Корнилович Александр Осипович - Андрей Безыменный

журнал Берхгольца, Memoires de la P-sse Sophie de Prusse, Memoires sur la Regence и пр.}, в Берлине, Лондоне, Париже, Варшаве королевские обеды не раз кончались вытаскиванием собеседников из-под столов,- одни, говорю, из обыкновенных посетителей бесед имели право отказываться от участия в попойках и освобождены были от наказания Большого Орла, которому подвергались сам царь, царица, все мужчины и замужние женщины, с тою разницею, что женский кубок был втрое менее против мужского: так справедливо, что истинное достоинство везде и всегда приобретает уважение! Далее являлись братья Долгорукие, князь Яков и Григорий, изумлявший парижан любезностью и образованием, Толстой и Шафиров, славные переговорами с Оттоманскою Портою, и, наконец, соперник последнего, засыпанный табаком, Анд<рей> Ив<анович> Остерман, обессмертивший себя договорами Нейштатским и Белградским, тогда еще мелкий чиновник, но уже уваженный за тонкий ум и многостороннее образование. Все, за исключением последнего, были предметом ненависти для хозяина, который ни в чем не терпел соперников, но ненависти тайной, потому что явная не смела обнаружиться при Петре. Перед ними стояли группами молодые люди, с благоговением слушая, с жадностью ловя из уст сих мужей доблестных уроки мудрости, которой живые примеры видели в их жизни,- обстоятельство, достойное замечания при малообразованности тогдашнего поколения.

   Перешед в следующую комнату, друзья очутились будто в другом мире: шум, говор, крик, чоканье стаканов, где обнимаются, целуются, где спорят и мирятся за кубками. Совершенное равенство. Иные, кои до вступления в залы ассамблеи не смели взглянуть на соседей, тут словно свои; в рясах, в мундирах, в кафтанах, без различия чинов, званий, лет, без порядка, кто сидя выше, кто ниже, как кровные, как братья, с румяными от вина и веселости лицами - все пьют из одной круговой чаши. Полная свобода! Пир горой! Вино льется! Одно преступление - отставать от соседей. Тут Желтов указал Горбунову товарищей Петра в совете и веселии: знаменитого архиепископа новогородского Феофана, красноречивого оратора, глубокомысленного политика, историка и столь же усердного собеседника, затем Ягужинского, равно бесстрашного в Сенате и за чашей, далее князя-кесаря Ромодановского, в одном изменявшего старине, что предпочитал медам заморские вина, адмирала Апраксина, который со слезами радости осушал кубки, Ив<ана> Ив<ановича> Бутурлина, получившего титул князя-папы за подвиги на пирах, и разгульных членов его общества.

   Разительную противоположность представляла третья комната. На столах вместо вина - пиво и пунш. Осененные облаком, с глиняными трубками в зубах собеседники также пьют, но молча и отдыхая только, чтоб всасывать и выпускать из себя табачный дым.

   - Здесь, брат,- сказал Желтов Горбунову,- муха пролетит, услышишь, а если кто и обмолвится, то, верно, не по-нашему.

   Действительно, пировавшие тут были исключительно иностранцы: офицеры, служившие в нашей армии и флоте, шхипера, оставшиеся на зиму в Петербурге, иноземные купцы. Андрей заметил между ними герцога Голштейн-Готторского, перешептывавшегося с вице-адмиралом Крюйсом и не уступавшего в беседах ни одному из самых отчаянных наших весельчаков, так что, по словам его камер-юнкера Берхгольца, никогда не выходил из беседы своими ногами.

