Толстой Лев Николаевич - Том 31, Произведения 1890-1900, Полное собрание сочинений, Страница 13 - Книги

sp; Марья Ивановна. Что вы, Василий Михайлович? (Княгине.) Василий Михайлович Темяшев, наш управляющий. (Здоровается с княгиней.) Садитесь, Василий Михайлович.

Василий Михайлович (стоя). Нет, я на минуту. Нельзя ли с вами одной поговорить?

Княгиня. (Хорошо.) Я уйду. Кстати посмотрю их игру. Comme c'est gracieux (2) эта игра (сходит с террасы).

Василий Михайлович (взволнованно). Марья Ивановна, надо что-нибудь сделать. Так невозможно. Надо всё хозяйство бросить и бежать.

Марья Ивановна. Да что же такое случилось?

Василий Михайлович. Да всё Николай Иванович продолжает раздавать всё всем, кто попросит, без всякого

(1) [Я им говорю - их деяние для всех.]

(2) [Как изящна]

толка. Негодяю дает, пьянице. Они пропивают. Все кабаки торгуют, богатеют. Да это не мое дело. А мне нельзя. Сейчас приходил к вам мужик. Это первый негодяй, лесной вор. Его прошлое воскресенье поймали с лыками. Николай Иванович отдал ему лыки, пошел к нему и дал 5 рублей. Нынче он опять 7 осин срезал в Заречном и пришел просить. Я не могу так. Поговорите с Николаем Ивановичем.

Марья Ивановна. Ах, боже мой, боже мой. Да что же мне делать? Я ведь знаю, он мне говорил про этого мужика, Ефима. Он пошел к нему, увидел жену чахоточную, детей без молока и дал ему 5 рублей. Теперь как же быть? Я понимаю, что это нельзя, но как же быть?

Василий Михайлович. Одно из двух: или бросить вcё, или хозяйничать и требовать и взыскивать, а так нельзя.

Марья Ивановна. Я понимаю, но что же я сделаю? Я буду говорить. Ах, боже мой, боже мой. Вы отправьте этого Ефима, чтоб он не видел его.

(Входит Ваня.)

Ваня. Папа там у Елисея с Александром Петровичем и его совсем задавили. Народу пропасть. Забились в избу. И он раздает деньги и записки.

Марья Ивановна. Что же, он придет?

Ваня. Сказал, что придет сейчас.

Марья Ивановна. Что же, он расстроен?

Ваня. Как всегда. Он сказал, что придет. Спросил, кто приехал.

Марья Ивановна (сходит в сад). Скажи, чтоб убирали чай.

Выходит из-за угла Николай Иванович, за ним те мужики. которые были, и еще старуха и баба с ребенком.

Николай Иванович. Подождите там. Я говорю, не ходите. Я сейчас. (Проходит в дом.)

Старуха (молодой). Марфе вчера трешницу дал.

Молодая. Сказывала Семениха: здорово раздают. А у меня в остроге, двое детей.

(Люба с Борисом подходят.)

Люба. Вот это каждый день. Он говорит, что не имеет права отказывать. Просящему дай.

Борис (задумчиво). Странно.

Люба (к мужикам и бабам). Вы что?

Старухa. Домишко завалился. Намеднись убило было бревно. Так вот не пожертвуете ли на бедность.

Мужик. Об нужде своей.

Ефим. Насчет ошибки своей.

Молодая. Сироты остались. В замке (плачет).

Люба. Да это я знаю, за самовар, кажется.

Молодая. За напраслину.

Выходит Николай Иванович, подает деньги старухе. Она кланяется в ноги, удерживает ее.

[Николай Иванович] (к молодой). Где записка твоя?

Молодая (подает из платка).

Николай Иванович (читает). Сделаю, что можно. Пройдите туда. Подождите.

Молодая. Отец. Пожалей сирот. Занапрасну. Он и видеть не видел и свидетели есть.

