Красницкий Александр Иванович - Князь Святослав

х солнечных лучей солнца и тянул бесконечную песню, тоскливую, как февральская метель...

   Алк размышлял над огромностью и многообразием мира и верил, что Русь - середина мира, а все остальные земли вокруг нее, как шелестящие ветки вокруг ствола дерева, зыбкие и непостоянные. Здесь, на Руси, истинный корень жизни...

   Как и остальные гридни-телохранители, Алк теперь постоянно был при князе, слушал его речи, приглядывался к нему, но так и не сумел до конца понять своего господина. Сложным и противоречивым был князь Святослав, его слова и поступки порой казались непонятными, и только после долгих раздумий Алк улавливал какую-то внутреннюю последовательность, да и то не всегда.

   В домашнем обиходе князь Святослав был прост. Ел из дружинного котла, а в походе довольствовался, как все воины, куском поджаренного на углях мяса. Одевался в простую белую рубаху. Голову часто оставлял непокрытой. Ходил босиком по утренней росе и громко свистел, подзывая коня. Гридней своих называл по именам, будто добрых товарищей. Поощряя отличившегося, с размаху хлопал тяжелой ладонью по плечу и весело смеялся, если кто не мог удержаться на ногах от этой могучей ласки. Любил сидеть вечерами у костра и слушать песни гусляров о подвигах предков.

   Казалось, Святослав ничем не выделяется из дружины, что он не князь, а лишь уважаемый старший брат в дружинном сообществе, плоть от плоти его.

   Но это только казалось...

   Когда Святослав сдвигал брови и хмурился, мгновенно замолкали вольные голоса. Отмеченные почетными боевыми шрамами дружинники боязливо пятились, не смея поднять глаза, и будто незримая стена вырастала между ними и князем.

   Неожиданными казались некоторые поступки Святослава, и Алк терялся в догадках, пытаясь осмыслить их.

   Однажды к князю пришли вятичские старейшины с реки Пры - жаловаться на воеводу Асмуда. Воевода набирал там воинов, но некоторые молодые охотники спрятались в лесные убежища. Их долго искали, но все-таки нашли, а Асмуд приказал отрубить беглецам головы топором. "Они трусы, если избегают войны, - объяснил Асмуд старейшинам. - Трусы не нужны ни родичам, ни князю Святославу".

   Все ожидали, что князь осудить жестокость своего воеводы, но Святослав поступил иначе. Он разгневался на старейшин и сказал:

   - Асмуд выполнял мою волю. Пусть ваши роды соберут новых воинов, сколько было указано. Если опять не найдется храбрецов, желающих идти на войну, я пошлю дружину прикажу убить всех мужчин, а женщин и детей продать в рабство болгарским купцам. Род, неспособный воспитать храбрых воинов, должен исчезнуть!

   Многие тогда ужаснулись. Поползли по деревням слухи о жестокости князя Святослава и осудили его вятичи. Но воинов старейшины стали посылать без задержки.

   Значит, князь Святослав жесток?

   Тогда как расценить вот это, к примеру?

   По поляне мчатся конные дружинники. Их ждет Святослав с серебряным кубком в поднятой руке. Кто быстрее доскачет до князя тому и награда.

   Под варягом Веремудом нечаянно споткнулся конь. Наездник, не удержавшись в седле, свалился на землю. Остервенелый, задыхающийся от ярости Веремуд принялся хлестать коня крученой ременной плетью - по голове, по глазам, по мягким губам. Конь испуганно ржал, приседая на задние ноги, но Веремуд крепко держал его за уздечку и бил, бил, бил.

   Захрипев, конь завалился на бок.

   Веремуд несколько раз ударил его сапогом в живот, выхватил нож... и упал, опрокинутый могучей рукой Святослава. В наступившей тишине прозвучали гневные слова князя:

   - Кто по злобе истязает своего коня, недостоин садиться в воинское седло! Кто сегодня обидел своего коня, завтра предаст побратима! Гридни, гоните его плетями прочь!

   И побежал Веремуд, втянув голову в плечи, и дружинники хлестали его плетями, пока он не скрылся в лесу. А Святослав склонился к умирающему коню, ласково гладил его ладонью по гриве, и Алку показалось, что в глазах у князя блеснули слезы...

   Вспоминалось и другое.

   Святослав заставил целый день и еще ночь ожидать у своей избы вождей сильного племени гузов, а потом выслушал их, коленопреклоненных, высокомерно и безразлично, будто не вожди перед ним, а жалкие рабы, прах земной.

   Святослав без чести выгнал с пира знатного боярина Гуда только за то, что осмелился боярин прежде князя поднять заздравный кубок, нарушая обычай. Гридни сорвали с боярина бобровую боярскую шапку и почетную серебряную гривну и вытолкали за дверь.

   Значит, князь Святослав высокомерен?

   Тогда почему он прост и ласков с дружиной и многими другими обыкновенными людьми?

   Почему, не допустив к себе послов болгарского царя, он приветливо беседовал с кормчими[18], которые пришли проситься к нему на службу? Бедно одетые, неловкие в движениях и в словах, речные люди казались чернью, недостойной внимания князя, а Святослав обласкал их...

