначались на горизонте. Толпа пассажиров рассеялась. Одни отправились в залы, другие в свои каюты; звуки трубы, призывавшие к завтраку, не могли разбудить измученных морской болезнью путешественников.

   Около полудня капитан Андерсон приказал поставить два шкунных фока и фок-бизани; судно укрепилось и стало меньше качаться. Матросы попробовали было поставить бригантину по новой системе, но система эта оказалась, вероятно, еще слишком новой, потому что ею не воспользовались ни разу за все путешествие.

  

  

   Несмотря на сильную качку, жизнь на корабле устанавливалась. Для англосаксонца путешествие - самая обыкновенная вещь. Он чувствует себя на всяком судне как дома, тогда как француз в такой обстановке непременно выглядит путешественником.

   Когда не было сильного ветра, пассажиры отправлялись на "бульвары". Прогуливавшиеся во время качки походили на пьяных, которых бросало из стороны в сторону. Дамы, не желавшие подниматься на палубу, сидели в своих каютах или же в общих залах, где раздавались звуки фортепиано. Играть было чрезвычайно трудно, так как от качки получались пропуски или в мелодии, или в аккомпанементе. Из всех игравших выделялась высокая худая дама. Она, должно быть, была хорошая музыкантша.

   Во время этого концерта присутствовавшие просматривали книги, которые лежали на столах, и, если кому-нибудь случалось встретить интересное место, он тотчас прочитывал его вслух, вызывая одобрение со стороны слушателей. Под диваном валялось несколько английских журналов, которые отличаются тем, что, не будучи еще разрезаны, уже имеют потрепанный вид. Это происходит оттого, что существует обычай читать журналы, не разрезая их. Однажды у меня хватило терпения прочесть таким образом весь "Нью-Йорк Геральд", где я наткнулся на следующий столбец: "М. X. просит прелестную мисс Л., которую он встретил вчера в омнибусе на Двадцать пятой улице, зайти к нему завтра в семнадцатый номер гостиницы Святого Николая для переговоров о брачном союзе". Судите сами, могло ли меня интересовать, как поступила прелестная мисс Л. в этом случае; понятно, что подобная статья не вознаградила меня за труд переворачивать большие неразрезанные листы.

   Все послеобеденное время я провел в большом зале, занимаясь наблюдениями и разговорами с Дэном Питфержем, сидевшим рядом со мной.

   - Ну, как вы себя чувствуете после падения? - спросил я у него.

   - Великолепно, - ответил он. - Только вот что-то тихо двигаемся.

   - Кто тихо двигается? Вы?

   - Нет, не я, а корабль. Винтовые котлы плохо действуют, и давление слишком слабое.

   - Вам, видно, хочется скорее приехать в Нью-Йорк?

   - Нисколько! Я просто высказываю мнение с точки зрения механика! Мне здесь отлично, и я очень пожалею, когда придется расстаться со всеми этими оригиналами, которых случай собрал на корабле для моего развлечения.

   - Оригиналы! - воскликнул я, рассматривая входивших в зал. - Но где вы их нашли? Здесь все так похожи друг на друга.

   - Ах, - сказал доктор, - видно, что вы их не заметили. Взгляните повнимательнее вон хоть на ту группу мужчин, которые так бесцеремонно растянулись на диванах, нахлобучив шляпы. Это типичнейшие янки, умные и деятельные, но в высшей степени невоспитанные люди. Да, милостивый государь, это настоящие саксонцы, жадные к деньгам и мастера на все. Заприте двух янки в одну комнату, и через час они непременно выиграют друг у друга по десяти долларов.

   - Скажите, кто этот господин маленького роста в длинном сюртуке и в коротких панталонах, который постоянно с ними?

   - Это бывший министр, важная персона из Массачусетса. Он едет за своей женой, бывшей учительницей, сильно скомпрометированной одним большим процессом.

   - А этот господин с мрачным видом, как будто погруженный в какие-то вычисления?

   - Вы не ошиблись, он вечно занят вычислениями.

   - Решением математических задач?

