Толстой Лев Николаевич - Том 41, Произведения 1904-1908, Полное собрание сочинений

ивотного, только тогда для него становятся страшны и смерть и страдания. Смерть и страдания, как пугала, со всех сторон ухают на него и загоняют на одну открытую ему дорогу человеческой жизни: исполнения закона бога, выражающегося в любви. Смерть и страдания суть только преступления человеком этого закона. Для человека же, вполне живущего по закону бога, нет смерти, нет страдания.

  

  

   Что делать, когда все нас оставляет: здоровье, радость, при­вязанность, свежесть чувства, память, способность к труду, когда нам кажется, что солнце холодеет, а жизнь как будто теряет все свои прелести? Как быть, когда нет никакой надежды? Одурманиваться или каменеть? Ответ всегда один: слияние своей воли с волей бога. Будь что будет, если чувст­вуешь спокойствие совести, если чувствуешь себя примирен­ным и на своем месте. Будь тем, чем ты должен быть, - ос­тальное дело божье. И если бы даже не было бога любви, а был бы только закон всего, долг был бы все-таки разгадкой тайны.

  

  

  

  

  

   Исполнение долга не имеет ничего общего с личным на­слаждением. У долга свой особый закон, свой особый суд, и если бы ты захотел смешать долг и личное наслаждение, чтобы жить этой смесью, то долг и наслаждение сейчас же сами собою отделились бы друг от друга.

  

  

  

   Закон бога мы знаем и из преданий всех религий, и из своего сознания, когда оно не затемнено страстями и обманами мысли, и можем узнать из приложения этого закона к жизни: все те требования закона, которые дают нам неотъем­лемое благо, все это требования истинного закона.

  

  

   Две тысячи четыреста лет тому назад жил в Индии царь Судходана. У него было две жены, две родные сестры, но де­тей ни от одной, ни от другой не было. Царь очень огорчался этим, и вдруг, когда он уже перестал надеяться, старшая жена его, Майя, родила сына.

   Царь не мог нарадоваться на сына и ничего не жалел для него, чтобы радовать, веселить и обучать сына всяким на­укам. Сидхарта - так назвали сына - был мальчик и умный, и красивый, и добрый. Когда Сидхарте минуло 19 лет, отец женил его на его двоюродной сестре и поселил молодых в ве­ликолепном дворце, среди прекрасных садов и рощ. Во двор­це и садах молодого Сидхарты было все то, чего только может желать человек.

   Желая видеть своего любимого сына всегда счастливым и веселым, царь Судходана строго приказал приближенным и слугам Сидхарты не только ничем не огорчать его, но и скры­вать от него все то, что могло бы опечалить молодого наслед­ника или навести его на грустные мысли.

   Сидхарта не выезжал из своих владений, а в своих владе­ниях он не видал ничего испорченного, нечистого, стареющегося. Слуги старались убирать все то, что могло быть не­приятно для вида, не только удаляя все нечистое, но и убира­ли и срывали с деревьев и кустов завядшие листья. Так что молодой Сидхарта видел вокруг себя только все молодое, здо­ровое, красивое и веселое.

   Так прожил Сидхарта более года после женитьбы. Один раз, катаясь по своим садам, Сидхарта вздумал выехать из своих владений, чтобы посмотреть, как живут другие люди.

   Сидхарта приказал своему вознице Чанне везти его в город. Все, что он увидал: улицы, дома, мужчин и женщин в различных одеждах, лавки, товары, все это было ново для Сид­харты и приятно заняло и развлекло его.

   Но вдруг на одной из улиц он увидал такого странного че­ловека, каких он никогда не видел. Странный человек сидел скорчившись у стены дома и громко и жалобно стонал. Лицо этого человека было бледно и сморщенно, и он весь дрожал.

   - Что с этим человеком? - спросил Сидхарта у возницы Чанны.

   - Верно, болен, - сказал Чанна.

   - Что значит болен?

   - Болен - значит то, что тело его расстроилось.

   - И что же, ему больно?

   - Должно быть, больно.

   - Почему же это сделалось с ним?

   - Напала болезнь.

   - И на всех так может напасть болезнь?

   - На всех.

   Сидхарта больше не спрашивал.

   Немного дальше к колеснице Сидхарты подошел старик нищий. Дряхлый, с согнутой спиной, с слезящимися красны­ми глазами, старик насилу переставлял высохшие, трясущие­ся ноги и, шамкая беззубым ртом, просил милостыню.