  

   [18] - Кормчий - рулевой у кормового весла, старший на судне.

  

   Почему?

   Не сразу уразумел Алк, что простота князя неразрывна с величием, что они едины, и это единство олицетворяет сущность самой Руси, где люди не разъединены так, как случилось в других начавших уже дряхлеть странах. Разве осмелился бы византиец, веками воспитанный в унижении перед высшей властью, просто заговорить с императором? И разве императору свободное общение с обыкновенными людьми не показалось бы крушением основ империи? На Руси - иное.

   Люди были вчерашними свободными землевладельцами, охотниками или воинами родовых дружин, и их предводитель не мог быть иным, чем князь Святослав. Мудрость Святослава как раз в том и заключалась, что он оставался простым и понятным людям, не теряя величия, был грозным, не опускаясь до бессмысленной жестокости, и при этом всегда оставался самим собой, потому что человек, не имеющий своего лица, не внушает уважения.

   Алк считал, что служить такому князю - счастье.

   Наверное, Святославу чем-то понравился молодой вятич, и он часто беседовал с новым гриднем, расспрашивал об обычаях вятичей, о земле, на которой жили эти лесные люди. Если Алк затруднялся с ответом, поучал без осуждения:

   - Не знаешь, так и скажи. Не оскверняй уста ложью из желания угодить. Спроси лучше знающих людей, а потом расскажи. Любознательный знание добудет, а лживый и ленивый, если знает - забудет. Ленивых и лживых не люблю....

   Однажды, остановившись у коричневого торфяного озерка, Святослав сказал задумчиво:

   - К воде меня тянет. Чтобы много было воды. В Днепре много воды, в вашей Оке тоже, но вода бегущая, неласковая. Здесь вода стоячая, темная, недобрая. До теплого моря хочу дойти, до синей воды, где плавали ладьи отца моего, князя Игоря Старого. И не путником мимоезжим прийти к морю, но стать на берегах его крепко...

   Алк не нашелся, что ответить. Князь ничего вроде не спрашивает, раздумывает вслух. Но слова о теплом море словно вошли в душу, и юноша выпалил звонко, по-ребячьи:

   - Я тоже хочу, чтобы было теплое море!

   Святослав рассмеялся. Ему вторил воевода Свенельд, упершись ладонями в бока и раскачиваясь от смеха всем грузным телом. Смущенный Алк опустил глаза.

   - Если ты, княже, прикажешь...

   - А что? Может и прикажу, - вдруг серьезно сказал Святослав и повернулся к воеводе. - Слышишь, воевода, о чем отрок мечтает? Подальше глядит, чем иные седобородые мужи. Иные ведь думают, что сверну я шею хазарскому царю и обратно в леса упрячусь. Знаешь ты таких недомысленных мужей, воевода?..

   - Как не знать, княже! А имена им... - И воевода Свенельд замолчал, оглянувшись на Алка.

   Алк поспешно отбежал на десяток шагов: понял, что между князем и воеводой начнется тайный разговор, который не должны слышать даже ближние гридни-телохранители.

   За последнее время таких разговоров было много. Войско готовилось к весеннему походу на Хазарию.

   По большой вешней воде из Киева и Новгорода пригнали множество ладей, так что может и не понадобиться болгарская помощь. Печенеги привели из Дикого Поля многотысячные табуны степных коней. В конные дружины Святослав звал всех, кто умел держаться в седле, невзирая на род и достаток, если у кого не было оружия - давали из княжеских запасов. С утра до позднего вечера на лесных полянах слышался топот копыт, звон оружия, повелительные крики десятников и сотников. Новые дружины обучались ратному делу. Не было уже отдельных ратей полян, северян, радимичей, кривичей, древлян, дреговичей и вятичей - было единое Войско Русское, и главой всему войску был князь Святослав Игоревич.

   Крепкие сторожевые заставы перегородили все дороги и тропы на границе Дикого Поля и на Оке, чтобы в Итиль не проскользнул ни конный, ни пеший лазутчик. Ни к чему знать хазарскому царю о готовности войска. Когда придет время князь Святослав сам оповестит о походе. А пока пусть нежатся хазарские правители в награбленном богатстве, пересчитывая мзду с торговых караванов. Как весенний гром будет для них поход князя Святослава!

   И, наконец, этот день наступил. Князь Святослав напутствовал гонца, который отправлялся к хазарскому царю:

   - Лишних слов перед хазарами не говори. За многими словами - малая сила, за немногими громкими словами - сила великая. Сильный прошепчет, а слышат все. А крика слабого только заяц испугается, да и то потому, что отроду пуганый. Всего три слова передашь царю: "Иду на вы! " Сказав молчи. Смертью грозить будет, молчи. Помни: в молчании твоем - сила...

   - Исполню, как велишь, княже! - поклонился гонец.

   Алк смотрел на посла с почтительным удивлением. На верную смерть отправляется, рубаху перепоясал черным похоронным поясом, а лицом весел, невозмутим. Меча у гонца не было, только короткий нож за пояс заткнут, чтобы самого себя до сердца достать, если придет крайний случай. Немыслимого мужества и жертвенности человек. По нему хазары о всем русском воинстве судить будут. Не на посольский разговор отправляется гонец - на смертельный поединок. Доблесть хазарам показать, чтобы поколебать их дух еще до битвы.