   Обозрев четвертую комнату, где в разных концах посетители то стучали шашками, то двигали безмолвно шахматами, и заметив тут особенный стол и поставленные подле с раззолоченным на спинке орлом кресла для государя, обыкновенно игравшего в шахматы с графиней Пушкиной, Горбунов перешел на половину дамскую. Вдоль по стене сидели длинным рядом матушки, напудренные, в кирасах и широких робронах, глядя на дочек и повторяя про себя последние два стиха молитвы господней: и не введи их во искушение, но избави от лукавого; впереди дочки стояли строем, расчесанные, разряженные, перетянутые; против - молодые мужчины, также в строю. О разговорах с женщинами, этом обмене ума и любезности, который ныне составляет главное наслаждение в обращении с прекрасным полом, в то время не было и помину. Да и говорить было не о чем. "Грамота не женское дело",- твердили старики. Иные девицы не только не читали, да и совсем не видали книг, разве в церкви, когда дьякон выносил из алтаря Евангелие. Пяльцы и одни пяльцы были их занятием, мастерство шить - лучшей похвалой. Притом умы находились тогда в каком-то ребячестве, кот<к рому ныне с трудом поверят. Герцогиня Мекленбург-Стрелицкая, царевна Екатерина Ивановна, сестра императрицы Анны, жившая в России после развода с мужем, женщина лет тридцати, нрава веселого, в пребывание двора в Москве в 1722 г<оду> принимала у себя, в селе Измайлове, раз в неделю дам и девиц. Чем же, думаете, они весь вечер занимались? Ни дать ни взять, играли с кошками. И это чрезвычайно их забавляло. "Не поверишь, мой свет,- писала царевна к графине Авд<отье> Ив<ановне> Чернышевой,- как нам вчерась было весело; кошки смешили нас до упаду". А потому и в ассамблеях, до начатия танцев, только и дело было что глазели: мужчины глядели во все глаза на девиц, девицы украдкой на мужчин, и если встречались взорами, опускали, краснея, очи или закрывали платками лицо.

   Горбунов и Желтов присоединились к толпе зрителей на сии живые картины, как вдруг внезапный блеск привлек их к окну. Великолепное представилось зрелище. Нева горела от разноцветных огней, коими освещены были буера, яхты, ялики, в стройном порядке двигавшиеся от противоположного берега к пристани: подъезжал царский двор. Вскоре раздались трубные звуки, и вошел в покои Петр, ведя под руку Екатерину, а за ними блистательный, многолюдный послед мужчин и женщин. Горбунов с удивлением взирал на величественную красоту русской царицы, ее высокий рост, казавшийся еще выше от длинных темно-русых волос, зачесанных по тогдашнему обычаю вверх, ее широкое чело, большие темно-голубые глаза, лицо чистое, покрытое румянцем стран полуденных, стройный стан и гордую поступь. Подле находились великие княжны: Елисавета, незадолго покинувшая крылышки {Автор позволил себе несколько подвинуть эпоху совершеннолетия в<еликой> к<няжны> Елисаветы, государь Петр I обрезал ей крылышки в день торжества о заключении Нейштатского мира, 21 ноября 1721 г.}, поразила его с первого взгляда: ее мягкие как шелк, спускавшиеся до плеч локоны, большие голубые глаза, дышавшие негой, ослепительная белизна шеи и рук, полная грудь - останавливали самого равнодушного зрителя. Наружность Анны не имела ничего блестящего, отличного, но в чертах, во взорах, во всех движениях сияла душа чистая, нежная, исполненная любви ко всему окружающему. Желтов указал между прочим другу княжон Марию Александровну Меншикову и Катерину Алексеевну Долгорукую, кои потом обе, жертвы отцовского властолюбия, отторженные от женихов, чтоб одна за другой быть обрученными одному императору, кончили дни невестами-вдовами в заточении, графиню Нат<алью> Бор<исовну> Шереметову, последовавшую за женихом в ледяные дебри Сибири, гр<афиню> Матвееву, тогда невесту А<лександра> И<вановича> Румянцева, отца знаменитого фельдмаршала, и славных в то время любезностью графинь Головкиных и княжну Черкасскую.

   Появление великих княжон оживило немую картину, какую являли покои, занимаемые прекрасным полом. Их снисходительное, милостивое обращение со всеми, без различия званий, и свобода с мужчинами служили образцом для фрейлин. Сии последние имели уже своих угодников: в числе роившихся кругом молодых людей проявлялись известные заслугами и саном в последующее время - Ив<ан> Ив<анович> Неплюев, славный посольством в Турцию и особенно управлением Оренбургского края, С<тепан> Ф<едорович> Апраксин, П<етр> С<еменович> Салтыков и, тогда из первых красавцев, А<лександр> Б<орисович> Бутурлин, предводительствовавшие в Семилетнюю войну нашими армиями; наконец, знаменитый Миних, в то время еще генерал-майор, который со всею германскою неловкостью был самым страстным воздыхателем женского пола и сохранил сию слабость до преклонной старости, так что по возвращении из Сибири, утружденный летами и недугом, писал еще любовные письма к молодым графиням С. и В., составлявшим украшение двора императрицы Екатерины II. Впрочем, и сия угодливость была совсем не то, что ныне. В движениях самый церемонный этикет, в словах все изысканные выражения осмеянных Мольером умников de l'hotel Rambouillet, не подходили без многократных поклонов, в танцах едва прикасались к пальцам дамы: какая непринужденность между мужчинами, такое жеманство в обращении с женщинами.

