Сергей Тимофеевич ГРИГОРЬЕВ
В ОКТЯБРЕ
Повесть
![[]](/img/g/grigorxew_s_t/text_0010/voktya01.gif)
Рисунки Л. Фалина
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Судаковский дворник Ферапонт надел тулуп, собираясь на ночное дежурство у ворот. Позванивая связкой ключей на большом крыльце, дворник строго наказывал сыну:
- Запрись, Еванька, на крюк да и ложись спать. Не вздумай опять к Варкину в лазарет бежать. Забью! Он добру не научит.
- Я, папанька, почитаю маленько. Варкин мне книжку дал.
- И в книжках проку мало. Я тебе говорю - ложись спать! Федор Иванович опять скажет: "Что это ты, Ферапонт, всю ночь электричество жжешь?" Спи, и баста! Скидай сапоги! Давай сюда!
Ферапонт взял Ванюшкины сапоги под мышку, щелкнул выключателем и вышел на двор. Еванька запер дверь на крюк, прислушался к шагам отца. Отец ничего не забыл - не вернется. Еванька в темноте осторожно откинул крюк и, не ложась, дожидался. Сердце у него стучало...
Кто-то снаружи нашарил рукой скобку и осторожно потянул дверь. Ванюшка поспешно лег на постель и прикрылся. Дверь приоткрылась... Из двери пахнуло крепкими духами. Шурша накрахмаленной юбкой, в комнату вошла девчонка и шепотом довольно строго позвала:
- Еванька!
- Есть такой! - солидным басом ответил Еваня, зевнув, и присел на постели.
- Варкин велел тебе ключ от чердака из связки у отца вынуть... Вынул? Давай мне.
- Да, "вынул"! Отец спал, а кольцо с ключами в руке держал. Федор Иванович ему приказал никому ключей не давать. "А то, говорит, ответишь!" Время-то аховое! Варкин - мастер приказывать, а сам хоронится.
Аганька горестно хлопнула ладошками:
- Еванька, чего делать-то?
- Поди скажи Варкину, чтобы сам сейчас пришел. В такое дело вашему брату, девчонкам, путаться нечего.
- Ух ты мне! - Аганька подбежала к Еваньке, поднесла к его носу кулак и, вея юбкой, выбежала вон.
Прошло несколько минут, и в сторожку вошел солдат Варкин. Он ничуть не хоронился. Еще издали услышал Еванька его песню:
Возле речки, возле моста,
Возле речки, возле моста,
На Волхонке!
Возле речки, возле печки,
Возле речки, возле печки,
У заслонки. |
Войдя в сторожку, Варкин привычной рукой нашел выключатель и зажег свет. Левая рука у Варкина на перевязи, в толстой гипсовой повязке.
- Чего сидишь во тьме египетской? Ну-с, в чем дело?.. Без сапог? Где ключ? - спросил Варкин.
- Без сапог: отец унес. Ключ у отца. Да не беда! Я побегу к отцу и скажу: "Папанька, Варкин пришел, спирту принес..." Он все кинет...
- План хорош, но спирту нет.
- Ну, выдумай еще...
- Лучше не выдумаешь. Попробуем. Беги. Медлить нельзя. Ты скажи отцу: "Я посторожу, поди выпей с Варкиным". Погоди. Слушай. "Они" скоро начнут приходить - не сразу, а по одному, по двое. Всех их семеро. Спросишь: "Кто такие?" Каждый должен сказать: "Мушка". Ты отвечаешь: "Москва". Понял?
- Чего проще! А ты их всех знаешь?
- Всех до одного! Да с ключом-то не ошибись, не забудь: от чердака!
- Понес! - ответил Еванька, выбегая вон из сторожки.
Варкин сел и, играя на перевязанной руке, как на балалайке, запел в ожидании Ферапонта:
Возле речки, возле печки,
У заслонки,
Пекла баба пышки с маком
Для девчонки. |
Еванька побежал босиком по ледяным плитам дорожки к воротам.
Ферапонт грузным медведем сидел в дворницком тулупе и валенках на низком табурете у калитки сквозных железных ворот.
- Папанька, Варкин пришел, спирту принес! - крикнул Еванька, впопыхах ткнувшись головой с разбегу в грудь отца.
- Да ну? - радостно изумился, пробуждаясь от дремы, Ферапонт. - Верно?
- Сам сказал.
- Как же быть-то? Вот история!
- Ты поди, а я посторожу. Поди скорей! - торопил Еванька отца, переступая по плитам босыми ногами. - Беги бегом!
- Ишь ты какой шустрый! Я уж сто лет не бегал.
Ферапонт встал, нашел в связке ключ от калитки, отомкнул большой навесной замок и, выйдя за калитку, посмотрел в одну сторону переулка и в другую. Вышел за ворота и Еванька.
- Что еще за чудеса?!
Вдали, со стороны Пречистенки, погас высокий газовый фонарь. За ним - второй, третий... И ближе стало видно, что по улице, перебегая со стороны на сторону, движется фонарщик Горбунчик с длинной бамбуковой палкой и "привертывает" фонари. Фонарщик подбежал к фонарю против калитки и оставил вместо яркого зеленого огня маленький синий глазок. Ферапонт строго спросил:
- Чего это в такие дни свет гасишь?
- Наше дело такое, - ответил Горбунчик, остановясь, чтобы вздохнуть. - Прикажут - гаси, велят - зажигай!
- Экономия газу, что ли? - спросил Ферапонт.
Но Горбунчик побежал уже со своей волшебной палкой к следующему фонарю. В переулке стало темно.
У Еваньки от холодного камня ломило ноги.
- Папанька! Ждет Варкин-то!
- Варкин? Ну ладно. Сядь. Надень тулуп. Да гляди никого не пускай. Наши-то, никак, все дома?
- Костя управляющев, никак, не пришел.
- Шляется по ночам! Ну, его пустишь. А больше никого...
Ферапонт запер калитку, скинул тулуп и пошел к сторожке. Ванюшка закутался в тулуп с ногами. Блохи дружно принялись "чкалить" голые ноги мальчишки.
- Вот это так! Важно! - с удовольствием бормотал Еванька, разыскивая в связке знакомый ключ от чердака. Найдя, он снял ключ с кольца.