   - Это тоже больной? - спросил Сидхарта.

   - Нет, это старик, - сказал Чанна.

   - Что значит старик?

   - Значит: состарился.

   - Отчего же это сделалось?

   - Жил долго.

   - Все люди стареются? Это делается со всеми, кто долго живет?

   - Со всеми.

   - Сделается и со мной, если я долго проживу?

   - Со всеми то же, - отвечал Чанна.

   - Вези меня домой, - сказал Сидхарта. Чанна погнал лошадей, но на выезде из города их задержали люди. Они на носилках несли что-то, похожее на человека.

   - Что это? - спросил Сидхарта.

   - Это мертвый, - ответил Чанна.

   - Что значит мертвый? - спросил Сидхарта.

   - Мертвый - значит, что жизнь кончилась. Сидхарта слез с колесницы и подошел к людям, несушим мертвеца. Мертвец с открытыми, остановившимися, стеклян­ными глазами, оскаленными зубами и окостеневшими члена­ми лежал так неподвижно, как только лежат мертвецы.

   - Отчего это случилось с ним? - спросил Сидхарта.

   - Смерть пришла. Все умирают.

   - Все умирают, - повторил Сидхарта и, вернувшись на колесницу, не поднимая головы, доехал до дома.

   Целый день Сидхарта просидел один в дальнем углу сада и не переставая думал о том, что он видел.

   "Все люди болеют, все люди стареются, все люди умира­ют, - как же могут люди жить, зная, что всякий час они мо­гут заболеть, что они с каждым часом стареются, обезображи­ваясь и теряя силы, и, кроме того, знают, что всякий час мо­гут умереть, наверное умрут рано или поздно. Как же можно чему-нибудь радоваться, что-нибудь делать, как же жить, зная наверное, что умрешь? Этого не должно быть, - сказал себе Сидхарта. - Надо найти избавление от этого. И я найду его. И когда найду, передам его людям. Но для того, чтобы найти это, надо уйти из этого дворца, где все развлекает мои мысли, уйти от жены, от отца и матери и пойти к пустынникам и муд­рецам и спросить их, как они понимают обо всем этом".

   И, решив это, Сидхарта на следующую ночь позвал своего возницу Чанну, велел оседлать себе лошадь и отворить воро­та. Прежде чем уехать из дому, он вошел к своей жене. Она спала. Он не стал будить ее, но, мысленно простившись с нею, тихим шагом, стараясь не разбудить спящих рабов и ра­бынь, вышел навсегда из своего дворца и, сев на лошадь, один уехал из родного дома.

   Проехав так далеко, как могла везти лошадь, он слез с нее и пустил ее, а сам, переменившись платьем с встретившимся монахом и обрезав себе волосы, пошел к браминским мудре­цам-пустынникам и просил их объяснить ему то, что он не понимал: зачем болезнь, старость и смерть и как избавиться от них. Один брамин принял его и передал ему браминское учение. Учение это было в том, что душа человеческая пере­селяется из одного существа в другие, что всякий человек был в прежней жизни животным и по смерти, смотря по своей жизни, переселяется в высшее или низшее существо. Сидхар­та понял это учение, но не принял его. Он прожил у браминов полгода и ушел от них в дремучие леса, где жили знаменитые учителя-пустынники, и прожил с ними шесть лет в посте и трудах. И он так много трудился и постился, что о нем про­шла слава в народе, и около него собрались ученики, и люди стали восхвалять его. Но и в учении этих пустынников он не нашел того, чего искал, и на него нашло искушение, и он стал жалеть о том, что покинул, и хотел вернуться к своему отцу и жене. Но он не пошел домой, а ушел от своих почитателей и учеников и удалился в место, где никто не знал его, и думал все о том же: как спастись от болезни, старости и смерти.

   Долго он мучился, но один раз, когда он сидел под дере­вом и думал все о том же, ему вдруг открылось то, чего он искал: открылся путь спасения от страданий, старости и смерти. Путь спасения представился ему в четырех истинах.

   Первая истина была в том, что все люди подвержены страданиям. Вторая истина в том, что причина страданий - страсти. Третья истина в том, что для того, чтобы избавиться от страдания, надо уничтожить в себе страсти. Четвертая ис­тина в том, что для того, чтобы уничтожить страсти, нужно четыре дела.

