Толстой Лев Николаевич - Том 41, Произведения 1904-1908, Полное собрание сочинений

tify">   Любовь влечет людей к единению; разум, единый у всех, утверждает это единение.

  

  

   Человек мыслит - так он создан. Ясно, что он должен мыслить разумно. Разумно мыслящий человек прежде всего думает о том, для какой цели он должен жить: он думает о своей душе, о боге. Посмотрите же, о чем думают мирские люди? О чем угодно, только не об этом. Они думают о плясках, о музыке, о пении; они думают о постройках, о богатстве, о власти; они завидуют положению богачей и царей. Но они вовсе не думают о том, что значит быть человеком.

  

  

  

   Одна из главных обязанностей человека состоит в том, чтобы заставить светить во всю силу то светлое начало разу­ма, которое мы получаем от неба.

  

  

  

   Только то, что признают и не могут не признавать все люди, только то есть проявление истинного разума.

  

  

   Кто хочет сделаться истинным человеком, тот должен от­бросить угождение миру; кто хочет жить истинной жизнью, тот пусть не руководится тем, что принято считать добром, а пусть тщательно доискивается, где и что есть истинное добро. Нет ничего святее и производительнее самостоятельной ду­шевной пытливости. Прежде всего установите в себе такое отношение к явлениям жизни, а потом уже решайте сами для себя все возникающие вопросы.

  

  

  

   Мы оскорбляем истину, когда, сомневаясь в ее силе, раз­решаем или запрещаем выражение тех или других мыслей. Пусть истина и ложь вступают врукопашную: истина непобе­дима в свободной и равной борьбе. Опровержением лжи она уничтожает ее лучше всяких запрещений.

  

  

  

   Наше церковное христианство построено на пустых и шатких основаниях; полагающиеся на него находятся в по­стоянной опасности и всегда чего-то боятся. Сильно выра­женное сомнение, потрясающее все его основы, вызывает гром и молнии со стороны представителей церкви, и чем ос­новательнее сомнения, тем сильнее тревога.

   Разве люди боятся, чтобы горы провалились? Церковное же предание ежеминутно готово разрушиться. "Может - справедливо, может - нет" - вот все, что могут о нем сказать люди, полагающиеся на него. Тем не менее из него сделали основу религии. Авторитет принимается за истину, и слепое доверие стало сущностью религии.

  

  

  

   Ничто не может изменить решения разума. Все, что мы знаем, мы знаем через разум. И потому не верь тем, которые говорят, что не надо следовать разуму. Те, которые говорят так, подобны людям, которые советовали бы затушить свет единственного фонаря, руководящего нами во мраке.

  

  

  

   Только тот знает истинную любовь, кто любит людей неприятных, враждебных. Проверка истинной любви - любовь к врагам.

  

  

   Любить человека, любящего нас, приятного нам можно человеческой любовью; но только врага можно любить божескою. Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, даже смерть, не может разрушить ее. Она есть сущность души.

  

  

   Если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая нам за то благодарность? ибо и грешники то же делают. И если взаймы даете тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за это благодарность? ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же. Но вы любите врагов ваших и благотворите и взаймы давайте, не ожи­дая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами всевышнего, ибо он благ и к неблагодарным и злым. Итак, будьте милосерды, как и отец ваш милосерд.

  

  

  

   Любите врагов ваших - и не будет у вас врага.

  

  

  

   "Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и нена­видь врага твоего (Лев. 19, 17-18). А я говорю вам: любите вра­гов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас; да будете сынами отца вашего небесного; ибо он повеле­вает солнцу своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных".

  

  

   Если бог равняет всех людей, не делает разницы между злыми и добрыми - а он знает сердца людей, - как можем мы, не зная того, что делается в сердцах людей, по одной видимости разделять их и любить одних и не любить других.

  

  

   Страстность предпочтения одних людей другим, называе­мая неверно любовью, есть только дичок, на котором может быть привита истинная любовь и дать плоды ее. Но как дичок не есть яблоня и не дает плодов или дает плоды горькие вмес­то сладких, так и пристрастие не есть любовь и не дает добра людям или производит еще большее зло.

