Н. С. Лесков. Путешествие с нигилистом
-----------------
Лесков Н.С. Собрание сочинений в 12 т.
М., Правда, 1989;
Том 7, с. 169-175.
OCR: sad369 (г. Омск)
-----------------
Кто скачет, кто мчится
в таинственной мгле?
Гёте
Случилось провести мне рождественскую ночь в вагоне, и не без
приключений.
Дело было на одной из маленьких железнодорожных ветвей, так сказать,
совсем в стороне от "большого света". Линия была ещё не совсем окончена,
поезда ходили неаккуратно, и публику помещали как попало. Какой класс ни
возьми, всё выходит одно и то же - все являются вместе.
Буфетов ещё нет; многие, чувствуя холод, греются из дорожных фляжек.
Согревающие напитки развивают общение и разговоры. Больше всего толкуют
о дороге и судят о ней снисходительно, что бывает у нас не часто,
- Да, плохо нас везут, - сказал какой-то военный, - а всё спасибо им, -
лучше, чем на конях. На конях в сутки бы не доехали, а тут завтра к утру
будем и завтра назад можно. Должностным людям то удобство, что завтра с
родными повидаешься, а послезавтра и опять к службе.
- Вот и я то же самое, - поддержал, встав на ноги и держась за спинку
скамьи, большой сухощавый духовный. - Вот у них в городе дьякон гласом
подупавши, многолетие вроде как петух выводит. Пригласили меня за десятку
позднюю обедню сделать. Многолетие проворчу и опять в ночь в своё село.
Одно находили на лошадях лучше, что можно ехать в своей компании и где
угодно остановиться.
- Ну, да ведь здесь компания-то не навек, а на час, - молвил купец.
- Однако иной если и на час навяжется, то можно его всю жизнь помнить,
- отозвался дьякон.
- Чего же это так?
- А если, например, нигилист, да в полном своём облачении, со всеми
составами и револьвер-барбосом.
- Это сужект полицейский.
- Всякого это касается, потому, вы знаете ли, что от одного даже
трясения... паф - и готово.
- Оставьте, пожалуйста... К чему вы это к ночи завели. У нас этого
звания ещё нет.
- Может с поля взяться.
- Лучше спать давайте.
Все послушались купца и заснули, и не могу уже вам сказать, сколько мы
проспали, как вдруг нас так сильно встряхнуло, что все мы проснулись, а в
вагоне с нами уже был нигилист.
Откуда он взялся? Никто не заметил, где этот неприятный гость мог
взойти, но не было ни малейшего сомнения, что это настоящий, чистокровный
нигилист, и потому сон у всех пропал сразу. Рассмотреть его ещё было
невозможно, потому что он сидел в потёмочках в углу у окна, но и смотреть не
надо - это так уже чувствовалось.
Впрочем, дьякон попробовал произвести обозрение личности: он прошёлся к
выходной двери вагона, мимо самого нигилиста, и, возвратясь, объявил
потихоньку, что весьма ясно приметил "рукава с фибрами", за которыми
непременно спрятан револьвер-барбос или бинамид.
Дьякон оказывался человеком очень живым и, для своего сельского звания,
весьма просвещённым и любознательным, а к тому же и находчивым. Он
немедленно стал подбивать военного, чтобы тот вынул папироску и пошёл к
нигилисту попросить огня от его сигары.
- Вы, - говорит, - не цивильные, а вы со шпорою - вы можете на него так
топнуть, что он как биллиардный шар выкатится. Военному всё смелее.
К поездовому начальству напрасно было обращаться, потому что оно нас
заперло на ключ и само отсутствовало.
Военный согласился: он встал, постоял у одного окна, потом у другого и,
наконец, подошёл к нигилисту и попросил закурить от его сигары.
Мы зорко наблюдали за этим маневром и видели, как нигилист схитрил: он
не дал сигары, а зажег спичку и молча подал её офицеру.
Всё это холодно, кратко, отчётисто, но безучастливо и в совершенном
молчании. Ткнул в руки зажжённую спичку и отворотился.
