Опочинин Евгений Николаевич - Рассказы

всем приятное впечатление: высокий, сутуловатый, с лицом, заросшим седеющими волосами, он держался всегда понуро, был угрюм и сосредоточен. Но стоило ему произнести одно слово, взглянуть на собеседника своими ласково-задумчивыми глазами, и впечатление это бесследно пропадало: в голосе его, свежем и необыкновенно приятном, в самой манере говорить было столько искренности, задушевности, что это сразу располагало в его пользу. Глазам старика, наивным и в то же время глубоким, завидовавшие его удачам местные промышленники-охотники приписывали даже чудодейственную силу. "Не гляди, что он прост,- говаривали они про лужинского егеря,- он "слово" знает, да и глаз у него особый - стоит ему взглянуть, будь лось, волк али лиса - на всем бегу станет... Ну, ему стрелять-то и с пола-горя".

   Особенно утвердилась такая слава за Степаном Жмырем лет шесть назад, благодаря одному не совсем обыкновенному случаю.

   Как-то раз летом, бродя с собакой по горелым пустошам, он в непролазной чаще наткнулся на выводок волчат. Скрылась ли волчица, заслышав человека, или она была убита, только ее не было около выводка, и охотник беспрепятственно забрал маленьких волков. Их всего была пара, и они до того были заморены, что Жмырь не надеялся донести их до дому. И действительно, один из волчат поколел дорогой, а другого Степану удалось, как он выражался, "отдышать". Вот этого-то уцелевшего волчонка он и принялся воспитывать с такой нежностью и заботливостью, как будто это был не дикий зверь, а дорогая охотничья собака.

   К трем месяцам волчонок обнаруживал уже необыкновенную смышленость, подходил на кличку "Волчок" и даже на свист, как собака, был чрезвычайно доверчив и ласков не Только к хозяину, но и ко всем жителям усадьбы. Никакого поползновения оправдать известную пословицу, т. е. убежать в лес, он не обнаруживал, и кончилось тем, что Жмырь предоставил ему полную свободу: он без цепи бегал по усадьбе, подружился с собаками, ел с ними из одной чашки. Только гончие, сидевшие в запертом хлеву, никак не могли освоиться с его пребыванием в усадьбе и при всяком приближении "Волчка" к их хлеву поднимали неистовый лай и вой. Эта упорная ненависть чуть не стоила жизни бедному зверю: как-то после кормежки гончих забыли запереть дверь их хлева, и они вырвались. На беду, "Волчок" в это время, ничего не подозревая, носился по двору с своим близким другом, кофейно-пегим пойнтером Барсом. Свирепые псы дружно напали на несчастного волка, принялись трепать не на живот, а на смерть. Прибежавший на его неистовый визг Жмырь едва успел отбить его от собак. Но, увы! Из этой неравной борьбы бедный зверь вышел обезображенным: он лишился большей половины правого уха и с той поры приобрел новую кличку - "Корноухий". Почему-то она всем понравилась более старой, и скоро прежний "Волчок" стал называться "Корноухим". Привык он к этому новому своему имени очень быстро, а старое было забыто.

   Прошел год, и "Корноухий" обратился в матерого зверя, который, к общему удивлению, не думал ничем обнаруживать своей хищной природы и оставался по-прежнему ласковым и ручным. Вот тут-то и пошел слух о необыкновенной силе взгляда старика Степана: о нем говорили, что стоит ему только взглянуть - и лютый зверь станет кротким, как ягненок. Но говорившие так, конечно, не знали, какого труда стоило старику добиться этой кротости...

   В конце концов "Корноухий" все же отплатил своему хозяину черной неблагодарностью за все его заботы. Однажды в темную осеннюю ночь, когда Жмырь выпустил его "погулять", он, выйдя на двор, остановился неподвижно, как будто прислушиваясь к чему-то, йотом поднял голову, насторожился и вдруг бросился за ворота и исчез бесследно... Старик долго звал его, свистал, но все было напрасно. Тогда он припомнил, как перед тем прислушивался к чему-то "Корноухий", и все понял: из-за леса едва слышно доносились печальные, томящие ноты волчьего воя... Зверь услышал этот призыв на волю и пренебрег нежными попечениями человека...

