Главная » Книги

Мстиславский Сергей Дмитриевич - Откровенные рассказы полковника Платова о знакомых и даже родственн..., Страница 8

Мстиславский Сергей Дмитриевич - Откровенные рассказы полковника Платова о знакомых и даже родственниках


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13

дить нижним чинам, стоящим в охранении: спрятаться за закрытиями, пропускать на станцию всех, со станции - никого.
  

Девушка

   За ужином, если можно назвать ужином выковыривание из прогнутых жестяных банок лохмотьев вареного мяса, мерзлого гороха и сала (по чьему-то недосмотру консервы оказались солдатские, притом еще военной - 1878 года - заготовки), выпито было, строго говоря, больше, чем допустимо в обстановке военного времени. К тому же флотская мадера специального заграничного заказа, но собственного разлива, с Андреевским флагом на ярлыке, оказалась на этот раз как-то особенно бронебойной.
   Грабов пил больше других, глуша щемящую обиду. Его походка была поэтому не слишком тверда, когда он спустился на станционную платформу освежиться перед сном. С ним вместе вышел Мертваго: его тоже разморило от мадеры, безудержно клонило ко сну, а лечь он не мог, так как отбывал дежурство.
   Ночь была темная: сквозь густой морозный туман едва проступали белесые контуры низкого станционного здания, черная, застылая вереница вагонов. Молча, держась под руку, заботливо поддерживая друг друга на скользких местах, офицеры зашагали по платформе. Она казалась совершенно пустой: часовые стояли за прикрытиями, дежурный взвод в телеграфной комнате не выдавал себя ни звуком, ни шорохом. Дойдя до хвоста эшелона, Грабов внезапно попытался сесть, но Мертваго не дал и завернул поручика обратно, налево кругом. В этот самый момент дошел до слуха хруст снега; и голос - женский, низкий, грудной - окликнул негромко:
   - Это какой поезд?
   Из окрестной мглы выдвинулась женская укутанная фигура. Увидев офицеров, женщина шатнулась назад, но сзади, засекая путь, выросла плечистая солдатская тень, черным блеском взблеснул [115] штык. Грабов толкнул плечом Мертваго и пошел к женщине, широко растопырив руки, как дети, когда они играют в коршуна:
  
   - Ах, попалась, птичка, стой,
   Не уйдешь из сети!
   Не расстанемся с тобой
   Ни за что на свете.
  
   - Легче, Грабов, - предостерегающе окликнул Мертваго. Он подошел следом за ним, в упор присматриваясь. Нет, ничего интересного: обыкновенное - пройдешь, не заметишь - девичье лицо, худощавое, тонкобровое, под черным, плотно окутавшим голову платком. Полушубок. Валенки.
   Грабов стал твердо и взял под козырек:
   - Вам угодно ознакомиться с поездом, сударыня? К вашим услугам. Пожалуйте.
   - Я вышла пройтись, - сказала девушка, оправляя варежку на левой руке. - Вижу - поезд. Поезда же не ходят... Что же странного, что я спросила...
   - Странного в жизни вообще ничего нет, - меланхолически сказал поручик. - Вы - чет или нечет? - Он рассмеялся визгливым нетрезвым смехом. - Оружия при вас нет?
   Не дожидаясь ответа, он засунул руку под борт ее полушубка, уверенным - привычным - движением расстегивая крючки. Жадные пальцы поползли по груди. Грудь была маленькая и упругая. Грабов задышал тяжело и часто. Девушка рванулась.
   - Не смеете...
   - Отставить, Грабов! - хмуро сказал Мертваго. - Задержанных приказано немедленно представлять полковнику.
   - Я соскучился по женскому обществу, пойми, дорогой. - Грабов обнял Мертваго за плечи и сжал. - И она поймет меня, я уверен... Ефрейтор! Подсади барышню в вагон, покажи, какие семеновцы кавалеры.
   - Отставить! - командным уже голосом повторил Мертваго. - Я дежурный по отряду: служба остается службой. Иди ложись... - Он повернулся к девушке: - Потрудитесь идти вперед. И имейте в виду: при попытке побега - я стреляю.