Согревшись, Еванька задремал. Его разбудил тихий стук скобой в калитку. За калиткой во тьме стояли двое с ношей в руках.
- Вы чьи будете? - спросил Еванька, вылупляясь из тулупа.
- Свои.
- А все-таки?
- "Мушка".
- "Москва". Пожалуйте! - Еванька отомкнул калитку и пропустил двоих во двор, озираясь на освещенные и не задернутые шторами во втором этаже окна.
Один из вошедших тихо спросил:
- Куда идти-то?
- Вон в ту дверь. Там вас девчонка Аганька встренет.
Неся что-то тяжелое, двое пошли к дому и по дороге обошли светлые пятна из окон, лежащие на булыжнике двора. Еванька смотрел им вслед. Они вошли, смело открыв незапертую дверь дома. Оттуда выскочила и вихрем примчалась все так же в одном платье Аганька:
- Ключ-то? Ключ-то почему им не отдал? Эх, ты!
Еванька протянул ключ. Аганька схватила ключ и умчалась.
К воротам подошли последние двое.
Еванька впустил их и затворил калитку. Они несли за ручки тяжелый плоский ящик.
- Идите прямо, там девчонка сторожит. Она покажет, куда идти.
Вскоре прибежала Аганька и вернула ключ.
Еванька завел ключ от чердака в кольцо, запер калитку на замок и приготовился уснуть у ворот в теплом с блохами тулупе, уверенный в том, что Варкин с отцом будут долго "прохлаждаться". Заснул и видит сон, что он маленький в деревне, бежит по лугу и увидал над цветами пеструю, синюю с белым, бабочку. Еванька подкрался - и вот бы накрыть, рукой схватить, как вдруг брякнуло железное кольцо и грубый чей-то голос крикнул:
- Дворник, открывай!
Еванька вскочил, долго смотрел сквозь решетку калитки и не мог понять, кто стоит там, в форменной фуражке, подпоясанный ремнем, с патронной сумкой, с винтовкой за плечом, дулом вверх.
- Дворник, открывай! Заснул? - строго крикнул натужным басом вооруженный и захохотал.
Еванька узнал, что это Костя, сын управляющего, и нарочно для важности сказал басом:
- Никого чужих не велено пускать.
- Чего ты, дурак, испугался! Не узнал меня, что ли? Открывай, - заговорил Костя своим обычным голосом.
- Не узнал? Подумаешь, обрядился! Мне сказано: вооруженных никак не пускать.
- Пусти, я тебе винтовку покажу!
- Это мне без надобности.
- Так я тебя застрелю из ружья! Открывай, собачий сын!
- Сам кот суконный!
Костя просунул сквозь калитку дуло. Еванька схватил ружье за конец обеими руками и повис под ним, зажав ложу ружья в завитках решетки. Костя напрасно пытался вырвать винтовку.
- Что за шум, а драки нет? - весело спросил с улицы кто-то, подойдя к воротам.
- А! Андрюшка! - радостно воскликнул Костя. - Вот погляди на этого типа. Его оставили посторожить, а он меня не пускает. Понимаешь?
- Понимаю... Еваня, отомкни калитку. Пусти нас. Брось винтовку, - сказал Андрей.
- Тебя пущу, а его нет.
Еванька выпустил из рук ружье и приоткрыл калитку. Костя первый ворвался во двор, оттолкнул Еваньку, за ним вошел Андрюшка.
Еванька набросился на Костю и ударил его по лицу. Костя отмахнулся и кинулся бегом к дому, открыл своим ключом американский замок, юркнул в дверь.
- Ты что это за него заступаешься? Бить бы его надо! - ворчал Еванька, запирая калитку.
- Пускай пока балуется, - солидно ответил Андрюшка. - Добалуется.
- А ты где до полуночи шатался-мотался?
- Я-то? Я от Варкина ходил. Тут, брат, такие дела!
- Ну, сказывай скорее!
Мальчишки зашептались.
* * *
Первая в доме Костю увидала на лестнице, выбежав на стук двери, Аганька.
- Ах, страсти какие! - воскликнула она. - Какой юнкер пришел!
- Тсс! Погоди, Аганька, я хочу сделать маме сюрприз.
- Ступай, ступай! Папаша тебе голову намылит...
- Очень я боюсь!
Костя, не раздеваясь, с винтовкой прокрался коридором на цыпочках по ковровой дорожке к раскрытой двери в столовую. Оттуда слышны были раздраженные голоса отца и матери.
Костя притаился за дверью.
- Где он шляется? Я хотел бы знать, где он шляется в такие дни? - спрашивал, ходя по столовой вдоль окон, отец Кости, Федор Иванович.
У Кости стукнуло сердце. Он взял винтовку наизготовку и вошел в столовую.
Анна Петровна вскрикнула, откинувшись на спинку стула, и закрыла лицо руками.
- Хорош! - проворчал Федор Иванович и, подойдя к двери, щелкнул выключателем: зажглись все лампочки в люстре над столом, все бра по стенам. - Любуйтесь им, сударыня!
- Костя!.. Боже мой! Что же ты не разделся? Снимай все!.. Аганька! Вот дрянь! Все тут вертелась, подслушивала, а теперь пропала. Федор Иванович, догадайтесь позвонить.
Федор Иванович нажал кнопку звонка.
Анна Петровна повертывала сына перед собой, как куклу, целовала в румяные щеки, подернутые персиковым пушком.
- Да что это такое? - сказала Анна Петровна, расстегивая Костино пальто. - У тебя разорвано пальто? Оторвана пуговица? Фуражка в пыли?!
- Должно быть, он уже был в сражении, - буркнул Федор Иванович.
- Костя, у тебя царапина на щеке. Синяк под глазом. Что случилось?
- Все это пустяки, мама. Я подрался с мальчишками. Они хотели у меня отнять винтовку. А пальто я разорвал об нашу калитку... Папа, завтра восстание!..
- Какие мальчишки?! - гневно воскликнула мать.
- Восстание? Против, кого? - спросил отец.
Костя протянул отцу измятый листок. Федор, Иванович вслух прочел:
"К ГРАЖДАНАМ РОССИИ!
Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов - Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.
Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, - это дело обеспечено.
Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!
Военно-революционный комитет при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов.
25 октября 1917 года, 10 час. утра".
- Эти прокламации расклеивают на стенах, - пояснил Костя. - Нас послали их срывать.
В дверях появилась старшая горничная Лизавета Ивановна, прямая и строгая. Она пренебрежительно покосилась на Костю и спросила Анну Петровну:
- Вы звали? Что угодно?
- Ах, Лизавета Ивановна, оставьте меня в покое! Прошу вас, чтобы никто...
- Ну-ка, ну-ка, я погляжу на моего соколика, на купидона моего, на моего красавца! - лепетала старая няня, выплывая из-за горничной серой утицей. - Ай и хорош! Ну прямо юнкер, а не гимназист!
Из-за косяка выглядывала, сияя глазами, Аганька.
- Да что же ты не разденешься? Снимай амуницию-то, - приговаривала нянька. - Да умойся. Юнкер! Прямо юнкер... Поставь ружьецо в угол, сними поясок!
Федор Иванович рассмеялся:
- Ему нельзя. Он так и спать будет, в полном снаряжении.
Анна Петровна схватилась за виски:
- Няня! Лизавета Ивановна! Уйдите! Все уйдите!
Костя поставил в угол винтовку, снял пояс с патронами, скинул пальто и фуражку на руки няни и сел за стол, к поставленному для него прибору. Няня и Лизавета Ивановна вышли, плотно притворив за собой дверь.
- Поди сначала вымой руки, а потом садись за стол, - сказал отец.
- Слушаю, папа!
Костя ушел умыться.
- Какие мальчишки? Как они посмели? - хрустя пальцами и взводя глаза, вопрошала Анна Петровна розового купидона на расписанном потолке.
Купидон целился куда-то стрелой и, лукаво улыбаясь, молчал. Не ответил и серебряный самовар, к которому затем обратилась с вопросом Анна Петровна, и даже совсем смолк, перестав кипеть. Молчали и стены. Молчал и Федор Иванович, к которому наконец обратилась его супруга. Он налил себе красного вина, отпил немного и закурил. Закинув голову, он пускал колечки, пронзая их тонкой струйкой дыма, и прислушался: с чердака над сводом доносились какие-то шорохи, стуки.
- Какие мальчишки? Я вас спрашиваю, Федор Иванович! - повторила Анна Петровна.
- Должно быть, у нас на чердаке расплодились крысы. Возятся, как лошади, - ответил Федор Иванович.
Костя вернулся в столовую умытый, с приглаженными щеткой мокрыми волосами. Шрам на щеке и глаз припудрены. Костя переоделся в пижаму расшитую венгерскими шнурами, обулся в туфли-шлепанцы.
Он молча сел за стол и принялся за еду. Мать, успокоенная его домашним видом, опять спросила:
- Какие мальчишки тебя били, мой мальчик?
- Да они не били, а только хотели отнять оружие. Наши мальчишки - Еванька с Андрюшкой. Дворников и кучеров...
- Что? Что?.. Федор Иванович, слышишь? Ты должен велеть кучеру и дворнику, чтобы они наказали своих сыновей.
- Хорошо, матушка, хорошо! Можно это отложить хоть до завтра?
- До завтра? Можно.
- Ну, а теперь давай поговорим серьезно. Винтовку и патроны я у тебя отбираю.
Костя взглянул на мать, прося поддержки. Анна Петровна сказала едко:
- Твой отец хотел сам драться на улицах, да не достал ружья.
Федор Иванович махнул рукой, задел стакан с вином и пролил на скатерть.
Рассердясь на свою неловкость, он встал и вышел из столовой.
Часы глухо и мягко пробили три. Где-то отозвались в другой комнате другие жидким серебристым звоном.
Мать и сын притихли.
- Поздно. Ты завтра спи дольше. Тебе надо отдохнуть...
Анна Петровна прижала к груди голову сына и баюкала его, укачивая. Вдруг она вздрогнула и застыла...
Над сводом столовой ей послышались шаги.
- У нас кто-то на чердаке...
- Крысы, мама...
Анна Петровна, боясь дышать, потянулась к звонку.
Вошла Лизавета Ивановна и, ни на кого не глядя, принялась убирать со стола.
- Лизавета Ивановна, у нас чердак заперт? - спросила Анна Петровна.
- Конечно, - тихо ответила горничная.
- Ключ где?
- Ключ у Ферапонта, - так же тихо и ровно ответила горничная, продолжая работу.
- Никто не ходил на чердак?
- Никто. Мы не сушим на чердаке.
- Там кто-то есть... Вот послушай... Да перестань же стучать посудой!
Лизавета Ивановна притихла. Что-то стукнуло сверху.
Анна Петровна вздрогнула:
- Кто же это?
- Это домовой, - ровно и тихо ответила горничная, собирая серебро со стола.
- Что за вздор! - Анна Петровна рассмеялась.
- Нет, не вздор! Он уходит из дому... Он собирает пожитки. Укладывается...
- Фу! - отдулась Анна Петровна. - Позовите дворника, кучера и Михайла Семеныча - пусть осмотрят чердак сейчас же.
- Все спят. А дворник дежурит.
- Мама, чтобы тебя успокоить, я пойду сейчас на чердак, и один, - предложил Костя.
- Ночью на чердак не ходят! - заявила Лизавета Ивановна.
- Нет-нет, я не пущу тебя! Конечно, все это вздор! Пойдем, милый, спать...
И, обняв сына, Анна Петровна увела его из столовой.
Утро встало над Москвой серое, холодное. Легкий ветерок подметал улицы, кидая в лицо прохожих противную холодную пыль. Над городом нависло густое облако колокольного звона. Разбитыми клячами тащились по улицам обшарпанные трамваи, увитые по бокам роями серых солдат, и непременно с мальчишкой на "колбасе" последнего вагона. У хлебных и овощных лавок стояли бранчливые очереди.
- Кто за вами? Я последний! - произнес обычную формулу Андрюшка Кучеров, становясь в очередь.
- Становись, - не оборачиваясь к Андрюшке, сказал солдат с белыми мучными пятнами на спине и аккуратно свернутым мешком под мышкой.
- А ты читал, чего на стенах наклеено? Листочки Военно-революционного комитета. В Петербурге началось. Керенского прогнали, - сказал Андрюшка.
- Полно врать-то! - оглянулась женщина впереди мешочника.
- Ты за хлебом?
- За хлебом.
- Что это у тебя карточек так много? - спросил солдат.
- Я за весь дом. Да еще у нас раненые в лазарете... У меня пропуск на двоих.
- А у тебя тоже много. Ты что, тоже из лазарета?
- Вроде этого.
- К нам теперь и от нас без пропуска ни туда, ни сюда. Юнкера, наверное, теперь до Манежа распространились.
- А документы, - осторожно спросил солдат, - спрашивают?
- Обязательно.
- Батюшки светы! А я из дому ушла рано! - всполошилась баба. - Ни юнкеров, ни пропусков не было. И документов нет - одни карточки. Уважаемый, - обратилась она к солдату, - будь любезный, запомни меня. Я за пропуском побегу. Запомни синие мои глаза...
- Верно, красавица, глаза синие! - подтвердил солдат.
- Не пустят, - заметил Андрюшка.
- Все одно побегу... Граждане, запомните мои синие глаза. У меня трое малых ребят дома.
Она покинула очередь и хотела бежать, но в эту минуту на Волхонку от Моховой влетел грузовик. В кузове тесной кучей стояли, качаясь и толкаясь, юнкера и стреляли назад вдоль улицы из винтовок с примкнутыми штыками.
![[]](/img/g/grigorxew_s_t/text_0010/voktya02.gif)
...из-за угла вылетел второй. В нем густо стоял народ в картузах, с винтовками без штыков.
Очередь прижалась к окнам магазина. Вслед за грузовиком из-за угла вывернулся второй. В нем густо стоял народ в картузах, с винтовками без штыков, направленными вперед; не стреляя, грузовик гнался за юнкерами. Женщина с синими глазами кинулась поперек улицы, хотела прошмыгнуть между грузовиками. Юнкерские пули защелкали по мостовой. Женщина вскрикнула и упала ничком.
Второй грузовик круто повернул, едва не вылетев на панель, чтобы не задавить женщину. Грохнули и с этого грузовика выстрелы, и он помчался дальше, нагоняя юнкеров.
Очередь разбежалась. Из всего народу осталось только двое: солдат и Андрюшка.
- Теперь я первый, - сказал солдат, - а ты последний.
Улица в обе стороны несколько минут была совсем пуста. Гремели запоры железных ворот. Из окон запертой продовольственной лавки смотрели на улицу испуганные продавцы.
Солдат подошел к женщине, посмотрел: взяв под мышки, подвинул ее к краю тротуара и повернул навзничь.
- Готова! - сказал солдат. - Ловко ударили гады! Ладно! Запомню я, милая, твои синие глаза!
Женщина лежала мертвая, строго улыбаясь, и, широко раскрыв синие глаза, смотрела в серое небо.
К лавке подъехал полок на дутых шинах. Из-под брезента смотрели буханки. Вкусно запахло свежим черным хлебом... Лавка открылась... Продавцы начали выгружать хлеб и вносить в лавку, поглядывая на убитую. Извозчик слез с козел, снял шапку и спросил солдата:
- Чего это?
- Юнкера балуются!
- Так...
Солдат отвел Андрюшку в сторону и сказал, бегая белесыми глазами по сторонам:
- Вот что, хлопчик: пропуск у тебя на двоих?
Андрюшка прищурился:
- Видать, товарищ, документов нет? Давай сюда карточки!
Солдат отдал карточки Андрюшке.
Хлеб разгрузили. Извозчик сказал:
- Положите, товарищи, женщину на полок. Чего ей тут валяться! Свезу куда надо.
- И то!
Тело подняли, положили на полок и прикрыли брезентом. Извозчик погнал рысью лошадь с места.
Из двери лавки выглянул заведующий.
- Невелика нынче очередь у нас, - сказал он, обращаясь к солдату и Андрюшке. - Пожалуйте, граждане!..
Солдат и Андрюшка вошли в лавку. Барышня, отстригая купоны, удивилась:
- Что это у тебя, Андрюшка, столько новых карточек?
- А у нас в лазарете народу прибыло, - кивнул Андрюшка в сторону солдата.
Тот отдал честь и распустил свой большой мешок.
Пока они получали хлеб и укладывали его, в магазин набралось один по одному порядочно народу.
Волхонка была пуста. Трамваи не ходили. Женщины и мальчишки с котомками перебегали от одной лавки к другой. Далеко били одинокие выстрелы. Где-то близко застучал пулемет...
- Куда нести-то? - спросил солдат.
- Прямо переулком, за угол, - ответил Андрюшка. - Мы из судаковской усадьбы.
На углу, под каменной стеной судаковского сада, похаживал, ежась от октябрьского холодка, юнкер.
- Пропуск! Куда столько хлеба несете?
- У нас лазарет, товарищ, - ответил солдат. - Пропуск на двоих...
- Проходите.
- А покурить есть?
- Проходи! - грозно крикнул юнкер.
Солдат завернул за угол и крикнул:
- А золотых погонов тебе не носить!
Юнкер рассердился и выскочил за угол, вслед за солдатом. В тот же миг на другом углу, по гребню орловских конюшен, прочертило огнем, и, словно кто коленкор разорвал, раздался залп. Пули исщербили штукатурку ограды и шмелями гудели, улетая. Юнкер юркнул под защиту каменной стены. Солдат с Андрюшкой побежали к воротам судаковского дома...
У калитки дежурил Еванька. Он живо отодвинул засов и впустил солдата и Андрюшку во двор.
- Здорово! - сказал, опустив мешок на землю, солдат и вытер со лба пот рукавом.
К ним подошел Варкин. Он и солдат остро взглянули друг другу в глаза. Варкин начал быстро задавать солдату вопрос за вопросом, сам сейчас же отвечая:
- Какого полка? - "Сто восемьдесят восьмого запасного". - В командировке? - "Точно так". - Документы? - "Украли". - На какой мы сейчас стоим платформе, товарищ? - спрашивал Варкин.
- Мы сейчас на платформе за немедленный мир.
- А насчет земли? Отобрать у помещиков. Немедленно! Ясно? Про бедноту слыхал?
- Сам бедняк!
- Вижу. Ну, Аника-воин, ладно, оставайся. Зачислен на довольствие.
- Покорно благодарим.
- Проходи во флигель, пока господа не заметили. Хлеб поступает в общий котел... Андрюшка, скажи Лизавете Ивановне. Хлеб - на весы. Ну-ка, Еванька, подсоби...
Андрюшка с помощью Еваньки поволок мешок с хлебом на кухню.
Костя ушел из дому после утреннего кофе и обещал прийти к завтраку. Отец и мать смотрели из окна столовой за тем, как Костя в новой шинели с широкой белой перевязью над левым локтем прошел через двор бодрым военным шагом. С винтовкой на плече, он в такт шагам помахивал правой рукой.
Когда калитка затворилась за Костей, Анна Петровна вернулась к столу и, обращаясь не то к мужу, не то к портрету, украшенному лаврами, несколько раз повторила:
- Что же нам делать? Что делать? Что нам делать?
Федор Иванович внимательно посмотрел на жену. Положив руку на плечо жены, Федор Иванович сказал ласково, но наставительно:
- В подобных случаях надо сохранять самообладание, не терять себя. А для этого надо вообразить, что ровно ничего не случилось, и делать все, что мы бы делали всегда.
- А что будете делать вы?
- Я? Я буду то же делать, что делал вчера. А именно: посмотрю, какие еще вещи можно убрать из картинной галереи в спальную комнату. Там есть еще место. Вынуть полотна из рам мне поможет Архип.
- Вы забыли еще одно очередное дело... Я просила вас...
- Забыл, дорогая. Что именно? Напомни.
- Вы забыли, что вашего сына избили вчера дворовые мальчишки.
- Ага! - вспомнил Федор Иванович. - Чтобы кучер и дворник поучили мальчишек. Да, да! Забыл. Сделаю сейчас же. Я буду в галерее.
И Федор Иванович вышел.
Вошла Аганька без зова. Видно было, что она горит нетерпением что-то рассказать.
- Барыня, голубушка, какие страсти Андрюшка говорит! На Волхонке в очереди юнкера женщину убили...
- Что за вздор!
- Да нет, верно!
- Ступай! Пошли Лизавету Ивановну - одеваться. Да посмотри, были ли дворник и кучер у Федора Ивановича.
И Анна Петровна прошла к себе.
Аганька сбегала за Лизаветой Ивановной, потом накинула платок и выбежала во двор. Ей было весело и жутко: уже со всех сторон теперь на улицах слышались выстрелы. Пулеметная стрельба делалась гуще и чаще. В воротах мелькнул автомобиль с красным крестом в белом круге на брезентовом верхе.
На дворе пусто. Шальная пуля срезала лист с ясеня и чокнула в стену, взбив пыль от штукатурки. Аганька взвизгнула и козой прыгнула под дерево, будто хотела укрыться от дождя. Передохнула и степенно направилась в сторону кучерской, откуда слышался отчаянный вопль Андрюшки. Форточка в окне у кучера Архипа была, словно нарочно, открыта, чтобы все слыхали.
- Ой, папынька, не буду! Никогда больше не буду! Миленький, довольно! - кричал, взвизгивая, Андрюшка.
Аганька подкралась к окну и, заслонив лицо руками, прильнула к стеклу. Сердце ее замирало, ей стало жаль Андрюшку.
Сквозь запыленное окно Аганька увидела, что кучер Архип сидит у стола, попыхивая "носогрейкой" и ухмыляясь в широкую бороду, Андрюшка скачет перед ним, мечется из угла в угол каморки, приплясывая, выкрикивая на разные голоса:
- Ой, больно, больно! Папынька! Я устал! Будет, что ли?
- Вали, вали еще! - весело прикрикнул Архип и затрясся от смеха.
Андрюшка кинулся к ведру с водой, зачерпнул воды чашкой, напился и опять принялся кричать на разные голоса.
- Ну, будет! - сказал наконец Архип. - Садись обедать.
Андрюшка повыл еще немного потише, сел за стол, откашлялся и, отрезав хлеба от пайка, принялся за еду, весело глядя на отца. Кучер закрыл форточку.
Аганька, давясь от смеха, побежала от кучерской к сторожке. Дверь в сторожку заперта. Окно плотно занавешено, и, как ни старалась Аганька, ничего не могла разглядеть. Напрасно прислушивалась Аганька: в сторожке было тихо... Аганьке стало страшно. Она кинулась бегом к дому.
- Эй, девушка! Стой! - крикнули от ворот. - Открывай!
За сквозной калиткой стояли трое юнкеров с ружьями. Серые их лица были строги. Аганька подбежала, чтобы открыть калитку. На засове - замок...
Один из юнкеров стукнул прикладом в железный лист ворот. Ворота загудели.
- Открывай!
- Да ключ-то у дворника.
- Зови дворника сейчас!
Аганька кинулась к сторожке. Ферапонт Иванович, насупленный, сердитый, вышел сам, без зова, на стук в ворота из сторожки, позванивая ключами на большом кольце. Ничего не спрашивая, он отомкнул калитку. Юнкера вошли во двор.
- С вашей крыши стреляют. Полковник приказал осмотреть чердак. Зови хозяина или председателя домового комитета.
- Хозяин в Париже. Комитета у нас нету.
- Кто же у вас?
- Федор Иванович, управляющий.
- Зови его на двор.
Федор Иванович скоро явился на зов дворника. Пожимая руку старшего юнкера, он представился:
- Федор Иванович Ширяев, управляющий.
- С вашей крыши стреляют.
- Этого не может быть, господин прапорщик, - ответил Федор Иванович, прижимая руку к сердцу. - Чердак у нас всегда на замке. Мой сын сражается вместе с вами.
- Ключ вот, - показал Ферапонт Иванович.
- Полковник приказал осмотреть чердак и забить его наглухо.
- Пожалуйста! Пожалуйста!.. Аганька, что вертишься на дворе? Марш домой!.. Ферапонт, проводи.
Дворник пошел впереди по крутой каменной лестнице с треугольными ступенями на поворотах. За дворником шел Федор Иванович. Юнкера спотыкались на узких ступенях, следуя за управляющим.
- Уж и темень тут у вас! - проворчал старший в звене юнкер.
- Старинка. Деды строили. О свете и просторе не думали. Надо бы взять фонарь...
- А что, братцы, - сказал юнкер, шедший позади, - как они нас оттуда ахнут?..
Федор Иванович чиркнул спичкой и осветил испуганные глаза юнкера, шедшего за ним.
Все остановились, только Ферапонт Иванович подымался по-прежнему не торопясь, ступая уверенно по знакомым ступеням.
- Отмыкать? - спросил он сверху. - Да вы, господа юнкера, не бойтесь... с той поры, как трубы чистили, ни разу чердак не отпирался.
- Отмыкай! - приказал Федор Иванович.
Загремел засов, и дверь завизжала в петлях. На чердаке было тихо. Федор Иванович поднялся на верхнюю площадку.
- Мир и тишина, - сказал Ферапонт.
Сквозь запыленные "слухи" струился внутрь чердака неверный свет. Да и на дворе уже смеркалось. Чердак был завален и заставлен разным хламом. Из двери потянуло холодной чердачной трубной гарью.
Федор Иванович чиркнул спичкой и осветил пространство за дверью.
- Пыль, хлам, и больше ничего. Пожалуйте, господа!.. А если бы кто был на крыше, мы бы услыхали: железо загромыхает...
Юнкера приблизились, осторожно заглядывая внутрь чердака через плечо Федора Ивановича.
Водя спичкой понизу, Ширяев говорил:
- Извольте видеть: на пороге пыль чуть не с вершок. За порогом пыль. Если бы кто вошел, следы были бы как на первой пороше. И уж от трубочистов-то следы задуло пылью... Изволите видеть.
Федор Иванович присел и протянул руку со спичкой подальше - и вдруг смолк. Спичка обожгла ему пальцы и погасла; при ее вспышке Федор Иванович увидел на полу чердака свежий обрывок газеты с заголовком: "Русские ведомости". Среда, 25 октября 1917 года".
- Ну-ка, посветите еще, - попросил старший юнкер.
Руки у Федора Ивановича дрожали. "Расстреляют!" - мелькнуло у него в голове. Спички ломались о коробку, не зажигаясь.
- Да чего смотреть больше! - скучая, сказал задний юнкер (он так и не поднялся на площадку). - Ясно, ничего нет.
- Закрой дверь, - сказал отрывисто старший юнкер.
Быть может, и он успел рассмотреть предательский обрывок газетного листа, но не хотел пугать своих товарищей. Федор Иванович попятился от двери. Ферапонт прикрыл дверь, загремел засов и звякнул замок.
Федор Иванович чиркнул. На этот раз спичка зажглась. Водя дрожащим огоньком перед дверью, окованной полосовым железом, Федор Иванович приговаривал:
- Изволите видеть: дверь из двухвершковой сосны да еще окована. Крепко жили старики. Хлам... а и хлам берегли. И ход на чердак особый, прямо со двора, изволите видеть!
На дворе старший юнкер, строго глядя в глаза Федора Ивановича, приказал:
- Чердак забить. Ключ держите у себя. Вы ответите...
- Очень хорошо-с! Ну, а как наши дела вообще?
- Дела отличны. Кремль и город в наших руках. Прибыл полк казаков. На нашу сторону перешла и их артиллерия...
- Дай бог! Дай бог! - торопливо крестясь, бормотал Федор Иванович.
Юнкера тихо направились по дорожке к воротам. Ширяев смотрел им вслед. Юнкера остановились перед распахнутой Ферапонтом калиткой, о чем-то тихо совещаясь. Старший, а затем и тот, что не решился подняться к чердачной двери, вернулись, и старший сказал Федору Ивановичу:
- Я оставляю у вас на дворе часового. Так будет и для вас и для нас спокойнее.
Третий юнкер остался во дворе, у входа на чердак, двое ушли.
Федор Иванович приказал Ферапонту:
- Возьми десяток шестидюймовых гвоздей и заколоти чердак.
- Чего это дверь-то портить? - возразил Ферапонт.
- Делай что велят.
- Слушаю, сударь.
Ферапонт снял с кольца ключ от чердака и протянул Федору Ивановичу.
Засветив фонарь, с молотком и гвоздями дворник поднялся наверх по той же каменной лестнице и принялся заколачивать дверь. Гвозди не шли в старое, твердое, как кость, дерево и гнулись. Молоток высекал из шляпок искры.
Ферапонт, заколотив в край три гвоздя, остановился. Со смежных домов тоже слышались удары молотков.
- Гробы буржуям забивают! - проворчал Ферапонт, выругался и бросил работу. Он задул фонарь и спустился вниз.
Анна Петровна ожидала возвращения мужа в волнении.
Аганька прибежала и, хохоча, доложила:
- Вот, барыня, смехи: юнкера на двор пришли, на чердак полезли.
- Чему же ты рада?
- Да их домовой-то вдруг шугнет? Ха-ха-ха! Вот они испугаются!
- Я тебя, дуру, зачем посылала?
- Андрюшка-то с Ванюшкой? - спохватилась Аганька. - Ой-ой-ой, милая барыня! Вот Архип колотил Андрюшку! Чересседельником. "Я, говорит, из тебя эту дурь выбью!" Уж и кричал Андрюшка! Поди, на Арбате было слыхать.
- А Ферапонт?
- Ферапонт, видать, своего не бил. У них в сторожке тихо-тихо. Он не будет бить.
- Это почему?
- Ему Варкин не велел.
- Ах, и тут Варкин? Ну, ступай!
Когда вернулся расстроенный Федор Иванович, Анна Петровна в упор встретила его словами:
- Ферапонта надо прогнать.
- Новое дело! Почему? За что?
- Он не хотел наказать сына.
- Прогнать так прогнать. Только где теперь взять дворника?.. Да, что это я тебе хотел сказать?.. Ты, пожалуйста, только не пугайся. У нас на крыше большевики.
- Что?
Федор Иванович молча указал пальцем на потолок.
В молчании они прислушались. Стрельба, то учащаясь, то затихая, как будто не нарушала тишину. И в тишине явственно слышался со всех сторон стук молотков.
- Чердак велели забить. На дворе у нас часовой.
- Что за вздор! Вы убедились, что на чердаке никого нет?
- Никого.
- Как же они могли попасть на крышу? У нас пожарной лестницы нет. - Анна Петровна возмущенно всплеснула руками. - Боже мой! Костя, Костя, где ты?
Стрельба все усиливалась, и к вечеру уже нельзя было сказать, откуда стреляют. Стреляли отовсюду. В денниках бились, храпели и ржали судаковские рысаки, встревоженные не столько стрельбой, а тем, что их сегодня не только не запрягали, но и не выводили. Архип с конюхом не решились хотя бы погонять их на корде на заднем дворе: и там было опасно. Шальные пули все чаще залетали в усадьбу Судаковых, сбивая последние листья в саду и срезая ветки. Одна пуля пробила стекло обеих рам, и зимней и летней, в столовой и очутилась на столе Ширяевых. Смеркалось. Горбун-фонарщик, невзирая на стрельбу, пробежал по переулку со своей бамбуковой палкой и зажег фонари. Пора было обедать. Но Ширяевы не садились за стол. Анна Петровна была уверена, что Костя вернется к обеду. Она сказала ему, прощаясь, что закажет его любимые блинчики с кремом. Правда, блинчики не были приготовлены. Не было к обеду и пирожков. Аганька внесла и поставила на стол бутылку красного вина.
- Ну, что новенького на улице, на дворе? - спросил Федор Иванович.
- Все одно: пальба. Юнкера-то у нас поставили на часы к чердачному ходу, да смены и не дают... А он, видно, ночь не спавши... То бродил вдоль дома, а тут прислонился к стенке, с ног валится, да и застыл. Руки в рукава; чуть живой, даже в лице изменился.
- Порядочки! - возмутился Федор Иванович.
- Вы бы велели ему стул вынести, - сказала Анна Петровна.
- Кресло, а не стул... Из приемной вынесите кожаное кресло, - заторопился Федор Иванович. - Да ведь он и голоден, поди! Ангел мой, что, если позвать его сюда? Нет, он на часах - ему нельзя. Вышли ему чего-нибудь. Ну, котлетку... Жаль молодого человека.
Анна Петровна молча принялась готовить бутерброды; Федор Иванович налил для юнкера стакан вина. Ширяевы видели через окно столовой, что из подъезда вынесли к ходу на чердак кресло. Юнкер уселся в него, вытянул ноги. Аганька поднесла ему с поклоном угощение на маленьком подносе. Юнкер сначала отмахнулся, потом выпил вино и, поставив поднос на колени, принялся за бутерброды.
Подбежал кучеров Андрюшка и, уставясь на юнкера, смотрел, как он ест. Напрасно Аганька гнала Андрюшку и шептала:
- Чего в рот смотришь? Это невежливо!
- Вот здоров жрать! - Андрюшка покачал головой и пошел в сторожку.
Еванька был один дома; лежа на постели, он охал и плакал от злости.
- Здорово тебя взбучил батька? - участливо спросил Андрюшка.
- Было угощение. А тебя?
Андрюшке стало стыдно:
- Ой! Уж и бил отец меня! Слыхал, чай, как я орал?
- Чего же ты уж очень веселый? А крику что было! А я хоть бы пикнул!
- А может, он тебя и не бил? - слукавил Андрюшка. - Кабы он тебя бил, ты бы кричал.
- Да, покричи у нас! Он говорит: "Бью тебя в последний раз. А кричать не смей! Варкин услышит". Варкин-то не велел меня бить. "В последний", да уж очень здорово. Ты Варкину не говори, что меня бил отец. Отцу-то будет стыдно. Варкин взял с него честное пролетарское слово меня не бить... Мне кричать и нельзя было.
- А все из-за этого Коськи, а еще вместе голубей водили!
- Я ему глотку перерву - только попадись! - Еванька даже зубами скрипнул.
- Да у него ружье.
- Боюсь я очень!
- Давай, Еванька, у него ружье отымем да Варкину отдадим, - предложил Андрюшка.
Еванька привстал и сел на постели:
- А если Коська домой не придет, в юнкерском заночует?
- Придет. Аганька говорит: "Мать ему блинчики обещала".
- А если его убили?
- Ну да, убили! Сидит где-нибудь за тремя стенами да трясется. Давай покараулим. Открой фортку.
Еванька открыл форточку. Мальчишки прислушались к стрельбе.
- Вот жарят! Здорово! - сказал Андрюшка. - Я чего видел: давеча юнкера шли по нашей улице. На плечах пулеметы несут, топают. А с нашей крыши "ррр"! Они, как воробьи, - "фррр..." под стенку. Чуть пулемет не кинули...
- Постой! Никак, отец кого-то пускает во двор!
Мальчишки выбежали из сторожки на двор. Ферапонт впустил Костю и, затворив калитку, уселся на табурет. Юнкер на своем посту у входа на чердак спал, поникнув в кресле, с винтовкой, зажатой меж колен, обняв ствол ее руками, засунутыми в рукава.
- Коська! Постой! - крикнул Еванька и побежал ему навстречу.
Костя не остановился и побежал к дому. Еванька упал ему под ноги. Сзади наскочил Андрюшка. Повалив Костю, ребята отняли у него винтовку.
- Да ну вас, черти! Будет, что ли! - бормотал Костя как будто впросонках.
Он почти не сопротивлялся, когда Еванька срывал у него пояс с патронной сумкой. Мальчишки с добычей побежали к лазарету. Дворник смотрел на это, не вступаясь.
Костя встал с земли, отряхнулся и, прихрамывая, побежал к своей двери. Он не мог попасть ключом в скважину замка и принялся стучать в дверь кулаками. Дверь открылась настежь. Мать с радостным воплем обняла его и повела вверх по лестнице. Аганька захлопнула входную дверь.
Костю пришлось долго уговаривать снять пальто и умыться. Он вымыл руки, но не стал мыть лица. Должно быть, от пороховой копоти и пыли оно казалось смуглым, загорелым. Переодеться Костя наотрез отказался. Нянька на него прикрикнула, и вместе с Анной Петровной - одна с ласковыми приговорами, другая ворча - они начали переодевать Костю насильно.