  

  

   Росток любви, при появлении своем нежный, не терпящий прикосновения, могущественен только при своем разроете. Все, что будут делать над ним люди, только хуже для него. Ему нужно одно - чтобы ничто не скрывало от него солнца разу­ма, которое одно возвращает.

  

  

   Совершеннейший из людей тот, кто любит всех ближних своих и делает им добро без разбора, хороши ли они или дурны.

  

  

   Противополагай кротость развращенности: острый меч не разрезает мягкий шелк.

   Нежными словами и добротой можно на волоске вести слона.

  

  

  

   Всякий раз, когда кто-нибудь обидит тебя и ты почувству­ешь зло к человеку, постарайся вспомнить о том, что все люди одинаковые сыны божии и что, как бы ни был тебе не­приятен человек, ты не должен переставать любить его, как брата, такого же, как и ты, сына божия.

  

  

  

   Главное зло науки нашего времени в том, что она, не бу­дучи в состоянии изучать все и не зная, без помощи религии, что должно изучать, изучает только нужное и приятное для самих людей науки, живущих неправильной жизнью.

   Нужнее же всего им - существующий, выгодный для них порядок.

   Приятнее же - удовлетворение праздной любознатель­ности.

  

  

   Изучение естественной истории дошло наконец в Герма­нии до безумия. Хотя для бога насекомое и человек - равно­ценны, однако для нашего разума это не так. Как много должен человек привести в порядок, прежде чем он дойдет до птиц и мотыльков! Изучи свою душу; приучи свой ум к осто­рожности в суждениях, сердце - к миролюбию. Научись по­знавать человека и вооружись мужеством говорить правду на благо твоих ближних. Навостри ум свой математикой, если не найдешь для этого никакого иного средства; остерегайся только классификации букашек, поверхностное знание кото­рой совершенно бесполезно, а точное уводит в бесконечность.

   "Но бог бесконечен в насекомом так же, как и в солнце", - скажешь ты. Я охотно признаю это. Он неизмерим и в песке морском, разновидностей которого еще никто не сис­тематизировал. Если ты не чувствуешь особенного призвания ловить жемчуг в тех странах, где этот песок находится, оста­вайся здесь и возделывай свое поле: оно потребует всего твое­го прилежания, и не забывай, что вместимость твоего мозга конечна. Там, где сидит какая-нибудь история бабочки, на­шлось бы, может быть, место для мыслей мудрецов, которые могли бы вдохновить тебя.

  

  

  

   Мудрость не в том, что много знать. Всего знать мы никак не можем. Мудрость не в том, чтобы знать как можно больше, а в том, чтобы знать, какие знания самые нужные, какие ме­нее и какие еще менее нужны. Из всех же знаний, нужных че­ловеку, самое важное знание того, как жить хорошо, т.е. жить так, чтобы делать как можно меньше зла и как можно больше добра. В наше же время люди учатся всяким ненужным на­укам, а не учатся этой одной, самой нужной.

  

  

   В чем самая великая дерзость? В том, чтобы не допускать для бога таких соображений, которые непонятны нам.

  

  

  

   Много говорит тот, кто мало знает; кто знает, тот больше молчит.

   Бывает это оттого, что кто мало знает, считает важным все то, что он знает, и хочет рассказать это всем. Тот же, кто много знает, знает и то, что можно знать еще гораздо больше того, что он знает, и потому говорит только, когда это нужно другим, а если его не спрашивают - молчит.

  

  

   Когда истинный ученый поймет требования разума, он старается осуществить их. Когда обыкновенный ученый ус­лышит о требованиям разума, он временами будет удовлетво­рять им, временами осуществляя, временами же не осущест­вляя их. Когда плохой ученый услышит о требованиях разу­ма, он глумится над ними. Если бы над разумом не глуми­лись, разум не был бы разумом.