Николай Иванович. Хорошо, идите.

Ефим. Отец. Простите Христа ради.

Николай Иванович. Да я ничего и не хочу. Только вы бы лучше спросили, а то неприятности. Идите. Я скажу, чтоб отпустить.

Вдова с детьми (кланяются в ноги).

Николай Иванович. Что вам?

Вдова. Остались от пожара, нет ничего.

Николай Иванович (дает деньги). Да куда вы идете?

Вдова. Сами не знаем. Переночевать хоть бы.

Николай Иванович (садится). Нет, я не могу так больше...

Люба (выпроваживает просителей).

Марья Ивановна (подходит). Что ты, Коля?

Николай Иванович. Нет, я не могу так больше. Не могу так жить.

Марья Ивановна. Да что же?

Николай Иванович (со слезами в голосе). Как я нынче вышел сюда. Тут вы пьете кофе, лакеи, крендельки, lawn-tennis, встали в 11 часов, всё свежее, мытое... И ты видела, прибежала от Константина Машка с запиской. Второй день не ели. Я пошел туда. 2-й день не ели, он распух, жена беременная, и дети не ели, плачут. Бросились на хлеб, как зверьки. А мы здесь... Разве можно так жить. Если мы звери, или мы дики, то так. А ведь мы христиане, веруем...

Марья Ивановна, Да что же делать?

Николай Иванович. Я знаю, что делать.

Борис (хочет уйти).

Люба. Куда вы?

Борис. Я боюсь, что я мешаю.

Люба. Нет, вы свой человек, оставайтесь.

(Они за кустом сидят и слушают.)

Марья Ивановна. Что же...

Николай Иванович. Нет, ты скажи: правда или нет? Ведь можно этого не видеть, но когда глаза открылись, кончено, нельзя так жить, как мы живем. Ведь это мученье. Ведь разве неправда, что вон у этой старухи нет жилища, у женщины с тремя детьми посадили мужа в острог и им есть нечего, и разрушается то хозяйство, которое было. А эти двое сирот. Ведь это не на театре, а живые, настоящие, не евшие дети.

Марья Ивановна, Да ведь они много прибавляют, выдумывают, вон, Ефим...

И Николай Иванович. Знаю я, знаю, что теперь они лезут, как мухи на мед, на те гроши, которые я раздаю. Но ведь от этого мое-то положение не лучше. Ты говоришь Ефим. Он украл, говорят, лес. Но отчего же он украл 2 бревна, которые ему нужны, чтоб укрыть семью, а не я, у которого тысячи таких бревен?

Марья Ивановна. Но как же быть, ведь нельзя им всё отдать. Ведь нельзя пустить no-миру детей. Ведь пойми ты...

Николай Иванович. Я не знаю и не могу знать, что будет и с моими детьми, и с этими сиротами, а знаю то, что бог, меня послал сюда, чтоб делать его волю, а воля его в том, чтобы умы любили братьев, а мы их ловим и сажаем в острог. Не могу я так жить и не должен. Закон для меня обязателен. Отче же мои дети должны развращаться в роскоши, а эти чахнуть?

Марья Ивановна. Что же, тебе всё равно, что свои дети, что чужие?

Николай Иванович. Всё равно.

Марья Ивановна. Боже мой, что ж это? За что это? (Плачет.)

Николай Иванович. Как же быть, как же быть? Научи [?]. Подумай [?], но пойми меня, войди в меня. И не меня, а бога, вспомни и его закон. Он не сказал: своих детей люби, а сказал: люби бога и ближних. Просящему дай.

Марья Ивановна. Нет, ты жесток.

Николай Иванович. Я жесток. Это ужасно, ужасно. Нельзя так продолжать. (Хватается за голову и уходит.)