   Первое - пробуждение сердца; второе - очищение мыс­лей; третье - освобождение себя от недоброжелательства и раздражительности; четвертое - пробуждение в себе любви не только к людям, но ко всему живому.

   Умерщвлять свою плоть излишне, нужнее всего очище­ние души от дурных помыслов. Истинное же освобождение - только в любви. Только человек, заменивший любовью свои похотливые желания, порывает цепи невежества, страстей и избавляется от страдания и смерти.

   Когда учение это открылось ему, Сидхарта оставил пус­тыню, перестал поститься и изнурять свое тело и стал ходить по народу и проповедовать открывшуюся ему истину.

   Сначала ученики оставили его, но потом, поняв его уче­ние, опять присоединились к нему. И несмотря на то что бра­мины преследовали Сидхарту-Будду, учение его все более и более распространялось.

   Учение свое Сидхарта проповедовал народу в десяти за­поведях.

   Первая заповедь: не убивай, береги жизнь всего живого.

   Вторая заповедь: не крадь, не грабь, не отнимай у людей произведения их труда.

   Третья заповедь: будь целомудрен и в мыслях, и в жизни.

   Четвертая заповедь: не лги, говори правду, когда нужно, бесстрашно, но любовно.

   Пятая заповедь: не говори дурного о людях и не повторяй того дурного, что говорят о людях.

   Шестая заповедь: не клянись.

   Седьмая заповедь: не трать время на пустые речи, но го­вори дело или молчи.

   Восьмая заповедь: не корыстуйся и не завидуй, а радуйся благу ближнего.

   Девятая заповедь: очищай сердце от злобы, никого не не­навидь, а люби всех.

   Десятая заповедь: старайся понять истину.

   В продолжение пятидесяти лет Будда, переходя из места в место, проповедовал свое учение.

   Последние годы Будда был слаб, но все еще ходил и про­поведовал. На одном из таких переходов он почувствовал приближение смерти и, остановившись, сказал: "Меня томит жажда". Ученики подали ему воды, он выпил немного, поси­дел и пошел дальше. Но около реки Харанеавата он опять остановился и, сев под дерево, сказал ученикам своим: "При­шла моя смерть. Помните без меня все, что я говорил вам". Любимый ученик его Ананда, слушая его, не мог сдержаться и, отойдя в сторону, заплакал. Сидхарта тотчас же послал за ним и сказал: "Полно, Ананда! Не плачь, не тревожься. Рано или поздно мы должны расстаться со всем, что нам дорого здесь. Разве на этом свете есть что-нибудь вечное? Друзья мои, - прибавил он, обращаясь к другим ученикам, - живи­те так, как я учил вас. Освобождайтесь от опутывающей лю­дей сети страстей. Идите по тому пути, который я указал вам. Помните всегда, что телесное все разрушается, только истина неразрушима и вечна. В ней ищите спасение".

   Это были последние слова его.

  

  

  

  

  

  

   Нет ничего более несомненного, чем то, что смерть ожида­ет каждого из нас, а между тем все мы живем так, как будто ее никогда не будет.

  

  

   Кончается ли наша жизнь со смертью, это вопрос самой большой важности, и нельзя не думать об этом. Смотря по тому, верим ли мы или нет в бессмертие, и поступки наши будут разумны или бессмысленны.

   Поэтому главная наша забота должна быть в том, чтобы решить вопрос: совсем или не совсем умираем мы в плотской смерти, и если не совсем, то что именно в нас бессмертно. Когда же мы поймем, что есть в нас то, что смертно, и то, что бессмертно, то ясно, что и заботиться мы в этой жизни долж­ны больше о том, что бессмертно, чем о том, что смертно. Люди же обыкновенно поступают как раз обратно.

  

  

  

   Это ужасный мир, если страдания в нем не производят добра. Это какое-то злое устройство, сделанное для того, чтобы духовно и телесно мучить людей. Если это так, то мир невыразимо безнравственен, так как он делает зло не для бу­дущего добра, но праздно, бесцельно. Он как будто нарочно заманивает людей только для того, чтобы они страдали. Он бьет нас с рождения, подмешивает горечь ко всякой чаше счастия и делает смерть всегда грозящим ужасом. И, конечно, если нет бога и бессмертия, то понятно высказываемое людь­ми отвращение к жизни: оно вызывается в них существую­щим порядком или, скорее, беспорядком - ужасным нравст­венным хаосом, как его следует назвать.