  

  

  

   Значительным и необходимым доказательством ума и по­нимания служит уже то, если человек знает, какие вопросы можно задавать. Ибо если вопрос сам по себе нелеп и вызы­вает ненужные ответы, то такой вопрос, кроме того, что он срамит того, кто его задает, имеет еще и то неудобство, что неосторожный слушатель невольно даст на него нелепый от­вет. И получится смехотворное зрелище, как один, по словам древних, доит козла, а другой подставляет решето.

  

  

   ------

  

   Если бы все знания были знания истины, то всякое знание было бы полезно. Но так как за знание часто выдаются знания ложных рассуждений людей, то нельзя быть достаточно стро­гим в выборе тех знаний, которые хочешь приобрести.

  

  

  

   Спасение от дурного устройства мира только в одном - в распространении среди людей истинной веры.

  

  

   Никогда не было ни одного серьезного шага в деле усовершенствования человеческого общества без того, чтобы главная причина этого усовершенствования не была бы вера. И потому всякое учение, не основанное на вере, всегда было и будет бессильно улучшить общественный строй. Ему, может быть, удастся создать прекрасные формы, но этим фор­умам будет вечно недоставать той искры, которую Прометей похитил с неба.

  

  

  

   "Ищите прежде всего царства божия и правды его, и все остальное приложится вам". Первый шаг к естественному и здоровому устройству общества всегда в обеспечении за всеми людьми их естественных, равных и неотчуждаемых прав на материальный мир. Достигнуть этого не значит сделать все необходимое, но значит сделать все остальное более легким. И пока это не будет достигнуто, ничто другое не принесет ни­какой пользы.

  

  

  

   Общество не может существовать без общей веры и общей цели; общественная деятельность должна заключаться в при­ложении к. жизни начал, установленных религией.

  

  

  

   Апостолы жили так, что у всех было одно сердце и одна душа. А если бы они были несогласны между собою, то никто не знал бы о Христовой вере. Ведь и теперь язычники не при­нимают христианства потому, что не видят в христианах еди­нения и любви. Ничто не привлекает так людей, как доброде­тель, и ничто так не отталкивает, как порок. От этого и отвра­щаются люди от христианства, потому что, когда человек видит, что тот, кому заповедано любить и врагов, лихоимствует, грабит, воюет, возбуждает ко вражде и обращается с людьми как с дикими зверями, он не может верить учению о любви. Когда же видит, что христианин боится смерти, то уже никак не поверит в бессмертие. Мы, христиане, виноваты в том, что они не верят в Христово учение. Может быть, мы скажем: "Берите пример с старинных святых людей". Но люди хотят видеть добродетельных теперешних людей. Пока­жи нам, говорят, веру от дел твоих, а дел нет. Напротив, они видят, что мы хуже зверей терзаем ближнего своего. Вот что удерживает людей от христианского учения. Мы говорим, что исповедуем его, а только отпугиваем от него людей.

  

  

  

   Христианство, если только оно искренно принято, дейст­вует как самый страшный динамит, разрывая все старое и от­крывая новые бесконечные горизонты.

  

  

   Если ты видишь, что устройство общества дурно и ты хо­чешь исправить его, то знай, что для этого есть только одно средство: то, чтобы все люди стали лучше; а для того, чтобы люди стали лучше, в твоей власти только одно: самому сде­латься лучше.

  

  

  

  

   "Вы слышали, что сказано: "око за око и зуб за зуб". А я говорю вам: "не противься злому" (Мф., гл. 5, ст. 38, 39).

   Христос учит тому, чтобы не противиться злу. Учение это истинно, потому что оно вырывает с корнем зло из сердца и обиженного и обижающего. Учение это запрещает делать то, от чего умножается, а не прекращается зло в мире. Когда один человек нападает на другого, обижает его, он этим зажи­гает в другом чувство ненависти, корень всякого зла. Что же нам сделать, чтобы потушить это чувство зла? Неужели сде­лать то самое, что вызывает это чувство зла, - обидеть друго­го, т.е. повторить дурное дело? Поступить так - значит вмес­то того, чтобы изгнать дьявола, усилить его. Сатану нельзя изгнать сатаною, неправду нельзя очистить неправдою, и зло нельзя победить злом.

