Толстой Лев Николаевич - Том 41, Произведения 1904-1908, Полное собрание сочинений

лишней еды и питья и советовал никогда не наедаться, а выходить из-за стола, пока еще есть хочется. Он напоминал своим ученикам сказку о мудром Клиссе: как волшебница Цирцея не могла заколдовать его только оттого, что он не стал объедаться, а товарищей его, как только они набросились на ее сладкие кушанья, всех обрати­ла в свиней.

  

  

   Не беда, если тело пострадает от душевной работы, но стыдно, когда самое дорогое в человеке - душа - пострадает от тела.

  

  

  

   Наблюдай за твоим ртом: через него входят болезни. По­ступай так, чтобы тебе хотелось еще есть, когда ты встаешь от обеда.

  

  

   Невоздержание в пище не считается грехом только пото­му, что оно не производит заметного вреда другим. Но есть грехи против сознания человеком своего достоинства. Невоздержание в пище - один из них.

  

  

   Как человек не может сам поднять себя, так не может че­ловек и восхвалить себя. Напротив, всякая попытка человека хвалить себя роняет его в глазах людей.

  

  

   Не хвали и не брани себя пред людьми. Если будешь хва­тить, люди не поверят, если будешь хулить, они подумают о тебе еще хуже, чем ты сказал. И потому самое лучшее - ни­чего не говорить о себе.

  

  

   Тот не смиренен, кто говорит про себя, что он смиренен. Тот, кто говорит, я ничего не знаю, - тот умен; кто говорит, я учен, - тот болтун. Тот, кто молчит, - тот умнее и лучше всех.

  

  

  

   Персиянин Саади рассказывает, как он раз, сидя при отце своем, во всю ночь не закрывая глаз, читал священную книгу Коран, в то время как все домашние крепко спали. В серединe ночи, рассказывает Саади, я, оторвавшись от книги, сказал отцу: "Никто не помолится и не послушает священной книги, а все спят как мертвые". - "И тебе бы лучше спать, - сказал отец, - чем осуждать людей".

  

  

   Тот, кто хвалится, ничего не видит, кроме себя. Лучше бы ему быть слепым, чем видеть только себя.

  

  

  

   Хотите, чтобы о вас хорошо говорили, не говорите о себе хорошего.

  

  

  

   Мысль и ее выражение - слово - дело серьезное. Нехо­рошо играть мыслями и словами для оправдания своих по­ступков.

  

  

   Тот, кто слушает то, что люди говорят про него, никогда не будет спокоен.

  

  

   Льстец льстит только потому, что он невысокого мнения и о себе и о других.

  

  

  

   Если хотите доброй славы или хотя не худой славы, не только не хвалите сами себя, но и не позволяйте другим хва­лить себя.

  

  

  

   Любовь к богу есть любовь сама к себе - любовь к любви. Любовь эта есть высшее благо. Такая любовь не допускает возможности нелюбви к какому бы то ни было существу. Как только не любишь хоть одного человека, теряешь уже любовь к богу и благо этой любви.

  

  

   И один из них, законник, искушая его, спросил, говоря: Учитель! какая наибольшая заповедь в законе? Иисус сказал ему: возлюби господа бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях ут­верждается весь закон и пророки.

  

  

  

   Откуда все бедствия и душевные муки? Только от привя­занности души к таким вещам, постоянное обладание кото­рыми невозможно, так как они подлежат бесконечным изменениям. Люди ведь боятся и страдают только за любимые ими предметы, и все оскорбления, подозрения, вражды - все только от этой любви к предметам, которыми человек никог­да не может обладать вполне.

   Только любовь к предмету вечному и бесконечному дает нашей душе чистую радость; и вот к этому-то благу мы и должны стремиться всеми силами.

   И потому высшее благо человека не только зависит от по­знания бога, но и вполне в нем заключается. Что это так, ясно из того, что совершенство человека возрастает по степе­ни совершенства того предмета, который он любит больше всех других, и обратно. И потому ясно, что человек тем более будет совершенен и причастен к высшему блаженству, чем более он будет любить совершеннейшее существо, т.е. бога, и чем более будет отдаваться этой любви. Потому и наше высшее благо и основа нашего блаженства - только в познании бога и в любви к нему.