* * *

   В купе Римана было так же темно, как и во всем поезде. Полковник твердо держался правил: начальник должен первый выполнять собственные свои приказы. Он спал одетый и тотчас же разрешил ввести арестованную.
   - Кто?
   Девушка ответила чуть вздрогнувшим - на сухой и резкий оклик - голосом:
   - Учительница здешней школы... То есть... правильней: помощница учительницы. [116]
   - Фамилия?
   - Мария Званцева.
   Блеснул низко, лучом к полу, огонь потайного фонарика. Риман, нагнувшись, зашелестел бумагой: он развернул список.
   - Званцева? А не Рейн, А. П.? Голос - низкий, грудной - ответил:
   - Нет. Это старшая учительница; я помощница. Круглый выпуклый глаз фонаря быстро взметнулся к лицу девушки, под брови. Она зажмурилась.
   - Смотреть, смотреть потрудитесь! - отчеканил Риман. - Глаза - документ. Я по этому документу читаю. Та-ак-с...
   Желтый едкий световой луч мигнул и погас. Опять темно. Темнее, чем было.
   - Та-а-а-к... - повторил Риман, и в растяжистом звуке была на этот раз явная колючая насмешка. - Значит - учите? В школе? Сопляков?.. А случайно не... взрослых? По завету нашего великого поэта Некрасова... "Сейте разумное, доброе, вечное..." "Вставай, подымайся, рабочий народ..."
   И опять - круглый желтый глаз ударил лучом в лицо.
   - Не морщитесь! Учительница - и боится света! Ясно: вы не учительница. В предъявленном вами документе я читаю: вы - лазутчик этих... слесарей, желающих управлять если не Россией, то полустанком Люберцы...
   Кто-то засмеялся в темном углу сочувственно и визгливо.
   - Вы зашли очень кстати, - продолжал Риман, и в густом сумраке купе отчетливо забелели его зубы. - Ваши друзья уклоняются от встречи с нами, а мне - оч-чень хочется познакомиться... Назовем, au hasard: Быстров, Малиновский, Монтров, Коз-линский, Моисеев... Не посоветуете ли, где их найти?
   - Я не помню таких фамилий...
   - Не помните? - Риман встал. - Как же так? У учительницы должна быть хорошая память. Так-таки никого? Ну, по крайней мере, Ухтомского-то вы, наверное, помните... Все говорят: видный мужчина. Машинист Ухтомский, Алексей... Нет? Невероятно! Вся Москва знает, а вы, местная жительница, не слышали.
   - Вы можете издеваться сколько вам угодно... - начала девушка, но Риман перебил:
   - Издеваться? Храни Бог! Рыцарское отношение к женщине - первый долг дворянина и офицера. Но вам должно быть известно, милая девица, что там, где ступила нога семеновцев, - военное положение. А стало быть, за шпионство уже само по себе, не считая вашего прошлого...
   - Какого прошлого?
   - Вам и нам известного! - оборвал Риман. - За шпионство, я говорю, расстрел. По совокупности можем поднять на штыки. Сильное, но... довольно неприятное ощущение, смею заверить... Единственный способ сохранить жизнь: чистосердечное признание. [117] Мы не требовательны. У меня в списке сотня имен, включая ваше...
   - Званцева?
   - Не Званцева, а Рейн. Госпожа Рейн. Вы нам укажете, где искать названных мною господ и других, кого припомните по списку. Срок - до рассвета. Поручик Мертваго!
   Поручик вздрогнул. Он стоял у двери, привалившись к ней плечом. Мадера сказывалась: в теплом купе его опять разморило, дремота заволакивала мозг.
   - Возьмите эту девицу...
   - Слушаюсь, - сказал, вытягиваясь, Мертваго.
   Голос из темного угла проговорил глумливо:
   - В таких случаях надо говорить: рад стараться.
   - Займите крайнее купе. Вот список. Опросите по всему списку. Действуйте... по усмотрению. И будьте убедительны: я надеюсь на ваше красноречие... Крузенштерн, дай ему запасной фонарик, - белые зубы блеснули оскалом, - для лучшей ориентировки.