   Гонец двинулся к двери, тяжело ступая сапогами по сосновым доскам пола, будто память о себе навечно вколачивая. Потянулись из избы воеводы и бояре-советчики. Возле княжеского кресла остались только гридни.

   Гридни-телохранители всегда при князе. Игорь Старый этот обычай завел, а Святослав посчитал полезным сохранить. Понадобятся зачем-нибудь гридни - вот они, они рядом. А если ненадобны, то будто и нет их, столь молчаливы и ненавязчивы. Как копья, прислоненные до поры к стене...

   - Эй, отрок! - обратился вдруг князь к Алку. - Замечал я, что смышленый ты. Угадай, зачем я хазарского царя о походе сам упреждаю?

   - Не ведаю, княже... - Поступок князя был ему действительно непонятен. Всем известна воинская мудрость: нападай внезапно, не давай врагу изготовиться к войне, тогда твой верх. А князь Святослав сам извещает хазарского царя о походе. Должен быть в этом какой-то смысл, князь ничего без смысла не делает...

   - Не ведаешь? - улыбнулся Святослав. - Не один ты, многие в недоумении. А догадаться просто. Сам поразмышляй, намного ли опередит гонец идущее следом войско?

   - На неделю, наверно, - предположил Алк.

   - А сумеет царь за неделю новое войско набрать, вооружить и обучить?

   - Нет, думаю.

   - И я так думаю, - согласился Святослав. - Что есть под рукой, то и выведет на битву. Но трепет у него в душе от нашей дерзости будет великий. Решит царь, что безмерно сильны мы, если сами о походе предупредили. Того мне и нужно.

   Гридни с восхищением слушали князя, а тот расхаживая по избе, рассуждал дальше:

   - Всех воинов, что есть у хазарского царя, хочу одним ударом сразить. А что получится, если царь не успеет всех собрать? Разбредутся кто куда, разыскивай их потом по степям. Лучше гонца послать: собирайтесь-ка вместе, а я не замедлю, приду. Так-то вот, отроки!

   Под ликующие трубные возгласы отплывала судовая рать, ратники-пешцы. Путь ей предстоял неблизкий, но привольный: вниз по великой реке Волге до самых низовьев, где на островах, образованных волжскими протоками, притаилась за глиняными стенами столица Хазарии - город Итиль.

   Конные дружины пошли к Итилю прямым ходом, через печенежские степи. По дороге к ним присоединялись со своими ордами печенежские князья, заранее оповещенные гонцами о начале похода.

   Грозным и неудержимым было движение войска князя Святослава. Его тяжелая поступь спугнула сонный покой хазарской столицы.

  

  

  

  

   Прозрачным майским утром, которое отличалось от других разве что тем, что накануне был большой торг и усталые горожане крепче обычного спали в своих жилищах, к воротам Итиля подъехали всадники, забарабанили древками копий.

   Сонный стражник выглянул в бойницу воротной башни и кубарем скатился вниз. Промедление было опасно, перед воротами ждал сам царь Иосиф, царь Хазарии и многих соседних земель.

   Медленно, со скрипом отворились городские ворота. Стражники склонили копья, приветствуя царя. В почтительно прикрытых глазах стражников - любопытство, тревога. Неожиданное возвращение царя в столицу было непонятным и пугающим. Лишь дела чрезвычайной важности могли оторвать царя Иосифа от милых его сердцу весенних степей, где буйно поднималась свежая трава, струи ручьев и речек еще сохраняли прохладу, а солнце не пекло, но ласкало кожу...

   Что это были за дела, можно только гадать. Кто из смертных осмелиться расспрашивать гром, почему он гремит или молнию, почему она огненной стрелой проносится по небу?..

   Час был ранний, улицы пустынны. Только благочестивые старцы, для которых многие прожитые десятилетия сократили время сна до короткого забытья, брели к храмам на утреннюю молитву, да ночные сторожа дремали на перекрестках, опершись на древки копий. Но старцы отрешены от земных забот и не любопытны, а сторожа молчаливы, и в городе мало кто узнал о возвращении царя.

   Царь Иосиф равнодушно скользил взглядом по жилищам ремесленников из войлока и дерева, похожим на юрты, по купеческим глинобитным домам, прятавшимся за глиняными же заборами, по приземистым с плоскими кровлями и крохотными оконцами, караван-сараям. Постройки были присыпаны желтой пылью, казались унылыми и безликими. Скучный город, постылый город...

   Иосиф представил на мгновение зеленую праздничность весенних степей, прохладные струи Маныча, синие дымки костров между юртами, опьяняющий запах свежей баранины и тяжко вздохнул. Проклятая жизнь, ни дня покоя...

   Улица спускалась к протоке Волги, которая делила город на две части - Итиль и Хазар. Посредине протоки, на песчаном острове, высился кирпичный дворец Кагана, окруженный малыми дворцами, садами и виноградниками. Это был город в городе, недоступный для простых людей. Возле моста стояли вооруженные арсии. Иосиф спешился, бросил поводья арсию, пошел по скрипучим, зыбко вздрагивавшим доскам моста. Внизу катилась желтоватая, будто тоже припорошенная пылью, вода.

