Шаврова Елена Михайловна - Рассказы

опросы, определенные, как удары ножа, и что-то быстро записывал в памятную книгу, которую держал у себя на коленях, прислонив ее к письменному столу. Потом он заговорил, выражаясь сжато и определенно, точно отдавая короткие приказания. Да, он сразу понял, в чем дело. И то сказать, сколько ему пришлось уже видеть за свою долголетнюю практику современных женщин, у которых, казалось, все было для счастья, а между тем они искренно страдали. Не мог же он сказать им: "Надо в корень изменить вашу жизнь, которая уродлива и ненормальна. Надо изменить общество, людей, законы нравственности и справедливости. Все!" Точно так же, как он не мог сказать теперь Ваве: "Вы больны и несчастны, потому что ваша жизнь не удовлетворяет вас. Вы переутомлены одиночеством, обстановкой, мужем и вообще всем, что вас окружает. И потому оставьте эту жизнь, этого мужа, и чтобы все было новое. Любите, имейте детей, живите нормально, и все будет иначе. Вы выздоровеете".

   Но так как профессор не мог сказать всего этого откровенно (да это ни к чему бы и не послужило), то он только прописал бром, холодные обтирания, прогулки и развлечения. Кроме того, он рекомендовал поездку за границу на продолжительное время. Эта поездка, без сомнения, могла тоже принести свою долю пользы.

  

  

   Весну и лето Вава провела за границей, в Франценебаде, Виши и потом на морских купаньях. Она поправилась, окрепла и, благодаря приемам бромистых препаратов, испытывала какое-то спокойное, безразличное состояние, которое было довольно приятно.

   Осенью прямо из-за границы она проехала в имение молодых Корицких, где все лето гостили отец с матерью и младшие сестры.

   Мэри еще не совсем оправилась от родов, но была очень счастлива. Об этом не нужно было говорить, так как полнота счастья чувствовалась во всем - в воздухе, в мелочах, виднелась на лицах гостей и прислуги. Сидя в залитой осенним солнцем спальне и смотря, как Мэри, похожая на мадонну, томная и гордая, кормила своего бэби, Ваве приходили в голову мысли, никогда не приходившие ей прежде.

   - Мама,- сказала она как-то матери,- вот теперь Мэри приготовила себе вторую жизнь, а для вас начнется третья. И вы обе будете все переживать сначала - и детство, и первые шаги, и первые зубки, и первые слова. Разве это не чудесно? А потом ученье, а потом ранняя юность, свежесть первых впечатлений, любовь, замужество... Как все мудро устроено, и как это я никогда не думала об этом. И ничего этого у меня нет, да, вероятно, и не будет...

   "Теперь для Мэри жизнь полна интереса, у нее есть будущее, и ей не страшна утрата молодости и личной жизни,- думала Вава.- Да, надо стремиться исполнить в жизни все, что следует по рутине, иначе природа жестоко отомстит впоследствии". И Ваве казалось, что эта месть уже началась для нее.

   Когда она вернулась в Петербург, то в первый же день она вошла в кабинет мужа и сказала просто:

   - Я хочу ребенка! - И она пояснила: жизнь без цели утомила ее, она все одна и не особенно счастлива. А когда пройдет молодость... Что тогда? Чем жить и для чего?

   Сергей Павлович слушал ее, с забавным изумлением приподняв бровн. "Разве она одинока? Разве несчастлива?" - мысль эта никогда не приходила ему в голову.

   - Но ведь ты же сама,- сказал он скептически, - ведь ты сама ставила еще невестой условием, чтобы не было детей... Конечно, я не послушался тебя, в этом ты можешь быть уверена... и, несмотря на это, детей у нас все-таки нет... A qui la faute? {Кто виноват? (фр.).} Право, ты должна быть только довольна. А... впрочем, посоветуйся с доктором.

   Сергей Павлович замолк, и Вава, взглянув на него, убедилась, что он очень устал и хочет спать. Она бесшумно выскользнула из кабинета и, притворив по дороге все двери и спустив драпировки, стала ходить взад и вперед по гостиной. Теперь она догадывалась, какой совет мог бы ей дать знаменитый психиатр. А так как она, подобно многим женщинам, любила искать примеров в литературе, по отношению к себе и своей жизни, то она вдруг вспомнила одно из остроумнейших предисловий к театру Александра Дюма⁹.