   Но если только есть бог над нами и вечность перед нами, то изменяется все. Мы прозреваем добро в зле, свет в мраке, и надежда прогоняет отчаяние.

   Какое же из двух предположений вероятнее? Разве можно допустить, чтобы нравственные существа - люди - были поставлены в необходимость справедливо прокли­нать существующий порядок мира, тогда как перед ними выход, разрешающий их противоречие. Они должны прокли­нать мир и день своего рождения, если нет бога и будущей жизни. Если же, напротив, есть и то и другое, жизнь сама по себе становится благом и мир - местом нравственного со­вершенствования и бесконечного увеличения счастья и свя­тости.

  

  

  

   Чем глубже сознаешь свою жизнь, тем меньше веришь унич­тожению в смерти.

  

  

   Мы часто стараемся изобразить себе смерть и переход туда, но это совершенно невозможно, как невозможно изо­бразить себе бога. Все, что можно, это то, чтобы верить, что смерть есть, как и все исходящее от бога, - добро.

  

  

   Что бы такое ни было то начало в человеке, которое чув­ствует, понимает, живет и существует, оно свято, божествен­но и потому должно быть вечно.

  

  

  

   Не верит в бессмертие только тот, кто никогда серьезно не думал о смерти.

  

  

   Религия - это всем понятная философия.

  

  

   Человек может угодить богу только хорошей жизнью. И по­тому все, чем, кроме хорошей, чистой, доброй, смиренной жиз­ни, человек думает угодить богу, все это один обман и ложное служение богу.

  

  

  

   Особенность христианского учения в том, чтобы пред­ставлять себе нравственно-хорошее и нравственно-дурное отличающимися одно от другого не как небо и земля, а как небо от ада. Представление ада с его вечными мучениями воз­мущает душу, но по смыслу своему это представление верно. Оно служит нам предостережением от того, чтобы мы не ду­мали, что добро и зло, царство света и царство тьмы стоят рядом и что есть между ними постоянные переходные ступе­ни. Представление это указывает на то, что добро и зло отде­лены друг от друга неизмеримой бездной.

  

  

  

   Первое и самое древнее мнение в отвлеченных вещах - всегда самое вероятное, потому что здравый человеческий ум тотчас же напал на него. Таково существование всемирного начала - бога.

  

  

  

   Религия - это упрощенная и обращенная к сердцу муд­рость. Мудрость - это разумом оправданная религия.

  

  

   Из того, что люди называют религией, вытекают их пра­вила воспитания, их политика, социальная экономия и ис­кусство.

  

  

  

   Человек без религии, т.е. без какого-либо отношения к миру, так же невозможен, как и человек без сердца. Человек может не знать, что у него есть сердце; но как без сердца, так и без религии человек не может существовать.

  

  

  

   Надо правила доброй жизни (не убивай, не сердись, не блуди, не плати злом и другие) считать истинными и обяза­тельными для нас не потому, что это божьи заповеди, а надо считать их Божьими заповедями потому, что мы чувствуем, что они внутренне обязательны для нас.

  

  

  

   "Как же жить, не зная, что будет, не зная, что нас ожидает?" Только тогда и начинается настоящая жизнь, когда не знаешь, что нас ожидает. Только тогда творишь жизнь и ис­полняешь волю Бога. Он знает. Только такая деятельность слу­жит свидетельством веры в Бога и в Его закон. Только тогда и свобода и жизнь.

  

  

   Религия может осветить философские рассуждения. Фи­лософские рассуждения могут подтвердить религиозные ис­тины. И потому ищите общения с истинно религиозными людьми и с истинными философами, как живыми, так и умершими.

  

  

   В человеке живет дух божий.

  

  

   Если кто не родится свыше, не может увидеть царствия божия.

  

  

  

   Разум может проясняться только в добром человеке. Чело­век может быть добрым, только когда в нем прояснен разум. Для доброй жизни нужен свет разума, для света разума нужна добрая жизнь. Одно помогает другому. И потому, если разум не помогает доброй жизни, это не настоящий разум. И если жизнь не помогает разуму, то это не добрая жизнь.