   - Нет, он просто считает и пересчитывает свои деньги. Во всякое время он может определить свое состояние с точностью до одного цента. Он очень богатый человек. Целый квартал в Нью-Йорке выстроен на его земле. Четверть часа тому назад он имел миллион шестьсот двадцать пять тысяч триста шестьдесят семь долларов с половиной, но теперь у него только миллион шестьсот двадцать пять тысяч триста шестьдесят семь долларов с четвертью.

   - Почему же произошла эта разница?

   - Потому что он только что выкурил сигару в тридцать су,

   Своими остротами доктор положительно развеселил меня, и, чтобы вызвать его снова на разговор, я указал ему на группу в противоположном конце зала.

   - Это, - сказал он мне, - люди далекого Запада. Самый высокийэто директор банка в Чикаго. Он постоянно носит при себе альбом с лучшими видами родного города. Он гордится им, и не без основания; город, заложенный в тысяча восемьсот тридцать шестом году на пустынном месте, теперь имеет четыреста тысяч жителей, считая и его. Рядом с ним сидит супружеская пара из Калифорнии. Жена прелестная, изящная женщина, муж приобщился к цивилизации только теперь, прежде он был пахарь, но в один прекрасный день нашел самородок.

   - Это человек с весом, - сказал я.

   - Конечно, - ответил доктор, - ведь он обладает миллионным состоянием.

   - А этот длинный господин, который все качает головой, как негр в стенных часах?

   - Это знаменитый Кокбурн из Рочестера, всемирный статистик, который все взвесил, измерил и высчитал. Поговорите с этим маньяком, и он сообщит вам, сколько хлеба съел пятидесятилетний человек в течение всей своей жизни и сколько кубических метров воздуха он поглотил за это время. Кроме того, он может сказать, сколько томов инкварто займет речь адвоката из Темпель-Буи и сколько миль ежедневно проходит почтальон, разнося только любовные письма. От него вы можете узнать число вдов, проходящих в течение часа через Манданский мост, и какой вышины пирамиду можно построить из сандвичей, уничтожаемых в год его согражданами. Он вам может еще...

   Разговорам доктора на эту тему не было бы конца, но вот в зале появились новые пассажиры, и он поспешил ознакомить меня с их характеристикой. Сколько разнообразнейших типов было в этой толпе! Большинство пассажиров переселялись с одного континента на другой с целью обогатиться на американской почве.

   Между этими искателями приключений, изобретателями и людьми, находящимися в постоянной погоне за счастьем, Дэн Питферж указал мне на одного господина как на соперника доктора Либиха.

   Господин этот был ученый-химик. Он уверял, что изобрел средство сконцентрировать питательные элементы целой бычьей туши в мясной лепешке величиной в пятифранковую монету.

   Другой изобретатель отправлялся в Новую Англию с целью получить премию за изобретение паровой лошадиной силы, помещенной в ящичке для карманных часов. Наконец, еще один, француз с улицы Жапан, вез тридцать тысяч кукол, произносящих слово "папа" с чисто американским акцентом и был уверен, что успех ему обеспечен.

   Кроме этих господ было еще много разных оригиналов, но цель путешествия и дальнейшие намерения их оставались неразгаданными. Может быть, какой-нибудь беглый кассир, ничего не подозревая, подружился на корабле с агентом сыскной полиции, который только и ждал прибытия в Нью-Йорк, чтобы арестовать его. Но вот в зал вошла молодая парочка, поразившая меня своим скучающим видом.

   - Вы не знаете, кто это? - спросил я доктора.

   - Это перуанцы, - сказал он. - Они недавно поженились и провели свой медовый месяц в путешествиях по всему свету. Выехав из Лимы в день свадьбы, они отправились в Японию; там они еще обожали друг друга; в Австралии они уже только любили, но Франции еще того менее - только выносили друг друга, в Англии поссорились, а в Америке, конечно, разведутся.

   - А кто этот господин с таким надменным видом? По тщательно закрученным черным усам его можно принять за офицера.

   - Это мормон, некий господин Хатч, один из лучших проповедников города Святых. Какой красивый мужчина! Обратите внимание на этот гордый взгляд, на это благородное лицо, на эти манеры, так резко отличающие его от янки. Он возвращается из Германии и Англии, где успешно проповедовал мормонизм. Секта эта имеет в Европе массу последователей, которым разрешает подчиняться законам их страны.