* * *

   У двери стал часовой.
   Мертваго указал девушке на диван и сел насупротив, свесив щеки.
   Окно в купе, приспособленном под арестованных, было забито наглухо и завешено войлоком, так что фонаря можно было и не тушить. При блеклом, скупом его свете Мертваго рассматривал девушку, дремотно распустив толстые мокрые губы. Она показалась ему еще неинтересней и некрасивей, чем тогда, на платформе. Худое лицо, с глубоко запавшими, темной, смертной синевой обведенными глазами. Социалка, поклясться можно. Ничего из нее не выжмешь... На черта с нею возиться. И какой кому урон, если эту... слесаршу... расковыряют, как консервную банку.
   Мясо с горохом.
   Он усмехнулся про себя. Сравнение показалось удачным: не забыть рассказать завтра.
   Спать хотелось неистово. Но - служба есть служба. Он все же заговорил, одолевая зевоту:
   - Бросьте упрямиться, мадемуазель. Это же ни к чему не приведет, вы сами видите... Многого я не прошу: шепните, кто здесь больше буянил. Не можете же вы этого не знать. Записывать я не буду - о разговоре нашем никто не узнает, никто на вас не подумает... Да и некому будет подумать: ведь все равно ваших всех переловят и перевешают. Ничего в их судьбе ваше показание не переменит. Совесть может быть совсем спокойна. Смерть - на штыках - это долго и больно... Зачем? Вы ведь еще молодая совсем. Вы даже замуж еще можете выйти... [118]
   Девушка молчала. Сонный и безразличный голос Мертваго убаюкивал его самого. Опухшие красные веки упрямо наползали на глаза. Ну, так и есть: ничего не выходит.
   Мертваго встряхнул головой. Мелькнувшая в заволоченном дремой мозгу мысль показалась блестящей. Конечно, именно так. Ведь срок - до рассвета. Он открыл дверь купе. Часовой брякнул винтовкой. Поручик присмотрелся к широкому бородатому лицу и невольно поморщился. Лицо это он помнил: рядовой 14-й роты Незванов. Названов... Что-то в таком роде. Летом, в лагерях, он этому Названову дал в зубы за небрежное отдание чести...
   - Вот что, братец, - сказал Мертваго мягко, но вместе с тем строго. - Ты когда сменяешься?
   - В три часа, вашбродь.
   Мертваго покивал обвисшими своими щеками:
   - Так вот. Видишь: арестованная. Смотри за ней в оба: ты за нее отвечаешь головой. Я пока приостановлю допрос. Устал за день, подремлю немного. Перед сменой - разбуди: я продолжу.
   - Слушаюсь, вашбродь.
   Еще раз брякнула винтовка, строго уставным движением. Мертваго залюбовался крепкой, выправленной фигурой, молодецки заломленной на ухо барашковой шапкой. Вот она, муштра! Семеновец! Не человек - монумент.
   И, говоря по правде, ударил тогда зря. Ротный удостоверил, что Названов примерного поведения, представлен в ефрейтора. И сейчас на нем, верно, ефрейторские нашивки. Просто показалось, что снебрежничал. К тому же он был в тот вечер в сильной спиртной повышенности, Мертваго.
   - Молодец! - искренне сказал поручик и потрепал солдата по плечу. - Сменишься, получишь от меня пятерку... куме на платок. Я летом... напрасно погорячился.
   - Покорно благодарю, вашбродь.
   - Так к трем - разбуди.
   Мертваго с наслаждением привалил толстое свое тело в угол дивана, закинул на сиденье ногу и сейчас же заснул.
   В сон вошла девушка, недвижное лицо которой видел перед собой поручик, закрывая глаза. Это сделало начало сна беспокойным. Тревожным. Фонарь... Какие-то темные переходы... Они идут, он крепко держит ее за руку, чтоб не сбежала. Рука холодная. Жестяная. Ах, да... Консервная банка. Переход бесконечен, какие-то двери, у дверей часовые. Ефрейторские нашивки. Берут на караул по-ефрейторски. Вольно! Проходят. Еще одна дверь... Как будто знакомая... Раскрылась. Ха! Зала Гагарина - ковры, на коврах разостланы скатерти; фрукты, вино, нагие женщины вперемежку с мужчинами... Грабов, Касаткин, Марков - конногренадер... Как же он забыл: сегодня же четверг - афинский вечер, очередной. Ему хлопают: Бахус. Он раздевается - как все... [119]
   Смотрится в зеркало. Кругом - зеркала. Он любит смотреться, хотя он кривоногий, с вислым животом, весь заросший волосом, ну, Бахус! Стильно. И женщины любят... В зеркале, сзади, за спиной, - глаза. Запавшие, обведенные синькой. Ах, да - девушка. По приказу начальства он с ней сегодня... Рад стараться! Платье долой. На ней еще полушубок, черт... Крючки жгутся. Мороз. Не дается. В первый раз всегда так: надо рвать крючки и тесемки. Кругом хохочут, визгливо, из всех углов. Над ним. Поделом. Правильно. Некрасива, худа, худа... И узка в бедрах. К черту! В поле ее, на снег, как она есть... Дай ей прикладом под... и ко всем дьяволам!..
   Дальше спуталось. Туман. Поручик повернулся на бок и захрапел, тряся нижней толстой губой, ронявшей слюну.

