Каратыгин Петр Петрович - Временщики и фаворитки 16, 17 и 18 столетий. Книга первая

есчестие лично ее, а отнюдь не ваше".

   Защита Кренмера не повела ни к чему, судопроизводство шло своим порядком, и 17 мая 1536 года следственная комиссия из двадцати шести пэров королевства, признав бывшую королеву Анну Болейн виновной, а равно и сообщников ее, постановила: преступницу казнить смертью, по усмотрению короля сожжением на костре или четвертованием; брату ее с тремя сообщниками отрубить головы, музыканта Смиттона повесить. Тела пятерых казненных разрубить на части и выставить на позорище народу и в назидание злоумышленникам. Брак короля, по определению архиепископа Кренмера, объявить недействительным; дочерей его, рожденных Анной Болейн, Елизавету и Марию признать незаконными.

   Выслушав приговор, Анна - по примеру закоснелых преступников, желая затянуть дело, припутав к нему новую кляузу, - объявила, что в числе членов комиссии находится лорд Перси, герцог Норфсомберленд, тайно с ней обвенчанный еще до выхода ее замуж за короля. Она рассчитывала на то, что судьи, приняв эту выдумку за правду, снимут с нее обвинение в измене Генриху VIII: только бедная интриганка жестоко ошиблась в расчете. Перси торжественно в дворцовой капелле поклялся, приобщаясь святых тайн, что все его отношения к королеве до ее замужества ограничивались ласками, никогда не преступавшими пределов благоразумия. Уведенная в Башню, Анна Болейн предалась самому малодушному отчаянью. Как то было с ней год назад, началась истерика со странным бредом и вероятно непритворным. Накануне казни 19 мая 1533 года она попросила позвать в свою комнату жену коменданта Башни и, упав перед ней на колени, рыдая, сказала:

   - Повидайте принцессу Марию, дочь покойной королевы Катерины, и точно так же на коленях вымолите у нее прощение мне за все обиды, причиненные мною ей и ее несчастной матери!..

   Ночь, предшествовавшую дню казни /20 мая/, Анна провела без сна и с самого раннего утра до прибытия к эшафоту она тем более падала духом, чем ближе подступала роковая минута. Сначала Анна молилась вслух задыхающимся голосом, потом принималась хохотать, впадала в оцепенение или глубокое раздумье. В эти страшные минуты она, между прочим, вдруг очень спокойно стала говорить окружавшим, что палач - мастер своего дела и мучить ее долго не будет. "Топор острый и тяжелый, - заключила она, - а шейка у меня такая нежная, тоненькая..." И опять раздирающие душу рыдания и вопли.

   Одни историки говорят, будто Анна Болейн шла на место казни мужественно и сложила голову на плахе с величием праведницы; другие напротив - будто бы малодушие ее перешло в ярость, и осыпаемая проклятиями присутствовавшего народа, она сказала: "Королевой жила - королевой и умру, хотя бы все лопнули с досады!" Которое из двух сказаний правдивее, решить трудно, что же касается до разноречия историков, причина ему весьма проста: память Анны благословляли протестанты, проклинали католики.

   Четыре друга королевы были обезглавлены в тот же день. Горло музыканта Смиттона, издававшее когда-то нежные, мелодические звуки под аккомпанемент лютни, было затянуто позорной петлей на виселице. Церемониал мрачной процессии на казнь был начертан собственной рукой Генриха VIII, палач был нарочно выписан им из Кале... В Ричмондском парке доныне показывают пригорок, на котором король стоял, ожидая вести о совершении казни своей второй, незаконной супруги.

   На другой же день после казни он обвенчался с Иоанной Сеймур. Эта личность, подобно Анне Болейн, большинству образованного мира представляется в весьма ложном свете, и в этом случае опять виноваты романисты, авторы мелодрам и композиторы. Анну они изображали обыкновенно угнетенной невинностью, тогда как на деле было совсем наоборот; Иоанну Сеймур - злой интриганкой, клеветницей и лукавой кокеткой, происками своими погубившей свою жертву, но это чистейший вздор. Красавица Сеймур была девушка тихая, кроткая, покорная воле тирана и всего менее домогавшаяся короны, снятой с обезглавленной Анны Болейн. Надобно предполагать в этой женщине неестественное мужество и геройскую смелость, чтобы допустить с ее стороны возможность домогательства короны, когда перед ее глазами только что разыгралась кровавая катастрофа, закончившая жизнь другой женщины, путем интриг достигшей престола и свергнутой с него, чтобы взойти на эшафот. Дрожа от ужаса, Иоанна Сеймур шла к алтарю со своим державным женихом, и не на радость ей был сан королевы, в который он возводил ее; не ослепляли ее ни блеск короны, ни багрянец порфиры, служившей гробовым покровом первой жене короля и обрызганной кровью второй. Иоанна Сеймур не могла любить Генриха как человека /в это время он был обрюзглым, чудовищной толщины субъектом, страдавшим одышкой/, но настолько боялась его, чтобы осмелиться и думать об измене. Во все кратковременное ее замужество Иоанну не покидала мысль, что супружеское ее ложе воздвигнуто на гробнице Катерины Арагонской и на плахе Анны Болейн.

   Эта мрачная обстановка хуже Дамоклова меча могла отравить и, вероятно, отравила существование третьей жены Генриха VIII, которая не успела надоесть ему и унесла за собой в гроб /24 октября 1538 года/ его искренне сожаление, подарив ему наследника - Эдуарда.