   Обыкновенно по прибытии государыни начинались танцы, но тут медлили, потому что не было души собрания, того, по мановению коего оно двигалось. Петр, имевший обычай со вступлением в ассамблею тотчас обойти всех посетителей, прошел прямо в кабинет, повелев следовать за собою хозяину, который, привыкнув читать на лице государевом происходившее в его душе, с трепетом ожидал последствий свидания.

   - Данилыч! Долго ли ты будешь играть моим терпением? - строго спросил царь, садясь в кресла.- Что у тебя за дело с Горбуновым?

   - Никакого, государь! - ответствовал князь.- Я хотел! купить у его дяди имение, но старик отказывался от продажи. По его смерти обратился к наследнику, и этот молокосос, невзирая на мои выгодные условия...

   - И потому,- прервал Петр,- что этот молокосос, как ты его зовешь, не хотел удовлетворить твоей прихоти, ты решил злодейским умыслом лишить его собственности?

   - Злодейским умыслом? - с изумлением возразил князь.

   - Данилыч! - продолжал царь, не замечая восклицания.- Пока ты довольствовался похищением государственной казны, я, памятуя твои заслуги и, может быть, по слабости к тебе, чтоб не срамить тебя, разделывался с тобой по-домашнему и довольствовался наказанием тебя денежной пени, иногда же пополнял ущерб из своих доходов. Но если, издеваясь моим снисхождением, ты употребляешь свое могущество на угнетение беззащитных, если для достижения своих замыслов прибегаешь к подлогам, поджогам, убийству и прикрываешь сии преступные козни предлогом государственного интереса, Данилыч,- промолвил Петр, возвысив голос,- я, божий слуга, отмститель в гнев творящему злое, поставлен на то, чтоб карать преступление. Слезы невинно терпящих вопят на меня к богу, и тяжко мне придется отвечать за них, если не исполню долга. А ты лучше другого ведаешь, что я умею его выполнить.

   - Государь! - отвечал князь.- Ваше величество изволите упоминать о подлоге, зажигательствах, убийстве, о коих я не имею понятия. Поверенный мой, Белозубов, писал ко мне, что бежавший из дома Горбуновых подьячий Терентьев открыл ему, будто наследник Бердыша подкидыш, а следовательно, владеет имением незаконно, и просил моего согласия повести о том дело у новгородского воеводы. Я соизволил, но что тут были злоумышление, козни - того не ведал и не ведаю.

   Петр не спускал с князя очей.

   - Верю словам твоим, еще более лицу,- сказал он наконец,- но не менее стыда тебе иметь клевретов, способных на такие злодеяния. Не погневайся! Я повелел Белозубова, Терентьева и Фролова предать суду. И горе тебе, если окажется, что ты тут сколько-нибудь замешан.- Потом, встав, промолвил уходя: - Я приказал Горбунову быть сегодня здесь, хочу чтоб ты перед ним извинился. Едва лишь государь воротился в собрание, подали знак к танцам. В ассамблеях перед начатием бала хозяин подносил даме по выбору бронзовый, вызолоченный жезл, наподобие кадуцея, и перчатку в знак державства, как бы давая знать, что в светской жизни господство принадлежит женщинам. Дама, принимавшая затем название царицы бала, подзывала любого мужчину, заставляла его стать на колени и, посвятив в маршалы бала, по примеру древних рыцарей - приложением двух пальцев к его щеке, передавала ему с кадуцеем свою власть. Обязанность маршала была исполнять безропотно все, самые прихотливые повеления своей дамы и по ее наставлениям распоряжаться балом. В сей вечер князь Меншиков подошел к Екатерине и на коленях поднес ей знаки власти над собранием. Когда хотел встать, государыня, остановив его, молвила:

   - Позвольте, князь! Я намерена избрать вас в маршалы и по праву господства моего над вами хочу, чтоб вы исполнили требование, которого, верно, не ожидаете.