   - Еще бы не разрешать, когда многоженство запрещено в Европе.

   - Без сомнения, запрещено, но вы напрасно думаете, что оно обязательно для мормонов. Брикгам Юнг имеет гарем, потому что это ему нравится, но последователи его на берегах Соленого озера в этом отношении ему вовсе не подражают.

   - Неужели! А мистер Хатч?

   - У него только одна жена, и он находит, что этого совершенно достаточно. Впрочем, мы скоро познакомимся с его учением, так как он собирается в один из вечеров прочесть нам лекцию.

   - Зал, наверное, будет переполнен, - сказал я.

   - Да, если игра не отвлечет многих; ею ведь на корабле очень увлекаются. Здесь есть англичанин с антипатичнейшей наружностью, который, как мне кажется, руководит всеми игроками. Это отвратительный человек, со скверной репутацией. Вы его заметили?

   По описанию доктора я узнал, что это был тот самый субъект, который утром предложил такое безумное пари по поводу остова корабля. Я не ошибся в его характеристике.

   Дэн Питферж сообщил мне, что господина этого зовут Гарри Драке. Он был сын калькуттского негоцианта, игрок, развратник и дуэлянт. Прокутив все состояние, он отправляется в Америку в качестве искателя приключений.

   - Подобные личности, - прибавил доктор, - легко находят себе друзей; так и около Гарри Драке собрался уже целый кружок таких же негодяев; в числе последних я заметил одного маленького человека с круглым лицом и толстыми губами; он выдает себя за доктора, но я уверен, что это немецкий еврей без определенного положения и ничуть не лучше Драке.

   В это время мимо нас проходил молодой человек, лет двадцати двух, ведя под руку семнадцатилетнюю барышню.

   - Верно, новобрачные? - спросил я.

   - Нет, это жених и невеста, - смягченным голосом сказал доктор. - Они уже обручены и обвенчаются тотчас по возвращении в Нью-Йорк. С разрешения родителей они вместе объехали всю Европу и убедились в том, что созданы друг для друга. Славные молодые люди. Приятно на них посмотреть. Они часто стоят у машинного люка и считают повороты колес, которые, по их мнению, слишком медленно двигаются.

   - Да, если бы наши паровые котлы были так же горячи, как их сердца, давление бы значительно увеличилось.

  

  

   В половине первого на дверях большого зала было вывешено следующее объявление:

  

   Широта 51°15' Долгота 18°13' Расстояние: Фастенет, 323 мили.

  

   Это означало, что в полдень мы были в 323 милях от Фастенета, последнего ирландского маяка на 51°15' северной широты и на 18° 13' западной долготы от Гринвичского меридиана.

   С этих пор пассажиры ежедневно находили на этом месте сообщение капитана и таким образом могли проследить по карте весь путь, по которому шел "Грейт-Истерн". Он сделал только 323 мили в 36 часов. Быстрота эта была недостаточна, так как хороший пароход должен проходить не менее 300 миль в сутки.

   Расставшись с доктором, я провел остальную часть дня с Фабианом. Мы с ним отправились на заднюю часть корабля, которую Питферж называл "местом загородных прогулок". Опершись о борт, мы смотрели на безбрежное море. В воздухе чувствовался острый запах морской воды, волны были покрыты пеной, в которой в виде радуги отражались преломленные лучи солнца. Внизу работал винт, свирепо разбивая волны своими сверкающими медными ветвями.

   Море казалось беспредельной массой расплавленного изумруда. Бесконечный след корабля, беловатой полосой выделявшийся на поверхности моря, походил на громадную кружевную вуаль, наброшенную на голубой фон. Белокрылые чайки то и дело проносились над нами.

   Фабиан пристально смотрел на волны и молчал. Что рисовало ему там воображение? Может быть, перед ним промелькнул какой-нибудь милый образ, послав ему прощальный привет? Он был грустнее обыкновенного, но у меня не хватало духу спросить о причине его грусти.