  

  

  

   Купец, женившись на царевне, построил ей дворец, наку­пил ей дорогих нарядов, приставил к ней сотни слуг, всячески стараясь веселить ее. Но царевна скучала и все думала о своей царской породе. Так и душа в человеке. Окружи ее человек всеми земными удовольствиями, она скучает по своему дому, по тому началу - богу, от которого она вышла.

  

  

  

   Хотя люди не знают, что такое добро, но они имеют его в себе.

  

  

  

   Жил в древности в Риме мудрец Сенека. Он не знал Хрис­та и его учения, но понимал жизнь так же, как Христос. Вот что писал своему другу: "Ты хорошо делаешь, любезный Люцилий (так звали друга), что стараешься сам своими силами держать себя в хорошем и добром духе. Всякий человек всегда может сам себя так настроить. Для этого не нужно подымать руки к небу или просить сторожа при храме, чтоб он пускал нас поближе к Богу, чтобы он нас лучше расслышал. Бог всег­да близко к тебе, он внутри тебя. Да, милый Люцилий, я ут­верждаю, что в нас святой дух, свидетель и страж всего хоро­шего и дурного. Он обходится с нами, как мы обходимся с ним. Если мы бережем его, он бережет нас.

   В каждом добром человеке живет бог".

  

  

   Так же, как ты не видишь души человека, ты не видишь Бога, но ты познаешь Его в Его творениях. Также не можешь ты не признать божественную силу души, проявляющуюся в ее вечном стремлении к совершенству.

  

  

  

   В каждом из нас живет бог. Ничто так не удерживает че­ловека от зла и поможет делать доброе, как память об этом.

  

  

  

   Есть простота естественная, и есть простота мудрости. И та и другая вызывают любовь и уважение.

  

  

   Большинство жизненных задач решаются как алгебраи­ческие уравнения: приведением их к самому простому виду.

  

  

   Слова истины всегда без украшений и просты.

  

  

  

   Величайшие истины - самые простые.

  

  

   Простота всегда привлекательна. От этого привлекатель­ность детей и животных.

  

  

   Природа ничего не знает о том ненавистном разделении, которое люди устроили между собою. Она оделяет людей ду­шевными свойствами, не предпочитая благородных и богатых. Естественные добрые чувства, кажется, даже чаще встре­чаются среди простых людей.

  

  

  

   Когда люди говорят мудрено, хитро и красиво, то они ли­бо хотят обмануть, либо хотят величаться. Таким людям не надо верить, не надо подражать им. Хорошие речи просты, понятны всем и разумны.

  

  

   Простота есть сознание своего человеческого достоинства.

  

  

  

   Простота всегда бывает следствием возвышенности чувств.

  

  

  

   Слово сближает людей, и потому надо стараться говорить так, чтобы все могли понимать тебя и чтобы все, что ты гово­ришь, была правда.

  

  

   Избегай всего искусственного, исключительного, всего могущего обратить на тебя внимание. Ничто так, как просто­та, не содействует сближению людей.

  

  

  

   Чем моложе и маломысленнее человек, тем больше он верит в то, что сущность его жизни в теле. Чем старше и ра­зумнее, тем все более и более понимает он основу жизни и своей и всего мира в духовном.

  

  

   Хорошо почаще вспоминать о том, что наша истинная жизнь - не одна та наружная, телесная, какую мы проживаем здесь, на земле, но что вместе с этой жизнью есть в нас и дру­гая, внутренняя жизнь - духовная.

   Видимая телесная жизнь наша - это то же, что леса для постройки здания. Леса сами по себе нужны только до тех пор, пока строится здание. Когда же здание кончено, они не нужны и их снимают. То же и с нашей телесной жизнью. Она нужна только для постройки здания духовной жизни, а когда это здание построено, тело уничтожается.

   Когда мы видим огромные, высокие, скрепленные желе­зом леса, тогда как самое здание только чуть поднимается над фундаментом, нам кажется, что все дело в лесах, а не в зда­нии. То же нам кажется, когда мы всю свою жизнь видим в нашем теле.

   Хорошо напоминать и себе и друг другу, что как леса только затем, чтобы можно было построить здание, так и тело наше только затем, чтобы выросла жизнь духовная.

  

  

   Взгляни на небо и на землю и подумай: все это преходя­ще, все эти и горы, и реки, и различные формы жизни, и про­изведения природы. Все это проходит. Как только ты ясно поймешь это, тотчас явится просветление, и ты узнаешь то, что есть и не преходит.