   Там, где он говорил, что для женщины, не нашедшей личного счастья в замужестве, существуют три исхода. А именно: ребенок, любовник и бог; то есть любовь материнская, любовь земная и любовь духовная... И Вава долго ходила по гостиной и думала, думала.

   Потом она открыла фортепиано и заиграла Andante Лунной сонаты, которое так хорошо играл Андрюша Ламской и которое напоминало ей Москву.

  

  

   К Рождеству Сергей Павлович получил новое назначение и придворное звание, дававшее Ваве права приезда ко двору.

   Все шло прекрасно, и Вава казалась вполне довольной. Муж ее блестящим образом оправдал все ее ожидания. Успех имеет магическое свойство гипнотизировать, и победителей не судят. Нередко Вава сама заглядывала теперь в "Правительственный вестник", интересуясь наградами и производствами.

   Бюджет теперь настолько увеличился, что Сергей Павлович сам предложил жене переменить квартиру, обстановку и вообще весь строй жизни.

   "Теперь ты, пожалуй, разрешил бы мне даже быть живой и оригинальной,- подумала Вава с горечью,- да жаль: это уже невозможно!"

   Вообще многое изменилось к лучшему в смысле удобства и разнообразия жизни. Вава проводила время шумно и весело, и дом ее уже не казался ей тюрьмою.

   Здоровье было хорошо, нервы, по-видимому, окрепли, и только в больших серовато-голубых глазах появилось уж слишком холодное, равнодушное выражение.

   После своей заграничной поездки Вава даже похорошела - это было общее мнение.

   Она сделалась еще изящнее, женственнее и обаятельнее и высматривала совсем молоденькой женщиной, со своей тонкой талией и хорошеньким, нежным лицом. Нередко в магазинах, где ее не знали, ее называли "барышней" и "mademoiselle", и это смешило ее.

   Между тем Сергей Павлович, вследствие условий своей жизни и усиленных занятий, быстро старился, горбился и лишался волос и аппетита. Вава хорошела, чувствовала свою силу и ждала. Чего? Она сама хорошенько не знала. Но вместе с выздоровлением у нее явилась уверенность в том, что жизнь готовит ей еще кое-что впереди. И надежда эта теплилась в ее душе и давала ей желание жить.

  

  

   В большой полутемной столовой с массивным резным буфетом и тяжелой бронзовой лампой кончали обедать.

   Вава облокотилась руками на стол и внимательно следила за обоими мужчинами, точно сравнивая их.

   Против нее сидел Сергей Павлович. Свет лампы обливал его сухую, немного сгорбленную фигуру и начинающую сильно лысеть голову. Он сосредоточенно и очень серьезно чистил мандарин, методично разделяя его на части.

   - Он далеко пойдет,- говорил Сергей Павлович про кого-то из общих знакомых.- Я предсказываю, что он пойдет далеко,- такие люди нам нужны.

   И Вава внутренно смеялась:

   "Боже мой, как важно! Нам. Кому нам? России? Отечеству? Государству?.. Выражается, точно в манифесте..."

   Но ей стало еще веселее, когда она взглянула на Андрюшу, на его открытое, жизнерадостное лицо с нежными, как у женщины, глазами. Какой контраст!

   Вот кто просто разрешает задачу жизни, не вдаваясь в крайности и не мучая ни себя, ни других.

   Приехал он обедать в смокинге и белом жилете на московский лад, и это очень шло к нему, между тем как Сергей Павлович даже у себя дома был в сюртуке. И Ваве казалось, что в темных зрачках Андрюши вспыхивали иронические искорки, когда он смотрел на Сергея Павловича.

   После кофе Вава позволила курить, но уже десять минут спустя Сергей Павлович встал со своего места, извиняясь. Ему надо было ехать к военному министру, который в прошлом заседании остался при особом мнении, и показать ему для подписи свой журнал.

   - Надеюсь, Андрей Петрович, вы простите меня,- сказал он,- к сожалению, мы не всегда принадлежим себе.

   Потом, уже переодетый во фрак, со скромною брошью микроскопических орденов, он зашел еще раз в гостиную, поцеловал руку жены и сухо-любезно простился с Андрюшей, пустеньким московским дворянчиком, по его мнению, который вел себя недостаточно сдержанно и почтительно в его, цезаря, присутствии.