Но, однако, для нашего напряжённого внимания было довольно и одного
этого светового момента, пока сверкнула спичка. Мы разглядели, что это
человек совершенно сомнительный, даже неопределённого возраста. Точно
донской рыбец, которого не отличишь - нынешний он или прошлогодний. Но
подозрительного много: грефовские круглые очки, неблагонамеренная фуражка,
не православным блином, а с еретическим надзатыльником, и на плечах
типический плед, составляющий в нигилистическом сословии своего рода
"мундирную пару", но что всего более нам не понравилось, - это его лицо. Не
патлатое и воеводственнное, как бывало у ортодоксальных нигилистов
шестидесятых годов, а нынешнее - щуковатое, так сказать фальсифицированное и
представляющее как бы некую невозможную помесь нигилистки с жандармом. В
общем, это являет собою подобие геральдического козерога.
Я не говорю геральдического льва, а именно геральдического козерога.
Помните, как их обыкновенно изображают по бокам аристократических гербов:
посредине пустой шлем и забрало, а на него щерятся лев и козерог. У
последнего вся фигура беспокойная и острая, как будто "счастья он не ищет и
не от счастия бежит". Вдобавок и колера, в которые был окрашен наш
неприятный сопутник, не обещали ничего доброго: волосёнки цвета гаванна,
лицо зеленоватое, а глаза серые и бегают как метроном, поставленный на
скорый темп "allegro udiratto". (Такого темпа в музыке, разумеется, нет, но
он есть в нигилистическом жаргоне.)
Чёрт его знает: не то его кто-то догоняет, или он за кем-то гонится, -
никак не разберёшь.
Военный, возвратясь на своё место, сказал, что на его взгляд нигилист
немножко чисто одет, и что у него на руках есть перчатки, а перед ним на
противоположной лавочке стоит бельевая корзинка.
Дьякон, впрочем, сейчас же доказал, что всё это ничего не значит, и
привёл к тому несколько любопытных историй, которые он знал от своего брата,
служащего где-то при таможне.
- Через них, - говорил он, - раз проезжал даже не в простых перчатках,
а филь-де-пом, а как стали его обыскивать - обозначился шульер. Думали,
смирный - посадили его в подводную тюрьму, а он из-под воды ушёл.
Все заинтересовались: как шульер ушёл из-под воды?
- А очень просто, - разъяснил дьякон, - он начал притворяться, что его
занапрасно посадили, и начал просить свечку. "Мне, говорит, в темноте очень
скучно, прошу дозволить свечечку, я хочу в поверхностную комиссию графу
Лорис-Мелихову объявление написать, кто я таков, и в каких упованиях прошу
прощады и хорошее место". Но комендант был старый, мушкетного пороху, - знал
все их хитрости и не позволил. "Кто к нам, говорит, залучен, тому нет
прощады", и так всё его впотьмах и томил; а как этот помер, а нового
назначили, шульер видит, что этот из неопытных, - навзрыд перед ним зарыдал
и начал просить, чтобы ему хоть самый маленький сальный огарочек дали и
какую-нибудь божественную книгу: "для того, говорит, что я хочу
благочестивые мысли читать и в раскаяние прийти". Новый комендант и дал ему
свечной огарок и духовный журнал "Православное воображение", а тот и ушёл.
- Как же он ушёл?
- С огарком и ушёл.
Военный посмотрел на дьякона и сказал:
- Вы какой-то вздор рассказываете!
- Нимало не вздор, а следствие было.
- Да что же ему огарок значил?
- А чёрт его знает, что значил! Только после стали везде по каморке
смотреть - ни дыры никакой, ни щёлочки - ничего нет, и огарка нет, а из
листов из "Православного воображения" остались одни корневильские корешки.
- Ну, вы совсем чёрт знает что говорите! - нетерпеливо молвил военный.
- Ничего не вздор, а я вам говорю - и следствие было, и узнали потом,
кто он такой, да уже поздно.
- А кто же он такой был?