   Площадь, выложенная известковыми плитами, а за ней дворец Кагана, поражающий своей громадностью. Выше были только минареты некоторых мечетей, но они торчали, как древки копий, а дворец загораживал полнеба. Все, что окружало дворец, казалось ничтожно малым. Жилище, достойное равного богам...

   Даже царь Иосиф, пересекая площадь, испытывал непонятную робость. Для него не было тайн во дворце, да и сам Каган был выбран из числа безликих и безвольных родичей прошлого владельца дворца по его указке, но сейчас Иосиф чувствовал себя ничтожным и униженным, ступал по белым плитам осторожно, будто опасаясь нарушить звуком шагов величавый покой дворцовой площади.

   У высоких дверей, украшенных золотыми и серебряными бляхами, царь положил на ступени меч, стянул сапоги из мягкой зеленой кожи и выпрямился, босой и смиренный. Приоткрылось оконце, прорезанное в дверях:

   - Кто нарушил покой равного богам?

   - Иосиф, слуга богов.

   - Что ищет слуга богов у равного богам?

   - Совета и благословения.

   - Пусть ищущий войдет...

   Двери бесшумно отворились и царь Иосиф шагнул в полумрак дворцового коридора. Молчаливые арсии в золоченых кольчугах с маленькими топориками в руках сопровождали его. Влажные плиты пола неприятно холодили босые подошвы. Струйки дыма от пылающих факелов ползли, как змеи, к сводчатому потолку.

   У порога тронного зала Иосифа остановил привратник-чаушиар. Он коротко поклонился, поднес к жаровне палочку пропитанного благовониями пальмового дерева. Царь благоговейно подержал в руке горящую палочку и вернул чаушиару. Таков был обычай: хазары верили, что огонь очищает и освобождает от недобрых мыслей, а перед лицом Кагана совесть человека должна быть прозрачной, как горный хрусталь...

   - Войди и припади к источнику мудрости! - разрешил наконец чаушиар.

   Золотой трон Кагана стоял посередине большого круглого зала. Над троном висел балдахин из алого индийского шелка с золотыми тяжелыми кистями. Лучи утреннего солнца, проходя сквозь длинные окна, полосами расцветили ковер на полу. Торжественная тишина царила в зале.

   Царь Иосиф трижды поклонился пустому трону, упал ниц и не поднимал головы, пока не услышал негромкий певучий звон: управитель дворца кендер-каган ударил молоточком по серебряному диску.

   - Жаждущий совета может приблизиться!

   Иосиф на коленях пополз к трону. Когда до его подножия осталось пять шагов, снова раздался серебряный звон и царь поднял голову. Он увидел Кагана.

   Высокая шапка Кагана, сплошь вышитая золотом, поблескивала множеством драгоценных камней, рукава белого одеяния спускались почти до пола. У Кагана было безбородое, бледное от постоянного затворничества лицо, глаза прикрыты набрякшими веками. Что-то отрешенное, неземное было в лице Кагана, как будто он, вознесенный на немыслимую высоту, уже не способен испытывать волнения и страсти, свойственные простым смертным, мир утратил для него всякий интерес, и Каган всматривается только в самого себя, отыскивая в себе непостижимую ни для кого мудрость...

   - О, равный богам! - начал царь Иосиф. - Пусть не покажется дерзким известие, нарушившее твой покой! От северного правителя князя Святослава приехал гонец с угрожающими словами. Святослав сказал: "Иду на вы! " Призови свою божественную силу, защити Хазарию, ибо войско у Святослава сильное. Вели рабам своим взяться за оружие. Благослови их на победу!

   Каган медленно склони голову.

   - Слово твое услышано и одобрено, - торжественно возгласил кендер-каган. - Божественная сила Кагана с тобой, царь Иосиф. Да постигнет врагов злая смерть и забвение потомков! Да обратятся они в пепел, сдуваемый ветром твоей славы!

   Иосиф снова опустился на колени и пополз к двери. Обычай был соблюден. Каган устами своего первого слуги произнес благословляющее слово. Теперь судьба Хазарии вручалась царю, а кагану оставалось молить богов и ждать исхода войны. И придет к Кагану безмерное восхищение и благодарность народа в случае победы. Или смерть, если не поможет его божественная сила.

   Над башней дворца смуглолицые арсии подняли на шесте большой золотой круг. Блеск золота можно было видеть со всех концов города. Гулко ударяли барабаны. Заревели большие медные трубы, пробуждая дремавший город. Великий Каган сзывал в войско подданных своих, невзирая на племя их, достаток и вероисповедание. Ослушников ждала неминуемая казнь.

   Забурлил, заволновался Итиль. Толпы людей заполнили улицы и площади. Муллы и раввины, священники и языческие жрецы призывали своих единоверцев к войне с возгордившимися руссами, осмелившимися обнажить меч против священного города Кагана. Городские власти ставили на перекрестках виселицы - для вразумления тех, кто не внемлет призывающим словам.