   "Ну да Вава, как умная женщина, сумеет его поставить на место,- думал Сергей Павлович уже сидя в карете.- Надо будет также непременно представить графине этого медведя, ведь он недавно получил большое наследство,- Вава что-то говорила об этом. Для благотворительных учреждений такие люди - клад. Графиня будет довольна". И в воображении цезаря Андрюша мгновенно превратился в "нужного" человека.

   - Ma petite cousine {Маленькая моя кузина (фр.).},- говорил между тем Андрюша Ламской,- неужели "он" у вас всегда такой?.. Я не женщина, но, ей-богу, мне стало тяжко и захотелось выпрыгнуть в окно.

   Вава рассеянно кивнула головой и повела Апндрюшу в свою комнату. Там горела большая лампа под светло-желтым абажуром, стоял рояль, было много цветов, книг и журналов, а на мольберте начатый этюд углем. Здесь было тепло, светло и уютно, а главное - не было того строгого мертвящего порядка, как во всех остальных комнатах. Вава устроила себе этот уголок, вернувшись из-за границы, и любила проводить здесь все свободное время. Прислуге было приказано никого не вводить сюда из посторонних и самой никогда без звонка не являться.

   Вава уселась с ногами на широкий диван и прислонилась головой к подушкам, в позе усталого человека.

   - Как здесь у вас хорошо, Вава,- говорил Андрюша, ходя большими шагами по комнате.- И вы здесь совсем другая, милая и прежняя, Вава до замужества... Знаете,- продолжал он,- все слова кажутся мне такими ничтожными, такими слабыми, чтобы выразить то, что я чувствую... Все эти годы я любил вас одну и не мог забыть, хотя знал, что вы для меня потеряны... Не отталкивайте же меня теперь, умоляю вас, я, право, очень несчастен.

   И хотя жизнерадостная наружность Андрюши, его белый жилет, изящный смокинг и не совсем гармонировали с этим признанием, Вава чувствовала, что он был искренен.

   Но она молчала. Лицо ее было бледно и равнодушно, и вся она походила на изящную парижскую куклу, без мысли и выражения застывшую в небрежной усталой позе.

   "Рассердилась. Сейчас прогонит... Боже мой, что делать",- думал Андрюша, чувствуя, как у него холодеют руки.

   - Сыграйте что-нибудь,- сказала Вава,- я давно не слыхала, как вы играете... Сыграйте Andante той сонаты... Вы его недурно играли.

   Андрюша послушно подошел к рояли и заиграл. А она лежала, закрыв глаза, и думала о том, как скупа и несправедлива была к ней судьба и как хорошо было бы умереть поскорее, с тем чтобы возродиться вновь в каком-нибудь сильном, здоровом и счастливом существе, для того чтобы узнать наконец, что такое настоящая, полная жизнь. Андрюша кончил сонату и заиграл "Consolation" {"Утешение" (фр.).} Листа, а потом что-то свое, очень грустное и мечтательное, все состоящее как бы из длинной цепи мучительных, ничем не разрешимых вопросов. И музыка эта волновала Ваву.

   Вспомнились ей лунные вечера в Ялте и за границей, когда природа обещала так много, а жизнь оказывалась такой скудной и бедной... Вспомнились долгие годы, прожитые без радости, длинные дни, томительные вечера и бессонные ночи и та жажда жизни, которую она топила в никому не нужных занятиях и работах.

   Руки Андрюши нежно скользили по клавишам и бередили ее усталую душу. Ей хотелось, сбросив с себя старый гнет, стать снова прежнею Вавой. Ей хотелось жаловаться, плакать и любить.

   Андрюша кончил играть, с шумом отодвинул табурет и снова заговорил о своей любви. Говорил он горячо и увлекательно, но Вава слушала его равнодушно и молчала.

   "Зачем он перестал играть?" - думала она с досадой.

   Видя ее недовольство, Андрюша заговорил о другом.

   - Сергей Павлович,- сказал он,- подал мне надежду, что я могу быть причислен к канцелярии... Что вы об этом думаете, Вава?