   Продолжительная разлука поселила между нами какую-то отчужденность, из-за которой он не решался доверить мне свою тайну, а я, в свою очередь, спрашивать его о ней. Он рассказал мне о своей службе в Индии, об охоте, о различных приключениях, но ни словом не обмолвился о том, что его волновало и заставляло так сильно страдать. Очевидно, Фабиан не принадлежал к числу людей, которые облегчают свои страдания, рассказывая о них другим.

   - Посмотрите, - промолвил Фабиан после долгого молчания, - как красива полоса, которая остается за нами. Иногда мне кажется, что струйки, бегущие со всех сторон, выводят на ней буквы. Вот "Л", а вот "Е"! Неужели это мне кажется? Нет, нет! Я ясно вижу буквы! И все одни и те же!

   Вероятно, его больное воображение рисовало на воде то, что ему хотелось видеть.

   Но что могли означать эти буквы? Какое воспоминание они пробуждали в нем? Он снова молча стал всматриваться в воду, потом вдруг почти вскрикнул:

   - Уйдемте, уйдемте отсюда! Эта бездна манит меня!

   - Что с вами, друг мой? - спросил я, схватив его за руку.

   - Если бы вы знали, как мне тяжело, - воскликнул он, - эти страдания убьют меня!

   - Вы страдаете? Но разве нет возможности избавиться от этих страданий?

   - Это невозможно, - сказал он и быстро пошел в свою каюту.

  

  

   На следующий день, в субботу 30 марта, погода была чудная. Дул легкий ветерок, море было спокойно. Винт делал 36 поворотов в минуту. "Грейт-Истерн" шел со скоростью более двадцати узлов в час.

   Ветер дул с юга. Помощник капитана велел поставить фок-шкуны и фок-бизани, и корабль, поддерживаемый ими, не поддавался ни малейшей качке. Небо было ясное, солнце ярко светило, и все пассажиры вышли на палубу. Дамы появились в легких туалетах, дети снова принялись за свои игры, прерванные качкой два дня тому назад; то и дело галопом пробегали мальчуганы, игравшие в лошадки.

   В три четверти двенадцатого капитан Андерсон появился на мостике в сопровождении двух офицеров. Погода была благоприятна для наблюдений, и они привали, чтобы определить меридианальную высоту солнца. Каждый из них держал по секстанту.

   - Полдень, - сказал капитан.

   Шкипер тотчас же передал это посредством колокола пассажирам, и все присутствующие поспешили поставить свои часы по солнцу.

   Полчаса спустя было объявлено следующее наблюдение:

  

   Широта 51°10' Долгота 24° 15' Курс 227 миль. Расстояние 550.

  

   Итак, мы сделали в сутки двести двадцать семь миль. В это время в Гринвиче было час и сорок девять минут. "Грейт-Йстерн" находился в ста пятидесяти пяти милях от Фастенета.

   Весь этот день я не видел Фабиана. Встревоженный его отсутствием, я несколько раз подходил к его каюте и убеждался, что он все еще там.

   Эта пестрая толпа на палубе не могла ему нравиться, он, видимо, искал уединения. Повстречавшись с капитаном Корсиканом, я подошел к нему, и мы разговорились о Фабиане. Я передал ему разговор, происшедший накануне между мной и капитаном Мак-Эльвином.

   - Да, - сказал Корсикан, не стараясь скрыть своего волнения, - два года тому назад Фабиан думал, что будет счастливейшим человеком, а теперь он очень несчастлив.

   Затем он рассказал мне в нескольких словах о том, как Фабиан познакомился в Бомбее с прелестной молодой девушкой, мисс Годжес. Они полюбили друг друга. Ничто, казалось, не препятствовало их браку, как вдруг к ней посватался сын одного негоцианта из Калькутты. Годжесотец, человек практичный и бессердечный, находясь в денежном отношении в полной зависимости от своего калькуттского корреспондента, пожертвовал счастьем своей дочери и, для исправления дел, выдал ее за сына последнего. На другой день после свадьбы молодые уехали. С тех пор Фабиан никогда больше не встречался с девушкой, которую так безумно любил и разлука с которой принесла ему нестерпимые страдания.