   Четвертый брак короля английского, в который он вступил через два года с небольшим после смерти Иоанны Сеймур, можно было назвать смешным фарсом, разыгранным Генрихом VIII после трагедии. На этот раз король решил взять себе в супруги не подданную, но принцессу одного из владетельных домов Европы. Политические соображения почти не руководили им, он искал жену по вкусу и для этого окружил себя портретами разных принцесс, заочно сравнивая и выбирая. Хотя живопись и называют художеством "свободным", тем не менее она имела тогда, как имеет и теперь, два существенных недостатка: или рабски подражает подлиннику, или рабски ему льстит, особенно если подлинник - особа женского пола. Художник, изобразивший на холсте черты принцессы Анны Клевской, на которую пал выбор Генриха VIII, долгом себе поставил польстить ей, и вместо дебелой девы, ростом и дородностью способной поспорить со своим массивным женихом, изобразил чуть не Юнону - волоокую, с выражением на лице томной неги, едва ли когда оживлявшим круглое, как полная луна, лицо принцессы. Плененный портретом, Генрих послал формальное посольство сватов за оригиналом, и Анна прибыла в будущие свои владения в январе 1540 года.

   - Что это за фламандская кобыла? - сказал король окружающим после первого же свидания с новой королевой. - Бог с ней, я ее видеть не могу!..

   Неизвестно, дошел ли этот отзыв до ушей флегматической Анны, но если бы и дошел, едва ли она была способна обидеться. Полгода Генрих, однако, сожительствовал с ней и наконец решился развестись. На оскорбительное предложение короля о расторжении брака и замене титула королевы титулом приемной сестры с приличной пенсией Анна отвечала самым простодушным согласием. Брак был расторгнут 12 июля 1540 года. Генрих VIII забраковал ее, не скажем его же словами "как кобылу", но как кормилицу, нанятую в господский дом и отпущенную с вознаграждением за то, что не умела "потрафить" на господ. Жажда любви или просто животное сластолюбие, которое он желал облечь в законную форму, побудило короля немедленно вступить в пятый брак, по примеру второго и третьего - морганатический, с племянницей герцога Норфолка, Катериной Гоуард. Странности характера Генриха VIII и частые смены жен невольно заставляют сказать о нем: с женщинами истинно честными и по происхождению своему достойными быть его супругами, он обходился как с потерянными, а содержанок своих возводил в достоинство королевское, уважая их как равных себе. Сравнение короля английского с султаном турецким может быть очень невыгодно первому: у поклонника Магомета султанша-валиде обыкновенно бывала одна, у Генриха VIII ею случалась первая встречная. Тоже можно сказать и о нашем царе Иване Васильевиче Грозном. Чем объяснить подобные сумасбродства этих великих государей шестнадцатого века? Желанием ли унизить свое достоинство, надругаться над законами, или просто оправданием поговорки самодуров: "нраву моему не препятствуй"?.. И в руках подобных деспотов находились судьбы государств... Пушкин назвал нашего Грозного "венчанным гневом"; Генриха VIII можно назвать "венчанным бешенством".

   В описываемую нами эпоху на короля английского напала окончательно религиозная мания, осложненная помешательством эротическим. Через три недели после развода с Анной Клевской, Генрих VIII торжественно объявил своей супругой Катерину Гоуард, с которой еще до развода повенчался тайно. Эта красавица, родственница Анны Болейн, нравом оказалась еще хуже. В угоду своему достойному дяде герцогу Норфолку, Катерина нашептала королю на ненавистного Норфолку Фому Кромуэлла и возвела его на эшафот. Тайно благоволя католикам она восстанавливала державного своего супруга на реформатов и лютеран, умножая число казней и усиливая гонения. По повелению Генриха парламент обнародовал кровавый указ /bloody bill/, в шести пунктах излагавший религиозные обязанности верноподданных его величества. В силу этого указа приверженцев папы вешали, а последователей лютеранизма или анабаптистов жгли на костре. Исповедовать следовало веру англиканскую, изобретенную королем, в которой дикие фантазии его величества были возведены в степень неопровержимых истин и догматов. "Я действую по вдохновению свыше!" - говорил тиран окружающим. И эта раболепная дворня вполне с ним соглашалась. Просим читателя найти разницу между Генрихом и Гелиогабалом, заставлявшим воздавать себе божеские почести. Казни католиков и лютеран происходили с каннибальской утонченностью: несчастных возводили на костер с вязанкой хворосту за плечами или связывали спина со спиной лютеранина и католика. Жертв не перечисляем, чтобы не потерять им счета: мать кардинала Пола, врага реформы, дряхлую старицу графиню Салисбюри, последнюю отрасль Плантагенетов, приговорили к смертной казни. Чувство самосохранения придало ей силы бороться с палачом, который, наконец, зарезал ее тут же, на эшафоте. Кроме нее, назовем лорда Монтэгю, маркиза Эксчестера, Эдуарда Нелдила, Керью, Леонарда Грея, наместника ирландского, и генерала Кореи; из духовных А. Брорбея, Ф. Кортуса, Ф. Бельчиома, Ф. Эбля, доктора Лемберта и юродивую Елизавету Бартон!..Вполне довольный своей пятой супругой, Генрих VIII приказал читать по церквам особые молитвы о ниспослании ему супружеского счастья (увы, непродолжительного!)

   Некто Лешлс /Lascelles/ представил Кренмеру донос на Катерину Гоуард, обвиняя ее в распутстве еще до брака с королем и после брака. Ссылаясь на свою сестру, горничную герцогини Норфолк, в семействе которой воспитывалась Катерина, доносчик счастливыми ее обожателями называл Диргема и Меннока, с которыми она была в преступной связи до брака. Кренмер сообщил королю эти нерадостные вести, и хотя в первую минуту Генрих усомнился в их правдивости, тем не менее поручил канцлеру навести справки, собрать сведения.

   Донос Лешлса оказался истиной от слова до слова: Катерина Гоуард за брачный свой венец и за корону увенчала голову своего супруга весьма неприлично, тем более что рогатый тигр даже и ненормальное явление. Сообщницей и помощницей Катерины в ее любовных похождениях была невестка Анны Болейн, сестра ее брата, леди Рошфорт - существо гнусное и развращенное. Суд был недолог: и Катерину, и ее сводницу казнили в Башне 12 февраля 1542 года. Желая впредь застраховать себя от неприятных ошибок при выборе супруги, Генрих VIII обнародовал неблагопристойный указ, повелевавший всем и каждому в случае знания каких-либо грешков за королевской супругой до ее брака немедленно доносить королю. Второй пункт обязывал каждую девицу, в случае избрания ее в супруги его величества короля /читайте султана/ английского, заблаговременно исповедоваться ему в своих минувших погрешностях, ежели таковые за ней водились.