   Раз это признано, то очевидно, что средство достижения этой конечной цели человеческих стремлений могут и должны быть признаны заповедями божиими, так как пользование этими средствами предписывается нам самим богом, по­скольку он существует в нашей душе. А потому и правила пове­дения, ведущие к этой цели, могут быть названы божескими заповедями или божественным законом. Божественный же закон весь вполне заключается в одной высшей заповеди: лю­бить бога как высшее благо, т.е. не из страха наказания и не из любви к другому предмету, а так, чтобы любовь к нему была конечной целью, к которой были бы направлены все наши поступки.

   Плотской человек не понимает этого, правило это пред­ставляется ему пустым, потому что он о боге имеет только не­совершенное понятие и не видит в том высшем благе, которое ему предлагается, ничего осязательного, ничего приятно­го для чувств, ничего удовлетворяющего тело, источник его наслаждений, так как предлагаемое ему благо заключается только в отвлеченном мышлении, в разуме. Но те люди, кото­рые способны понять, что в человеке нет ничего выше разума и совершеннее чистой души, без сомнения, не могут так ду­мать.

   Если же мы рассмотрим внимательно сущность этого бо­жественного закона, то мы увидим, во-первых, то, что закон этот всемирен, т.е. общ всем людям, так как он выведен из природы всех людей; во-вторых, что закон этот не нуждается в поддержке посредством каких бы то ни было исторических рассказов; так как, выводя закон этот исключительно из при­роды человека, мы найдем его в душе всякого человека, живу­щего ли в уединении или среди себе подобных. В-третьих, мы увидим и то, что этот природный божественный закон любви к богу не требует от нас никаких богослужебных обрядов, т.е. такого рода действий, которые, будучи сами по себе безраз­личны, считаются хорошими только в силу признаваемого всеми предания; так как тот природный свет разума, который живет в нас, не требует от нас ничего такого, чего бы мы не были в состоянии понять и ясно представить себе, как хоро­шее в самом себе и как средство достигнуть блаженства. В-чет­вертых, мы увидим, наконец, и то, что наградой за исполне­ние божественного закона будет самый закон, т.е. знание бога и чистая, свободная и непреходящая любовь к нему. Наказанием же для нарушителей закона будет только лише­ние этих благ, рабство тела и души, всегда переменчивой и всегда смятенной.

  

  

   Любовь к ближнему без любви к богу - все равно что расте­ние без корней. Любовь к человеку без любви к богу - это лю­бовь к тем, кто нас любит, кто нам приятен, кто красивый и веселый. Такая любовь часто из любви делается враждою. Когда же любишь ближнего оттого, что любишь бога, то любишь и тех, кто не любит нас, кто неприятен нам, кто уродливый, гадкий телом. Эта любовь настоящая и твердая, и такая лю­бовь не ослабевает, а что дальше, то больше укрепляется и все больше и больше дает блага тому, кто испытывает ее.

  

  

   Люди говорят: я не понимаю, что такое значит любить бога. Но кто же понимает, что такое значит любить что бы и кого бы то ни было? Понимает это только тот, кто любит.

   Если человек не знает, что такое значит любить искусст­во, науку, как объяснить ему это, если он не знает, что такое искусство, наука?

   Как же объяснить человеку, что значит любить бога, ког­да он не только не знает того, что такое бог, но гордится тем, что не знает этого.

  

  

   Говорят, надо бояться бога. Это неправда. Бога надо лю­бить. А как же любить того, кого боишься. Да кроме того, нельзя бояться бога еще и оттого, что бог есть любовь. Как же бояться любви? Не бояться бога надо, а любить его. А если будешь любить бога и не будешь бояться его, то не бу­дешь бояться ничего на свете.

  

  

  

   Труд, упражнение своих сил есть необходимое условие жизни. Человек может заставить других делать то, что ему нужно, но не может освободить себя от телесной потребности работы. Если он не будет работать нужное и разумное, он будет работать ненужное и глупое.