   - Я думаю,- медленно проговорила она,- я думаю о совсем другом! Если б вы знали только, как пусто и уныло у меня сейчас на душе,- вы испугались бы и ушли бы поскорей. Вот вы говорите мне о любви, а я слушаю вас спокойно, как соловья или певца в опере. Между тем я еще не старуха, вы тоже молоды, вы интересны и когда-то очень нравились мне; мне кажется даже, что я любила вас... Если б вы также знали, как я одинока и как я устала... Я устала от недостатка жизни. Не правда ли, странно? Устать от недостатка жизни, от недостатка душевных и сердечных волнений! Устать от спокойствия... А между тем это так.

   Вава оживилась. Щеки ее порозовели, а глаза стали темнее и больше.

   - Выслушайте меня, Андрюша,- продолжала она,- я буду с вами откровенна, потому что всему виною ваша музыка... Если обстоятельства против нас, то надо бороться. Непременно бороться. Иначе легко погибнуть. А я не хочу, не хочу гибнуть... У меня нет будущего,- говорила Вава,- если не считать будущим тех степеней и орденов, которых, вероятно, достигнет еще Сергей Павлович. Передо мною постоянно точно глухая, высокая стена. Но я хочу бороться, я не хочу гибнуть... И вы, вы можете спасти меня вашей любовью...- Она положила обе руки на плечи Андрюши и первая поцеловала его в горячие губы. Но глаза ее были мрачны и полны слез.

  

  

   Через полчаса, сидя близко возле Вавы, обнимая и целуя ее ноги и руки и все тело сквозь тонкую ткань домашнего платья, Андрюша говорил счастливым, прерывающимся от волнения голосом:

   - Вава, Вава, прелесть моя, любовь моя, ты моя теперь, моя навсегда... Господи, за что мне такое счастье?

   И Андрюша с восторженным видом схватывался за голову, бегал по комнате, улыбаясь себе самому и своим счастливым мыслям в зеркало, и снова принимался целовать Ваву. Она улыбалась, следила за ним глазами и позволяла целовать себя. Ей было хорошо.

   Любовь Андрюши трогала ее, слегка волновала и точно нежно баюкала. Ничего подобного она никогда не испытывала. Но, боже, что бы это было, если бы и она любила так же сильно... Какие ощущения, какой восторг! Счастлив всегда тот, кто любит.

   - Он даст развод,- говорил между тем Андрюша горячо и скоро.- Он обязан дать его, и мы женимся. Мы уедем отсюда навсегда. За границу, в деревню, в Москву,- куда хочешь... Нужно уйти от этой узкой, официальной, лживой жизни и зажить как-нибудь совсем по-новому... Мы оба еще молоды... жизнь, счастье - все это наше. Вава, Вава, ты теперь моя, моя!

   Но лицо ее было немо, и она не отвечала на его страстные порывы, а только тихо покачала головой в ответ на его слова.

   Развод? Новое замужество? Скандал? Потому что скандал будет непременно. Совещания с адвокатами, вся эта грязная процедура?.. Неужели же все это так необходимо? Неужели без этого нельзя? Ломать свою с таким трудом налаженную жизнь? Уезжать куда-то? Вести бродячую жизнь для чего-то? И находиться в двусмысленном положении разводки, хотя бы и короткое время? И зачем все это? Ради чего? Когда все может так прекрасно устроиться без треска, скандала и неприятностей.

   Отчего бы, например, Андрюше и в самом деле не поступить на службу и не остаться совсем в Петербурге? Это так просто и легко сделать, с его связями и при его средствах. Да, наконец, развод, да и вообще вся эта история может отразиться на служебном положении Сергея Павловича. А этого она уже не может допустить.

   Каждому свое.

   Не надо также забывать, что судьба жестоко мстит за всякое отступление от раз навсегда заведенного порядка вещей.

   Разумеется, женщины когда сильно любят, то не рассуждают, а жертвуют всем ради своей любви,- но она, Вава, ведь даже не уверена в силе своего чувства к Андрюше.