* * *

   Он проснулся от осторожного прикосновения и мгновенно открыл глаза. Над ним наклонился ефрейтор. Незванов, Названов... как его...
   - Смена?
   - Так точно. Приказывали разбудить.
   Поручик зевнул, потянулся и наморщился: вспомнился сон - худая, раздетая девушка. Да. Консервная банка. Срок - до рассвета.
   - Можешь идти. Спасибо.
   Солдат повернулся четко налево кругом, вышел. Поручик лениво повел глазами по купе и вздрогнул. Девушки не было.
   Почудилось со сна? Нет! Пусто!
   Он крикнул в дверь сдавленным криком, потому что за горло что-то держало:
   - Где арестованная?
   Солдат с порога глянул удивленно:
   - По вашему приказанию...
   Мертваго поморгал ресницами:
   - Какому приказанию?
   - Изволили приказать... В поле, на снег, и - прикладом...
   - Убил?
   Мертваго взялся за грудь: сердце замерло радостно перед тем, как свалить с себя тяжесть.
   Солдат шевельнул штыком, и голос его зазвучал совсем уже недоуменно.
   - Никак нет... Вы приказали: в поле, прикладом... под... виноват, вашбродь! И ко всем дьяволам...
   Поручик похолодел. В сознании мутно, сквозь туман, просочилось... Действительно, что-то было такое... Да, да. Именно так, кажется... Наверное, так: в поле, прикладом... Ко всем дьяволам... Но ведь во сне ж это было! Или он ее на самом деле раздел? [120]
   Он торопливо оглядел себя. Нет. Шинель, ремни, шашка, кобур. Все, как было, когда он лег. А там он был - голый. И на полу ни крючков, ни тесемок...
   - Ты врешь! - сказал он раздельно и вплотную придвинулся к солдату. - Ничего подобного я приказать не мог. Ты под суд, под расстрел пойдешь, каналья!
   - Никак нет, - твердо ответил ефрейтор. - Я засомневался, прямо сказать, кликнул Парамонова и Возюкина - они со мной одной смены, - вы при них изволили повторить. Под присягой покажут.
   Мертваго поднял фонарь к лицу солдата. Глаза смотрели уверенно и открыто, но в глубине зрачков - поручик видел ясно - злорадно шевелились змейки. Он подумал с тоской: "Стакнулись, мерзавцы! Потопят. И крыть нечем. Не тем же, что на дежурстве, в боевой обстановке, при арестованной - спал".

* * *

   Тихо рокоча, отодвинулась дальняя дверка. В коридор вышел Риман. Часовой застыл, сразу опознав фигуру командира. Мертваго поспешно задвинул дверь своего купе. Но Риман окликнул:
   - Поручик Мертваго? Ну, как дела?
   Он подошел к поручику обычным своим неторопливым шагом. Мертваго сказал, с трудом ворочая языком:
   - Разрешите доложить... Арестованная указала на допросе дом... здесь, в поселке... где, по ее заверению, сегодня ночуют все главари... Я взял немедля Названова...
   - Этого? Это - Наживин, - поправил Риман. - Надо знать людей своего батальона, поручик.
   - Виноват, господин полковник, оговорился... Наживина, Парамонова и Возюкина и с ними отправился, захватив арестованную...
   Риман движением руки остановил Мертваго:
   - Инициатива - прекрасное дело, поручик. Но почему вы не доложили мне? И не вызвали дежурного взвода?
   - Для пользы службы, - проговорил, запинаясь, поручик. - Я полагал священным долгом дать вам отдохнуть хоть час, господин полковник. Судьбы экспедиции... Что касается взвода, смею заверить: трех семеновцев вашей выучки вполне довольно...
   Риман погрозил пальцем:
   - Не хотели делиться успехом? Одному поймать фортуну за волосы? Вы - игрок, Мертваго, я знаю. В тактике это не годится. Но смелость - всегда смелость. Продолжайте. Девушка вас обманула, конечно...
   - Так точно! - с искренним остервенением отозвался поручик. - Более того: она попыталась бежать, и солдаты прикладом... [121]
   - Убили? - Риман пожевал сухими своими губами. - Жаль. Я готов поклясться, что это именно Рейн, главная здешняя агитаторша: у нее в школе митинговали без передышки. Повесить ее - было б помпезней. Впрочем, можно повесить и труп. Где он?
   - Мы бросили там эту... падаль.
   - Жаль, - повторил Риман. - Пожалуй, его уже унесли... Вы погорячились. Но... я понимаю естественное озлобление солдат.
   - Так точно, - торопливо подхватил Мертваго. - Разрешите особенно ходатайствовать о награждении названных мной нижних чинов. Они действовали выше всяких похвал.
   Риман кивнул:
   - Подайте рапорт. - И посмотрел на светящийся циферблат часов. - Ну, вам недолго еще осталось, поручик. В четыре часа подъем. Мы обшарим окрестность на двадцать верст кругом. Бунтовщики укрываются в соседних деревнях, далеко они не успели уйти: мне точно известно. Вы как сменившийся с дежурства свободны от наряда.
   - Разрешите идти с ротой! - испуганно сказал Мертваго. Ему вдруг с ясностью потрясающей представилось, что учительницу обязательно поймают. Не сможет же она за ночь убежать на Камчатку! Поймают наверное... И тогда случится еще более страшное, чем если бы сразу признаться. Надо идти. Обязательно. Может, на счастье, она именно ему попадется.
   Риман кивнул. На сухие жесткие губы легла улыбка.
   - Узнаю семеновца. Идите, конечно. Я отмечу это в приказе.
   Он пожал руку Мертваго и пошел к себе. Мертваго обернулся к ефрейтору. Лица в темноте не было видно, но солдат стоял неподвижно.
   - Ты... местность помнишь? - хриплым шепотом спросил поручик. - Где мы ее... убили?
   - За станцию ежели идти, - ровным голосом ответил солдат, - с полверсты. Домика три либо четыре... Так не доходя их... Поручик облегченно перевел дух:
   - А Парамонов и этот... Вознюк... помнят?
   - Я напомню, не извольте беспокоиться, вашбродь.
   В голосе солдата дрогнул явной издевкой смешок, и Мертваго неистово захотелось ударить его, как тогда летом, - в зубы. Но вместо этого он сказал, глубоко засовывая руки в карманы:
   - Кроме казенной награды - от меня по десятке на брата.
   Ровно в четыре Риман собрал господ офицеров, разъяснил задачу. И, глядя на схему предстоящих отряду действий, расчерченную радугой карандашей красиво и четко, Мертваго еще раз и окончательно убедился, что девушке не [122] уйти: извилистые - ползом - линии движения взводов, отделений и рот, как щупальцы спрута, удавкой обвились вкруг недвижных, обреченных пятнышек-точек: деревень и поселков.
   Не уйти. Солдаты найдут. Теперь зима: в мох не зароешься. Куда ни пойди - след.
   Попадется. Подведет... консервная банка!