  

  

  

   Мы удивляемся на величину зданий гор, небесных тел, высчи­тываем в них миллионы кубических футов, пудов, а все эти ка­жущиеся столь великими вещи - ничто в сравнении с тем, что знает про все это. Самое могущественное в мире то, что не видно, не слышно и чего нельзя ощупать.

  

  

   Помни, что смертен не ты, а твое тело, что живо не твое тело, а дух в теле. Не тело твое заставляет твой дух понимать твою жизнь и жизнь мира, а дух, живущий в тебе, двигает, чувствует, вспоминает, предвидит, управляет и руководит твоим телом и твоими поступками. И как невидимая сила уп­равляет твоим телом, так должна быть и та невидимая сила, которая управляет всем миром.

  

  

  

   Только освободившись от обмана чувств, признающих действительно существующим и важным мир телесный, чело­век может понять свое истинное назначение и исполнить его.

  

  

   Все люди мира имеют одинаковые права на пользование естественными благами мира и одинаковые права на уважение.

  

  

   Мы удивляемся на то, как извращено было христианство, как оно мало, даже совсем не осуществлено в жизни, а между тем разве это могло быть иначе с учением, которое своим тре­бованием поставило истинное равенство людей: все - сыны бога, все - братья, жизнь всех одинаково священна. Истин­ное равенство требует не только уничтожения каст, званий, преимуществ, но уничтожения главного орудия неравенст­ва - насилия. Равенство не может быть осуществлено, как это думают, гражданскими мероприятиями, оно осуществляется только любовью к богу и людям. Любовь же к богу и людям внушаются не гражданскими мероприятиями, а ис­тинным религиозным учением.

   То, что люди могли впасть в грубое заблуждение о том, что свобода, братство и равенство могут быть введены казня­ми, угрозами казней, насилием, не показывает того, чтобы то, к чему стремились люди, было неверно, а только то, что был неверен тот путь, которым заблуждающиеся люди пыта­лись осуществить свободу, братство и равенство.

  

  

   Говорят, равенство невозможно, потому что всегда будут одни люди сильнее, умнее других. Именно поэтому-то, потому что одни люди сильнее, умнее других, говорит Лихтенберг, осо­бенно и нужно равенство прав людей. Угнетение слабых сильны­ми оттого-то и так ужасно теперь, что кроме неравенства ума и силы есть еще и неравенство прав.

  

  

   Стоит взглянуть на жизнь христианских народов, разде­ленных на людей, проводящих всю жизнь в одуряющем, уби­вающем, ненужном им труде, и других, пресыщенных празд­ностью и всякого рода наслаждениями, чтобы быть поражен­ным той ужасной степенью неравенства, до которой дошли люди, исповедующие закон христианства, и в особенности той ложью проповеди равенства при устройстве жизни, ужа­сающей самым жестоким и очевидным неравенством.

  

  

   Никто так, как дети, не осуществляет в жизни истинное равенство. И как преступны взрослые, нарушая в них это свя­тое чувство, научая их тому, что есть императоры, короли, бо­гачи, знаменитости, к которым должно относиться с уваже­нием, и есть слуги, рабочие, нищие, к которым можно отно­ситься с пренебрежением! "И кто соблазнит одного из малых сих..."

  

  

   Христос открыл людям то, что они всегда знали: то, что все люди равны между собой, равны потому, что один и тот же дух живет во всех них. Но люди с давних времен так разде­лились между собой на царей, вельмож, богачей, рабочих и нищих, что, хотя и знают, что они все равны, живут, как будто не зная этого, и говорят, что на деле равенство людей не может быть. Не верь этому. Учись у малых детей. Делай так же, как они, сходись со всеми людьми с любовью и лаской и со всеми одинаково. Если одним людям говоришь "ты", то всем говори "ты", если "вы", то всем говори "вы". Если люди возвышают себя, не уважай их больше других. Если же людей унижают, то этих-то унижаемых особенно старайся уважать, чтобы не поддаться дурному примеру.

  

  

  

   Личность каждого человека есть покров, скрывающий живущее в нем божество. Чем больше отрекается человек от своей личности, тем больше проявляется в нем это божество.

  

  

   Нужно любить только бога и ненавидеть только себя.

  

  

  

   Потому любит меня отец, что я отдаю жизнь мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимет ее у меня, но я сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее. Сию заповедь получил я от отца моего.