   - Ваше величество! - возразил князь.- Для сего не нужно мне маршальского жезла. Я раб ваш, и ваша воля была и будет мне всегда непреложным законом.

   - К вам недавно поступила фрейлина, не помню, как ее зовут, спросите о том у княгини Марии Андреевны. Я принимаю ее под свое покровительство. Употребите свое влияние, дабы ее не выдавали замуж против желания.

   - Государыня! - ответствовал князь.- В угодность вам я сделаю более: и, если ваше величество повелите, я постараюсь соединить ее с предметом ее любви. Дворянство бывшего ее жениха доказано, и ничто не мешает их союзу.

   - Вы мне доставите этим удовольствие,- сказала царица.

   Между тем как судьба таким образом без ведома Андрея готовилась вдруг вознаградить его за все напасти, сам он с любопытством смотрел на мелькавших перед ним танцовщиков. Восхитила его прелесть, с какою двигалась в менуэте великая княжна Елисавета, ловкость в контрдансе графинь Головкиных, первых танцовщиц после великой княжны, умилило снисхождение царя, который то участвовал в пляске, то, положив одну ногу на другую, с трубкою в зубах беседовал за одним столом с архиереями о богословии или с иноземными мореходами об опасностях их плавания, то, наконец, вместе с пировавшими пил из круговой чаши. Но всего более поразил его танец, изобретенный Петром, трогательное доказательство благодушия царева и его желания видеть на всех лицах веселость. Это был род нашего гросфатера. При игрании похоронного марша от шестидесяти до ста пар двигались погребальным шествием; вдруг, по движению маршальского жезла, музыка переходит в веселую, дамы покидают своих кавалеров и берут новых между нетанцующими, кавалеры ловят дам или ищут других, от этого кутерьма ужасная, толкотня, беготня, молодые танцовщицы хватают стариков, молодые мужчины тащат старух, те отказываются, отбиваются, шум, крик, все собрание, тысяча или полторы тысячи человек, поднято, словно играют в жмурки. И заметьте, Петр, Екатерина, вся царская фамилия тут же: за ними бегают, гонятся, сами они ловят, безо всякого от других отличия, словно в своем семействе. Наконец, новое движение жезла: все приходит опять в прежний порядок, и те, кои остаются без дам или кавалеров, осушают кубки Большого или Малого Орла, единственное наказание за все проступки в ассамблее.

   Андрей едва оправился от суматохи, в которой волей-неволей принужден был принять участие, увидел перед собою того, кого почитал главным себе врагом.

   - Господин Горбунов! - молвил князь Александр Данилович.- Мне весьма больно было узнать о неприятном деле, какое навязали вам, и еще более, что при этом употребили во зло мое имя. Уверяю вас честью, что все против вас злоухитрения и козни, на какие дерзнул поверенный мой Белозубов, чинились без моего ведома и воли. Чтоб доказать, что не питаю к вам неприязни, предлагаю вам свою дружбу (тут князь протянул руку) и постараюсь явить ее на деле. Не угодно ли вам перейти со мною в боковую комнату?

   Андрей в изумлении последовал за князем. Вдруг раздалось: "Андрюша! Мой Андрюша!" - и Варвара очутилась в его объятиях.

  

  

   Два месяца спустя после сей нежданной и счастливой встречи обрученных, в два часа пополудни, несколько дрог четвернями, нагруженных сундуками, заказною в Петербурге мебелью орехового дерева, всем, что новобрачная приносит в дом супруга, покрытых богатыми персидскими коврами, медленно потянулись из села Евсеевского в село Воздвиженское. Впереди в карете веером, расписанной золотыми и серебряными городками в виде шахматной доски, покидавшей сарай только при торжественных случаях, гордая как пава, пышная как маков цвет, Ивановна в высоком чепчике, который принуждена была надеть со вступлением в дом князя Александра Даниловича и потом уже не снимала, и богатой штофной телогрее, открывала шествие цугом убранных перьями коней. Рослые слуги позади и вершники по сторонам умножали пышность поезда. Едва он показался в виду ярко освещенного дома Горбуновых, Андрей, испросивший дозволение уехать из Петербурга для женитьбы вместе с Желтовым, который также взял отпуск, чтоб быть шафером у своего приятеля, вышли на крыльцо встретить дорогую гостью. После первых приветствий, когда няня Ивановна заняла половину дома, назначенную для будущей владычицы села Воздвиженского с деревнями, и жених вместе с другом отправились к нареченному тестю благодарить за приданое, Николай Федоров, род первого министра у молодого барина, дворецкий Илья Иванов, малорослый, дородный, плешивый мужчина, и ключница Анна Васильевна, которую в силу сего звания и потому, что, по догадкам, пользовалась особенным благоволением покойного Бердыша, прочие слуги честили Анной Васильевной, как некогда наших бояр - с "вичем",- все, с детства кормившиеся от подачек господского стола и составлявшие высшую аристократию в многолюдной дворне Горбуновых, следуя приказу барина, угостили роскошным ужином нового товарища. Когда блюда одно за другим были разнесены между собеседниками и сладкое вино развязало языки:

   - Слава тебе, господи! - воскликнула Ивановна.- Наконец привел бог дождаться. Прошел бы завтрашний день благополучно, а там и дело с концом.

   - Уж тут далеко ли? - молвила Анна Васильевна.- Жаль только, что отец Григорий изнемогает. Уж куда как ему хотелось обвести молодых кругом налоя. Да больно стар, сердечный! С постели, вишь, подняться не может.

   - Я чай, Маланья Ивановна, Варвара-то Лукинишна рада,- промолвил дворецкий.

   - И, батюшка! - отвечала няня.- От радости света божьего невзвидит. И здоровье, и веселье, все мигом прикатило! Глядит как наливное яблочко! А то, бывало, не дай бог и ворогу, только и ведала, что горе, особенно в Санкт-Петербурхе, словно свечка истаяла, иссохла как лучинка. И день и ночь то и дело, что тоскует. Слез нет, а только что вздыхает, да так тяжело; что не приведи господь! Уж я, ах ты, владыка небесный, и молитвы над ней творила, и сама плакать, и ей-то говорю: "Полно тебе, свет мой, кручиниться, господь милостив, не оставит тебя горемычной, не убивай себя и нас". Нет! Что прикажешь делать? Все грустит. А пуще всего, коли заговоришь о Белозубове. Да и он, душегубец, прикинулся влюбленным и ну свататься! А ей это пуще, чем нож в сердце.

   - Мало того,- подхватила Анна Васильевна,- Андрей Александрия чуть со двора, а он на двор. Прикатил сюда в Воздвиженское да и распоряжается, словно своим добром.

   - Далеко кулику до петрова дня,- прервал дворецкий.- Каково-то им всем теперь распоряжаться на каторге в Рогвихе, что ли?

   - Да и поделом их! - молвил Николай Федоров.- Слыханное ли дело, пуститься на такое беззаконие!

   - Мне жаль дочки Тихоновой,- сказала тут няня,- Она, бают, ни про что не ведала. Ан теперь без мужа, чай, горемычная, по миру пойдет.

   - Не тревожьтесь, Маланья Ивановна! - отвечал дядька.- У нашего барина душа христианская: приказал отвести ей двор и пожаловал месячную дачу,

   - Куда какой добрый! - промолвила няня.- Дай бог ему много лет здравствовать!

   Тут Илья Иванов велел подать из поставца большую заздравную чашу, наполнил ее и, громко произнесши: "Здравие и многолетие нашему барину и барыне! Пошли им, господи, много чад и домочадцев! Да здравствуют на многие лета!" - осушил ее до дна.

   Собеседники почли долгом, повторив тост, последовать примеру. Между тем пробило восемь часов. Николай Федоров, не без основания почитавший себя старшим и в постоянную бытность при господах получивший понятия о светскости, подал руку няне, для которой после дневных трудов и веселого ужина сия подпора не была лишней, и, в сопровождении собеседников, доведши новую гостью до вверенной ее надзору половины, пожелал ей доброй ночи.

   - Покорно благодарим-с! - отвечала Ивановна.- Прощенья просим-с, Николай Федорыч, Илья Иваныч, Анна Васильевна.

   Прощенья просим, г<оспода> читатели!

  

  

   Впервые - отдельным изданием без указания имени автора в 1832 г. в Петербурге. На титуле: "Андрей Безыменный (Старинная повесть)"; далее надпись: "Напечатано в типографии III отделения собственной е. и. в. канцелярии".