   Выслушав до конца этот рассказ, я понял, что причина страданий Фабиана была действительно серьезна.

   - Каково имя этой молодой девушки? - спросил я.

   - Елена Годжес, - ответил он.

   - Елена!

   Я понял теперь, почему Фабиану вчера мерещились в волнах буквы "Е" и "Л".

   - А как имя ее мужа?

   - Гарри Драке.

   - Драке! - воскликнул я. - Но ведь он здесь, на корабле!

   - Здесь, на корабле? - повторил Корсикан, схватив меня за руку.

   - Да, здесь. Я его знаю.

   - Дай-то Бог, чтобы они не встретились! К счастью, они не знают друг друга, по крайней мере Мак-Эльвин никогда не видел Гарри Драке. Впрочем, одно имя этого господина, произнесенное в присутствии Фабиана, может вызвать целую бурю.

   Я передал Корсикану все, что слышал от доктора о Гарри Драке. Во время нашего разговора последний, как нарочно, прошел мимо нас, и я показал его капитану. Глаза Корсикана вспыхнули, и он рванулся вперед, но я остановил его.

   - Да, - сказал он, - по физиономии видно, какой это негодяй. Но куда же он едет?

   - Говорит, в Америку. Он думает, вероятно, что случай пошлет ему то, чего он не хочет добывать трудом.

   - Несчастная Елена, - промолвил капитан.

   - Где же она теперь?

   - Может быть, он ее уже бросил.

   - А вдруг она на корабле? - спросил Корсикан.

   Мысль эта поразила меня, но я тотчас же успокоился. Нет, Елены не было на корабле. Питферж, при своей наблюдательности, заметил бы ее.

   - Драке, вероятно, не взял ее с собой в Америку.

   - Хорошо, если это так, - сказал капитан. - Один вид этой несчастной жертвы нанес бы ужасный удар Фабиану. Кто знает, что могло бы случиться. Мак-Эльвин, мне кажется, был бы способен убить Драке, как собаку. Во всяком случае, мы, как друзья Фабиана, должны стараться не терять его из виду, и если что-нибудь случится, мы должны встать между ним и его соперником. Вы понимаете, конечно, что дуэли не должно быть между ними, так как ни одна женщина в мире не пойдет за убийцу своего мужа, хотя бы этот муж был отъявленным негодяем.

   Я был согласен с Корсиканом. Какое-то предчувствие волновало меня. А что если Драке своим задорным видом привлечет на себя внимание Мак-Эльвина?

   - Скорее бы уж приехать в Америку! Расставаясь с Корсиканом, я пообещал ему следить за нашим общим другом, он же, в свою очередь, решил не терять из виду Гарри Драке. Затем он крепко пожал мне руку, и мы расстались.

   Вечером поднялся туман. Из ярко освещенных залов раздавались звуки вальсов, неизменно сопровождаемые аплодисментами; когда же некий Т., большой весельчак, усевшись за фортепиано, стал насвистывать разные песенки, публика пришла в такой восторг, что стала кричать "ура".

  

  

   На другой день, 31 марта, было воскресенье, и меня очень интересовало, как пройдет у нас на корабле этот первый праздничный день. В Америке и в Англии в этот день повсюду прекращаются работы и закрываются магазины, церкви же переполняются молящимися. Мне казалось, что и здесь будет что-нибудь в этом роде. Я не ошибся. Несмотря на великолепную погоду и попутный ветер, капитан Андерсон не отдавал приказания поднять паруса, чтобы не нарушать воскресного отдыха матросов. Хорошо еще, что винту и колесам не препятствовали продолжать их будничную работу. Весь экипаж был при параде, и меня бы нисколько не удивило, если бы мне сказали, что кочегары в этот день работают во фраках. Офицеры и инженеры были в новых мундирах с золотыми пуговицами. Сапоги их блестели, как зеркало, как бы стараясь перещеголять клеенчатые фуражки. Но наряднее всех были сам капитан и его помощник. Застегнутые на все пуговицы, в свежих перчатках, блестящие и надушенные, они прогуливались по палубе, ожидая начала богослужения.