   Поэтому непротивление злу злом есть единственное сред­ство победить зло. Оно убивает злое чувство и в том, кто сде­лал зло, и в том, что понес его.

   "Но, спрашивают, если мысль учения и верна, то исполнимо ли оно?" Так же исполнимо, как всякое добро, предпи­сываемое законом божьим. Добро во всех обстоятельствах не может быть исполняемо без самоотречения, лишения, стра­дания и, в крайних случаях, без потери самой жизни. Но тот, кто дорожит жизнью более, чем исполнением воли бога, уже мертв для единственной истинной жизни. Такой человек, стараясь спасти свою жизнь, потеряет ее. Кроме того, и вообще там, где непротивление стоит пожертвования одною жизнью или каким-нибудь существенным благом жизни, противление стоит тысячи таких жертв.

   Непротивление сохраняет, противление разрушает.

   Несравненно безопаснее поступать справедливо, чем несправедливо; сносить обиду, чем противиться ей насили­ем, - безопаснее даже в отношении к настоящей жизни. Если бы все люди не противились злу злом, наш мир был бы блажен.

   "Но когда лишь немногие будут так поступать, что станется с ними?" Если бы так поступал даже только один человек, а все остальные согласились бы распять его, то не более ли славно было бы ему умереть, молясь за врагов своих, чем быть царем, нося корону, обрызганную кровью убитых? Но один ли или тысячи людей твердо решили не противиться злу злом - все равно, они, среди просвещенных ли или среди диких ближних, гораздо больше безопасны от насилия, чем те, которые полагаются на насилие. Разбойник, убийца, об­манщик скорее оставит их в покое, чем тех, кто сопротивля­ется оружием. Взявшие меч от меча погибнут, а ищущие мира, поступающие дружественно, безобидно, забывающие и прощающие обиды большею частью наслаждаются миром или если умирают, то умирают благословляемыми.

   Таким образом, если бы все соблюдали заповедь непротивления, то, очевидно, не было бы ни обиды, ни злодейства. Если бы таких было большинство, то они установили бы управление любви и доброжелательства даже над обижающими, никогда не противясь злу злом, никогда не употребляя наси­лия. Если бы таких людей было довольно многочисленное меньшинство, то они оказали бы такое нравственное влияние на общество, что всякое жестокое наказание было бы отмене­но, а насилие и вражда заменились бы миром и любовью. Если бы их было только малое меньшинство, то оно редко ис­пытывало бы что-нибудь худшее, чем презрение мира, а мир между тем, сам того не чувствуя и не будучи за то благодарен, постоянно становился бы мудрее и лучше.

   И если бы, в самом худшем случае, некоторые из членов меньшинства были бы гонимы до смерти, то эти погибшие за правду оставили бы по себе свое учение, уже освященное их мученической кровью.

  

  

  

  

   ________________________________________________________________________

   (1) Руководитель одной из американских духовных общин Адин Балу, скончавшийся в августе 1890 года, в продолжение 50 лет писал и издавал книги преимущественно о вопросе непротивления злу насилием. В сочинениях этих, прекрасных по ясности и красоте изложения, вопрос рассмотрен со всех возможных сторон. Одним из главных сочинений его является "Катехизис непротивления".

  

  

  

   Осуждение другого всегда неверно, потому что никто ни­когда не может знать того, что происходило и происходит в душе этого другого.

  

  

   Мы часто судим о людях: одного называем добрым, дру­гого злым, одного глупым, другого умным. А этого нельзя де­лать. Человек течет, как река. Он каждый день тот же и не тот же: был глуп, стал умен; был зол, стал добр, и наоборот. Нель­зя судить человека. Ты осудил, а он уже другой.