   - Теперь нашему королю остается жениться на вдове! - пошла шутливая молва в народе.

   Ровно год вдовел Генрих VIII, проводя время в политических распрях с Шотландией и Францией и прилежно занимаясь делом преобразования церкви. Издан был перевод Библии для употребления при литургии и для чтения знатным господам: народу чтение Библии было воспрещено под страхом смертной казни. Сверх того, для пояснения верноподданным короля английского догматов новой веры, изданы были "Постановления для христианина" /"Institutions of a Christian man"/, вскоре замененные не менее бестолковым "Учением" /"Erudition of a Christian man"/. По части внешней политики подвигами великого короля были его успешные войны с Шотландией /во время которых для покрытия издержек были упразднены и ограблены монастыри/ и союз с Карлом V против Франциска I, охладевшего к своему бывшему приятелю вследствие его безобразничанья. Пред отбытием в армию, в феврале 1543 года, король английский изволил жениться в шестой раз на Катерине Парр, вдове лорда Летимера, женщине, пользовавшейся репутацией безукоризненной. Молва народная, предрекавшая королю женитьбу на вдове, сбылась! К этому можно прибавить слово о странной судьбе Генриха при его многочисленных браках. Первая его супруга, вдова его брата, была чистой и непорочной девственницей; Анна Болейн и Катерина Гоуард, выдавшие себя за честных девиц, не были ими, а будучи замужем, не умели быть даже и честными женами; отзывы Генриха о целомудрии Анны Клевской до ее брака были также не совсем благосклонны; Катерина Парр была вдова... Таким образом, за исключением Катерины Арагонской и Иоанны Сеймур, король английский не обрел в своих женах того высокого идеала чистоты, женственной прелести и кротости, которого он так упрямо добивался. Добрая, истинно любящая женщина могла бы исправить этого человека, но таковой он не нашел; разочарование в женщине было, конечно, одной из существенных причин того скотообразия, до которого он унизился в последние годы своей жизни.

   Женщина умная, Катерина Парр втайне благоволила лютеранам и была дружна с Анной Эскью /Askew/, замученной за ее отзывы о религии, несогласные с идеями короля самодура. На престол шестая жена Генриха VIII не выказывала никаких умыслов, так как, женясь на ней, король дал права законных дочерей принцессам Марии и Елизавете, объявив наследником своим принца Эдуарда. Катерина Парр надеялась образумить короля касательно вопроса религиозного и душевно желала, чтобы, вместо безначалия в делах церковных, Генрих VIII остановился на учении Лютера. То, что король делал в это время с духовенством, едва ли могло быть извинительно даже Чингисхану или Тохтамышу. 7 июня 1547 года он заключил мир с Францией и Шотландией и по этому случаю приказал в церквях петь благодарственные молебны и совершать процессии со всеми драгоценными принадлежностями богослужения: крестами, дароносицами, ковчегами и иконами. На другой же день все эти драгоценности были отняты в казну. Вычеркнутые из богослужения молитвы о папе римском были заменены молитвами о предохранении короля от "тирана римского". С докторами богословия Генрих вел диспуты с неизменной готовностью за противоречие казнить своего антагониста. Костры пылали; тюрьмы были переполнены узниками; без казней не проходило дня. Оплакав втихомолку казнь своего друга Анны Эскью, Катерина Парр приступила к делу обращения короля в лютеранизм, дерзая вступать с супругом в богословские диспуты. В одной из подобных бесед Катерина уже слишком явно высказалась за аугсбургское исповедание, на что король с адской иронией заметил ей:

   - Да вы доктор, милая Китти!..

   И немедленно по уходе супруги Генрих вместе с канцлером составил против нее обвинительный акт в ереси. Добрые люди немедленно уведомили Катерину о готовящейся грозе, и королева своей находчивостью спасла голову от плахи. На другой же день она, придя к мужу опять, затеяла с ним диспут и, постепенно уступая, сказала наконец:

   - Мне ли спорить с вашим величеством, первым богословом нашего времени? Делая возражения, я только желаю просветиться от вас светом истины!

   Генрих, нежно обняв ее, отвечал, что он всегда готов быть ее наставником и защитником от злых людей.

   Будто в подтверждение этих слов на пороге показался канцлер, пришедшей за тем, чтобы арестовать королеву.

   - Вон! - крикнул король - И как ты смел придти? Кто тебя звал, мошенник?!. Дурак! Скотина! /Knave, fool, beast!/.

   Великий король вообще был неразборчив в выражениях. Жизнь Катерины Парр была спасена, хотя нет сомнения, что и над ее головой висела секира палача, до времени припрятанная, но Бог сжалился над ней и над всеми подданными Генриха VIII: 28 января 1547 года этот изверг испустил последний вздох на руках своего клеврета Кренмера, завещая похоронить его в Уэстминстерском аббатстве, рядом с Иоанной Сеймур. Воспоминание о своей единственной любви было искрой человеческого чувства в умирающем. Народ вследствие тридцативосьмилетнего ига до того оподлился, до того привык к раболепству, что оплакивал этого великого короля.

   Существует убеждение, что все тучные люди добры, так как жир будто бы поглощает желчь. Генрих VIII лет за пять до смерти был до того жирен, что не был в состоянии сдвинуться с места: его возили в креслах на колесах. Сама смертная его болезнь была следствием этой чудовищной тучности. Видно, нет правила без исключения.

   Анна Клевская пережила его десятью годами и умерла в Англии же, пользуясь своей пожизненной пенсией.

   Катерина Парр через тридцать четыре дня после смерти Генриха VIII вышла замуж за Фому Сеймура, адмирала королевского флота, и через полгода внезапно скончалась, 7 сентября 1547 года. Существует предание, будто она была отравлена мужем, имевшим виды на руку принцессы Елизаветы, будущей королевы английской.