   Море сверкало под первыми весенними лучами. Ни один парус не появился на горизонте. "Грейт-Истерн" парил на беспредельном водном пространстве. В 10 часов раздался протяжный звон. Шкипер, одетый тоже по-праздничному, исполнял должность звонаря и с таким искусством ударял в корабельный колокол, что воображение невольно рисовало сельскую колокольню, с которой несся благовест, призывавший всех на молитву.

   Пассажиры группами выходили на палубу, которая все более и более покрывалась нарядной толпой. С молитвенниками в руках, все молча ожидали начала богослужения. Но вот принесли груду Библий и разложили их по столам в храме, или, вернее, в большой столовой, которая должна была заменить собой храм. Я вошел туда. За столами уже сидело много народу. Глубокое молчание царило в храме, главную часть которого занимали офицеры вместе с капитаном Андерсоном. Дэн Питферж поместился рядом со мной и внимательно рассматривал присутствовавших. Мне казалось, что он пришел сюда скорее из любопытства, нежели из религиозного чувства.

   В половине одиннадцатого капитан поднялся со своего места и стал читать по-английски десятую главу книги "Исход". После каждого стиха, прочитанного им, присутствующие шепотом произносили следующий стих. Тонкие детские голоса смешивались с меццо-сопрано женщин и с баритоном мужчин. Этот библейский диалог продолжался с полчаса. Капитан Андерсон, руководивший ими, внушал уважение даже самым легкомысленным людям. Но вот он закрыл Библию и уступил свое место какому-то оратору,

   Это был маленький, подвижный янки, один из тех, которые пользуются огромным влиянием в Штатах Новой Англии. Проповедь его была давно приготовлена, и вот ему представился случаи воспользоваться ею. Я взглянул на доктора Питфержа, Он глаз не сводил с оратора и, казалось, собирался стойко выдержать его ораторский огонь.

   Между тем проповедник застегнул свой черный сюртук, положил на стол шелковую шляпу и, окинув взглядом всех присутствовавших, начал так:

   "В шесть дней Бог сотворил Америку, в седьмой же он отдыхал от дел своих".

   После этих слов я вышел из комнаты.

  

  

   За завтраком Дэн Питферж сообщил мне, что проповедник очень старательно развил свою тему. Чего только не было в его речи! Там фигурировали и башенные корабли, и тараны, или стеноломы, крепости и даже подводные электрические скаты - и все это сводилось к тому, чтобы доказать величие Америки.

   Вернувшись в общий зал, я прочел следующее объявление:

   Широта......50°8'

   Долгота......30°44'

   Курс........255 миль;

   Итак, мы прошли только тысячу сто миль, включая сюда и триста десять между Фастенетом и Ливерпулем, что составляло около трети всего пути. Офицеры, матросы и пассажиры отдыхали в течение всего дня, как "отдыхал Господь после сотворения Америки". В залах было тихо благодаря тому, что никто не садился за рояль. Игорный зал был совершенно пуст, так как в этот день не разрешалось играть ни в карты, ни в шахматы. Мне представился случай познакомить доктора Питфержа с капитаном Корсиканом, которому очень понравились рассказы его нового знакомого, относящиеся к тайной хронике "Грейт-Истерна". Доктор уверял, что с кораблем неизбежно должно было приключиться какое-нибудь несчастье. Легенда о запаянном в паровике механике чрезвычайно понравилась капитану, который, как истый шотландец, очень любил все таинственное, но, впрочем, не мог удержаться от улыбки во время рассказа доктора.

   - Я вижу, капитан, - сказал Питферж, - что вы не очень-то верите таким легендам?

   - А нужно, чтобы я "очень" верил! Вы слишком многого хотите! Может быть, вы не поверите и тому, что на пароходе ночью показывается привидение?

   - Привидение! - воскликнул капитан. - Да неужели вы-то сами в них верите?

   - Да, я верю всему, что мне рассказывают лица, заслуживающие доверия. Вахтенные офицеры и матросы единогласно заявляют, что в глубокую ночь какая-то тень расхаживает по кораблю. Никто не знает, откуда она появляется и куда исчезает.

   - Ради Бога, подкараулим ее! - воскликнул капитан.