  

  

   Если ты так счастлив, что всегда говоришь только то, что есть на самом деле, отвергаешь то, что ложно, сомневаешься только в том, что сомнительно, желаешь только добра и поль­зы, то ты не будешь негодовать на злых и безрассудных людей.

   "Да ведь они воры и мошенники!" - говоришь ты. А что такое вор и мошенник? Ведь это человек порочный и заблуд­ший. А такого человека жалеть надо, а не гневаться на него. Если ты можешь, то убеди его в том, что для него самого не­хорошо так жить, как он живет, и он перестанет делать зло. А если он еще не понимает этого, то неудивительно, что он скверно живет.

   "Но неужто, - скажешь ты, - таких людей не должно на­казывать!" Не говори так. А лучше скажи: этот человек за­блуждается в том, что важнее всего на свете. Он слеп не телес­ной слепотой, но духовной. И как только ты себе скажешь это, так ты и поймешь, как ты был жесток к нему. Если у че­ловека глаза заболели и он лишился зрения, то ведь ты не скажешь, что его надо за это наказать. Так почему же ты хо­чешь наказать такого человека, который лишен того, что дороже глаз, лишен самого большого блага - умения жить разумно? Не сердиться нужно на таких людей, а только жалеть их. Пожалей же этих несчастных и старайся, чтобы их заблуждения не обозлили тебя. Вспомни, как часто ты сам за­блуждался и согрешал, и понегодуй лучше на себя за то, что в душе твоей гнездятся злоба и жестокость.

  

  

  

   Если будешь помнить свои собственные недостатки и бу­дешь стараться исправлять их, то и в мысль не придет осуж­дать других, да и некогда будет.

  

  

   Не осуждай ближнего своего, пока не будешь на его месте.

  

  

  

   Прощай другим многое, себе ничего.

  

  

  

   Я знаю про себя, что я не хочу делать зла, а если и делаю, то оттого, что не могу удержаться. Все другие, если они дела­ют зло, то также оттого, что не могут удержаться. Так зачем я думаю об них дурное и осуждаю их?

  

  

  

   Как превратно должно быть то устройство мира, при ко­тором люди богатые, живущие трудами бедных, обстраивае­мые, питаемые, одеваемые бедными, могут думать, что они - благодетели бедных!

  

  

   Падает камень на кувшин - горе кувшину, падает кув­шин на камень - горе кувшину; так или иначе, все горе кув­шину.

  

  

  

   Если богатые люди могут благодетельствовать бедным своим богатством, то это происходит оттого, что правительст­во, покровительствуя некоторым, вводит имущественное не­равенство и тем порождает необходимость в благотворитель­ности. А при таких условиях помощь, которую богатый окажет бедному, заслуживает ли вообще имени благотворительнос­ти, которой любят кичиться, как заслугой?

  

  

  

  

   Удовольствия богачей приобретаются слезами бедняков.

  

  

   Пусть мы не похищаем золота и стольких-то десятин зем­ли; но все же посредством какого-нибудь обмана и утайки де­лаем то же самое в меньших размерах и сколько можем. Когда, например, в торговых обязательствах и при покупке или продаже чего-либо мы спорим и усиливаемся заплатить меньше, чем следует, и всячески стараемся об этом, - не раз­бой ли это? Не варварство ли и хищение? Не говори мне, что ты отнял не дом, не рабов. Несправедливость определяется не ценностью того, что похищается, а намерением похитителей. Несправедливость и справедливость имеют одинаковую силу, как в большом, так и в малом. И я одинаково называю вором того, кто, отрезав кошелек, возьмет чужие деньги, так и того, кто, покупая что-нибудь на рынке, удержит часть настоящей цены. И грабитель не тот только, кто разломает стену и похитит что-либо из дому, но и тот, кто нарушит справедливость и отнимет что-либо у ближнего.

  

  

  

   "Не будь грабителем бедного, потому что он беден", - говорит Соломон. А между тем это "ограбление бедного, потому что он беден", - самое обыкновенное дело: богатый всегда пользуется нуждой бедного для того, чтобы заставить его на себя работать или купить то, что он продает, по самой низкой цене.