  

   По непреложному закону судеб преемниками тиранов и деспотов были почти всегда либо женщины, либо люди бесхарактерные, тупоумные, либо, наконец, дети. Другими словами, после жестокости, народы обыкновенно терпели от слабости или от злоупотреблений опекунов и попечителей. Тяжела тирания государя законного, но во сколько раз ее тяжелее гнет деспота-самозванца, из ничтожества вскарабкавшегося на престол и царствующего от имени державного младенца? Генрих VIII умер, но бедствия, причиненные им Англии, не пресеклись с его дыханием, раны, нанесенные им государству, не закрылись вместе с его гробницей: они долго еще источали кровь, ослабляя силы народные, угрожая всему государственному организму гангреной, омертвением. Казна была истощена. Разграбив церковные и монастырские имущества, король роздал их вельможам. Вследствие этого число крупных землевладельцев умножилось, но число землепашцев и скотоводов уменьшилось, земледелие и скотоводство пришли в упадок, и разоренный народ бедствовал. Вопрос о церковной реформе, поднятый Генрихом VIII, но им окончательно не разрешенный, разделил Англию на два враждебных лагеря - лютеран и папистов. К первому, имевшему во главе архиепископа Кренмера, принадлежали малолетний король, принцесса Елизавета, большинство вельмож, дворянства и народа; ко второму - принцесса Мария, лишенные своих прав католические священники, диссиденты и партия недовольных олигархов. Семя раздоров религиозных, брошенное покойным королем, давало хорошие всходы, обещавшие в недалеком будущем кровавую жатву.

   Духовное завещание Генриха VIII было третьим и страшнейшим источником распрей и неурядиц. Преемником себе деспот назначил сына Иоанны Сеймур, девятилетнего Эдуарда VI /родившегося 12 октября 1538 года/, под опекой совета из шестнадцати членов под председательством родного дяди короля со стороны матери Эдуарда Сеймура, виконта Бошан. При буквальном исполнении посмертной воли покойного короля Англии следовало превратиться из монархии в республику, но этого не случилось, вышло хуже: дядя Эдуарда VI прибрал к рукам власть монархическую.

   Королевский шурин Эдуард Сеймур был особенно взыскан милостями державного своего зятя. В год свадьбы сестры /1536/ он был пожалован в виконты Бошан; в 1540 году получил орден Подвязки; через два года чин обер-камергера двора. Все эти щедроты королевские он оправдал своими подвигами во время войн с Францией и Шотландией, в 1544 году овладев Литом и Эдинбургом, отличился при осаде Булони и вообще снискал славу превосходного полководца и полезного слуги королевского. Народ его любил, вельможи не уважали, духовные ненавидели. Брат его Фома Сеймур, завидуя его назначению в попечители Эдуарда VI, присоединился к партии недовольных и не упускал случая, чтобы не отзываться о брате с самой невыгодной стороны, нередко обвиняя его в превышении власти, а главное - в неисполнении духовного завещания Генриха VIII. Не обращая внимания на все эти кляузы, Эдуард Сеймур на следующий же год воцарения племянника получил от него /то есть просто сам взял/ 10 февраля 1548 года должность лорда великого казначея, титул герцога Соммерсет; 17 числа того же месяца - звание генерал-фельдмаршала; а 12 марта назначен протектором королевства, попечителем короля с правом отрицания /veto/ постановлений советов: государственного, опекунского и парламента. В том же месяце брат его Фома, по обвинению в оскорблении его величества в лице протектора, был казнен, а чин его - великого адмирала - передан Иоанну Додлею, сперва подстрекавшему его на происки, а потом бывшему на него же доносчиком. Если бы Эдуард Сеймур был хотя вполовину настолько проницателен, насколько был честолюбив, он бы понял, что Иоанн Додлей, содействовавший убийству его брата, ту же участь готовит и ему. К несчастью, ослепленный почестями, на высоте своего могущества, протектор не обратил должного внимания на этого изверга, пресмыкавшегося перед ним. Он забыл, что именно пресмыкающиеся-то люди, подобно гадам, всего чаще и бывают самые ядовитые.

   Гнусная личность Иоанна Додлея заслуживает подробного биографического обзора.

   Отец его Эдмонд Додлей, любимец Генриха VIII - казнокрад, лихоимец, вместе с Эмпсоном грабивший народ, был вместе с ним и казнен 18 августа 1510 года по повелению Генриха VIII, когда сыну Эдмонда Иоанну было всего восемь лет от роду. Лишенный наследственных прав, ребенок вырос в ничтожестве, поступил в военную службу и подвигами во время французской войны загладил позор отца и обратил на себя внимание Генриха VIII. В 1523 году он был принят ко двору, где льстил кардиналу Уолси, раболепствовал пред Фомой Кромуэллом и через двадцать лет всеми правдами и неправдами добился титула виконта де Лиля и чина великого адмирала, был награжден конфискованными церковными поместьями, породнился со знатью и занял в кругу вельмож весьма видное место. По духовной Генриха VIII Додлей был назначен в число шестнадцати членов опекунского совета. Здесь-то он столкнулся с дядями короля Эдуардом и Фомой Сеймурами. Слишком осторожный и подло трусливый, чтобы вступать в открытую борьбу с честолюбцами, Додлей вкрался в доверие в обоим братьям, наушничая одному на другого, окружив протектора шпионами, следившими за каждым его шагом. Поймав в сети Эдуарда Сеймура, Додлей без труда добрался и до его державного питомца. К чувствам зависти в душе злодея вскоре примешалось чувство мести: протектор возвел в чин великого адмирала брата своего Фому, дав Додлею, взамен отнятого у него чина, титул графа Уорик. Этим временем Додлей заслужил особенное внимание правительства, усмирив в графстве Норфолк мятеж кожевника Роберта Кета. Брат же протектора Фома Сеймур сложил голову на плахе.