- Просунь, мой маленький, ручку в рукав. Вот так, - говорила мать, надевая Косте чистую сорочку.
- Ну-ка, ногу! - кричала нянька, расшнуровывая ботинок. - Вшей, чай, натащил из казармы, воин! - прибавила она, разглядывая на свет скинутое Костей белье.
- Ты, наверное, очень проголодался, мальчик? - заглядывая в глаза Косте, спросила мать.
Костя молчал.
- Ну-ка, вставай, вставай! - грозно закричала на Костю нянька.
Костя вздрогнул, встал и пошел в столовую. Там он подошел к отцу и поцеловал его в щеку:
- Здравствуй, папа!
Заняв привычное место за столом, Костя взял в руки ложку и хотел зачерпнуть из тарелки. Ложка выпала из его руки... Глядя перед собой, Костя сказал:
- Мишу Кроненберга убило...
- Мишу убили! Боже мой! - горестно всплеснула руками Анна Петровна.
Федор Иванович, присматриваясь к сыну, посоветовал:
- Ты не думай об этом. Развлекись. Думай о чем-нибудь другом - хотя бы про гимназию, науку. Ну, например, закон Архимеда: "Всякое тело, погруженное в жидкость, теряет в своем весе столько, сколько?.."
- Жидкость, - далеким отголоском отозвался Костя.
- Чего вы, сударь, пристали к ребенку со своей жидкостью? Пили бы свое винцо, - строго нахмурясь, сказала нянька из-за спины Кости и махнула на Федора Ивановича рукой. - Кушай суп, - строго приказала нянька.
- Я, нянечка, обедал в Александровском училище.
- Эна! Чем же тебя там потчевали?
- Суп ел из воблы. Из жестяного таза - вот в каких посуду моют. Ложка деревянная.
- Хороший суп-то? С аппетитом покушал?
- Нет. Очень много перцу. Стручки красные плавают в тазу. У меня губы даже обметало... Теперь хотят обстреливать весь район из орудий, - прибавил Костя.
- Кто?
- Наши. Высоким разрывом. Шрапнелью, чтобы согнать их с крыши.
- Хорошо придумано! - похвалил Федор Иванович.
- Это ужасно! - возмутилась Анна Петровна. - Ведь так будут убивать и своих?!
Костя кивнул головой.
- Тебе, Костя, надо выспаться!
- Выспаться, - повторил Костя, встал из-за стола и покачнулся.
Нянька и мать подхватили его и повели:
- Пойдем-ка баиньки!
Укладывая Костю в постель, мать спросила:
- Ты больше не пойдешь сражаться? Ты сдал оружие?
- Я не сдал. У меня отняли...
- Кто отнял?
- Да всё они, наши мальчишки.
- Боже мой! Они нас всех перестреляют...
- Да нет, мама! Не волнуйся. Они не отняли. Я отдал сам им. А они побежали к Варкину. Наверное, передали ему. А у него одна рука. Это ничего. Не надо, мама!
Костя что-то бормотал еще невнятно, и погрузился в сон. Анна Петровна послала Аганьку во флигель - посмотреть, что делается в лазарете, а сама вернулась в столовую.
- Федор Иванович! Костина винтовка у Варкина. Он нас всех перестреляет.
- С одной-то рукой, матушка? Вздор!
- Вы должны идти в лазарет и взять винтовку у Варкина.
- Зачем мне винтовка? Не пойду! Не пойду, вот тебе и весь мой сказ.
- Вы трус! Если вы не хотите, я пойду сама...
В столовую вбежала, сияя глазами, Аганька.
- Барыня! Барыня! - кричала девочка, задыхаясь. - У нас раненые-то в лазарете начали выздоравливать!
- Что ты чушь городишь!
- Провалиться мне, не вру! Они там заперлись и поют...
- Кто? Варкин?
- А что они поют - "Марсельезу"? - спросил Федор Иванович.
- Да нет, Варкин все одну песню поет - как пьяный Прапор бил солдата.
- Я пойду туда! - бурно поднялась с места Анна Петровна.
- Ой, барыня, милая, не ходите... Пули по двору жуками летают!
Анна Петровна оделась и вышла во двор. Она попыталась разбудить юнкера. Тот сладко храпел в кресле у двери на чердак. Анна Петровна махнула рукой и побежала в лазарет одна.
- Кто там? - печальным тенорком ответил на стук в дверь Варкин.
- Это я. Сестра милосердия! Анна Петровна!
Ключ в двери повернулся со звоном два раза. Дверь приоткрылась. Оттуда пахнуло карболкой и махоркой. Анна Петровна вошла.
- Здравия желаю, сестрица! В самый раз пришли! В аккурат! - приветствовал Анну Петровну Варкин. - Полюбопытствуйте, какие у нас дела...
Анна Петровна, превозмогая отвращение, вошла в палату. Все лампы на столиках около коек, по стенам и люстра под потолком были зажжены, что придавало комнате праздничный вид. Анна Петровна, ослепленная светом, зажмурилась и, открыв глаза, окинула взглядом палату. Увядшие цветы стояли на каждом столике у коек. Одни из раненых были в забытьи, они стонали и бредили. Другие, лежа навзничь, смотрели прямо в лицо Анны Петровны блестящими глазами. На крайней койке сидел солдат. Это был Аника-воин.
- Где Костина винтовка? Отдайте ее мне! - строго приказала Анна Петровна Варкину.
Он показал рукой:
- Возьмите сами, сестрица.
Анна Петровна взглянула, куда указывал Варкин. На одной из коек лежал навзничь раненый, вытянув ноги, закрытый с головой одеялом; из-под одеяла на подушке торчала винтовка.
Анна Петровна подошла к койке и потянула винтовку - ружье не поддавалось. Солдат лежал не дыша и, казалось, крепко держал ружье. Анне Петровне сделалось жутко; решительным движением она откинула одеяло с лица солдата: он был мертв.
- Попробуй возьми! Возьми! - грозно крикнул Аника-воин.
Анна Петровна накинула одеяло на лицо мертвого и опрометью выбежала из палаты...