  

  

   Человек, как и всякое животное, так сотворен, что ему не­обходимо работать для того, чтобы не умереть от голода и хо­лода. И работа эта, чтобы прокормить себя и защитить от не­погоды, как для всякого животного, так и для человека, - не мученье, а радость. Но люди так устроили свою жизнь, что одни сами ничего не работают, а заставляют других за себя работать и скучают оттого, что не знают, что делать, и выду­мывают всякие глупости и гадости, чтобы занять себя, а дру­гие работают через силу и скучают работой, скучают оттого, что им приходится работать не на себя, а на других.

   Нехорошо и тем и другим. Первым, неработающим, худо оттого, что они от праздности губят свои души, вторым же худо то, что они через силу тратят тело.

   Но работающим все-таки лучше, чем неработающим. Душа дороже тела.

  

  

   Если работа для вас главное, а плата вещь второстепен­ная, то вашим господином будет труд и его творец - бог. Но если работа для вас вещь второстепенная, а главное плата, то вы рабы платы и творца ее - дьявола, и притом самого низ­кого и последнего из дьяволов.

  

  

  

   Дьявол, ловя людей на свою уду, насаживает разные при­манки. Но для праздного человека не нужно никаких, он идет на голый крючок.

  

  

   Европеец восхваляет перед китайцем преимущество ма­шинного производства: "Оно освобождает человека от труда". Но труд есть благо. Освобождение от труда было бы великим бедствием, отвечает китаец.

  

  

   Всякий ручной труд облагораживает человека. Не обучать сына ручному труду - все равно что приготовлять его к грабежу.

  

  

  

   Без упражнения своих мускулов не может жить животное, не может жить и человек.

   Для того же, чтобы упражнение это удовлетворяло, радо­вало, надо упражнять его на полезное, и лучше всего на слу­жение другим. Это лучшее его употребление.

  

  

  

   Молитва - это напоминание себе своего отношения к бесконечному, к богу.

  

  

   Жизнь путает, раздражает нас, рассеивает наши мысли. От этого-то и бывает так полезна для души молитва. Молит­ва - это крепительное лекарство, оно возвращает нам мир и мужество. Она напоминает нам наши грехи, нашу обязан­ность прощения всех, она говорит нам: "Ты любим - люби; ты получил - давай; ты должен умереть - делай свое дело; побеждай гнев великодушием, зло добром. Что нужды до ложного суждения людей о тебе. Ты не обязан ни угождать им, ни иметь успех. Делай, что должно; пусть будет, что будет. Твой свидетель - твоя совесть, а твоя совесть - это бог, ко­торый говорит в тебе. Вспоминай и освежай в себе все это - в этом молитва".

  

  

  

   Знай, что мы молимся богу и выражаем пред ним свои желания не потому, чтобы его воля подлежала изменению, но потому, что, обращаясь к нему, мы тем самым признаем его, а признавая его власть, душа наша очищается и возвы­шается.

  

  

  

  

   Молитва обращается к личному богу не потому, что бог личен (я даже знаю наверно, что он не личен, потому что лич­ность есть ограниченность, а бог беспределен), а потому, что я - личное существо.

   У меня зеленое стеклышко на глазу, и я все вижу зеле­ным; не могу не видеть мира зеленым, хотя и знаю, что он не гаков.

  

  

   Молитва - это выяснение своего отношения к началу всего; это выяснение своей связи с людьми, своих обязанностей к ним, как к детям одного с нами отца, сведение счетов с самим собою по всем своим действиям и обсуждение своего темного прошлого для того, чтобы уберечься в будущем от ошибок прошедшего.

  

  

  

   Хорошо молиться в определенное время. Но если не мо­жешь собраться с мыслями, лучше не молись, не повторяй слова одним языком.

  

  

   Хороша и нужна молитва в уединении, но нужнее всего мо­литва среди шума людского, когда ты взволнован, увлечен, раздражен. Вспомнить в такие минуты о своей душе и о боге - в этом самая нужная и лучшая молитва.