   Сбыв с рук одного соперника, Додлей принялся за другого. Наговорами и нашептываниями королю-мальчику Додлею удалось охладить его к опекуну, не трудно было разжечь ненависть к герцогу в дворянах и католическом духовенстве; но Додлей призадумался перед той силой, которая в случае надобности могла постоять за протектора и в пух и прах разнести его недоброжелателей. Сила эта была народная любовь. К несчастью, Додлею удалось лишить соперника этой могучей опоры, и сам герцог Соммерсет был тому главной причиной.

   Несмотря на плачевное положение казны, на смуты, на моровую язву, местами свирепствовавшую в Англии, протектор вздумал строить себе новый дворец в части Лондона, называемой Стренд, обиловавшей упраздненными католическими церквами, а при них кладбищами.

   Для постройки дворца понадобилось разрушить несколько первых и были разрыты гробницы на вторых. Народ в годины бедствий раздражителен, он тогда не понимает даже добра, делаемого ему правительством, на ошибки же его, может быть и невольные, смотрит враждебно, преувеличивая и объясняя их злонамеренностью. Разрушение церквей и упразднение кладбищ были со стороны протектора только неблагоразумием, но клевреты Додлея по его наущению сумели придать этому характер злоумышления.

   - Он оскверняет ваши церкви, - шепнули они католикам.

   - Он берет камни с могил ваших отцов для фундамента своего дворца! - твердили они же простолюдинам, последователям лютеранизма. - Вы голодаете, а он, вместо того чтобы помогать вам, беспутно сорит деньгами!

   Возбужденный ропот негодования постепенно перешел в яростные вопли. Толпы народа бросились на работавших при постройке каменщиков и разогнали их с бранью и побоями. Несколько человек осталось на месте, и в смерти их те же клевреты Додлея обвинили протектора: из народной среды не возвысилось голоса в его защиту.

   Отняв у могучего соперника эту последнюю опору, Додлей, сняв с себя личину его доброжелателя, явился в парламент в качестве обвинителя. Он утверждал, что герцог Соммерсет, протектор королевства, умышленно исказил прямой смысл духового завещания покойного короля с целью присвоить верховую власть, что им и сделано. Вторым пунктом обвинения было оскорбление его величества, растрата казны и неуважение к духовенству. Получив известие обо всем, что происходит в парламенте, протектор наскоро вооружил своих слуг, созвал приверженные к нему военные отряды, понадеялся на поддержку со стороны народа, но принужден был отложить все эти отчаянные меры, узнав, что приказ парламента о его аресте утвержден королем. Скажем более, герцог Соммерсет совершенно упал духом и дал себя беспрепятственно арестовать 14 октября 1549 года. Начался суд, пошли допросы: протектор, не находя себе оправдания, чистосердечно признался во всем, на коленях умоляя о пощаде, малодушно ссылаясь на неосторожность, необдуманность, глупость. Четыре месяца продолжались эти истязания самолюбия герцога Соммерсета, наконец, 16 февраля 1550 года, он был прощен королем, или правильнее ему сохранили жизнь, не тронули его имущества, но голова его, покуда еще на плечах, послужила последней ступенькой в возвышении Додлея. Желая доказать сопернику небывалое великодушие и благородство, последний предложил ему женить своего старшего сына на его дочери, и протектор, считая это за особую честь и милость, с восторгом согласился. Свадьбу отпраздновали 3 июня 1550 года. Додлею, герцогу Норфсомберленд, хотелось, видно, казнить не чужого, но родного человека, с этой мыслью он с ним и породнился! Был тут еще и другой расчет: женив свое грязное отродье на двоюродной сестре короля, Иоанн Додлей на несколько шагов приблизился к престолонаследию, хотя по свержении герцога Соммесерта был уже и без того чуть что не на престоле. Именем Эдуарда VI он карал и жаловал; приписал к своим владениям многие казенные земли; государственную казну пересыпал в свои карманы, считая ее своей собственностью, и никто не осмеливался поднять голос против этого мошенничества. Именно все те преступления, в которых герцог Норфсомберленд обвинял бывшего протектора, он совершал сам, еще в наибольших размерах, но молчали все, раболепствуя перед временщиком, повинуясь ему беспрекословно, ловя его милостивую улыбку, предугадывая малейшие желания. В его руках ребенок-король был жалкой марионеткой, из которой герцог Норфсомберленд делал все, что ему было угодно. Таким образом, одной из первостепенных держав Европы играл, как мячиком, сын казненного взяточника и казнокрада, теперь облеченный в герцогскую мантию, чтобы не сказать - в королевскую порфиру. Родственное его сближение с побежденным соперником было ему тем полезнее, что дало возможность иметь герцога Соммерсета под своим неусыпным надзором. Вся прислуга бывшего протектора состояла из шпионов Додлея, достойный его сынок, зять герцога Соммерсета, тоже исправно доносил родителю обо всем, что делалось, говорилось, даже думалось в доме у тестя. Королевские милости опадали с него, как осенние листья: все важные должности, одна за другой, отнимались для передачи герцогу Норфсомберленду, и наконец бывший полудержавный протектор должен был довольствоваться званием члена государственного совета, в тот самый год /1551/, в который Додлей самозванно пожаловал себя в генерал-фельдмаршалы.