Княгиня (подходившая и все слышавшая). Бедная Марья Ивановна, простите, я нечаянно услыхала и поняла всё. Вы страдаете, но ради бога не сдавайтесь. Если вы теперь сделаете шаги уступки, всё пропало. Я это знаю, опытом знаю. Вы должны стать за детей. Подайте на высочайшее имя. Он не имеет права раздавать именье. Оно детское.

Марья Ивановна. Я не знаю... Я после [?]... Простите меня. Я теперь ничего не могу сообразить. Мне его жалко. Он страдает. Но и так продолжаться это не может. (Плачет.) (Встает и вместе уходят.)

Люба. Вот и рассудите.

Борис. Не могу. Но знаю, что это очень важно. Я бы желал понять его.

Люба. Как понять. Он принимает a la lettre (l) нагорную проповедь. А если принимать ее, так это так всё и выходит. И нет никакой жизни.

Борис. (2) Я не знаю (3) (раздумчиво), я не знаю (4), но это не пройдет, тут что[-то] большее.

Конец 1 действия.

* N 3 (рук. N 3).

ДЕЙСТВИЕ I

Сцена представляет террасу богатого барского деревенского дома. На втором плане лон-тенис и цветники.

ЯВЛЕНИЕ I

На террасе сидит и вяжет одеяло княгиня Черемшанова, дама лет 40, не богато, но просто и элегантно одетая - в черном, решительная дама, и молодой священник еще с недлинными волосами. На лон-тенисе играя мелькают княжна Тоня Черемшанова, дочь княгини, хорошенькая, кокетливая девушка. Степа Сарычов старший сын Николая Ивановича и Марьи Ивановны, с усиками, кончающий курс студент, в кителе и обтянутых штанах. Ваня Сарычов, второй сын Николая Ивановича и Марьи Ивановны, гимназист 16 лет в русской рубашке, не играет, но, дожидаясь очереди, мешает всем. Люба Сарычева, 22-летняя девушка, старшая дочь Николая Ивановича и Марьи Ивановны, и Митрофан Дмитрич, кончивший курс студент, учитель Вани, в грязной тужурке. Деревенские мальчики босые подбирают шары.

ЯВЛЕНИЕ I

Княгиня Черемшанова.Я потому вас спрашиваю, что, во-первых, как своих родных, люблю всю семью Сарычевых, и мне больно видеть, что у них какое-то расстройство.

Священник (улыбаясь). Какое же расстройство. Видите, как веселятся (указывая на играющих, среди которыми слышны крик и спор).

Княгиня. Эти не понимают. А разве я не вижу, что Маша, Марья Ивановна, сама не своя, и что с Николаем Ивановичем что-то удивительное делается. Он совсем на себя не похож. Так, во-первых, я их люблю, а, во-вторых, забыла, что во 2-x, ну, да всё равно... Я вас спрашиваю: что это такое?

(1) [буквально]

(2) Зачеркнуто: Нет, тут что-то есть. Я бы желал поговорить с ним.

(3) Зач.: Но можно не видеть этого, этих сирот, но если увидел, тут что-то надо другое.

(4) Зач.: Какой славный человек твой отец.

Священник. Я не усвою хорошенько ваш вопрос.

Княгиня. Ну, батюшка, перестаньте, пожалуйста, со мной хитрить. Вы очень хорошо понимаете, про что я спрашиваю. Спрашиваю я про то, какую такую веру новую нашел Николай Иванович, по которой выходит, что надо мужикам давать деньги на водку, а своих детей пустить пo-миру. Он говорит, что это христианство, вы священник православный, стало быть, должны знать и должны сказать, что правильно, что неправильно. А то на что же вы священник и волосы длинные носите и рясу.

Священник. Да меня, княгиня, не спрашивают.

Княгиня. Как не спрашивают. Я спрашиваю, вы должны разъяснить, хорошо или дурно он поступает. Он вчера мне говорит, что в евангелии сказано: просящему дай. Так ведь это надо понимать в каком смысле?

Священник. Я объяснить не могу.