- Нахалкиканец из-за Ташкенту. Генерал Черняев его верхом на битюке
послал, чтобы он болгарам от Кокорева пятьсот рублей отвёз, а он, по театрам
да по балам, все деньги в карты проиграл и убежал. Свечным салом смазался, а
с светилём ушел.
Военный только рукою махнул и отвернулся.
Но другим пассажирам словоохотливый дьякон нимало не наскучил: они
любовно слушали, как он от коварного нахалкиканца с корневильскими корешками
перешёл к настоящему нашему собственному положению с подозрительным
нигилистом. Дьякон говорил:
- Я на его чистоту не льщусь, а как вот придёт сейчас первая станция -
здесь одна сторожиха из керосиновой бутылочки водку продаёт, - я поднесу
кондуктору бутершафт, и мы его встряхнём и что в бельевой корзине есть,
посмотрим... какие там у него составы...
- Только надо осторожнее.
- Будьте покойны - мы с молитвою. Помилуй мя, Боже...
Тут нас вдруг и толкнуло, и завизжало. Многие вздрогнули и
перекрестились.
- Вот оно и есть, - воскликнул дьякон, - наехали на станцию!
Он вышел и побежал, а на его место пришёл кондуктор.
Кондуктор стал прямо перед нигилистом и ласково молвил:
- Не желаете ли, господин, корзиночку в багаж сдать?
Нигилист на него посмотрел и не ответил.
Кондуктор повторил предложение.
Тогда мы в первый раз услыхали звук голоса нашего ненавистного
попутчика. Он дерзко отвечал:
- Не желаю.
Кондуктор ему представил резоны, что "таких больших вещей не дозволено
с собой в вагоны вносить".
Он процедил сквозь зубы:
- И прекрасно, что не дозволено.
- Так желаете, я корзиночку сдам в багаж?
- Не желаю.
- Как же, сами правильно рассуждаете, что это не дозволяется, и сами не
желаете?
- Не желаю.
Взошедший на эту историю дьякон не утерпел и воскликнул: "Разве так
можно!" - но, услыхав, что кондуктор пригрозил "обером" и протоколом,
успокоился и согласился ждать следующей станции.
- Там город, - сказал он нам, - там его и скрутят.
И что в самом деле за упрямый человек: ничего от него не добьются,
кроме одного - "не желаю".
Неужто тут и взаправду замешаны корневильские корешки?
Стало очень интересно, и мы ждали следующей станции с нетерпением.
Дьякон объявил, что тут у него жандарм даже кум и человек старого
мушкетного пороху.
- Он, - говорит, - ему такую завинтушку под ребро ткнет, что из него
все это рояльное воспитание выскочит.
Обер явился ещё на ходу поезда и настойчиво сказал:
- Как приедем на станцию, извольте эту корзину взять.
А тот опять тем же тоном отвечает:
- Не желаю.
- Да вы прочитайте правила!
- Не желаю.
- Так пожалуйте со мною объясниться к начальнику станции. Сейчас
остановка.
Приехали.
Станционное здание побольше других и поотделаннее: видны огни, самовар,
на платформе и за стеклянными дверями буфет и жандармы. Словом, всё, что
нужно. И вообразите себе: наш нигилист, который оказывал столько грубого
сопротивления во всю дорогу, вдруг обнаружил намерение сделать движение,
известное у них под именем allegro udiratto. Он взял в руки свой маленький
саквояжик и направился к двери, но дьякон заметил это и очень ловким манером
загородил ему выход. В эту же самую минуту появился обер-кондуктор,
начальник станции и жандарм.
- Это ваша корзина? - спросил начальник.
- Нет, - отвечал нигилист.
- Как нет?!
- Нет.
- Всё равно, пожалуйте.
- Не уйдешь, брат, не уйдешь, - говорил дьякон.
Нигилиста и всех нас, в качестве свидетелей, попросили в комнату
начальника станции и сюда же внесли корзину.
- Какие здесь вещи? - спросил строго начальник.
- Не знаю, - отвечал нигилист.