   Хазары-кочевники собирались возле юрт на окраине города и ждали слова родовых вождей. С большинством своих людей они уже ушли в степи, на весенние пастбища. За ними срочно послали гонцов, но скоро ли они найдут кочевья в бескрайних степях? И захотят ли кочевые беки, известные своим своевольством, спешить на помощь царю?

   Тревожно, ох как тревожно было на душе у царя Иосифа! Наступал час расплаты и за чрезмерное властолюбие, оскорбляющее беков, и за невыносимую тяжесть налогов, на которые роптали горожане, и за разбойничьи набеги на соседние народы.

   Но только ли его, царя Иосифа, в этом вина?

   Так поступали все прежние цари, а Хазария гордо стояла на рубеже Европы и Азии, внушая страх врагам, и жители ее, разъединенные жизненными судьбами и религиями, тем не менее покорно собирались под золотое солнце Кагана!

   Почему же так тревожно теперь? Или времена переменились?

   Из разрозненных славянских племен сложилась могучая держава - Русь. Заходит солнце Хазарии.

   Только через неделю, когда на равнине перед городскими воротами собралось для смотра хазарское войско, царь Иосиф немного успокоился.

   Нет, у него еще достаточно силы, чтобы отразить любого врага!

   Десять тысяч отборных всадников-арсиев, закованных в блестящую броню, застыли стройными рядами. Перед каждой сотней арсиев развевался на бамбуковом шесте зеленый стяг.

   Грозно стояло пешее ополчение, тоже одетое в железные доспехи. Итиль - богатый город, в купеческих амбарах и караван-сараях нашлось достаточно оружия для всех способных носить его. На плечах ополченцев лежали заостренные колья, из которых в любом месте можно было за считанные минуты составить неприступный колючий частокол.

   А вокруг кипело, перемешиваясь в клубах пыли, потрясая луками и короткими копьями, множество легковооруженных хазарских всадников. Кочевые беки все-таки привели свою конницу и теперь смирно стояли возле царя Иосифа.

   Казалось, забыты прежние обиды и все подданные Кагана, как в старые добрые времена, сплотились перед лицом грозной опасности. Но насколько прочным будет это объединение, могла проверить только битва...

   Измученные, почерневшие от недосыпания царские писцы едва успевали заносить в свои книги прибывавших воинов, и их число уже приближалось к заветной цифре - пятьдесят тысяч. Войско множилось на глазах и царь Иосиф без прежнего трепета выслушивал известия о приближении по Волге русской судовой рати, а по степям - русской и печенежской конниц.

   На военном совете было решено не утомлять хазарское войско длинными переходами и сражаться здесь, под самыми стенами Итиля.

  

  

  

  

   Царь Иосиф считал самыми искусными воителями мусульман-арабов и перед сражением выстроил свое войско по арабскому образцу, в четыре боевых линии.

   Первая линия - "утро псового лая". Она называлась так потому, что состояла из конных лучников, которые, как охотничьи псы, должны были смелыми наскоками и ливнем стрел раздразнить противника, заставить его расстроить ряды. В эту линию царь Иосиф поставил кара-хазар[19], быстрых наездников, пастухов и табунщиков, жилистых, злых, со смуглыми лицами и множеством туго заплетенных косичек, которые свешивались из-под войлочных колпаков. Кара-хазары не носили доспехов, чтобы не стеснять движений, и были вооружены луками и дротиками.

  

   [19] - кара-хазары - черные хазары.

  

   Вторая линия - "день помощи". Она как бы подпирала конных лучников и составлялась из тяжеловооруженных всадников, одетых в кольчуги, железные нагрудники, шлемы. Длинные копья и мечи, палицы и боевые топоры составляли ее вооружение. Тяжелая конница всей своей массой обрушивалась на врага, уже ошеломленного лихими наскоками кара-хазар. Здесь у царя Иосифа были поставлены дружины беков, белые хазары - рослые, плечистые, гордые прошлыми заслугами и почетным правом служить в отборной панцирной коннице.

   Но если и "день помощи" не добивался успеха, то вся конница расходилась в стороны и пропускала вперед третью боевую линию - "вечер потрясения". Пешие ратники этой линии, бесчисленные, как камыши в дельте Волги, стояли стеной, опустившись на одно колено и прикрываясь щитами. Древки своих длинных копий они упирали в землю, а острия склоняли в сторону противника. Преодолеть эту колючую изгородь было не легче, чем добраться голым пальцем до кожи ежа. Нападающие истекали кровью в бесплодных атаках, а потом на них, ослабевших и упавших духом, снова обрушивалась с флангов панцирная конница.

   Наконец, позади всех ждала своего часа последняя боевая линия, которую арабы называли "знамя пророка", а хазары - "солнце Кагана". Здесь, возле большого золотого круга, изображавшего солнце, собиралась наемная гвардия мусульман-арсиев.

   Арсиев берегли. Они вступали в бой только при крайней необходимости. Зато им доставалась львиная доля добычи. Они вырубали дамасскими мечами и бегущих врагов, и своих же воинов, если те, дрогнув, начинали отступать. Арсии были последней надеждой царя Иосифа, они не знали пощады и не ждали ее от врага. Верность и жизнь их были давно оплачены царским золотом...