  

  

  

   Чем больше человек заботится о себе, занят собой, чем больше он бережет свою жизнь, тем слабее он делается и тем больше он связан. А напротив: чем меньше человек заботится себе, чем меньше занят собою и бережет себя, тем он сильнее и тем свободнее.

  

  

   Все будет легко и хорошо, если будет сделано с отречением от себя, от своей воли.

  

  

   Слова учения истины прочны у того только, кто отрицает в себе личность.

  

  

  

   Кто хочет душу (жизнь) свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу (жизнь) свою ради меня и Евангелия, тот сбережет ее.

  

  

  

   Кто в своем преходящем, в своем имени и в своей телес­ности не видит себя, тот знает истину жизни.

  

  

  

   У человека нет никаких данных для оценки, а тем более права для суждения о результатах жизни, полной безусловной самоотверженности, пока у него не явится смелости самому испытать такую жизнь, по крайней мере на время; но я ду­маю, что ни один разумный человек не пожелает и ни один честный человек не посмеет отрицать то благотворное влия­ние, какое имели на его душу и тело хотя те случайные мину­ты, когда он забывал себя и отрекался от своей личности.

  

  

  

   Стоит вспомнить о себе в середине речи - и теряешь нить своей мысли. Только когда мы совершенно забываем себя, выходим из себя, только тогда мы можем плодотворно об­щаться с другими, служить им и влиять на них.

  

  

   И для самых твердых людей бывают часы уныния. Ви­дишь добро, стремишься к нему, хочешь осуществить его - и все усилия кажутся тщетными, и чувствуешь себя оставлен­ным теми, ради которых пожертвовал собой. Терпишь нена­висть, клевету, гонения. Вот тогда-то из сердца и вырывается крик: "Отче, избавь меня от часа сего..." Это испытывал Хрис­тос. Один среди мира больного, слепого, глухого, среди уче­ников, которые не понимали его, среди толпы грубой и рав­нодушной, среди беспощадных врагов, предвидя казнь, которая должна была быть первым плодом его дела, Христос сказал: "Отче, спаси меня от часа сего", но тут же прибавил, предчувствуя и мучения и крестную смерть: "Но на сей час я пришел".

   Да, именно на это, на то, чтобы страдать и умереть и победить страданием, победить смертью.

   Вечный пример для тех, кто хочет продолжить его дело! Он учит их, что оно плодоносно лишь чрез самопожертвова­ние, что тот, кто сеет, не жнет, что если он не умрет, то оста­нется один, а если умрет, то разовьется, как зерно, брошенное в землю, и принесет много плода.

   Вы, которые чувствуете, что душа ваша смущается, пото­му что ваше слово отвергнуто, потому что вы не видите его действия, и что будущее, которое должно было из него выйти, сбудет, как вам кажется, вместе с вами брошено в могилу, в которую сыны сатаны хотели бы схоронить самую правду, - верьте, напротив, что в это-то именно время и начнется работа жизни, что на сей час вы пришли.

   Ученики Христа, вы не больше своего учителя, вы должны следовать за ним по пути, который Он проложил вам, ис­полнить долг для самого долга и, ничего не прося на сей земле, ничего больше не ожидая, сказать, как Дидим: И мы тоже идем и умираем с ним. Сейте и сейте под палящим солнцем, под ледяным дождем; сейте всюду, в судилищах и в тюрьмах, на самых местах казни; сейте, жатва придет в свое время.

  

  

   Для того чтобы точно, не на словах, быть в состоянии лю­бить других, надо не любить себя - тоже не на словах, а на деле. Обыкновенно же бывает так: других мы думаем, что любим, уверяем в этом себя и других, но любим только на словах, себя же любим на деле. Других мы забудем покормить и уложить спать, себя же никогда. И потому для того, чтобы точно любить других на деле, надо выучиться забывать по­кормить себя и уложить себя спать, так же как мы забываем это сделать относительно других.

   Чем больше жертва, тем больше любви, а чем больше любви, тем плодотворнее дела, тем больше пользы людям.

   Есть два предела: один тот, чтобы отдать жизнь за други своя; другой тот, чтобы жить, не изменяя условий своей жизни. Между этими двумя пределами находятся все люди: одни на степени учеников Христа, оставивших все и пошед­ших за ним; другие на степени богатого