  

   Не думай, что можно угодить богу молитвой, а не пови­новением ему. Молитва - это только напоминание себе о том, что ты такое и в чем твое дело жизни.

  

  

  

   Война и христианство несовместимы.

  

  

   Стоит человеку сказать себе про дурное дело, что хотя я и знаю, что это дело дурно, нельзя не делать его, - стоит чело­веку сказать себе это, и он будет делать самые ужасные дела и не только думать, что дела эти можно делать, но будет еще и гордиться ими. Одно из таких ужасных дел - война.

  

  

   Вооруженный мир и война если и будут когда-либо уничто­жены, то никак не царями, не сильными мира. Война слишком выгодна для них. Война прекратится только тогда, когда те, кто больше всего страдают от войны, поймут, что их судьба в их же руках, и для своего освобождения от бедствий войны употребят самое простое и естественное средство: переста­нут повиноваться тем, кто вовлекает их в войну, делает их сол­датами.

  

  

  

   Тем, которые, не понимая нашей веры, хотят, чтобы мы взяли в руки оружие и убивали людей ради общего дела, мы можем ответить: "Ваши жрецы, приставленные к вашим идо­лам и вашим храмам, блюдут свои руки чистыми для того, чтобы жертвы, которые они приносят вашим богам, соверша­лись бы руками чистыми, не оскверненными кровью и убийством. Какая бы ни началась война, вы никогда не зачисляете их в войско. Если этот обычай разумен, то не гораздо ли еще разумнее то, чтобы мы, христиане, соблюдали свои руки чистыми от всякого осквернения".

   Когда мы нашими увещаниями поощряем народы к нена­рушению союзов и условий мира, мы гораздо полезнее влас­тителям, чем их воины. Мы истинно участвуем в трудах, имеющих целью общественное благо, когда к нашим увеща­ниям мы присоединяем еще размышления и упражнения, по­учающие людей освобождению от похотей. Да, мы более всех других воюем за благо императора. Правда, мы не служим под его знаменами и не будем служить, если бы он и заставил нас, но мы сражаемся за него добрыми делами.

  

  

  

   Иисус положил основание новому обществу. До него на принадлежали одному или многим господам, как стада принадлежат своим хозяевам. Князья и сильные мира давили народ всей тяжестью своей гордости и корыстолюбия. Иисус кладет конец этому неустройству, поднимает согбенные головы, освобождает рабов. Он научает их тому, что, будучи равными перед богом, люди свободны, что никто не может иметь сам по себе власти над своими братьями, что равенство и свобода, божественные законы человеческого рода, ненарушимы; что власть не может быть правом; что в общественном устройстве она есть должность, служение, некоторого рода рабство, свободно принятое на себя ввиду общего блага. Таково общество, которое устанавливает Иисус. Это ли мы видим в мире? Это ли учение царствует на земле? Слуги или господа - князья народов в нашем мире? В продолжение 19 веков поколение за поколением передают друг другу учение Христа и говорят, что верят в него, а что же изменилось в мире? Народы, задавленные и страдающие, все ждут обещанного освобождения, и не оттого, чтобы слово Христа было неверно или недействительно, но оттого, что народы или не по­дняли, что осуществление учения должно совершиться их собственными усилиями, их твердой волей, или, заснувши в своем унижении, не сделали того одного, что дает победу, не готовы умереть за истину. Но они проснутся. Уже что-то ше­велится среди них; они слышат голос, который говорит: спа­сение близко.

  

  

  

   Человек вообще, и в особенности христианин, обязан не участвовать в войне и в приготовлениях к ней ни лично, ни деньгами, ни рассуждениями о ней.

  

  

  

  

   То, что дает жизнь, едино во всем.

  

  

   Все живое боится мучения, все живое боится смерти; пой­ми самого себя во всяком живом существе, не мучай и не уби­вай, не причиняй страданий и смерти.

   Все живое хочет того же, чего и ты, все живое дорожит своей жизнью; пойми же самого себя во всяком живом суще­стве.