   - Сегодня ночью? - спросил доктор.

   - Прекрасно, сегодня ночью. Может быть, и вы составите нам компанию? - спросил меня капитан.

   - Нет, - сказал я, - мне не хотелось бы нарушать инкогнито этого призрака. К тому же я уверен, что доктор шутит.

   - Я совсем не шучу, - настаивал доктор.

   - Послушайте, - сказал я ему, - неужели же вы серьезно верите в выходцев с того света, разгуливающих по палубе кораблей?

   - Я твердо верю в воскресающих мертвецов, - ответил он. - Вас, конечно, главным образом удивляет то, что такие вещи говорит медик.

   - Медик! - воскликнул, отступая, Корсикан, как будто это слово испугало его.

   - Не беспокойтесь, капитан, - сказал, улыбаясь, доктор, - я не практикую в дороге.

  

  

   На следующий день было первое апреля. Атлантический океан, зеленый, как луг, освещенный первыми лучами весеннего солнца, был великолепен. Волны весело разбегались, а в молочно-белом кильватере, подобно клоунам, кувыркались морские свинки.

   Встретившись с Корсиканом, я узнал, что привидение на этот раз не пожелало появиться. Вероятно, ночь была для него недостаточно темна. Тут мне пришло в голову, что Питферж просто хотел обмануть нас с первым апреля, как это принято в Англии, Америке и Франции. То и дело слышался смех обманывающих и выражения неудовольствия обманутых. Местами даже завязывалась драка, но, к счастью, она не приводила ни к каким серьезным последствиям, так как у саксонцев кулачный бой никогда не кончался боем на шпагах. Всем известно, что дуэль в Англии строго преследуется; даже офицеры и солдаты не имеют права драться ни при каких условиях. Виновник подвергается самому строгому и тяжкому наказанию, и мне помнится даже, что доктор называл мне одного офицера, который десять лет тому назад был сослан на каторгу за убийство противника во время дуэли. Понятно, что при такой строгости законов дуэль не входит в обычай у англичан.

   В этот ясный, солнечный день капитану легко удалось составить следующее объявление:

   Широта ..........48° 47'

   Долгота...........36°48'

   Расстояние же только 250 миль.

   Инженер объяснил слабость давления недостаточной вентиляцией новых печей. Мне же казалось, что это зависело от колес, диаметр которых был слишком мал.

   Около двух часов, однако, корабль пошел скорее. Я узнал об этом, взглянув на жениха и невесту, которые, стоя на правом борте, заметно чему-то радовались и хлопали в ладоши. Улыбаясь, смотрели они на едва заметный белый пар, поднимавшийся из труб парохода и доказывавший, что давление увеличивалось. Молодые люди были в эту минуту так же счастливы, как Папин в то время, когда стала подниматься крышка его знаменитого котла.

   - Дымится, дымится! - воскликнула молодая девушка.

   - Пойдемте скорее к машине! - сказал жених, увлекая ее за собой.

   Дэн Питферж подошел ко мне, и мы отправились за влюбленной парочкой.

   - Какое счастье быть молодым! - сказал он.

   - И любимым, - прибавил я. Остановившись около люка винтовой машины, мы заглянули туда!

   В глубине этого огромного колодца работали четыре длинных горизонтальных поршня, при каждом движении смазываясь маслом.

   Молодой человек вынул часы и стал считать обороты винта, в то время как невеста его следила за секундной стрелкой.

   - Минута! - воскликнула она.

   - Тридцать семь оборотов, - отвечал он ей.

   - Тридцать семь с половиной, - заметил доктор, тоже следивший за винтом.

   - Даже с половиной! Слышите, Эдуард? - сказала она жениху.

   Затем, повернувшись к доктору Питфержу, она промолвила с ласковой улыбкой:

   - Благодарю вас, милостивый государь.

  

  

   При входе в зал я увидел афишу следующего содержания:

  

  

   Ocean Time ................................... Mr. Mac-Alpine

   Songs: Beatiful of the sea ................... Mr.Ewing

   Reading ...................................... Mr. Affelcet

   Piano solo: Chant du Berger .................. Mrs.Alloway

   Scotsh song .......... ....................... Docteur T...