   И, точно проверяя себя, она обняла его за шею и сказала тихим голосом:

   - Ты, конечно, вполне прав, и поступить следует именно так, как ты говоришь... Но, дорогой, поступить так я не в силах. Я говорила тебе, что душа моя больна. Все те хорошие, идеальные чувства, на которые я, может быть, и была способна прежде, давно уничтожены жизнью. А главное - то, что я страшно устала... Я уже не в состоянии ломать свою старую жизнь и начинать сызнова, для этого у меня нет ни энергии, ни силы, ни даже желания. Может быть также, я уже настолько обратилась в "жену цезаря" (как ты, помнишь, тогда назвал меня?) и настолько дорожу своим покоем, положением и связями, что лишиться всего этого было бы для меня слишком трудно. Лучше оставь меня и уйди, я только внесу разлад в твою жизнь и испорчу ее! - окончила Вава совсем тихо.- Мой совет,- прибавила она, чуть-чуть улыбаясь,- это жениться тебе поскорей на какой-нибудь невинной и глупенькой девочке и постараться быть с нею счастливым. Так, право, будет всего лучше.

   Голос Вавы все слабел, последние слова она сказала почти шепотом и в изнеможении откинулась на подушки.

   В комнате было очень тепло, пахло какими-то цветами, и ни звука не долетало из-за плотно спущенных портьер.

   "На дворе холод, мороз,- думала Вава,- ветер задувает и колеблет пламя фонарей, а Сергей Павлович в заседании, изящно опершись кончиками пальцев о зеленое сукно огромного стола, говорит: "мы решили", "мы постановили", "мы соблюли", а я только что целовала Андрюшу".

   И ей казалось, что она грезит, что счастье наконец слетело к ней, с надеждами, мечтами и сладким волнением, но что она добровольно отказывается от этого счастья, потому что уже недостойна его, так как слишком испорчена жизнью.

   Но когда Андрюша со взрывом отчаяния, силы которого она испугалась, стал умолять ее только не гнать его от себя, потому что она все для него и жизнь без нее невозможна,- тогда на нежном лице Вавы промелькнула улыбка высшего торжества. Жена цезаря нашла наконец свой исход.

  

  

  

   Имя Елены Михайловны Шавровой (в замужестве Юст) дошло до нас только потому, что она близко стояла к Чехову. Будучи материально обеспеченной, она никогда не писала ради заработка, не издавала своих книг, ограничиваясь публикацией в периодике (под псевдонимами Е. Шастунов, Е. Шавров). Между тем это была разносторонне одаренная личность, в том числе - одаренная литературным талантом. Шаврова родилась в 1874 году в семье профессора словесности Петербургской духовной семинарии, в прошлом сотрудника журнала "Отечественные записки". Она обладала хорошим голосом камерной певицы, занималась в Московском музыкально-драматическом училище под руководством известной артистки Е. А. Лавровской. Вместе со своей сестрой Ольгой, профессиональной актрисой, она принимала участие в любительских спектаклях, в том числе и в тех, которые ставились при содействии Чехова в пользу земских школ.

   С Чеховым Шаврова познакомилась совсем юной, в 1889 году, в Ялте, передав при этом на просмотр свой рассказ. Знакомство это переросло в многолетние дружеские отношения. Чехов симпатизировал человеческим качествам Шевровой, любил слушать в ее исполнении романсы русских композиторов. Он ценил и ее литературные способности. На протяжении почти десяти лет Чехов читал и правил рукописи Шавровой, рекомендовал ее произведения в журналы и газеты. Первый же переданный Чехову рассказ "Софка" был отредактирован писателем и по его рекомендации опубликован в газете "Новое время" (1889, No 4846, 26 августа). Подлинник этого рассказа с правкой Чехова воспроизведен в "Литературном наследстве" (т. 68. М., Изд-во АН СССР, 1960, с. 836-844). Два года спустя после дебюта Чехов писал Шавровой по поводу ее рассказа "Замуж" (11 января 1891 г.): "Только что прочел Ваш рассказ в корректуре, Елена Михайловна, и паки нахожу, что он очень хорош. Прогресс большущий. Еще год-два, и я не буду сметь прикасаться к Вашим рассказам и давать Вам советы". Основные темы произведений Шавровой - любовь, семейные отношения, жизнь актерской среды. Ее рассказы печатались в журналах "Артист", "Русская мысль", "Аргус", "Столица и усадьба", в газетах "Новое время", "Вечернее время", в "Московской иллюстрированной газете". Отдавая должное таланту молодой писательницы, Чехов в то же время некоторые ее рассказы сурово критиковал. Он с одобрением отнесся к позднейшим произведениям Шавровой - рассказам "Бабье лето", "Маркиза", "Жена цезаря" и другим. Вместе с тем он по-прежнему считал, что писательница недостаточно уделяет внимания композиции, тому, что он называл "отделкой". В связи с этим он писал ей 17 мая 1897 года: "Вы заметно мужаете и крепнете и с каждым разом пишете все лучше и лучше... Недостаток у Вас один, крупный, по-моему, недостаток,- это то, что Вы не отделываете, отчего Ваши вещи местами кажутся растянутыми, загроможденными, в них нет той компактности, которая делает живыми короткие вещи. В Ваших повестях есть ум, есть талант, есть беллетристика, но недостаточно искусства. Вы правильно лепите фигуру, но не пластично, Вы не хотите или ленитесь удалить резцом все лишнее. Ведь сделать из мрамора лицо,- это значит удалить из этого куска то, что не есть лицо". В 1924 году, работая над воспоминаниями о своем знакомстве и взаимоотношениях с Чеховым, Шаврова писала: "Я тогда многому научилась у Антона Павловича. Он не щадил моего самолюбия, резал мне чистую правду в глаза" (воспоминания частично опубликованы в кн.: "Литературный музей А. П. Чехова. Таганрог. Сборник статей и материалов". Вып. 3. Ростов-на-Дону, 1963, с. 267-308).