Княгиня. Да вы не хотите, потому что мне говорят, что и вы на его стороне и вместо того, чтобы образумить человека, вы его поддерживаете. Какая же это религия, когда он в церковь не ходит и не говеет сколько лет.

Священник. Очень вы мне вопросы затруднительные предлагаете, только я полагаю, что Николая Ивановича осуждать нельзя, особенно с христианской точки зрения, так как он движим истинно христианским духом. Позволите (закуривает).

Княгиня. Ох, кабы я была архиерей, я бы вас... Да курите, курите. Мне всё равно.

* N 4 (рук. N 3).

Входит Марья Ивановна. (За ней лакей с блюдом земляники.)

Марья Ивановна (с телеграммой в руке). Здравствуйте, батюшка. Вы к Николаю?

Cвященник. Да, они просили посетить болящего в Старой Колпне.

Княгиня (вздыхает). Что это не от Бори ли?

Mарья Ивановна. Нет. It never rains but it pours. (1) Борис не гость, это свой, а вот это баронесса Кроль с дочерью. Совсем некстати теперь...

Княгиня. Рожденная Голицына. Эта франтиха и ломака. Да что же ты, если (тебе) наши комнаты нужны, ты переведи нас.

Марья Ивановна. Нет, поместить я ее помещу, но не до гостей мне теперь.

Княгиня. Да, я сейчас вот говорила с батюшкой. Да он мне ничего не разъяснил.

- [Не бывает дождя без ливня (беда не приходит одна).]

Священник. Княгиня сами всё разъяснили (встает и отходит).

Княгиня. Я все-таки думаю, что это пройдет. Это, вероятно, книги какие-нибудь. Эта поездка...

Марья Ивановна. Нет, княгиня. Это не пройдет так. Я чувствую. Я его знаю. Если он увлекается чем, то он весь уходит в свою страсть. Так это было с охотой, с земством, с школами, с хозяйством, потом одно время своими сочинениями. А теперь это что-то необыкновенное.

Княгиня. Да что же ты замечаешь в нем?

Марья Ивановна. А то, что он вдруг потерял весь интерес к дому, к семье, ко всему на свете. Он весь живет только одним религиозным чувством, решил, что мы живем не так, как должно, что надо всю жизнь переменить. Главное, что надо не быть богатым, отдать всё. Он и отдает и отдает самым странным образом. Кому попало. Всем, кто просит, так что идут за 20, за 40 верст. Сейчас стоят, ждут его.

* N 5 (рук. N 3).

Княгиня. Ты знаешь, что я тебе скажу. Ведь это так принято говорить, что мужчина глава, и дьякон кричит на сватьбе: жена да подчинится мужу, (батюш[ке]) как это?

Священник. Жена да повинуется мужу.

Княгиня. Так это всё, милая, вздор, всё они мужчины выдумали, самое слабое существо мужчины, и если бы не мы, они бы давно погибли. Je suis payee pour le savoir. (l) С моим мужем надо только не сдаваться и вести свою линию. Он побрыкается, побрыкается и успокоится.

Опять входит баба.

Марья Ивановна. К Николаю Ивановичу? Подожди там. Его нет.

Княгиня. Так я говорю и в твоем деле, это всё пройдет. Et puis c'est tres heureux que la fortune vous appartient a vous. (2)

Марья Ивановна. Да это всё равно. Мы никак с ним не разбирали, что мое, что его.

Княгиня. Я этим погубила детей, что во-время не взялась за дело. Ведь ты знаешь, что он делал, мой муж, промотал всё в 5 лет, пьянство и потом эта семья. Хороша бы я была с детьми, если бы я не взялась за дела и не удержала бы хоть ту misere, (3) которую я удержала.

Марья Ивановна. Да ведь это было совсем другое.

Княгиня. Да, пьянство, семья другая, две семьи, да я знаю, сколько их. И я одна с двумя детьми. Но я не поддалась. Вытребовала то, что осталось, и воспитала.