Но с ним больше не церемонились: корзинку мгновенно раскрыли и увидали
новенькое голубое дамское платье, а в это же самое мгновение в контору с
отчаянным воплем ворвался еврей и закричал, что это его корзинка и что
платье, которое в ней, он везёт одной знатной даме, а что корзину
действительно поставил он, а не кто другой, в том он сослался на нигилиста.
Тот подтвердил, что они взошли вместе и еврей действительно внёс
корзинку и поставил её на лавочку, а сам лёг под сиденье.
- А билет? - спросили у еврея.
- Ну, что билет... - отвечал он. - Я не знал, где брать билет...
Еврея велено придержать, а от нигилиста потребовали удостоверения его
личности. Он молча подал листок, взглянув на который начальник станции резко
переменил тон и попросил его в кабинет, добавив при этом.
- Ваше превосходительство здесь ожидают.
А когда тот скрылся за дверью, начальник станции приложил ладони рук
рупором ко рту и отчётливо объявил нам:
- Это прокурор судебной палаты!
Все ощутили полное удовольствие и перенесли его в молчании; только один
военный вскрикнул:
- А всё это наделал этот болтун дьякон! Ну-ка - где он... куда он
делся?
Но все напрасно оглядывались: "куда он делся", - дьякона уже не было;
он исчез, как нахалкиканец, даже и без свечки. Она, впрочем, была и не
нужна, потому что на небе уже светало и в городе звонили к рождественской
заутрене.
Впервые, под заглавием: "Рождественская ночь в вагоне (Путешествие с
нигилистом)", - газета "Новое время", 1882, от 25 декабря. С измененным
заглавием вошло в сборник "Святочные рассказы" (1886).
По указанию А. Н. Лескова, в основе произведения лежит случай,
рассказанный в присутствии писателя в 1879 г. институтской подругой его
дочери, женой полковника Сарандинаки. (См.: А. Лесков. Жизнь Николая
Лескова, стр. 382).
Атмосфера страха перед террористическими актами, данная в рассказе,
связана с покушениями народовольцев на Александра II (убит в 1881 г.).
Стр. 169. "Кто скачет, кто мчится в таинственной мгле?" - первая строка
стихотворения Гёте "Erlkonig" ("Лесной царь") в неточно цитированном
переводе В. А. Жуковского.
Стр. 170. Револьвер-барбос. - Барбос вместо: бульдог (короткоствольный
револьвер особой системы).
Сужект - соединение слов: сюжет и субъект.
Бинамид - вместо: динамит.
Стр. 171. Геральдический козерог - горный козел, изображаемый на
гербах.
...цвета гаванна... - табачного цвета.
Стр. 172. Шульер - вместо: шулер.
...в поверхностную комиссию графу Лорис-Мелихову... - Граф
Лорис-Меликов, Михаил Тариелович (1825 - 1888) - генерал и видный
администратор либерального направления. В 1880 г. - главный начальник
организованной для борьбы с террористами "Верховной распорядительной
комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия",
которой были временно подчинены все органы политической полиции.
...мушкетного пороху... - Мушкет - старинное тяжёлое ружьё крупного
калибра.
"Православное воображение" - вместо: "Православное обозрение"
(религиозный журнал, издававшийся в Москве с 1860 по 1891 г.).
Черняев, Михаил Григорьевич (1828 - 1898) - генерал, участник
завоевания Средней Азии. Под его командованием был взят в 1865 г. Ташкент. В
1876 г. - главнокомандующий сербской армией в войне с Турцией.
...чтобы он болгарам от Кокорева пятьсот рублей отвёз... - Кокорев,
Василий Александрович (1817 - 1889) - купец и промышленник, миллионер,
либеральный публицист и оратор. В 1876 г., сочувствуя борьбе болгар за
национальную независимость, послал восставшим через генерала Черняева
пятьсот рублей.
Светиль - соединение слов фитиль и светить.
Стр. 173. Бутершафт - вместо: брудершафт.
Стр. 174. Рояльное воспитание - вместо: реальное воспитание.
Материалисты и демократы защищали систему реального образования, основанного
преимущественно на изучении естественных наук, в противоположность
господствовавшей системе классического образования.