* * *

   Не везет - так уж до конца. Мертваго со взводом досталось задание: обыскать пристанционный, ближайший поселок - и школу.
   ...За станцию с полверсты... не доходя...
   Словно в насмешку: те именно места, где никак не могло быть беглянки.
   Мертваго все же решил обыск начать именно со школы. В конце концов, черт их знает, баб. От них можно ждать самого невероятного. А вдруг попадется? И все сразу улажено. Стукнуть прикладом, труп приволочь на станцию, командиру: пожалуйте, разыскали, вешайте.
   Он оглянулся на взвод, медленно тянувшийся по поселку, и крикнул:
   - Шире шаг. Прибавь ходу. Ходу!
   Уже ясно видно было, в предрассветье, бревенчатое, низкое, под шапкой снега здание школы. Мертваго зашагал еще быстрей. Унтер-офицер догнал его бегом:
   -  Вашбродь! Погреб прошли... а там - люди.
   Мертваго остановился, круто врыв кривые свои ноги в снег:
   - Погреб? Где?
   Унтер-офицер вытянул руку, и поручик сжал брови, от стыда. В самом деле: шагах в сорока от дороги старый, очевидно заброшенный, снегом захороненный погреб. И к погребу - совершенно отчетливо видно - две тропки следов. Свежих.
   Просмотрел. Непростительно. И один след - женский. Маленькая нога. Она!
   - Оцепить. Живо.
   Увязая в снегу, солдаты побежали. Мертваго с унтером пошел прямо по следу. Да. Нога женская наверно. И в упор - до самой погребной дверцы.
   - Баба, - вполголоса сказал Мертваго и облегченно перевел дух.
   Солдаты уже окружили погреб.
   Поручик крикнул:
   - Другого выхода нет?
   - Никак нет! - отозвались голоса вперебой. - Тут сплошной сугроб.
   - Есть! Оба!
   - Никак нет... - унтер скосил глаза на Мертваго. - Баба ушла. [123]
   - Как ушла? - выкрикнул Мертваго. - Что ты брешешь?
   Унтер-офицер указал на проложенный рядом с женским огромный, глубокими ввалами валенок мужской тяжелый след. Внутри его - обратный, мелкий, женский.
   - Назад по его следу ушла, - ухмыльнулся унтер. - Тоже... хитрая. И снегу к дверке смотри сколько присыпала: словно он нежилой, замело.
   "Ее рук дело! - зло подумал поручик. - Наверно она. С такой - все станется. Зарыть, закрыть под самым нашим носом какого-нибудь там... Ухтомского. Он, говорят, большого роста..."
   Он крикнул отрывисто:
   - Отрывай! Солдаты замялись.
   - Лопату бы... руками неспособно. Рукавицы загубим: взыщут. Да и обмерзнем.
   - Обмерзнем!.. - грубо оборвал поручик. - Небось на деревню пойдешь, подкатишься к бабе - живо отогреет. Валяй.
   Солдатские ладони заработали. Из-под снега быстро обнажились серые трухлявые доски.
   - Вашбродь, - озабоченно прошептал унтер-офицер. - Как бы он нам людей не попортил... стрелять не стал. Или бонбой... По Москве, земляк сказывал, из Самогитского гренадерского, они сколь народу бонбами вывели. Подберется - и бонбой. Дозвольте скрозь дверь хоть одну обойму...
   - Жарь! - Мертваго кивнул и отступил в сторону. - Посторонись, ребята. Огонь!
   Унтер щелкнул затвором. В тот же миг из погреба донесся отчаянный вопль:
   - Стой! Христа ради! Свой!
   Голос был мужской и хриплый. Мертваго усмехнулся криво, одной щекой:
   - Врет. Пли!
   Но унтер-офицер опустил винтовку:
   - Виноват, вашбродь. Как бы ошибки не вышло. Голос у него будто доброкачественный. - И крикнул начальственно: - Сдаешься? Оружия нет?
   - Никак нет! - обрадованно рявкнул голос. - Сейчас вылазю. Доски зашатались, но дверца не открылась: заедала неотчищенная от снега нижняя кромка. Голос рявкнул еще радостней:
   - Подсобите, братцы. Не пущает... Отсюда упору нет - никак не приспособишься.
   Под дружным напором дверь отошла верхним краем, треснула изнутри и снаружи. Через пролом на четвереньках вылез высокий усатый мужчина в коротком тулупчике, бабьем, и в валенках. Голова была закручена женским ковровым платком. Человек выпрямился, перекрестился и стал во фронт.
   - Кто такой? - хмуро спросил Мертваго. [124]
   - Жандармского железнодорожного управления унтер-офицер Якубиков! - отрапортовал усатый. Взнес было руку к головному убору, но ткнул в платок и отдернул пальцы.
   Солдаты кругом зафыркали. Мертваго вытянул пальцы, поймал бахрому платка и потряс:
   - Хорош! - Он скривил рот и шумно потянул слюну. Жандарм переступил ногами и вздохнул:
   - Вольной одежи не имею... И так еле успел схорониться.