  

  

  

   Все, что ты видишь, все, в чем есть божественное и чело­веческое, - все это едино: мы - члены одного великого тела. Природа создала нас родными, произведя нас на свет из одного и того же материала и для одной и той же цели. Она заложила в нас взаимную любовь и сделала нас общительны­ми, дружелюбными; утвердила в нас стремление к справедли­вости и чувство долга; по его установлению, губить хуже, чем гибнуть; по ее велению, рука должна быть всегда готова на помощь. Мы рождены для единения. Наш союз подобен ка­менному своду, который рухнул бы, если бы камни не опира­лись друг на друга.

  

  

  

   Счастие свое человек находит только в служении ближ­ним, и благодаря этому служению он становится един с осно­вой жизни мира.

  

  

   Единство свое с человеком я живо сознаю и чувствую. Такое же единство я чувствую (хотя и слабее) между собой и животным. Еще слабее я чувствую его с насекомыми, с расте­ниями, и сознание этого единства совершенно исчезает у меня по отношению к микроскопическим и телескопическим существам. Но то, что у меня нет чувственного органа для по­знания этого единства, не доказывает того, чтобы оно не су­ществовало.

  

  

   Путь жизни - один, и все мы рано или поздно сойдемся , на этом пути. Знание этого пути слишком ясно заложено в наше сердце, слишком широка и заметна эта дорога для того, чтобы не попасть на нее. В конце дороги этой - бог, и он зовет нас к себе, и как больно смотреть на людей, когда они идут мимо этой дороги, дорогою смерти. Путь жизни широк, но многие не знают его и идут дорогою смерти.

  

  

  

   Отгоняй от себя все то, что мешает тебе чувствовать твою связь со всем живым.

  

  

  

  

   "Каждая личность есть существо, вполне отдельное от всех остальных. Истинное мое бытие - лишь во мне самом, все же остальное - не я и мне чуждо". Вот познание, истинность которого удостоверяют плоть и кости, которое лежит в основе всякого себялюбия и реальным выражением которого служит каждый нелюбовный, несправедливый или злобный поступок.

   "Мое истинное внутреннее существо живет во всем живом столь же непосредственно, как в моем самосознании оно раскрывается лишь мне самому". Это познание, выра­жающееся в санскрите неизменной формулой tat-twam-asi, т.е. "все это ты", проявляется в виде сострадания, на котором основывается поэтому всякая истинная, т.е. несвоекорыст­ная, добродетель и реальным выражением которого служит каждый добрый поступок. На это-то познание и рассчитыва­ет в конце концов всякий призыв к кротости, человеколю­бию, милосердию, ибо подобного рода призыв есть напоми­нание о такой точке зрения, с которой все мы - одно и то же существо. Напротив, себялюбие, зависть, ненависть, гоне­ние, черствость, мщение, злорадство, жестокость основаны на том, первом познании и держатся его. Умиление и восторг, который мы ощущаем, слыша, еще больше - видя, а больше всего - совершая благородный поступок, имеет свое глубо­чайшее основание в том, что он вселяет в нас уверенность в том, что под множественностью и разнообразием личностей кроется их единство, действительно существующее и доступ­ное нам, так как оно обнаружилось на деле.

   Проявление того или другого рода познания из этих двух сказывается не только в отдельных поступках, но и во всем свойстве сознания и состояния духа людей. У человека с доб­рым характером сознание это совсем иное, чем у человека с злым характером. Человек с злым характером всюду чувствует твердую перегородку между собой и всем, что вне его. Мир для него - не я, и его отношение к нему - с самого начала враждебное; потому основное настроение его всегда - не­приязненность, подозрительность, зависть, злорадство. Че­ловек же доброго характера живет не в себе одном, а во внеш­нем мире, который он сознает односущным себе; другие для него - не не я, а "все я же и я". И потому его отношение к каждому - всегда дружественное: он чувствует свое родство со всеми существами, принимает непосредственное участие в их благополучии и несчастии и доверчиво предполагает и в них ту же участливость. И в нем твердо укрепляются мир и то уверенное, покойное, довольное состояние духа, от которого каждому делается хорошо вблизи него.