   Тогда подавленные в Соммерсете чувства негодования и оскорбленного самолюбия воспрянули с былой силой, но выразились, к несчастью, не в честной и открытой борьбе, а в тайном и предательском умысле - отравить герцога Норфсомберленда. Убийству из-за угла кого бы то ни было не может быть оправдания, и к претерпленному позору герцогу Соммерсету у подножия эшафота пришлось запятнать себя преступлением хотя только задуманным, но тем не менее заклеймившим черным пятном память о нем. Приглашенный на обед к лорду Педжету вместе с герцогом Норфсомберлендом, несчастный Соммерсет решился было отравить своего врага, но раздумал, обезоруженный, по собственному его признанию, "ласковым обхождением герцога и его добродушной улыбкой". По возвращении домой злоумышленник мог проговориться о своей неудаче; за доносчиками остановки не было, и в том же, уже однажды гибельном для него, октябре 1551 года герцог Соммерсет был арестован и заключен в Башню вместе с четырьмя ему преданными дворянами. Кроме последних, захвачены были некоторые из слуг герцога, домашние его шпионы явились обвинителями. Чего не досказали на допросах лица, к делу прикосновенные, то исторгла из них пытка, эта неизбежная приправа судопроизводства времен и не совсем отдаленных. Обвиняемый шпионами, уличаемый слугами, еле дышащими после истязания, герцог Соммерсет сознался в том, в чем был виноват, и в том, в чем было угодно обвинить его герцогу Норфсомберленду. После двух месяцев следствия бывший протектор приговорен к смертной казни вместе с четырьмя своими сообщниками. Эдуард VI, король-дитя, учившийся каллиграфии подписывая смертные приговоры, не заблагорассудил помиловать своего дядю, и 22 февраля 1552 года голова герцога Соммерсета пала на плахе! Торжествовал герцог Норфсомберленд, радовались вельможи - его добровольные холопы; возблагодарили Господа бесприютные католические аббаты и праздношатавшиеся монахи, ненавидевшие казенного за его доброжелательство лютеранам. Один только народ, помня заслуги бывшего протектора, провожал его искренними слезами до лобного места, рыданиями заглушил удар секиры и, омочив платки и лоскутья холста в крови герцога, разнес их по домам на память о бедной жертве презренного временщика. Страшен народ в минуты своей ярости, являясь зверем, бешеной собакой, готовой ринуться на своего хозяина и кормильца; но самый же этот народ, подобно верному и благородному животному, иногда помнит добро и искренне сочувствует страданиям своего властелина. Мысль, одушевившая тысячи людей, присутствовавших при казни Соммерсета, мысль - омочить платки в его крови и сберечь их как святыню - полна высокой, религиозной поэзии, и в лице народа английского делает честь всему человечеству.

   Руками, обрызганными кровью королевского дяди, герцог Норфсомберленд еще крепче прежнего затянул бразды правления. Король, хворый и худосочный, видимо угасал с каждым днем, и тогда-то его опекун приступил к осуществлению своей заветной мечты. Зная, что Эдуард VI имеет намерение объявить своей преемницей одну из сводных сестер - Марию, дочь Катерины Арагонской, или Елизавету, дочь Анны Болейн, - герцог внушал ему, что в обоих случаях это было бы нарушением воли покойного Генриха VIII, отдалившего обеих принцесс от престола и объявившего их незаконными. Кроме того, он доказывал королю, что Мария - католичка и в случае своего восшествия на престол неминуемо будет гнать лютеран и стараться восстановить католическое вероисповедание. То же утверждал и архиепископ Кренмер. Престол, по мнению герцога, по всем правам должна была наследовать внучатая племянница Генриха VIII Иоанна Грей, старшая из трех дочерей маркизы Дорсет, дочери принцессы Марии, вдовы короля французского Людовика XII. Герцог Норфсомберленд отстаивал права Иоанны Грей отнюдь не ради принципа законности, а единственно по той причине, что он женил на ней четвертого своего сына, Гилфорда. Король, уступая Кренмеру и опекуну, решился отдать вопрос о престолонаследии на обсуждение парламента. Последний, вместе с государственным советом, отвечал отказом, ссылаясь на прямые права Марии Тюдор и на духовное завещание Генриха VIII. Король, подстрекаемый герцогом, настаивал; приказал составить акт, объявлявший его преемницей Иоанну Грей. Акт был составлен, но вместе с тем пэры, члены парламента и государственного совета, в ограждение себя от ответственности, представили королю другой акт, в котором было сказано, что они только повинуются его воле, а потому отклоняют от себя всякую ответственность за последствия. Эдуард VI утвердил оба документа своей подписью, скрепив государственной печатью, и вскоре после того скончался в Гринвиче 16 июля 1553 года.

   Шестнадцатилетняя Иоанна Грей, красавица собой, была без всякого преувеличения совершенством в образе женщины. Ее доброта и кротость равнялись ее уму, а образование - благородству. Кроме нескольких живых языков, Иоанна знала в совершенстве латинский и греческий, свободно изъяснялась на них, как на своем родном. Мужа своего Гилфорда она обожала, в чистоте души, подобно ему самому, и не подозревая тайных умыслов своего изверга-свекра. В древней и новейшей истории много было невинных жертв политики и честолюбия - начиная от младенцев, избиенных Иродом в Вифлееме, и оканчивая Максимилианом, императором мексиканским, - но в этих потоках чистой крови Иоанна Грей навеки останется чистейшей жемчужиной.

   Не объявляя о кончине Эдуарда VI, герцог Норфсомберленд, сопровождаемый первейшими сановниками двора, отправился во дворец Сейон-Гоуз, где жили Гилфорд с Иоанной Грей, и приветствовал ее, как наследницу престола. Несчастная Иоанна в минуту прибытия к ней вестников ее грядущей страшной участи спокойно занималась чтением, и если бы над ней разразился громовый удар, и молния ударила в нескольких шагах от нее, едва ли Иоанна была бы более поражена ужасом. Несколько минут она не в силах была выговорить ни слова и ответила наконец своему свекру, герцогу Норфсомберленд, и отцу, маркизу Дорсет, отказом от предлагаемой короны. Будучи превыше всяких честолюбивых замыслов, гнушаясь преступными происками и уважая закон, Иоанна весьма основательно доказывала, что не имеет ни малейшего права быть наследницей престола, помимо принцессы Марии, законной дочери Генриха VIII и Катерины Арагонской. Маркиз Дорсет и герцог Норфсомберленд показали ей акт о престолонаследии, утвержденный подписью покойного Эдуарда VI, назначавший корону Иоанне Грей. Еще более прежнего испуганная, но теперь не имея уже возможности ссылаться на закон, несчастная женщина прибегла к последнему оружию слабых - слезам, заклиная отца, свекра и всех лордов не губить ее, не надевать на ее хорошенькую головку королевского венца, казавшегося Иоанне венком терновым и не обещавшего ей ничего, кроме страданий. Но что могла шестнадцатилетняя, как агница кроткая, женщина против временщика, поседевшего в интригах и злодействах, против отца, ею любимого и преклонившего перед ней колени с мольбами принять корону? Как жертва на заклание, отправилась Иоанна в Башню, где по обычаю должна была провести несколько дней до коронации. За ней шествовали присягнувшие ей члены государственного совета и парламента. Народ, теснившийся по сторонам процессии, похожей отчасти на похоронную, молчал; он не приветствовал новую королеву радостными криками. В этом красноречивом безмолвии выразилось негодование не к Иоанне, ни в чем не виноватой, но к временщикам, посягавшим на престол королевский.