   Окруженный железными рядами арсиев, царь Иосиф стоял на помосте под золотым кругом и смотрел, как впереди, на зеленой равнине, разворачивается для боя войско князя Святослава.

   Руссы приближались медленно и царю показалось, даже, что они намеренно оттягивают начало битвы. Не устрашился ли князь Святослав, узрев перед собой столь многочисленное и грозное войско? Не завяжет ли переговоры? Можно посулить серебра и товаров, чтобы руссы искали добычу в других землях. Разумнее пожертвовать частью богатства, чем рисковать всем. Может, и князь Святослав думает так же?

   Даже самому себе царь Иосиф боялся признаться, что мысли эти были порождены неуверенностью в войске. Когда он утром объезжал ряды хазарской конницы и пехоты, воины встречали царя угрюмо и обреченно. На их лицах не было той восторженной готовности к самопожертвованию, без которой невозможно добыть победу. Хазарское войско показалось царю похожим на дерево, с виду могучее, но на самом деле уже надломленное, готовое рухнуть от бури.

   Только арсии были спокойны и бесстрастны. Для них, потомственных воинов, война была просто работой, пусть опасной, но - работой. Ничего другого они делать не умели и будут сражаться, как разъяренные быки.

   Иосиф подумал, что не следует бросать их в сечу: в случае чего, они прикроют бегство царя. Подумал - и ужаснулся. Неужели это предчувствие поражения?

   А пешие руссы медленно приближались, вытягиваясь клином. На острие клина шли богатырского роста воины в железных панцирях и шлемах, глубоко надвинутых на брови: живот, бедра и даже голени у воинов были обтянуты мелкой кольчужной сеткой, непроницаемой для стрел. Руки в железных рукавицах сжимали устрашающе большие секиры. Вправо и влево от дружины богатырей-секироносцев - сплошные линии длинных красных щитов, прикрывавших пеших руссов почти целиком. Над щитами поблескивали острия копий.

   На крыльях русского войска неторопливо двигалась конница: справа - светлая, переливающаяся железом дружинных доспехов: слева, ближе к Волге - черная, зловещая. Царь Иосиф догадался, что это печенеги. С печенегами хазары умели воевать и знали, что они быстры, но не стойки в рукопашном бою. Но пока рано думать о печенегах. Главное - пешая рать руссов. Если сокрушить пешую рать, печенеги сами разлетятся, как брызги от брошенного в лужу камня...

   Царь Иосиф поднял вверх обе руки.

   Арсии вскинули копья и разом испустили грозный боевой клич, от которого качнулся золотой круг над головой царя. Заревели медные трубы, возвещая о начале битвы.

   Завизжали, завыли кара-хазары, подобно гончим псам рванулись на русский строй, натянули луки. Непрерывным весенним ливнем полились оперенные железом стрелы.

   Руссы продолжали идти мерным тяжелым шагом, от которого вздрагивала земля. В строю не было заметно павших, только щиты обрастали щетиной вонзившихся стрел. "Утро псового лая" минуло бесполезно.

   Снова затрубили хазарские медные трубы. Повинуясь их зову, мимо расступившихся конных лучников промчались белые хазары, все сокрушающий "день помощи". Звеня доспехами, тяжелая конница докатилась до красных русских щитов и остановилась, словно натолкнувшись на крепостную стену. Задние всадники напирали на передних, а те пятились от колючей изгороди копий.

   Все смешалось. Белые хазары кружились на месте, не в силах прорвать строй руссов и уже не в состоянии вырваться из схватки. Медленно поднимались и опускались огромные секиры руссов. Хазарские шлемы раскалывались, не выдерживая сокрушительных ударов. Кучки всадников вырывались из сечи, скакали, нахлестывая коней, подальше от страшного русского клина. "День помощи" рассыпался на глазах. Царь Иосиф с ужасом понял, что первых двух линий у него уже нет, что рассеянную конницу больше не собрать и не бросить вперед, ей едва под силу сдерживать печенегов и конных дружинников князя Святослава, если они пытаются окружить царское царское войско.

   Иосиф думал только о том, как бы продержаться до темноты и укрыть остатки войска за городскими стенами. Пехотинцы "вечера потрясений" должны остановить руссов, остановить во что бы то ни стало!

   Но клин русского войска вонзился в толпу хазарских пехотинцев неожиданно легко, как топор в вязкую глину. Сначала шла сеча грудь в грудь, в которой побеждает тот, кто сильнее духом. В тесноте воины отбрасывали бесполезные копья и сражались мечами, топорами, кинжалами. Перешагивая через чужих и своих павших, поскальзываясь на мокрой от крови траве, выкрикивая хриплыми голосами боевые призывы, руссы напирали, и царь Иосиф почувствовал, что "ветер потрясений" долго не выстоит.

   Тогда Иосиф решился на последнее, отчаянное средство - послал гонца за Каганом, чтобы равный богам лично воодушевил воинов и устрашил врагов.