   Ограбление богатого на больших дорогах за то, что он богат, гораздо реже встречается, потому что грабить богатого спас­ено, бедного же можно грабить, ничем не рискуя.

  

  

  

   Правда, что богатство - это скопление труда; но обыкно­венно один человек производит труд, а другой - скопление. И это-то мудрыми людьми называется "разделением труда"!

  

  

  

   Праведное богатство может быть только среди людей достаточных. Там же, где, как у нас, на каждого богача приходятся сотни бедных, нельзя быть праведно богатым.

  

  

  

   Тот, кто живет для исполнения воли божией, не может быть чувствительным к суждениям людей.

  

  

   Надо думать так, как будто всякий может видеть то, что делается в нашей душе.

  

  

  

   Живи открыто.

  

  

  

   Нехорошо скрывать дурные дела, но еще хуже делать их открыто, гордиться ими.

  

  

   Стыд перед людьми - хорошее чувство, но лучше всего стыд перед самим собой.

  

  

   Ничто вернее того, чего человек стыдится и чего не стыдит­ся, не показывает ту ступень нравственного совершенства, на которой он находится.

  

  

   Не скрывайте ничего, когда вас спрашивают, но не расска­зывайте про свои дурные дела без надобности.

  

  

   Как хорошо бы было, если бы в людях страх перед богом был так же силен, как страх перед людьми. Перед людьми че­ловек надеется скрыть свои дурные дела; перед богом же нельзя скрывать: надо не делать.

  

  

   Перед людьми утаишь, а перед богом не утаишь.

  

  

  

   Почти всегда дурно то, что люди стараются скрыть.

  

  

   Хорошо скрывать только свои добрые дела.

  

  

   Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокро­венного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы.

  

  

  

   Живи так, чтобы тебе не было нужды скрывать, а также не было охоты являть перед людьми дела твоей жизни.

  

  

  

   Жизнь мы знаем только здесь, в этом мире, и потому ес­ли есть смысл в нашей жизни, то он должен быть здесь, в этом мире.

  

  

   Нет успокоения ни тому, кто живет для мирских целей среди людей, ни тому, кто живет для духовных целей один. Успокоение получает только тот, кто живет для служения богу среди людей.

  

  

   Не желай смерти потому, что тебе тяжело жить. Вся тя­жесть мира на плечах каждого нравственного существа заставляет его исполнять свое призвание. Единственное средство избавления от этой тяжести - это исполнение своего призвания. Тебя отпустят, только когда ты сделаешь назначенное тебе дело.

  

  

  

   Жизнь истинная только в настоящем. То, что было, того уже нет, нет и того, что будет, - есть только то, что сей­час. И об том, чтобы сейчас жить хорошо, только об этом всеми силами души и надо стараться. Если люди учат тому, что в этой жизни надо жить для будущей жизни, не верьте им. Жизнь мы знаем и проживаем только эту. И потому все силы надо направить на то, чтобы эту жизнь - и не только всю эту жизнь, но всякий час этой жизни прожить как можно лучше.

  

  

   Жизнь - не страдание и не наслаждение, а дело, которое мы обязаны делать и честно довести его до конца.

  

  

  

   Ты страдаешь, и тебе кажется, что ты не можешь жить так хорошо, как бы ты хотел, что ты лучше сделал бы то, что считаешь должным, если бы жизнь твоя была другая. Познай же ту истину, что в этой жизни, в тех условиях, в которых ты сей­час, ты всегда можешь сделать то, что должно.

  

  

  

   Здесь, в этом мире, место нашего служения, и потому на исполнение служения здесь и должны быть направлены все наши силы.

  

  

  

   Если правда обличает нашу жизнь, то все-таки лучше признать правду, чем скрывать ее: жизнь наша может изме­ниться, правда же всегда останется правдою и не перестанет обличать нас.