   Шаврова много занималась и переводами. Ею переведено несколько английских романов. Известно, что свои переводы пьес А. Стриндберга "Отец" и "Фрекен Юлия" она посылала на просмотр А. П. Чехову.

   Умерла Е. М. Шаврова в 1937 году в Ленинграде.

  

  

   Печатается по публикации в журнале "Артист" (1894, No 6).

   По просьбе Шавровой Чехов ознакомился с журнальной публикацией, о чем писал ей 22 ноября 1894 г.: "Рассказ мне очень понравился, в нем кроме таланта, который и ранее не подлежал сомнению, чувствуется также еще зрелость. Только заглавие показалось мне несколько изысканным. Фигура героини сделана так просто, что прозвище "маркиза" является какой-то лишней прицепкой, все равно как если бы Вы мужику продели сквозь губу золотое кольцо. Если бы не было этого прозвища и если бы Нелли звали Дашей или Наташей, то финал рассказа вышел бы сочнее, а герой пухлее... Видите, это не критика, а очень субъективное рассуждение, которым Вы имеете полное право пренебречь, хотя я, по-Вашему, очень важная особа: Ваш учитель. Если хотите недостатков, то извольте, могу указать Вам на один, который Вы повторяете во всех Ваших рассказах: на первом плане картины много подробностей. Вы наблюдательный человек, Вам жаль было бы расстаться с этими частностями, но что делать? Ими надо жертвовать ради целого. Таковы физические условия: надо писать и помнить, что подробности, даже очень интересные, утомляют внимание".

   ¹ Доре Гюстав (1832-1883) - французский художник, автор иллюстраций к произведениям мировой литературной классики, в том числе к "Божественной комедии" Данте.

   ² Буше Франсуа (1703-1770), Грез Жан Батист (1725-1805) - французские живописцы-романтики.

   ³ Слова о "легком дуновении опасности" принадлежат главному герою трилогии французского писателя А. Доде "Тартарен из Тараскона" (1872-1890).

   ⁴ Один из популярных романсов на тему Миньоны (см. коммент. 4 в т. 1, с. 459-460).

   ⁵ Романс П. И. Чайковского на стихи (1876) А. Н. Апухтина.

   ⁶ Песенка на неаполитанском диалекте, посвященная строительству фуникулера на Везувий.

   ⁷ Горный массив в Швейцарии.

   ⁸ Слова из арии Игоря, героя оперы А. П. Бородина "Князь Игорь" (1888).

  

  

   Печатается по публикации в журнале "Русская мысль" (1897, No 12).

   Чехов после прочтения рассказа в рукописи писал Шавровой 20 ноября 1896 г.: "...рассказ очень, очень понравился. Это хорошая, милая, умная вещь. Но, по своему обыкновению, действие Вы ведете несколько вяло, оттого рассказ местами кажется тоже вялым. Представьте себе большой пруд, из которого вода вытекает очень тонкой струйкой, так что движение воды не заметно для глаза; представьте на поверхности пруда разные подробности - щепки, доски, пустые бочки, листья,- все это, благодаря слабому движению воды, кажется неподвижным и нагромоздилось у устья ручья. То же самое и в Вашем рассказе: мало движения и масса подробностей... позвольте мне изложить мою критику по пунктам:

   1) Первую главу я начал бы со слов: "Небольшая коляска только что..." Этак проще.