  

  

  

  

   Я плыл из Гамбурга в Лондон. Нас было двое пассажиров: я да маленькая обезьяна, самка из породы уистити, которую один гамбургский купец отправлял в подарок своему англий­скому компаньону.

   Она была привязана тонкой цепочкой к одной из скамеек на палубе и металась и пищала жалобно, по-птичьи.

   Всякий раз, когда я проходил мимо, она протягивала мне свою черную холодную ручку и взглядывала на меня своими грустными, почти человеческими глазенками. Я брал ее руку, и она переставала пищать и метаться.

   Стоял полный штиль. Море растянулось кругом непо­движной скатертью свинцового цвета.

   Непрестанно и жалобно, не хуже писка обезьяны, звякал небольшой колокол у кормы.

   Изредка всплывал тюлень и, круто кувыркнувшись, ухо­дил под едва возмущенную гладь.

   А капитан, молчаливый человек с загорелым сумрачным лицом, курил короткую трубку и сердито плевал в застывшее море.

   На все мои вопросы он отвечал отрывистым ворчанием; поневоле приходилось обращаться к моему единственному спутнику - обезьяне.

   Я садился возле нее; она переставала пищать и опять про­тягивала мне руки.

   Снотворной сыростью обдавал нас обоих неподвижный туман; и, погруженные в одинаковую бессознательную думу, мы пребывали друг возле друга словно родные.

   Я улыбаюсь теперь... но тогда во мне было другое чувство.

   Все мы - дети одной матери, и мне было приятно, что бедный зверок так доверчиво утихал и прислонялся ко мне, словно к родному.

  

  

  

  

   Как пища есть необходимое условие жизни отдельного человека, так брак есть необходимое условие жизни челове­чества; и как злоупотребление пищей порождает зло для отдельного человека, так и злоупотребления брака порождают величайший вред для отдельного человека и для человечества.

  

  

   Сожительство, последствием которого может быть деторождение, есть истинный, действительный брак; всякие же обряды, заявления, условия не составляют брака и употребляются большею частью для того, чтобы признать все предшествующие сожительства не браком.

  

  

   Ты можешь пренебречь своею обязанностью перед супру­гом или супругой, можешь избавиться от той печали, которую дают тебе эти обязанности, можешь уйти. Но что же ты найдешь?

   Ту же печаль, но без сознания исполненной обязанности.

  

  

  

   Брак, как условие, есть обязательство двух людей разных полов иметь детей только друг от друга. Нарушение этого ус­ловия есть обман, измена и преступление.

  

  

   Великое дело то, когда две души чувствуют, что они со­единены навеки с тем, чтобы поддерживать друг друга во вся­ком труде, во всяком горе, помогать друг другу во всяком страдании и быть соединенным друг с другом в те молчали­вые невыразимые минуты последнего прощания.

  

  

  

   Какого великого блага могут достигнуть два любящие супруга, если они поставят своей целью совершенствование и будут помогать в этом друг другу: напоминанием, советом, примером?

  

  

   И приступили ко Христу фарисеи и, искушая его, гово­рили ему: по всякой ли причине позволительно человеку раз­водиться с женою своею?

   Он сказал им в ответ: не читали ли вы, что сотворивший в начале мужчину и женщину сотворил их? И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью (Быт. 1, 27; 2, 24). Так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что бог сочетал, того человек да не разлучает.

  

  

  

   Всякий, разводящийся с женою своею и женящийся на другой, прелюбодействует, и всякий, женящийся на разве­денной с мужем, прелюбодействует.

  

  

  

   Соединение мужчины и женщины для продолжения рода человеческого есть дело такое великое и важное и для каждо­го отдельного человека, и для всего человечества, что делать его нельзя кое-как и как кому вздумается и как кому приятно, а надо делать его так, как решили о нем и обдумали его жив­шие прежде нас мудрые и святые люди.