   - Схорониться... - строго сказал Мертваго. - Верноподданные умирают на посту, а не рядятся бабами... при первой опасности. Тебя, собственно, следовало бы расстрелять на месте.
   Жандарм посмотрел сверху вниз, со всей высоты огромного своего роста, на бабье лицо поручика.
   - Никак нет, - уже спокойно ответил он тем тоном снисходительной дисциплины, которым жандармские унтеры всегда говорили с офицерами, давая понять особое и независимое свое положение. - Действовал по инструкции: в случае беспорядков - немедленно скрыться.
   Солдаты загоготали опять, и ближайший к Мертваго сказал с неожиданной фамильярностью:
   - Вот бы и в армии такой устав: как война объявится, по команде валяй все кто куда - в кусты.
   Мертваго одобрил остроту и засмеялся. Но жандарм сердито оборвал солдата:
   - Бреши... Сразу видно: дурак! Во мне все сведения: кто, где и как... из опасных. Прикончат - разберись тогда, кто виноват и по какой статье именно. Самого злодея из-под носа упустишь.
   Мертваго оглянулся на школу. Совсем рассвело. На стеклах лежали красные тусклые блики. На крыльцо вышла женщина. Поручик впился глазами беспокойно. Нет, старуха, кажется. А впрочем... После вчерашнего он ни во что уже вообще не верил.
   Он приказал жандарму явиться в распоряжение командира отряда и заторопил взвод. Школу оцепили сноровисто и быстро - прием входил в привычку. Поручик оттолкнул локтем старуху, открывшую на стук, и бегом побежал через классные мимо изрезанных ножами, старых, давно не крашенных парт, мимо карты Российской Империи, мимо черных, мелом измазанных досок. Коридор. Жилая половина. Три двери. Уверенно распахнул среднюю дверь и увидел: кровать, черные волосы на подушке. Мертваго вскрикнул, коротко и радостно, подбежал и потянул одеяло. Спавшая открыла глаза, приподнялась, ловя руками отдернутую к ногам простыню. Карие глаза, широко раскрытые, были напуганы насмерть. Поручик увидел: полные круглые плечи, высокую грудь - и разжал пальцы. Она быстро подхватила одеяло и закрылась до подбородка. Мертваго пришел в себя. В комнату, топоча мерзлыми сапогами, ввалились солдаты.
   - Кто? - спросил, переводя дух, поручик. [125]
   - Помощница учительницы.
   Глаза смотрели по-прежнему смертно напуганно.
   - Фамилия?
   - Званцева Мария.
   Мертваго ударил кулаком по столу. С краю на пол посыпались тетрадки.
   - Издевательство... Во всей империи, что ли, учительницы зовутся Марьями Званцевыми? Я спрашиваю настоящее имя.
   - Паспорт - в столе, - сказала, плотнее кутаясь, девушка. - Вы напрасно кричите на меня. Я думала, офицеры вежливее.
   - Обыскать помещение! - приказал Мертваго и выдвинул ящик стола.
   Паспорт действительно лежал на видном месте. Званцева, Мария Владимировна, год рождения 1887-й. Из дворян.
   Из дворян? Мертваго смягчился. Вспомнил плечи - и смягчился еще. Про эту не скажешь: консервная банка.
   Солдаты шарили по комнате. Один ткнул штыком под кровать.
   - Осторожней, кота не убейте, - спокойно уже сказала девушка.
   И поручик прикрикнул озабоченно:
   - Легче там, в самом деле, Матвеев...
   Матвеев осклабился:
   - Кот нам ни к чему, вашбродь. Вот ежели б бонба. Бонбы нет у вас, барышня?
   Он спросил шепотом, и голос был такой просительный и жадный, что девушка улыбнулась. Она ответила тоже шепотом:
   - А на что вам?
   - Помилте, - торопливо подхватил солдат. - За которую бонбу, ежели найдешь, десять рублей награды дают. Капитал!
   - У меня - нет, - по-прежнему улыбаясь, прошептала девушка. -А вообще - поищите...
   Солдат приподнялся, метнул глазами на стену:
   - Там, что ли?
   И, не дожидаясь ответа, торопливо вышел. Следом за ним, толкаясь, заспешили солдаты.
   Мертваго кончил пересмотр бумаг. Ничего. Обыкновенное учительское. Он подошел к кровати и спросил, опустив почти любезной улыбкой губу:
   - Вы... помощница учительницы Рейн?
   - Да, - подтвердила девушка, и ресницы ее дрогнули.
   Но поручик думал о своем. Он не заметил дрогнувших ресниц.
   - Она... высокая, бледная?.. Худая?.. Узкая?.. Чуть не сказал: в бедрах. Но вовремя спохватился.
   - Да, - опять односложно ответила девушка.
   - Она - революционерка?
   - Да. [126]
   - Она живет... вместе с вами?