   Обращаясь с просьбой о разрешении опубликовать повесть, А. О. Корнилович писал шефу жандармов А. X. Бенкендорфу: "Вам известно, что сестра моя не в силах воспитать дочери. Чтоб пособить ей, сколько от меня зависит, я написал небольшой роман времен Петра I, и прошу Вас благоволить исходатайствовать мне высочайшее дозволение отправить его к брату для продажи какому-нибудь книгопродавцу". (Корнилович А. О. Сочинения и письма. М.-Л., 1957, с. 295.) ("Литературные памятники").

   Печатается по указанному изданию.

  

   С. 315. Андрусовское перемирие - завершило русско-польскую войну 1654-1667 гг".

   С. 318. Вспомните Азов, Калиш, Лесное, Полтаву... - места побед русских войск: под Азовом - над турками 19 июля 1696 г., над шведской армией при Калише - 18 октября 1706 г., под Лесным - 28 сентября 1708 г., под Полтавой - 27 июня 1709 г.

   С. 319. Бунчук - знак сана и власти, в частности атамана и гетмана, представлял собой пряди конского волоса, укрепленные на украшенном древке.

   Поход Чигиринский -- речь идет о победных действиях под Чигирином 7-24 августа 1677 г. русской армии и казачьих полков против турок.

   ...на корм воеводам... - воевода, военачальник и правитель на Руси X - 70-х годов XVIII в., кормился (содержался) за счет местного населения. Система кормления упразднена земской реформой 1655-1656 гг.

   Приказ - орган центрального управления в московских государствах. Подьячий - здесь: вольный делец, "кормящийся пером".

   С. 320. Славяно-греко-латинская академия - первое высшее учебное заведение в Москве; открыто в 1687 г. при Заиконоспасском монастыре.

   С. 321. Муж мудр биет дитя не разумно <...> Иже щадит жезл, ненавидит сына своего; любяй же наказует прилежно - перефразировка библейских "Притчей Соломоновых": "Не оставляй юноши без наказания: если накажешь его розгою, он не умрет; ты накажешь его розгою и спасешь душу его от преисподней" (гл. 23, ст. 13-14).

   Келарь - инок, заведующий монастырскими припасами, светскими делами монастыря.

   С. 324. Объяринный сарафан - из объяри, плотной шелковой ткани с золотыми и серебряными узорами.

   С. 331. ...о щит ее притупятся разженные стрелы лукавого...- неточная цитата из Евангелия. (Послание к ефесянам святого апостола Павла, гл. 6, ст. 16).

   С. 335. Боле грешный неправдою...- неточная цитата из Псалтыри (псалом 7, ст. 15-16).

   С. 336. Ков - тайный злой умысел, козни.

   С. 340. Пряслице - здесь: веретено.

   Роброн - старинное дамское платье с кринолином на стальных обручах или китовом усе.

   С. 348. Головкин Гаврила (Гавриил) Иванович (1660-1734) - граф, видный государственный деятель, один из воспитателей и сподвижников Петра I, руководитель русской внешней политики после смерти Ф. А. Головина; с 1709 г. государственный канцлер, с 1718 - президент коллегии иностранных дел.

   Брюс Яков Вилимович (1670-1735) - сподвижник Петра I, русский государственный и военный деятель, сенатор, президент Берг- и Мануфактур-коллегии (1717), генерал-фельдмаршал (1726). Перевел немало книг на русский язык, ведая Московской гражданской типографией. Его именем был назван гражданский календарь (1709-1715).

   Шафиров Петр Павлович (1669-1739) - переводчик Посольского приказа, дипломат, президент Коммерц-коллегии, вице-канцлер; автор исторического сочинения о Северной войне.

   Долгорукие - княжеский род; в царствование Петра наиболее известны - Яков Федорович (1639-1720), князь, сподвижник Петра, его советник и доверенное лицо, участник Азовских походов и создания регулярной армии; 11 лет провел в шведском плену; с 1712 - сенатор, с 1717 - президент Ревизионной коллегии; Василий Владимирович (1667-1746), генерал-фельдмаршал, с 1728 года член Верховного тайного совета; Василий Лукич (ок. 1670-1739), русский дипломат в Польше, Дании, Франции, Швеции. С 1727 г. член Верховного тайного совета; Михаил Владимирович, князь, сенатор.

   Бутурлин Иван Иванович (1661 - 1738) - стольник, генерал. Бахус - бог вина и веселия.

   С. 349. Не хвалися о утрие...- цитата из библейских "Притчей Соломоновых" (гл. 27, ст. 1).