  

  

  

   Piano solo ................................... Mr. Paul V.

   Burlesque. Lady of Lion ...................... Docteur T...

   Entertaiment ................................. Sir James Anderson

   Song: Happy moment ........................... Mr. Norville

   Song: Your remember .......................... Mr. Ewing

  

  

  

   Как видно, это был настоящий концерт с двумя отделениями, антрактом и финалом.

   - Вот тебе и на! Концерт без Мендельсона! - услышал я позади себя чей-то недовольный голос.

   Обернувшись, я увидел простого слугу, который был очень огорчен отсутствием пьес его любимого композитора.

   Поднявшись на палубу, я встретил Корсикана. Он сказал мне, что Мак-Эльвин давно куда-то ушел из cвоей каюты. Не желая оставлять Фабиана в полном одиночестве, я отправился разыскивать его. Он стоял на носовой части корабля. Я подошел к нему, и мы разговорились, но о своем прошлом он опять не проронил ни слова. Минутами он молчал, и, поглощенный своими мыслями, казалось, не слушал меня. Во время прогулки нам несколько раз попадался Гарри Драке. Он, по обыкновению, громко разговаривал и размахивал руками. Мне показалось, что он упорно следит за Фабианом. Вероятно заметив это, Мак-Эльвин спросил меня:

   - Кто этот господин?

   - Право, не знаю, - сказал я.

   - Какой несимпатичный человек! - прибавил он. Я чувствовал, что встреча двух врагов неизбежна и весь вопрос был лишь во времени.

   Наступил вечер. Публика заполнила ярко освещенный зал, в котором должен был состояться концерт. В полуоткрытые люки просовывались широкие, смуглые лица и большие черные руки матросов. В дверях толпились слуги. Публика сидела на диванах, креслах и складных стульях, лицом к роялю, который был хорошо укреплен между двумя дверьми, ведущими в дамскую каюту. Время от времени корабль покачивало; стулья и кресла скользили, сидевшие на них цеплялись друг за друга, но без шума. Никто не боялся упасть, так как в зале была страшная теснота.

   Вечер начался чтением "Ocean Time". Это был ежедневный политический, коммерческий и литературный журнал, издаваемый пассажирами. Американцы и англичане очень любят заниматься этим делом. Публика довольствуется малым, а потому и редакторы не очень затрудняются составлением журнальных статей.

   Для француза этот первоапрельский номер не представлял особенного интереса; остроты его, мне кажется, могли нравиться только тем, кто их писал. Тем не менее американец Мак-Альпин, поощряемый аплодисментами публики, с увлечением читал журнал, последними новостями которого были следующие:

   - Нам сообщают, что президент Джонсон отказался от своей должности в пользу генерала Гранта.

   - Мы слышали из достоверных источников, что папа Пий Девятый назначил своим преемником императорского принца.

   - Говорят, что Фердинанд Кортес угрожает судом императору Наполеону Третьему за покорение им Мексики.

   После чтения "Ocean Time" господин Ивинг, красивый мужчина, обладавший тенором, спел довольно грубо, чисто по-английски, "Beautiful of the sea". Следующим номером было опять чтение, но оно показалось мне совсем неинтересным. Англичанка госпожа Алловей бесцветно исполнила на рояле "Le chant du Berger" и в заключение первого отделения доктор Т. пропел шотландскую комическую песенку.

   После десятиминутного антракта, во время которого никто не вставал с места, началось второе отделение. Француз Поль В. сыграл два прелестных вальса; ему много аплодировали. Молодой брюнет, корабельный доктор, прочел комическую сцену, представлявшую собой пародию на драму "Lady of Lion", которая была в большой моде в Англии.

   Затем следовал "entertaiment". "Что подразумевает под этим название сэр Андерсон: лекцию или проповедь", - думал я. Но оказалось, ни то, ни другое. Сэр Андерсон встал, улыбаясь, со своего места, вынул из кармана колоду карт, засучил рукава и стал показывать фокусы. Со всех сторон раздались аплодисменты и крики "ура".

   После номеров господ Норвилля и Ивинга по программе следовало: "God Sare the Queen",