   Каган выехал из ворот Итиля на белом коне. Чаушиар и кендер-каган держали над ним большой шелковый зонт, чтобы ни один луч солнца не упал на божественное лицо. Многокрасочная, как весенний луг, следовала за своим повелителем свита. Шествие замыкали двадцать пять жен Кагана, каждая на отдельном, богато украшенном верблюде.

   В свите Кагана было так много нарядных всадников, драгоценности вельмож и оружие телохранителей так ослепительно блестели на солнце, что князю Святославу показалось: на помощь хазарам спешит из города новая отборная рать.

   Святослав поманил пальцем Алка и приказал:

   - Скачи к печенежскому князю Идару! Пусть воины Идара преградят дорогу тем хазарам и прогонят их обратно в город!

   Алк, гордый ответственным поручением, помчался к реке, где в зарослях была спрятана засадная печенежская рать. Ей не велено было выходить без особого приказа.

   Князь Идар был нисколько не огорчен этим. Он спокойно возлежал на ковре в окружении своих старейшин. Рабы разливали из бурдюка кобылье молоко и с поклонами подносили деревянные чашки. Идар прихлебывал холодное молоко лениво и безмятежно, как будто рядом кипела не жестокая битва, а мирно паслись стада. О чем ему тревожиться? Добычу приносит не битва, а преследование разбитого врага. В преследовании свежие кони и не утомившиеся в сече воины князя Идара будут первыми...

   Когда Алк, нетерпеливый, запыхавшийся, еще не опомнившийся от бешеной скачки, спрыгнул с коня у края кровли, Идар встретил его без особой радости. Заставил выпить чашку молока и только потом выслушал приказ князя Святослава. Лениво поднялся, подбежавшие рабы помогли своему князю усесться в седло.

   - Храбрые воины! Бой ждет вас! - повелительно прокричал Идар.

   Затрещали ветки. Печенежские всадники высыпали из зарослей и с воинственными криками устремились следом за князем Идаром и русским дружинником Алком.

   Огибая сражавшихся, Алк направил коня к равнине между хазарским войском и городом, по которой медленно шествовал Каган.

   Бег печенежской конницы казался неудержимым, вот-вот она захлестнет свиту Кагана. Но случилось неожиданное...

   Каган остановился. Остановилась и его свита, спокойно разглядывая приближающихся печенегов, как будто Каган был щитом, прикрывшим от опасности всех сопровождавших его людей.

   - Каган! Это Каган! - вдруг испуганно завопил князь Идар.

   Он натянул уздечку, и послушный конь встал как вкопанный. Идар скатился с седла и упал ничком в траву. На глазах изумленного Алка печенежские всадники, мгновение назад свирепые и неудержимые, последовали примеру своего князя. Они бросали оружие и ложились, уткнувшись лбами в землю. Слепая вера в божественную силу Кагана, о которой они столько слышали, лишила печенегов воли. Преклонение перед Каганом оказалось сильнее страха смерти, и печенеги безропотно ложились под копыта хазарских коней.

   Так вот на что надеялся царь Иосиф, призывая Кагана на поле битвы!

   А Каган продолжал свое неторопливое шествие, он был уже совсем недалеко от Алка. Из всего конного отряда, скакавшего наперерез Кагану, Алк один остался в седле, в окружении печенежских коней, которые беспокойно ржали, переступали с ноги на ногу возле своих распростертых на земле хозяев.

   Ободренные хазарские воины радостно кричали:

   - Каган! Каган! С нами божественный Каган!

   Сразу что-то изменилось на поле битвы. Пешие хазарские воины яростнее взмахивали мечами и топорами, теснее смыкали ряды. Конница белых хазар собиралась вместе, готовясь к новой атаке.

   "Что делать? - лихорадочно думал Алк. - Как задержать помощь из города? Князь Святослав понадеялся на меня, а я обманываю его доверие! "

   Юноша будто наяву представил, как ободренные хазары бросаются на его товарищей, как пятятся под напором воины в родных остроконечных шлемах, как князь Святослав спрашивает воевод, почему отрок Алк не привел печенегов... Представил и даже застонал от бессилия...

   Алк не испытывал, подобно печенегам, суеверного страха перед Каганом. Для вятичей боги были понятными и доступными, как люди. Богов можно было просить о помощи, принося им жертвы. Но деревянных идолов можно было и наказать, отхлестав прутьями или выкинуть из избы на мороз, если они плохо помогали людям!

   И Алк сделал то, на что никогда не осмелился бы ни один человек в здешних степях: в руках у него оказался лук, на тетиву привычно легла черная боевая стрела и, зазвенев, полетела прямо в лицо Кагана.

   Взмахнув длинными руками, Каган вывалился из седла. Чаушиар и кендер-каган склонились над своим поверженным живым богом. Каган лежал на спине, черная стрела вонзилась между бровей и капли крови скатывались по переносице в остекленевшие глаза.

   Божественный Каган был мертв!

   Приближенные, в отчаянии раздирая ногтями щеки, завыли:

   - Горе! Горе! Каган ушел от нас! Закатилось солнце Хазарии!

   Рассыпались и обратились в беспорядочное бегство телохранители и слуги.

   Высоко вскидывая голенастые ноги, затрусили к городским воротам верблюды с женами Кагана.