   - Да. - Девушка выпростала руку из-под одеяла - опять блеснуло перед глазами поручика белое круглое плечо - и показала на стенку. - В соседней комнате. Там.
   За стенкой затопотали, и чей-то голос, испуганный и радостный, гаркнул:
   - Вон она где!
   - Держи! - крикнул поручик и ринулся к двери. Вторая комната была светлее и шире. Солдаты сбились в кучу у шкафа. Они расступились испуганно, когда подбежал поручик. Унтер-офицер проговорил, извиняясь:
   - Ошибка вышла, вашбродь. Мы подумали... она самая: бонба. А оказалось - банка консервная, только и всего.
   Мертваго осмотрелся. У стены стояла кровать, постланная, нетронутая.
   Он круто повернулся и пошел назад. Дверь в комнату Званцевой была заперта. Он стукнул. Голос, смеющийся, ответил:
   - Подождите. Я одеваюсь.
   - Вы шутку шутите?! - хмуро крикнул сквозь дверь поручик. - Мы на обыске, и мне некогда ждать.
   Голос откликнулся:
   - А вы разве не будете - чай пить?
   - Чай? - Мертваго дернул головой от неожиданности. Но тотчас улыбка расползлась по широкому его лицу. Э, была не была!
   Он поманил пальцем старшего унтер-офицера:
   - Выводи людей. Оцепи поселок. Никого не выпускать до моего приказа. Подозрительных задерживать и направлять сюда. Ежели кто побежит сквозь цепь - стрелять. У школы оставь наряд человек пять: они могут мне понадобиться. Здесь надо каждую щелку обшарить. Я этим займусь сам. А потом обыщем поселок.
   - Слушаюсь. - Унтер-офицер ухмыльнулся понимающе. - Будьте благонадежны, вашбродь. Оцепим - мышь не проберется.
   Вечерело, когда Мертваго со взводом возвращался в Люберцы. Солдаты шли вольно, перебрасываясь шутками. Обыск в поселке дал по всем признакам неплохие результаты: левофланговый в третьей шеренге даже пошатывался чуть-чуть, что определялось отнюдь не качеством дороги. Весел был и Мертваго. Строга - никаких вольностей! Даже дико: в наше время - и такая невинная девушка! Но мила. В общем, он неплохо провел время.
   Мысль о "консервной банке", затерявшаяся в воркотне со Званцевой - потому что поручик Мертваго недаром считался самым легкомысленным офицером 1-й гвардейской дивизии, - вернулась, однако, тотчас, как только забелели вдали станционные [127] здания и поручик увидел подтягивавшуюся к ним с противоположной дороги, из-за железнодорожного полотна, пехотную колонну. Впереди разношерстной толпой шли люди в вольной одежде: очевидно, арестованные.
   Не доходя станции, под самыми окнами ее, взвод обошел три руки разметавших трупа...
   На платформе дымила походная кухня, толпились, похлопывая черными суконными рукавицами, солдаты. У стены, оцепленные сильным конвоем, стояли и сидели густой толпой арестованные. Мертваго с замиранием сердца осмотрел толпу, разыскивая бледное, узкое лицо, запавшие, в темных кругах глаза. Нет, кажется, нет...
   - Где полковник?
   - В телеграфной, ваше благородие.
   В дверях телеграфной Мертваго столкнулся с батальонным адъютантом. Адъютант посвистывал весело. Мертваго спросил:
   - Все вернулись? Адъютант кивнул:
   - Да. В ночь едем дальше, на Голутвино.
   - Ну, а здесь как? - Поручик запнулся: прямо спросить о том, что его волновало, он не решился. - Удача?
   - Как сказать! - Адъютант подмигнул. - Пятнадцать убитых, семьдесят девять временно пленных. Троих мы уже расстреляли, видели? И в пассажирском зале двое валяются: Риман их собственноручно кокнул.
   - Женщина? - спросил, холодея, Мертваго.
   - Зачем? - удивился адъютант. - Нет. Один - запасный фельдфебель... в форме, сукин сын... Можешь себе представить! А второй просто так: вольный, рвань. Женщин вообще ни одной не взято. Ты с рапортом? Иди. Полковник пока свободен. Сейчас будет допрашивать последнюю партию, майеровскую.
   Мертваго вошел. Риман улыбнулся ему навстречу, и на душе поручика окончательно стало легко.
   - Набирается понемножку... - Риман кивнул на лежавший перед ним список: "Расстреляны на станции Люберцы", и Мертваго увидел на первом же месте прямым и твердым римановским почерком: "Рейн, А. П., учительница".
   - Как у вас?
   Мертваго засмеялся счастливым смехом:
   - Откопал жандарма из погреба. Он вам докладывал? По обыску в поселке найдено... некоторое количество оружия. В школе - как и следовало ожидать - ничего. Помощницу Рейн я задержал первоначально. Но она оказалась невинной. [128]
  