   В одно и то же время, когда Норфсомберленд возводил таким образом невестку свою на престол, он озаботился об устранении всех препятствий, хотя бы ценой злодейств и цареубийства. От имени Эдуарда VI (будто бы находившегося в живых) Норфсомберленд уведомил принцесс Марию Тюдор и Елизавету, находившихся в Гартфорде, чтобы они немедленно прибыли в Лондон по желанию больного. Не подозревая ловушки, принцессы отправились в столицу, но, не доезжая Гринвича, были уведомлены приверженцами, что опасность угрожает не только свободе их, но и самой жизни. Мария возвратилась в графство Сеффолк, где народ приветствовал ее как королеву и откуда она писала в Лондон парламенту и всему дворянству, требуя от них присяги на верноподданичество. Весь Лондон принял сторону Марии, войска, видя в ней законную наследницу, решились с оружием в руках отстаивать ее права: парламент колебался, но еще не дерзал отречься от присяги, только что принесенной Иоанне Грей. Оставив невестку, государственный совет и парламент в Башне, будто бы под арестом, герцог Норфсомберленд, собрав до восьми тысяч пехоты и конницы, двинулся навстречу верным войскам и стал в виду их в Сент-Эдмонд Бьюрри. Отсюда, не вступая в бой, устрашенный численностью неприятеля, без всякой надежды на поддержку со стороны народа, преданного Марии, Норфсомберленд отправил курьера в Лондон с требованием помощи и резервов у парламента... Последний, вместо того, покинув Башню и находившуюся в ней Иоанну, единодушно присягнул Марии Тюдор. Его примеру последовал и сам Норфсомберленд, со всей своей ратью находившийся в Кембридже.

   Подлостью и предательством злодей надеялся спасти свою голову от давно заслуженной ею плахи, но на эту пошлую штуку трудно было поддеть Марию Тюдор, во-первых, знакомую со всеми интригами временщика, а во-вторых, не имевшую понятия о каких бы то ни было человеческих чувствах вообще, милосердии же в особенности. Арестованный своим недавним приверженцем, лордом Аренделем, герцог Норфсомберленд с главными сообщниками был представлен Марии Тюдор, уже вступившей в Лондон 3 августа 1553 года. Суд над мятежниками был непродолжителен - и 22 августа голова изверга пала под секирой палача.[13] Это была первая и последняя справедливая казнь, ознаменовавшая начало кровавого царствования Марии Тюдор. Жизнь Иоанны Грей, мужа ее Гилфорда и отца, герцога Сеффолка, до времени была пощажена, хотя муж и жена втайне уже были обречены плахе. Несчастные оставались в Башне, этом страшном дворце - и темнице, из которой короли и королевы английские выходили то на трон, то на эшафот. Как в Древнем Риме Тарпейская скала находилась неподалеку от Капитолия.

   Мария Тюдор, сорокалетняя дева, воспитанная в школе несчастья, с сердцем окаменелым, закаленным в слезах, неистовая ханжа, покорная дочь и раба церкви католической, с первых же дней своего царствования доказала своим верным подданным, что она вместе с тем законная и достойная дочь своего родителя Генриха VIII. Владычествующим вероисповеданием Англии объявлено было римско-католическое; церкви были восстанавливаемы, упраздненные монастыри отделываемы заново; отечественный язык при богослужении заменен латинским. Генрих VIII жег и вешал приверженцев католицизма; Мария Тюдор жгла и вешала последователей учения лютеранского, уже укоренившегося в народе. В четырехлетнее царствование Марии Тюдор было сожжено на кострах и казнено ею по всему королевству триста шестьдесят протестантов обоего пола, в этом числе были восьмидесятилетний Кренмер, Летимер, архиепископ Уорчестерский, Фома Уироль, Фома Гоукс, Бертлет Грин... В Контербюри беременная женщина, протестантка, родила на костре: палач, движимый чувствами человечности, выхватил младенца из пламени, но судья, присутствовавший при казни, вырвав новорожденного из рук палача, бросил его обратно в пылавший костер!

   В этом факте выражается весь характер царствования Марии Тюдор. В палаче было более чувств, нежели в этой королеве. Мог ли этот демон в образе женщины пощадить оставшуюся в ее власти Иоанну Грей?

   Способ восстановления католицизма в Англии, употребленный Марией Тюдор, возмутил все королевство, и протестанты повели ожесточенную борьбу с папистами... Ad majorem Dei gloriam, как говорят иезуиты, брат вооружался на брата, сын восставал на отца. Для усмирения междоусобий Мария задумала из среды европейских государей выбрать себе помощника и супруга. Этой мегере всего приличнее было бы, по примеру покойного своего родителя, вступить в брак морганатический и выйти замуж хоть бы за судью, который жег детей, но она нашла жениха и того лучше. Выбор пал на ее внучатого племянника инфанта испанского Филиппа, сына Карла V. Для Марии Тюдор лучшей партии, конечно, быть не могло.