(1) [Я дорого заплатила за то, чтобы это узнать.]

(2) [И потом это большое счастье, что состояние принадлежит вам.]

(3) [ничтожную часть.]

Марья Ивановна. Да я всегда восхищалась на твою энергию. Но ведь у меня другое. Меня мучит только то, что мы 28 лет жили одной душой, а теперь я не могу идти за ним. Не могу.

* N 6 (рук. N 3).

Марья Ивановна Сарычева. Красивая 40-летняя женщина, Просто, но со вкусом одетая, сидит на террасе и перебирает землянику. С нею Александра Ивановна Коховцева, ее сестра, 50-летняя женщина, толстая, решительная и глупая. Петр Семеныч Коховцев, в чесунчевом одеянии, толстый, в pince-nez, курит. Гувернантка-англичанка и Катя и Мисси, две девочки 12 и 9 лет. На втором плане лон-тенис. На лон-тенисе мелькают играющие. Ваня Сарычев, сын Марьи Ивановны, гимназист в русской рубашке, 16 лет. Люба Сарычева, элегантная, красивая девушка 28 лет, и Лизанька, дочь Александры Ивановны, племянница Сарычевых, миловидная, скромно одетая девушка 28 лет, и Митрофан Дм[итриевич], учитель Вани, 30 лет, в грязном белом пиджаке. Мальчики деревенские босые подбирают шары.

ЯВЛЕНИЕ I

Mарья Ивановна. Мисси, нельзя есть. Надо отбирать и класть в стакан.

Мисси. Я только мякинькие, а то я отбрасываю [?].

Катя. В рот.

Англичанкa. You must be careful..... (l)

Александра Ивановна. Нехорошо сестру подводить. Не бойся, я тебя в обиду не дам. Quel charme que cet enfant. (2)

Лакей (входит). Николай Иванович приказали доложить, что они пошли в Колпну и к обеду не будут.

Александра Ивановна. Кто это обедать не будет?

Марья Ивановна. Муж. Опять ушел на деревню.

Петр Семеныч. Да растолкуйте мне, что с ним.

Марья Ивановна. Now you can go for a walk or play сroket, what you prefer...(3)

Катя. Лучше в крокет. Ну, пойдем (захватывает земляники).

Англичанка. All right. Come along (4) (встает и идет).

Мисси. Мама ты мне оставь на баночку.

Марья Ивановна. Хорошо. Хорошо. Это нельзя так растолковать. Надо его знать, как я знала, и любить, как я люблю, чтобы понимать.

Петр Семеныч. Ну, положим, что он находит удовольствие делать shake hands (5) с лакеями и мужиками, но это дело

(1) [Вы должны быть осторожны.....]

(2) [Что за прелесть этот ребенок.]

(3) [Вы можете погулять или поиграть в крокет, во что хотите...]

(4) [Хорошо. Пойдемте]

(5) [здороваться за руку]

вкуса. Я не нахожу в этом удовольствия, но растолкуйте мне ради бога, что это значит, что он мужикам велит рубить свой лес и благодарит их за это. Как же жить, если не отстаивать свою собственность? Вчера срубили десять деревьев - он простил. Ну, а завтра придут парк рубить, так и надо их оставить? Не понимаю.

Александра Ивановна. Ты-то не понимаешь, это ясно, потому что у тебя мужики не срубят леса, ты сам его продашь прежде.

Петр Семены Это совсем не идет к делу. Я говорю, что я не понимаю этой новой lubie. (1)

Марья Ивановна. Это не lubie.

Александра Ивановна. Все-таки я думаю, пройдет.

Марья Ивановна. Нет, не пройдет. Я его знаю. Если он увлекается чем, то весь уходит в свою страсть. Так с охотой, с хозяйством, с школами, с земством, так это теперь с евангелием. Он только и думает что про евангелие, про нагорную проповедь, всё видит с точки зрения евангельской.

Петр Семеныч. Хорошо, евангелие, это всё я понимаю, но надо ведь самим жить.

Александра Ивановна. Тебе главное, чтобы самому жить.

Петр Семеныч. Слова нельзя сказать. Дай мне сказать. -

Крик между играющими.

Люба. Out (аут).

Митрофан Дмитриевич]. Нисколько. В черте.

Люба. Когда я говорю, что аут... Мама, вы видели?

Марья Ивановна. Нет, мы не видали.

Митрофан Дм[итриевич]. Я видел. Вот куда упал.

Степа. Ваня, аут, аут, аут.

Ваня. Аут, аут, аут.

Митрофан Д м[итриевич]. Неправда.

Люба.

Во-первых, неучтиво говорить: неправда.

Митрофан Дм[итриевич].

А по-моему, неучтиво говорить неправду. Александра Ивановна, Петр Семенович, вы видели?

Петр Семеныч. Не видал.

Люба (Лизанъке). Он невозможен.

Лизанька. Перестаньте спорить, ну, два и один. Митрофан Дмитриевич, подавайте.

Митрофан

Дм[итриевич]

(берет шары от мальчика). Я не спорю, но справедливость...

(1) [причуды.]

Люба. Теперь будет спорить о том, что он не спорит. (Идут к играющим.)

Входит молодой священник.

Марья Ивановна. Здравствуйте, батюшка.

Священник. Я по поручению Николая Ивановича.

Марья Ивановна. Какое поручение?

Священник. Они предложили посетить бедную семью в Колпне. Так я был.

Марья Ивановна. Ну и что же?

Священник. Очень низкое положение.

Марья Ивановна. Его нет теперь. Вы подождите.

Священник садится и курит. Входит лакей с телеграммой.

Марья Ивановна (читает). Вот некстати.

Александра Ивановна. От кого?

Марья Ивановна. Княгиня Черемшанова с дочерью и сыном. Не рада я гостям, по правде сказать.

Александра Ивановна.

Да ты не стесняйся с нами. Я сестра, свой человек, переведи нас вниз.

Марья Ивановна. Нет, помещенье есть, но так, не до гостей.

Александра Ивановна. Я понимаю.

Петр Семеныч. Это какая же Черемшанова, рожденная Голицына?

Марья Ивановна. Да, жена этого несчастного Черемшановa.

Александра Ивановна. Он пьяница и мот. Она почти без ничего осталась. Почтенная женщина.

Петр Семеныч. Я ее знал в Риме. Мы певали вместе. Она прекрасно пела. Постарела, я думаю.

Александра Ивановна. Только ты не стареешь.

Петр Семены ч. Я-то не старею.

Александра Ивановна. А жена стареет.

Петр Семеныч. Не смею спорить. Зачем же она едет к вам?

Марья Ивановна. Не понимаю. Совсем мы не так близки. Правда, одно время жили вместе за границей. Дети играли вместе. Потом она писала, что, может быть, заедет. Я, разумеется, ответила учтивым письмом. И вот приезжает. Поезд приходит в 11-ть. Теперь сколько?

Петр Семеныч. Второго 10. Они сейчас должны быть. Какая привлекательная была женщина.

Aлександра Ивановна. Умная женщина. Другая пропала бы с таким муженьком, как ее. А она сразу решила: оставила его. Подала на высочайшее имя прошение, взяла и, говорят, прекрасно воспитала их.

Марья Ивановна. Да, прекрасные дети. Дочь музыкантша прекрасная. Но удивительное дело. Я не видала никогда такой неровности. Она обожает сына, а дочь прямо не любит. Я этого не понимаю.

Степа бойко въезжает на велосипеде и соскакивает, прислоняет к террасе и входит (мрачно).

Марья Ивановна. Ты откуда?

Степа (мрачно). Ездил смотреть порубку.

Марья Ивановна. Ну что же?

Степа. Это что-то непонятное. Михаило говорит, что этого никогда не бывало. Что могут срубить осенью, ночью, в лесу, но среди лета, почти на виду у всех вырубить 18 дерев. Это ужасно. И все знают, что это сделал Ефим мельничный. Сруби и повез в город...

Марья Ивановна. Это верно.

Степа. Луг примят, сучья брошены. Весь Ванин участок.

Петр Семеныч. Что это Ванин участок?

Марья Ивановна. А это когда наши дети рождались, мы в память каждого сажали пихты. Есть Любы, его и покойной Паши и вот Ванины. И их срубили.

Степа. И всё срубят. И этот Ефим пришел к папа, и папа простил его. А в саду, вы знаете, нынешнюю ночь обломали все яблони.

Александра Ивановна. Что же караульщики?

Степа. Что могут сделать караульщики, когда вся деревня была в саду. За сад давали 700 руб., а теперь ничего не будет, а когда мне лошадь купить, то это находят роскошью.

Входит няня.

[Няня.] Что же вы и не слышите, Николушка кричит. Пожалуйте кормить.

Марья Ивановна. Иду, иду. Сердце неспокойно, тут эти гости. (Встает и быстро уходит.)

Александра Ивановна. Ужасно жаль сестру. Я вижу, как она мучается. Не шутка вести дом. 6 человек детей один грудной, и эта какая-то вдруг фантазия. Я вижу, она всего боится, всего ожидает. И мне прямо кажется, что тут неладно.

Петр Семеныч. Вот ты мне его всё в пример ставила. А теперь сама видишь.

Александра Ивановна (к священнику). Нет, вы скажите, вы священник, что такое делается с Николаем Ивановичем?

Священник. Я не усвою хорошенько ваш вопрос.

(1) В рукописи: может

Александра Ивановна. Ну, батюшка, перестаньте, пожалуйста, со мной хитрить. Вы очень хорошо понимаете, про что я спрашиваю.

Священник. Да позвольте...

Александра Ивановна. (1) Спрашиваю я про то, накую такую веру новую вы нашли с Николаем Ивановичем, по которой выходит, что надо со всеми мужиками за ручку здороваться и давать им рубить лес и раздавать деньги на водку.

Священник. Мне это неизв...

Александра Ивановна. (1) Он говорит, что это христианство, вы священник православный, стало быть, должны знать и должны сказать, велит ли христианство поощрять воровство.

Священник. Да меня...

Александра Ивановна. А то на что же вы священник и волосы длинные носите и рясу?

Священник. Да нас, Александра Ивановна, не спрашивают.

Александра Ивановна. Как не спрашивают? Я спрашиваю. Он вчера мне говорит: что в евангелии сказано: просящему дай. Так ведь это надо понимать в каком смысле?

Cвященник. Да я думаю, в простом смысле.

Александра Ивановна. А я думаю не в простом смысле, а как нас учили, что всякому свое назначено богом.

Священник. Конечно, однако...

Александра Ивановна. (1) Да вот я и вижу, что и вы на его стороне и вместо того, чтобы образумить человека, вы его поддерживаете. Какая же это религия, когда он в церковь не ходит и не говел столько лет. Вы священник. Стыдно

Священник (в волнении). Весьма вы мне вопросы затрудительные предлагаете. Только я полагаю, что Николая Ивановича осуждать нельзя, особенно с религиозной точки зрения, так как он движим истинно христианским духом. Позволите? (Достает папиросу.)

Александра Ивановна. (1) Ох, кабы я была архиерей, я бы вас... (Священник прячет папиросу.) Да курите, курите. Мне всё равно.

Выходят из-за угла мужик и баба.

Степа. Вы что? милостыню?

Мужик. Мы к барину, к Николаю Ивановичу, к благодетелю.

Люба. Да что вам?

- В рукописи: кн[ягиня]

Александра Ивановна. Вы по-миру?