Смерть Грошикова

   - Капитан Майер! Это все ваши? Поставьте их в ряд...
   Риман подошел к отдельно стоявшей кучке арестованных. Их было одиннадцать. С ним вместе подошел жандарм - тот самый, погребной - Якубиков.
   - Все взяты вместе?
   - Так точно. В трактире. Слесаря: с завода Пурдэ. Кроме одного. Майер показал на высокого бритого мужчину в шубе.
   - У этого при задержании отнят револьвер. По фамилии он Поспелов.
   Риман кивнул:
   - В сторону. Так. Слесаря? Значит, совещание было?
   - Помилуйте, ваше превосходительство, чай пили. А я и вовсе сторона. Даже не за ихним столом и сидел. Риман оглянул говорившего:
   - Ты что - мужик? Крестьянин обрадованно закивал:
   - Православный, как же! Деревня тута - рукой подать: меня всяк человек знает.
   - Как же ты, православный, на такое дело пошел? - Полковник покачал головой. - К слесарям припутался? А ну, стань в сторонку, к высокому.
   Он помолчал, всматриваясь в лица. Потом протянул руку и ткнул в грудь молодого рабочего:
   - Этого.
   Майер зацепил рабочего пальцем за воротник под бороду и отвел к высокому и крестьянину. Риман сделал шаг вправо вдоль шеренги:
   - Этого. Еще шаг. - Этого.
   Дойдя до левого фланга, он окликнул:
   - Сколько, капитан?
   - Шестеро, господин полковник.
   - Маловато. - Риман снова медленным шагом пошел вдоль шеренги. - Разве вот этого?
   Майер подошел и взял за плечо худого низкорослого рабочего в заплатанной, но опрятной короткой ватной куртке.
   Риман усмехнулся:
   - В чем душа держится, а туда ж... бунтовать! Приобщите его к коллекции.
   Он оглядел очень пристально четверых остальных и махнул брезгливо рукой:
   - Эти - действительно случайные. Гоните их в шею. Пусть за нас Бога молят. [129]
   Отвернулся и пошел к вагону. Майер догнал:
   - Кому прикажете... экзекуцию?
   Риман ответил на ходу:
   - Вы начали - вы и кончайте. Возьмите полуроту.
   - Постойте-ка, полковник! - окликнул голос. Риман обернулся. Высокий шагнул к нему, запахивая шубу. - Ну ежели пришло к тому, чтобы помирать, так помирать под собственным именем. Я - Ухтомский.
   По платформе прошло движение. Даже у Римана чуть дрогнуло лицо. Об Ухтомском, о том, как он вывел поезд с железнодорожной дружиной под перекрестным пулеметным и ружейным огнем, прорвав наглухо, казалось, мертвой хват

Другие авторы
  • Дашкова Екатерина Романовна
  • Марло Кристофер
  • Хвостов Дмитрий Иванович
  • Домбровский Франц Викентьевич
  • Де-Санглен Яков Иванович
  • Штакеншнейдер Елена Андреевна
  • Урусов Александр Иванович
  • Юрьев Сергей Андреевич
  • Кошелев Александр Иванович
  • Герцык Евгения Казимировна
  • Другие произведения
  • Станюкович Константин Михайлович - Женитьба Пинегина
  • Розанов Василий Васильевич - Младокатолическое движение
  • Дрожжин Спиридон Дмитриевич - Стихотворения
  • Воровский Вацлав Вацлавович - Литературные наброски
  • Бухов Аркадий Сергеевич - Товарищ Онегин. Продолжение
  • Богданов Александр Алексеевич - Богданов А. А.: биографическая справка
  • Писемский Алексей Феофилактович - Старческий грех
  • Тынянов Юрий Николаевич - О композиции "Евгения Онегина"
  • Чарская Лидия Алексеевна - Сказка про Ивана, искавшего счастье
  • Званцов Константин Иванович - Библиография
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (21.11.2012)
    Просмотров: 398 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа