Грин Александр - Алые паруса

всеми ими, даже и отдаленно, не передашь того, что сказали они в день этот друг другу.

   Меж тем на палубе у гротмачты, возле бочонка, изъеденного червем, с сбитым дном, открывшим столетнюю темную благодать, ждал уже весь экипаж. Атвуд стоял; Пантен чинно сидел, сияя, как новорожденный. Грэй поднялся вверх, дал знак оркестру и, сняв фуражку, первый зачерпнул граненым стаканом, в песне золотых труб, святое вино.

   - Ну, вот... - сказал он, кончив пить, затем бросил стакан. - Теперь пейте, пейте все; кто не пьет, тот враг мне.

   Повторить эти слова ему не пришлось. В то время, как полным ходом, под всеми парусами уходил от ужаснувшейся навсегда Каперны "Секрет", давка вокруг бочонка превзошла все, что в этом роде происходит на великих праздниках.

   - Как понравилось оно тебе? - спросил Грэй Летику.

   - Капитан! - сказал, подыскивая слова, матрос. - Не знаю, понравился ли ему я, но впечатления мои нужно обдумать. Улей и сад!

   - Что?!

   - Я хочу сказать, что в мой рот впихнули улей и сад. Будьте счастливы, капитан. И пусть счастлива будет та, которую "лучшим грузом" я назову, лучшим призом "Секрета"!

   Когда на другой день стало светать, корабль был далеко от Каперны. Часть экипажа как уснула, так и осталась лежать на палубе, поборотая вином Грэя; держались на ногах лишь рулевой да вахтенный, да сидевший на корме с грифом виолончели у подбородка задумчивый и хмельной Циммер. Он сидел, тихо водил смычком, заставляя струны говорить волшебным, неземным голосом, и думал о счастье...