   2) Рассуждения о деньгах (300 р.) в первой главе могут быть выпущены.

   3) "во всех своих проявлениях" - это не нужно.

   4) Молодые супруги устраивают обстановку "как у всех" - это напоминает Бергов в "Войне и мире".

   5) Рассуждение о детях, начиная со слов: "вот, хоть бы племянница" и кончая "пасс", мило, но в рассказе оно мешает.

   6) Обе сестры и Корицкий - нужны ли они? О них только упомянуть - и только. Они ведь тоже мешают. Если нужно, чтобы Вава увидела ребенка, то нет надобности посылать ее в Москву. Она ездит в Москву так часто, что за ней трудно угоняться.

   7) Зачем Вава - княжна? Это только громоздит.

   8) "такой корректной distinquee" {изысканной (фр.).} - это пора уже в тираж погашения, как и слово "флирт".

   9) Поездка на свадьбу не нужна.

   10) У профессора - это очень хорошо.

   11) Я бы кончил седьмой главой, не упоминая об Андрюше, ибо Andante Лунной сонаты поясняет все, что нужно. Но если уж Вам нужен Андрюша во что бы то ни стало, то расстаньтесь все-таки с IX главой. Она громоздит.

   12) Не заставляйте Андрюшу играть. Это слащаво. Зачем у него богатырские плечи? - Это слишком... как бы это выразиться - шапирно?! (образовано от фамилии писательницы О. А. Шапир.- С. В.).

   13) Цезаря и жену цезаря сохраните в тексте, но как заглавие: "Жена цезаря" не по-д-хо-дит... Да-с... И не цензурно, и не подходит...

   Помните, что цезарь и его жена фигуры центральные,- и не позволяйте Андрюше и сестрам заслонять их. Долой и Смарагдова. Лишние фамилии только громоздят.

   Повторяю, очень хороший рассказ. Муж удался Вам как нельзя лучше".

   В ответном письме Шавровой от 21 ноября говорится: "Огромное спасибо за критику... Но заглавие? Что мне делать с заглавием? Неужели "цезарь" нецензурное слово? Ведь есть же "Короли в изгнании" и "За скипетры и короны", и даже "Арап Петра Великого". Мне так жаль расставаться с "Женой цезаря", то было оригинальное и чертовски пикантное заглавие... Над рукописью я еще поработаю". В письме от 28 ноября она сообщила новое название - "Замужество Вавы", но в "Русской мысли" рассказ был напечатан под заглавием "Жена цезаря". При подготовке рукописи к печати Шаврова учла многие замечания Чехова. Рассказ начат со слов: "Небольшая коляска только что...", оставлена только одна поездка Вавы в Москву, сокращено "рассуждение о детях" и т. д. Можно предположить, что снята IX глава, так как за VIII в журнале сразу следует X глава.

   ¹ Монтегацца Паоло (1831-1910) - итальянский физиолог и антрополог, автор популярных книг. Фламмарион Камиль (1842- 925) - французский астроном.

   ² Спенсер Герберт (1820-1903) - английский философ-позитивист.

   ³ Варламов Константин Александрович (1848-1915) - известный комедийный актер.

   ⁴ Дузе Элеонора (1858-1924) - итальянская актриса.

   ⁵ Д'Аннунцио Габриеле (1863-1938) - итальянский писатель. Серао Матильда (1856-1927) - итальянская писательница и журналистка. Негри Ада (1870-1945) - итальянская поэтесса.

   ⁶ Месонье (Мейсонье) Эрнест (1815-1891) - французский живописец.

   ⁷ Мюссе Альфред (1810-1857) - французский писатель-романтик.

   ⁸ Имеется в виду выражение государственного деятеля Древнего Рима Гая Юлия Цезаря: "Жена Цезаря должна быть выше подозрений".

   ⁹ Имеется в виду Theatre complet ("Полное собрание пьес") французского драматурга Александра Дюма-сына, вышедший в 8-ми томах в Париже (1893-1899).