   Степан сильно затосковал о своем сером питомце. С неделю ходил он по усадьбе угрюмый, неразговорчивый, не отвечая ни слова на расспросы о "Корноухом". Только барину, Григорию Ивановичу, когда тот спросил, куда девался волк, он удостоил лаконически ответить, да и то смотря куда-то в сторону, что "волк ушел"...

   - Как ушел? - переспросил удивленный барин.- Убежал, что ли?

   - Ну, хоть убежал,- нехотя ответил Степан.- Видно, воля-то дороже житья...

   Больше, как ни старался, ничего не мог добиться Григорий Иванович от старика. Временами он бывал даже словоохотлив и с удовольствием повествовал о прежних охотах, восхваляя старые времена, "когда и птицы, и зверя было больше", но о "Корноухом" молчал, как могила. Только почти через пять лет, перед самым приездом в Плужниково Уржумцева, Жмырь без всякого вызова со стороны барина поведал ему об истинно волчьей неблагодарности своего любимца и подробно рассказал о его побеге.

   Таков был егерь Лужина, каждый вечер приходивший беседовать с ним и его гостем в столовую плужниковского дома.

   Однажды он явился раньше обыкновенного и с таинственным видом сказал, махнув рукой куда-то перед собой:

   - Каждую ночь ходят... Жрут...

   Григорий Иванович обрадовался - он понял, что речь идет о волках и приваде, но тут же снова затосковал, вспомнив, что снегу еще нет и что без него охота невозможна.

   Словно угадав его мысль, Жмырь с уверенностью сказал:

   - В ночи снег пойдет беспременно: у меня весь день поясница болит. Денек-другой, а там и обложить можно. След-то, чай, дадут...

   Предсказание старика оправдалось: проснувшись утром, приятели с восторгом увидали, что и двор с побуревшей травой, и грязная дорога, и крыши усадебных построек - все покрыто слоем первого, порхового снега.

   Жмырь куда-то пропал и не показывался весь день. Вечером он по обыкновению пришел посидеть в столовую, но был неразговорчив и скоро ушел спать. На другой день утром он тоже пропадал и вернулся только около полудня, запыхавшийся, усталый, но торжествующий и веселый. Не заходя в дом, он велел закладывать лошадь. Приятели, наблюдавшие за ним в окно, поняли, что дело идет хорошо.

   Не прошло и получаса, как Лужин со своим гостем уже плелись в роспусках на место оклада в сопровождении пятерых мужиков, захваченных в попутной деревне в качестве загонщиков.

   Приехав на "место", оказавшееся небольшой полузаросшей сечей в перелеске у так называемого Великого болота, Жмырь поставил охотников на "номера" и пошел расставлять "загон". Перед уходом он шепнул Лужину, указывая на видневшиеся неподалеку на снегу крупные волчьи следы:

   - Зверь большой! Гляди, не прозевать бы... Оклад-то невелик - чай, сразу выскочит...

   Старик ушел вместе с загонщиками, и Григорий Иванович остался один. Шагах в сорока от себя он увидел укрывавшегося за кустом можжевельника Уржумцева, который старательно обламывал веточки, мешавшие стрельбе.

   "Ишь, старается! - подумал по адресу приятеля Лужин.- Еще придется или нет стрелять-то. Может, и не на тебя пойдет..."

   Эта эгоистическая мысль как-то против воли зародилась в голове Григория Ивановича. Ему как будто и хотелось, чтобы зверь вышел на "номер" гостя, и в то же время было жаль себя.

   Прошло с полчаса. В лесу была мертвая тишина. Только неугомонные маленькие "гайки" чуть слышно шуршали в кустах, попрыгивая по веткам, да время от времени раздавался мягкий звук падения снежной осыпи с деревьев. Охотник стоял, нервно вздрагивая и сжимая рукой ружье. Рядом едва заметный ветерок играл яркими ленточками флагов на протянутой по кустам бечевке...

   Вдруг где-то далеко впереди, "в загоне" послышался отрывистый громкий выкрик, за ним другой, и тишины как не бывало. Молчаливый до того лес загогойкал, залотошил на разные лады...