  

  

   Дела человека - его жизнь. И дела его становятся его судь­бой, хорошей или дурной. В этом закон нашей жизни, и пото­му для человека важнее всего в мире то, что он сейчас делает.

  

  

  

   У персиян есть такой рассказ:

   Душа после смерти летела на небо, и вот навстречу ей по­явилась ужасная женщина, безобразная, грязная, вся в гной­ных ранах. "Зачем ты здесь, такая отвратительная и мерзкая, хуже всякого дьявола? - спросила душа. - Кто ты?" Ужасная женщина отвечала:

   - Я - твои дела.

  

  

   Делать добрые дела, быть милосердным, кротким, смиренным, говорить хорошие речи, желать добра другим, иметь чистое сердце, всегда поучаться, всегда говорить правду, удерживать гнев, быть терпеливым и довольным, быть дружелюб­ным, стыдливым, уважительным к старым, почитать родите лей и учителей - все это друзья добрых и враги злых.

   Говорить неправду, красть, нечистым взглядом смотреть на женщин, обманывать, браниться, желать зла ближнему, быть гордым, праздным, клеветником, скупым, непочтительным, бесстыдным, горячим, брать чужое, быть мстительным, упрямым, завистливым, делать зло ближнему, быть суеверным - все это друзья злого и враги доброго.

  

  

  

   Важны не рассуждения о доброй жизни, а добрые дела.

  

  

  

   Никогда не откладывай доброго дела, если можешь сде­лать его нынче, потому что смерть не разбирает того, сделал ли или не сделал человек то, что должно. Смерть никого и ничего не дожидается. У нее нет ни врагов, ни друзей.

  

  

  

   Когда ты явился на свет, ты плакал, а кругом все радова­лись; сделай же так, чтобы, когда ты будешь покидать свет, все плакали, а ты один улыбался.

  

  

  

   Только когда исполнишь ту истину, которую знаешь, от­кроется тебе новая истина.

  

  

  

   Как ни сильно влияние прошедших дел на направление жизни, человек все-таки всегда усилием духа может изменить его.

  

  

  

   Условие мудрости - нравственная чистота; последствие ее - душевный мир.

  

  

   Хороший человек заботится больше о том, чтобы делать то, что должно, чем о том, что с ним случается. Делать то, что должно, - мое дело, говорит такой человек, то, что случает­ся, - дело божье. И что бы ни случилось, ничто не может по­мешать мне делать то, что я должен.

  

  

   Человек, который поставит себе за правило делать то, что ему хочется, недолго будет хотеть делать то, что делает.

  

  

   Когда мы чувствуем себя всего слабее телом, мы можем быть всего сильнее духом.

  

  

  

   Самым лучшим доказательством мудрости является непре­рывно хорошее расположение духа.

  

  

  

   Делай только то, что духовно поднимает тебя, и будь уве­рен, что этим самым ты более всего можешь быть полезен об­ществу.

  

  

  

   Когда что-либо тебя огорчает и мучает, подумай: 1) как много еще более неприятного могло бы с тобою случиться и случается с другими людьми; 2) вспомни, как в прежнее время огорчали и точно так же, как теперь, мучили тебя собы­тия или обстоятельства, о которых теперь ты вспоминаешь спокойно и совершенно равнодушно, и 3) главное - подумай о том, что то, что огорчает и мучит тебя, есть только испыта­ние, на котором ты можешь проявить свою духовную силу и укрепить ее.

  

  

   Души людей бывают временами в состоянии наибольше­го совершенства, временами же в состоянии наибольшей раз­вращенности. Дорожи хорошими часами, удерживай их и прогоняй от себя дурные и тогда все чаще и чаще будешь жить хорошими часами и реже и реже дурными.

  

  

  

   Мудрым может быть только тот, кто не считает себя муд­рым. А не считает себя мудрым только тот, кто всегда видит перед собой совершенство бога.

  

  

   Очень богат тот, кому нечего терять.

  

  

  

   Мудрость бесконечна - чем дальше подвигаешься к ней, тем она становится нужнее.

   Человек всегда может делаться лучше.