   С. 356. Княгиня Мария Андреевна Меншикова... утратила в ссылке и жизнь - вероятно, речь идет о жене Александра Даниловича Меншикова, самого близкого сподвижника Петра I, князя, генерал-фельдмаршала, Дарье Михайловне; скончалась по пути в Березов, куда было сослано семейство Меншиковых Петром II в 1727 г.

   С. 360. Феофан Прокопович (1681-1736) - один из сотрудников Петра I, писатель, глава Ученой дружины, поклонник философов-материалистов, сторонник просвещенного абсолютизма, архиепископ.

   Остерман Андрей Иванович (1686-1747)- родом из Вестфалии; на русской службе с 1703 г.; дипломат, член Верховного тайного совета; в царствование Анны Иоанновны (1730-1740) определял внешнюю политику России. В 1741 г. сослан в Березов Елизаветой Петровной.

   С. 362. Эзоповы и Федровы басни - басни древнегреческого баснописца Эзопа (6 в. до н. э.) и римского - Федра (ок. 15 г. до н. э. - ок. 70 г. н. э.).

   С. 366. Ягужинский Павел Иванович (1683-1736) - один из ближайших помощников Петра I, дипломат, затем генерал-прокурор.

   Д<митрий> М<ихайлович>Голицын - вероятно, Михаил Михайлович Голицын (1675-1730), князь, генерал; позже фельдмаршал и видный военачальник первой трети XVIII в.

   Толстой Петр Андреевич (1645-1729), граф, государственный деятель и дипломат. Добился возвращения в Роесию царевича Алексея Петровича и руководил следствием по его делу. С 1718 года начальник Тайной канцелярии, президент Коммерц-коллегии. С 1726 - член Верховного тайного совета. В 1727 - выступил против Меншикова, заточен в Соловецкий монастырь.

   Шафиров П. П., Шереметев Б. П., Апраксин Ф. М. - см. коммент. к стр. 348 303, 305.

   С. 370. Стефан Яворский (1658-1722) - русский церковный деятель, писатель, противник Феофана Прокоповича, "местоблюститель патриаршего престола", с. 1721 г. президент Синода. Голицын Борис Алексеевич (1654-1714) - князь, дядька-воспитатель Петра I. Во время Великого посольства (1797-1798) - одно из главных лиц в правительстве; после Астраханского восстания 1705-1706 гг. в немилости у царя.

   С. 372. ...царевна Екатерина Ивановна... - племянница Петра I, герцогиня Мекленбургская, мать Анны Леопольдовны (1718-1746), правительницы России (1740-1741) при малолетнем императоре Иване VI Антоновиче.

   С. 373. Неплюев Иван Иванович (1693-1773) - государственный деятель, конференц-министр и сенатор (с 1760); дипломат, русский резидент в Константинополе.

   Апраксин Степан Федорович (1702-1758) - генерал-фельдмаршал, участник турецких походов; возглавлял русскую армию в начале Семилетней войны (1756-1763); за нерешительные действия отстранен от командования.

   Салтыков Петр Семенович (1696-1772/73) - генерал-фельдмаршал, московский генерал-губернатор; победитель в Семилетней войне при Пальциге и Кунерсдбрфе.

   Бутурлин Александр Борисович (1694-1767) - генерал-фельдмаршал, сенатор; фаворит Елизаветы Петровны. Во время Семилетней войны, в 1760-1761 гг., был главнокомандующим русской армией.

   Миних Бурхард Кристоф (1683-1767) - родился в Ольденбурге; с 1721 г. на русской службе; в годы правления Петра I руководил гидравлическими работами; впоследствии граф, генерал-фельдмаршал; в правление Анны Леопольдовны был первым министром, в 1742 сослан в город Пелым Елизаветой Петровной; возвращен из ссылки в 1762 г. Петром III.

   ...l'hotel Rambouillet - отель Рамбулье - знаменитый литературный салон XVII в., центр литературной жизни Франции в 1624-1648 гг. Хозяйкой его была Катарин де Вивон-Пизани, маркиза Рамбулье.

   С. 375. ...жезл, наподобие кадуцея... (лат. caduceus) - в греко-римской мифологии обвитый двумя змеями магический жезл Гермеса (Меркурия), вестника богов и бога торговли, стад и дорог.

   С. 376. Гросфатер (нем.) - дедушка; так назывался старинный танец.