Мужик. Помилуй бог. Мы об нужде. Как прослышали.

Люба. Его нет. Вы подождите там.

(Священник с мужиками уходит.)

Люба (подходит к террасе). От кого телеграмма? Мама, от кого телеграмма? Александра Ивановна. Мама пошла к Николушке.

Ваня, увидав землянику, вскакивает на террасу и начинает есть одной горстью, другой берет телеграмму и читает.

Александра Ивановна. Да полно, Ваня. Этак ты всё съешь. (Смеется.)

Люба. От кого телеграмма, Ваня, от кого?

Ваня (с полным ртом). А от того, кого ты ждешь. А, смотрите, покраснела. Покраснела, покраснела.

Люба. Перестань, глупости. От кого, тетя?

Александра Ивановна (передвигает блюдо от Вани). Княгиня Черемшанова с дочерью и сыном. Сейчас приезжают.

Люба. А-а.

Ваня. То-то. А-а! А зачем краснеешь?

Лизанька. Иди, Люба, кончим.

Люба. Иду, иду.

Ваня, ухватив еще земляники, бежит за нею. Играют.

Александра Ивановна (к священнику). А от того, что так принято говорить, что мужчина глава, и дьякон кричит на сватьбе: жена да подчинится мужу. Как это?

Священник. Жена да повинуется мужу.

Петр Семеныч. А моя супруга желает, чтобы он провозглашал: и муж да повинуется жене и да не противоречит ей.

Александра Ивановна. Разумеется, и было бы гораздо лучше, потому что самое слабое существо мужчины и если бы не мы, они бы давно погибли.

Опять входит баба.

Александра Ивановна. К Николаю Ивановичу?! Подожди там, его нет.

Играющие, крича в один голос и хватая друг друга за ракеты, крича и смеясь, идут к террасе.

Митрофан Дмитриевич. Не было, не было, руку даю на отсечение, не было.

Ваня (смеясь). Было, было, было.

Люба. Что за манера кричать, надо разобрать. Постойте.

Лизанька. По-моему, проиграно.

Ваня. В черте, к черте, к чертям.

Люба. Мама, будьте судьей. Тетя, слушайте. Мы начинали и играли.

Ваня. Нет, постой, я скажу (хватает горсть земляники, набивает себе рот). Ну, пожалуй, говори ты, вы...

Люба. Просто мы выиграли две, и надо было....

Митрофан Дмитриевич. Позвольте мне сказать.

Совсем всё не так.

Люба. Говорите (тоже ест землянику).

Митрофан Дмитриевич. Мы начали...

Люба. Постойте. Мама не знает игры, а лучше всего к батюшке. Василий Никанорович, рассудите. (Подходят к священнику, рассуждая. Слышен звук бубенчиков и экипажа.)

Люба. Приехали (бросает ракету и бежит за угол дома. Ваня перепрыгивает через перила и бежит туда же. На террасе остаются Александра Ивановна, Петр Семенович, священник, Митрофан Дмитриевич, Степа и Лизанька).

Митрофан Дмитриевич. Это просто недобросовестно. Любовь Николаевна всегда так. Видят, что проигрывают, и бросают под каким-нибудь предлогом.

Александра Ивановна. А оттого, что вы, мой милый, слишком любезны с барышнями. Что же, надо бы сестре сказать.

Петр Семеныч. Да, я понимаю, как ей гости некстати и старшие дети и грудной. Вот то ли дело мы, свободные люди.

Александра Ивановна. Ты и всегда бы свободен был, хоть бы тебе Мафусаилово потомство.

Священник. Какое же это Мафусаилово потомство. Нам известно только, что годов много жил патриарх.

Александра Ивановна. Ну, всё равно, жил, так и народил много.

Cтепа (смеется). Да ведь вот жили с дядей, а не народили.

Александра Ивановна. Ну, всё равно. Пожалуйста,