   Григорий Иванович замер в ожидании. Сердце неистово билось у него в груди, стесняя дыхание. Устремив взор в однообразное пространство прямо перед собой, он, не мигая, переводил взгляд с одного куста на другой. Вот что-то серое мелькнуло из-за куста впереди... Вот оно скрылось и на мгновение показалось снова... Но вот, наконец, теперь уже совершенно ясно. Через маленькую полянку, между мелкой порослью, тяжелым галопом скачет, распустив свое пушистое "полено" и слегка понурив острую морду, крупный, матерый волк... Однако он скачет не на него, Лужина, а на соседний номер... Григорий Иванович чуть не закричал с досады... Но что это? Зверь метнулся в сторону, к нему... "А! Видно, не вытерпел, выставился из-за прикрытия!" - не без злорадства подумал охотник и поднял ружье.

   - Дошел! Дошел! - с торжеством закричал он что есть силы по направлению "загона".

   Скоро приятели сошлись около убитого волка, любовались им, дивясь его редкой величине. Подошел с загонщиками и старик Жмырь. Он наклонился над зверем, но вдруг страшно побледнел и отшатнулся...

   - Что это с тобой? - не без тревоги спросил его Григорий Иванович.

   Старик, едва шевеля губами, бормотал что-то непонятное. Только и можно было разобрать в этом лепете одно часто повторяемое слово:

   - Пришел-таки... Пришел...

   При этом Жмырь указывал рукой на голову зверя.

   Лужин присмотрелся к убитому волку и только тут заметил, что одно ухо у него тупое, словно отрезанное наполовину, и понял все... "Корноухий", на свою беду, пришел-таки к своему старому хозяину...

   Для наших охотников это происшествие имело немаловажные последствия: Степан Жмырь наотрез отказался от всякого участия в окладах зверей и собрался на богомолье.

   - Это он за мной приходил... Пора и моим костям на место,- твердил старик в ответ на все просьбы и убеждения.

  

  

   ОПОЧИНИН ЕВГЕНИЙ НИКОЛАЕВИЧ (1858-1928) - писатель, журналист, историк, театровед, фольклорист, коллекционер. Происходил из древнего дворянского рода. В роду ярославских дворян Опочининых были и придворные вельможи, и литераторы, и коллекционеры, и просветители, занимавшиеся благотворительностью. Е. Н. Опочинин - автор более тридцати книг, множества газетных и журнальных публикаций. Писать начал в студенческие годы в Киеве, для заработка помещал статьи в газетах. С 1879 по 1883 г. служил хранителем библиотеки Общества любителей древней письменности (ОЛДП) и Музея древностей и был ближайшим помощником президента ОЛДП и организатора музея Павла Петровича Вяземского. В эти годы Е. Н. Опочинин находился в гуще культурной жизни Петербурга: сблизился с Ф. М. Достоевским, посещал литературные салоны А. П. Милюкова и Я. П. Полонского, вел переписку с видными историками, литераторами, театральными деятелями. Позднее в своих мемуарах, которые хранятся в ЦГАЛИ, писатель запечатлел портреты великих современников, атмосферу литературных вечеров. С 1883 по 1892 г. служил исполняющим дела редактора внутреннего отдела газеты "Правительственный вестник", издаваемой Г. П. Данилевским. В этот период помещал рассказы исторического содержания в журнале "Исторический вестник". Среди опубликованных и неопубликованных статей Опочинина немало о дворянском усадебном быте, о старинных библиотеках, о коллекционерах, об альбомной лирике помещиков. Опочинин интересовался жизнью старообрядцев, историей Древнего Египта, франкмасонами, историей русского театра.

   Странствуя по городам и весям ярославского края, Опочинин записывал песни, легенды, сказки, народные обычаи (Русские народные сказки. М., 1913; Сборник детских народных песенок, стихотворений, прибауток и пр. М., 1913), собирал предметы старины, древние книги, все, что связано с историей России. Опочинин собрал уникальные альбомы автографов знаменитых деятелей культуры.

   В 90-е гг. Е. Н. Опочинин начал сотрудничать в демократической газете Н. И. Пастухова "Московский листок", в которой публиковал исторические рассказы. Опочинин издал два сборника рассказов об охоте - "В деревне и на охоте" (М., 1902, 1910), "Из рассказов охотника" (Вып. 1-2. М., 1907, 1911). Рассказы небольшие по объему, в них писатель изобразил необычные характеры и судьбы крестьян. В 900-е гг. Опочинин печатался в журналах "Юная Россия", "Наша Родина", "Жизнь и люди", "Всемирная иллюстрация", "Доброе утро", "Голос минувшего"