  

  

   Нам следовало бы жить, как будто мы на виду у всех. Нам следовало бы мыслить так, как будто бы сокровеннейшие уголки души нашей доступны чьему-либо взору. Зачем скры­вать что-либо от людей? От бога скрыть ничего невозможно. Все божеское и человеческое учение сводится к одной исти­не: к той, что мы все - члены одного великого тела. Природа соединила нас в одну семью, и все мы созданы так, чтобы со­обща, помогая друг другу, проживать нашу жизнь.

  

  

  

  

   Христианское откровение было учением о равенстве лю­дей, о том, что бог есть отец, а люди - братья. Оно ударяло в самый корень того ужасного насилия, которое душило циви­лизованный мир; оно разбивало цепи рабов и уничтожало ту великую неправду, которая давала возможность кучке людей роскошествовать на счет массы и лишало рабочих людей про­изведений их труда. Вот почему преследовалось первое хрис­тианство, и вот почему, когда стало ясно, что его нельзя уничтожить, правящие классы приняли его и извратили. Оно перестало в своем торжестве быть истинным христианством первых времен и сделалось служителем богатых людей.

  

  

  

   Твой брат по рождению - разумею рождение духов­ное - погибает от голода, а ты изнемогаешь от пресыщения. Брат ходит с обнаженным телом, а ты и для одежд устрояешь одежды, чтобы охранять их от червей чрез такие покровы. А не гораздо ли лучше было бы прикрыть ими тела бедных? Тогда и одежды остались бы целыми, и ты был бы свободен от лишней заботы. Ибо, если не хочешь, чтобы одежды твои съедены были молью, - отдай их бедным: они умеют хорошо вытряхивать одежды. Если люди, упоенные богатством, заграждают свой слух для моих слов, зато заметят их живущие в бедности. Но как, скажешь, идет это к бедным? Ведь у них нет ни золота, ни многих одежд? Но у них есть хлеб и холод­ная вода и ноги, чтобы посетить больных: есть язык и слово, чтобы утешить несчастного; дом и кров, чтобы принять странника.

  

  

  

   Ошибка всех добрых людей в наше время состоит в том, что, вежливо протягивая руку злым, поддерживая их в их зле и часто даже содействуя им, они надеются отвратить послед­ствия зла.

   Утром они, чтобы удовлетворить сердечной потребности, помогают нужде двух или трех разоренных семей, а по вече­рам обедают с разорителями этих семей, завидуют им и под­готовляются следовать примеру богатого спекулятора, разо­рившего две или три тысячи людей. Таким образом, они раз­рушают в несколько часов больше, чем в силах исправить в течение десятков лет. Они подобны, в лучшем случае, людям, которые, пытаясь накормить голодающее население в тылу всеистребляющей армии, стараются все более увеличить численность этой армии и быстроту ее передвижения.

  

  

  

   Вы толкаете человека в яму и затем говорите ему, что он должен быть доволен тем положением, в которое поставило его провидение. Таково наше современное христианство. Вы говорите: "мы не толкали его". Да, конечно, мы до тех пор не будем сознавать всего, что делаем и чего не делаем, пока каж­дое утро не будем задавать себе вопроса, как нам в течение дня делать не то, что выгодно, а что свойственно человеку.

  

  

  

   Если правда не указывает нам того, что мы должны делать, то она всегда укажет нам то, что мы не должны делать или должны перестать делать.

  

  

  

   Земля, как воздух и солнце, - достояние всех и не может быть предметом собственности.

  

  

   Вы все странники в этом мире. Иди на север, юг, запад или восток, - везде, где ты остановишься, найдется человек, который прогонит тебя, говоря: "Это моя земля". И, обойдя все страны мира, вы вернетесь, узнав, что нигде нет несчаст­ного куска земли, где бы ваша жена могла родить и где бы вы могли остановиться возделывать землю, и где ваши дети могли бы похоронить ваши кости.

  

  

  

  

   Бросить человека посреди Атлантического океана, сказав ему, что он волен идти на берег, было бы не большим издева­тельством над