   Эта весть была маслом, пролитым на огонь, и ненависть народная достигла крайнего предела. В повсеместных воплях неудержимого ропота слышалось имя Иоанны Грей, к заговорам непричастной, но достойно оцененной народом в эту годину бедствий и гонений. Воцарение Марии Тюдор было для Англии кровавым потопом, и гибнувший народ смотрел на Иоанну Грей, как на кроткую голубицу, вестницу прощения и милосердия Божия. Мысль свергнуть Марию и возвести на престол Иоанну, утешительная для большинства, выразилась наконец на деле. Некий дворянин Томас Уайэт /Wyat/, возмутив графства Кент и Сеффолк, с четырехтысячным ополчением двинулся к Лондону и уже занял предместья Уэстминстера, но, преданный своими близ Темпль-Бара, был повешен вместе с десятью сообщниками. Этот бунт, сначала ужаснувший Марию Тюдор, был по усмирении своем весьма полезен для пагубы Иоанны Грей. Кроме соображений политических, королевой руководила та адская ненависть, которую каждый урод питает к красоте, та зависть, которую большинство старых, мумифицированных дев чувствует обыкновенно к молодым, семейным женщинам. Иоанна Грей, ее отец, маркиз Дорсет, и муж ее Гилфорд были отданы под суд по обвинению в соучастии в мятеже и злоумышлениях на свободу и жизнь королевы. Не был упущен из виду и вопрос религиозный, так как муж и жена исповедовали лютеранизм. С благой мыслью обратить заблудших на путь истинный, королева послала к ним своих патеров для увещания и для предложения купить жизнь ценой отступничества. Гилфорд и Иоанна были непреклонны! Последняя имела даже геройство написать своей сестре письмо (на греческом языке), в котором заклинала ее оставаться верной однажды принятому исповеданию. Обвиняемая на суде, Иоанна созналась чистосердечно в единственной своей вине:

   - Зачем, - говорила она, - я не имела твердости отказаться от ненавистной короны? Зачем любовь к родным заглушила во мне голос долга и совести? Государыня имеет полное право казнить меня за то, что, помимо ее, я осмелилась принять неподобавший мне титул королевский!

   Кротость и смирение жертвы не только не обезоружили, но как будто еще пуще ожесточили Марию. Бестрепетной рукой она подписала смертный приговор Дорсету, Гилфорду и Иоанне Грей, приказав второго казнить на площади, а жену его в стенах Башни. К этому побудила королеву боязнь, чтобы народ, видя перед собой молодые жертвы, не исторг их из рук палачей.

   Последние минуты Иоанны - не история, но легенда мученицы, чуждая вымышленных прикрас и трогательная по своей - если смеем так выразиться - евангельской простоте.

   Приговор свой Иоанна выслушала спокойно и прослезилась только тогда, когда пришли за ее мужем, Гилфордом Додлеем. За несколько часов перед казнью ему было разрешено прийти проститься с женой, но Иоанна имела мужество отказать ему, не желая предсмертным прощанием поколебать его и свою твердость.

   - Разлука наша, - сказала она при этом, - слишком кратковременна. Через час или через два мы свидимся и соединимся в лучшем мире, где нет ни печали, ни страданий!

   Встав у окна, Иоанна дождалась минуты, когда мимо нее провели Гилфорда: он, увидя жену, рыдая, протянул к ней руки, а она махнула ему влажным от слез платком и после того как бы погрузилась в предсмертную тоску и какое-то самозабвение, из которого пробудилась, когда под окном ее темницы простучали колеса телеги, на которой лежал обезглавленный труп Гилфорда.

   - Не упадал ли он духом? - спросила она пришедших к ней свидетелей казни.

   Ей отвечали, что присутствие духа до последней минуты не изменило Гилфорду, и эта весть воскресила в Иоанне мужество, не покидавшее ее до самого склонения головы на плаху.

   Взяв записную книжку, Иоанна набросала в ней несколько строк, выражавших смутное состояние ее души в последний час жизни. Думала ли она тогда о позднейшем потомстве, в памяти которого надеялась жить многие века, или это было движение лихорадочное, почти бессознательное?

   Между тем, в нижнем этаже Башни заканчивались приготовления для казни юной страдалицы: прочно сколоченные подмостки были обтянуты черным сукном, посыпаны соломой, на них была установлена плаха, на плаху положен тяжелый, хорошо направленный топор... Все, все было в надлежащем порядке и тем прочнее, что эшафот этот служил основанием английскому престолу, на котором восседала Мария Тюдор.

   Дверь темницы Иоанны Грей отворилась в последний раз. Вошел комендант Башни, за ним показались члены суда; в полумраке коридора блеснули шлемы и нагрудники стражи.

   Подойдя к Иоанне, комендант упал перед ней на колени и, заливаясь слезами, вместо того чтобы пригласить ее вниз, умолял дать ему на память что-нибудь из вещей, принадлежавших ей... С кроткой младенческой улыбкой, она отдала коменданту свою записную книжку; потом, с помощью двух прислужниц, совершила предсмертный туалет: подобрала свои роскошные волосы, обнажила шею и плечи и стала спускаться по лестнице, каждая ступенька которой приближала ее к вечности.

   Через несколько минут глухой удар, от которого загудел эшафот, раздался в нижнем этаже Башни... Вечность, которой так жаждала Иоанна Грей, приняла ее в свои таинственные пучины.

   Это происходило 12 февраля 1554 года.

   Существует предание, что Иоанна Грей была казнена, будучи в первом периоде беременности. На подобные мелочи не обращала внимания суровая девственница, сорокалетняя Мария Тюдор, при которой, как мы говорили, женщины рожали на кострах, но новорожденные их младенцы служили только лишними поленьями для сожжения матерей...

   В заговоре Томаса Уайэта, как выяснилось на следствии, принимали участие многие вельможи, и в нем же была замешана сводная сестра королевы, дочь Анны Болейн - принцесса Елизавета. Питая к ней непреодолимую ненависть, как к лютеранке и как к девице восемнадцатью годами ее моложе и собой гораздо