   Горестная весть дошла до хазарского воинства. Воины пешей рати дрогнули, опустили оружие, покорно склонили головы под мечи и топоры набегавших руссов. Каган убит, божественная сила отступилась от Хазарии, стоило ли продлевать агонию бесполезным сопротивлением?

   Войска больше не было - была толпа растерявшихся, упавших духом людей, которых теснили и избивали руссы.

   Летучие отряды печенегов окружили поле битвы. Но хазары не помышляли о бегстве. Что значила их смерть по сравнению со смертью Кагана?

   Только царь Иосиф с конными арсиями ринулся на прорыв и, потеряв множество воинов, ускакал-таки в степь. Печенеги долго преследовали их, осыпая стрелами. Тела арсиев усеяли дорогу бегства, но сам Иосиф с остатками своей гвардии скрылся. Ночь, покровительница беглецов, спасла его от смерти.

   Русское войско осталось ночевать на поле битвы. Запылали огромные костры, в которые воины Святослава подбрасывали колья, будто специально для этого принесенные на поле хазарскими пехотинцами; потом в костры полетели и древки хазарских копий.

   Звенели, разбрызгивая рубиновое аланское вино, серебряные кубки. Бурдюки с вином принесли на поле тоже сами хазары, чтобы взбодриться перед битвой, но вино стало добычей победителей.

   Гремели над полем победные песни и даже раненые подтягивали слабыми, прерывистыми голосами. Сладок пир на костях поверженного врага! Нет лучше тризны[20] павшим товарищам!

  

   [20] - Тризна - поминальный пир.

  

   Слава храбрым, отличившимся в бою!

   Слава князю-воителю Святославу!..

   Немало дружинников и русских пешцев из судовой рати получило в ту ночь почетные серебряные гривны из рук князя. Святослав был весел и щедр, смех его разносился далеко вокруг, и воины тоже смеялись и пели, и поднимали чаши, и дарили друг другу взятое в бою оружие, хазарских коней, дорогие одежды.

   Слава! Слава! Слава!

   Алк тоже принял из рук князя почетную серебряную гривну, а вместе с ней - новое поручение. Князь Святослав сказал своему удачному ближнему дружиннику:

   - Царь Иосиф убежал и скрылся, как волк в ночи. Догони и возьми его. С тобой поедут дружинники на самых резвых конях и печенеги князя Идара. Сотник Вест будет слушаться тебя...

   - Десятник... - робко поправил князя Алк.

   - Сотник Вест! - повторил Святослав. - Был десятник, а после сегодняшнего боя - сотник. Как ты - был княжим отроком, а отныне можешь величаться княжим мужем! Дождись рассвета - и в добрый путь!

  

  

  

  

   В степи вокруг Итиля осталось много следов.

   Здесь прошли, собираясь под золотым кругом Кагана, воины из хазарских кочевий. Потом здесь же прокатилась лавина печенежских всадников, союзников князя Святослава, оставив за собой широкие полосы вытоптанной копытами травы.

   Однако следы царя Иосифа и его спутников преследователи нашли без труда. Степняки не подковывают своих коней, а породистые аргамаки[21] царской свиты несли на всех четырех копытах железные подковы; глубокие вмятины от шипов отмечали их путь.

  

   [21] - Аргамак - старинное название породистых верховых лошадей, которых разводили в Средней Азии и на Кавказе.

  

   Потом начали попадаться и другие следы поспешного бегства: брошенное в траву дорогое оружие, издохшие кони под нарядными седлами, распростертые на земле раненые и убитые арсии в золоченых кольчугах.

   Печенеги князя Идара, присоединившиеся к погоне, коршунами бросались на них, добивали раненых, сдирали с убитых доспехи, рубахи из цветного шелка, сафьяновые сапожки с острыми каблуками.

   Русские дружинники смотрели на этот разбой насмешливо и презрительно. Не к лицу рыцарю обирать павших, даже врагов, его дело сражаться в честном бою!

   А над степью висело безмятежное, прозрачно-голубое небо, еще не замутненное летним пыльным маревом. Ветер пробегал по траве, и степь колыхалась, будто море, бесконечно длинными волнами. В такую весеннюю благодать хотелось наслаждаться созерцанием красоты природы, а не нестись сломя голову за чужими всадниками, которых никто из преследователей не знал и не имел причины лично ненавидеть, но которых непременно нужно догнать и убить. Такова уж судьба воина...

   Алк глубоко вздохнул.

   Ехавший рядом князь Идар, неправильно истолковавший вздох юноши, только что отмеченного великим подвигом и княжеской милостью, поспешил успокоить его:

   - Не горюй, догоним царя. Царь и слуги его на аргамаках, быстрых, но не таких выносливых, как наши кони...

   - Не о том я... - тихо сказал Алк. - Глянь вокруг, красота-то какая...

   Князь Идар недоуменно оглянулся.

   Степь, как степь. Травы много. Высокая трава, сочная. От такой травы скот округляется, жирком заплывет. Хорошо! Воды еще много, в каждой лощинке стоит вода, колодцев искать не надо. Тоже хорошо! Солнце не палит зноем, лишь теплом ласкает. Под весенним солнцем ехать по степи хорошо! Но красота-