Достоевский Федор Михайлович - Двойник

Оба эти мотива получили углубленную психологическую разработку в истории помешательства Голядкина. Его раненая "амбиция" рождает постепенно усиливающуюся у героя манию преследования, в результате чего из недр его сознания возникает гротескный, отталкивающий образ издевающегося над ним и вместе с тем беспощадного к нему двойника, похищающего не только его место в чиновничьей иерархии, но и самую его личность.

   Обойденный асессорским чином и вытесненный из дома своего прежнего покровителя, Голядкин, чувствуя свою беззащитность перед лицом враждебного мира, грозящего стереть его в порошок, превратить в "ветошку", хочет найти опору в самом себе, в сознании своих прав как

   446

   "частного" человека, свободного вне службы и хотя бы здесь никому не обязанного отчетом о своих действиях. Но именно тут-то его и ждет комическое и унизительное поражение. Самая личность героя обманывает его, оказывается лишь непрочным, иллюзорным прибежищем, неспособным противостоять окружающим его "подлецам" и "интригантам".

   Мотивы двойничества, подмены героя, преследующего его Лиха имеют фольклорное происхождение.1 Но в повести Достоевского они сложным образом трансформированы (как это имело место уже в гоголевском "Носе", во многих произведениях других русских и западноевропейских (Э. Т. А. Гофман) предшественников и современников Достоевского). В русской литературе психологический мотив встречи героя с его двойником был разработан, в частности, А. Погорельским (А. А. Перовским) в обрамлении его известного новеллистического сборника "Двойник, или Мои вечера в Малороссии" (СПб., 1828), а тема раздвоения нравственного сознания (правда, не героя, а героини) - в романе А. Ф. Вельтмана "Сердце и думка" (М., 1838) - произведениях, хорошо известных Достоевскому и, возможно, повлиявших на рождение его замысла, хотя и не имевших прямых сюжетных совпадений с повестью о Голядкине.

   Врач С. Д. Яновский, познакомившийся с писателем вскоре после появления в печати "Двойника", в мае 1846 г., вспоминает об интересе Достоевского в те годы к специальной медицинской литературе "о болезнях мозга и нервной системы, о болезнях душевных и о развитии черепа по старой, но в то время бывшей в ходу системе Галля". ² Интерес этот, отразившийся в "Двойнике", позволил Достоевскому, как многократно отмечали специалисты-психиатры, предельно точно воспроизвести ряд проявлений расстроенной психики. Причем примечательно, что душевное расстройство Голядкина изображается Достоевским как следствие социальной и нравственной деформации личности, обусловленной ненормальным устройством общественной жизни. Мысль о ненормальности обособления и разобщения людей, критика необеспеченности и шаткости положения личности в существующем мире, стремление обнаружить деформирующее влияние склада современных общественных отношений на нравственный мир отдельного человека связывают проблематику "Двойника" с аналогичными идеями социалистов-утопистов 1830-1840-х годов.

   Признав художественную неудачу "Двойника", Достоевский и после того, как он отказался от задуманной им переработки повести, не раз указывал на ее большое значение для подготовки ряда тем своего позднейшего творчества. "Я изобрел или, лучше сказать, ввел одно только слово в русский язык, и оно принялось, все употребляют: глагол "стушеваться" (в Голядкине)", - заметил он в записной тетради 1872-1875 гг. И здесь же, вспоминая, что слово это приняли "на чтении "Двойника" у Белинского, в восторге, слишком известные литераторы", Достоевский записал об образе Голядкина-младшего: "...мой главнейший подпольный тип (надеюсь, что мне простят это хвастовство ввиду собственного сознания в художественной неудаче типа)". В "Дневнике писателя" 1877 г. Достоевский заметил: "Повесть эта мне положительно не удалась, но идея ее была довольно светлая, и серьезнее этой идеи я никогда ничего в литературе не проводил. Но форма этой повести мне не

  

   ¹ См. об этом: Ветловская В. Е. Ф. М. Достоевский // Русская литература и фольклор. (Вторая половина XIX века). Л., 1982. С. 12-69. Рус. вестн. 1885. N 4. С. 805. Ср.: Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1985. Т. 6. С. 35-36.

   447

   удалась совершенно <...> если б я теперь принялся за эту идею и изложил ее вновь, то взял бы совсем другую форму; но в 46 г. этой формы я не нашел и повести не осилил".

   Охарактеризовав Голядкина как свой "главнейший подпольный тип", Достоевский указал на мотивы, связывающие "Двойника" с психологической проблематикой позднейших его повестей и романов. Намеченная в "Двойнике" тема душевного "подполья" Голядкина получила в условиях последующего периода идейной и творческой эволюции Достоевского углубленную разработку и иную интерпретацию в "Записках из подполья" и романах 1860-1870-х годов вплоть до "Братьев Карамазовых" (сцена беседы Ивана с чертом в главе "Кошмар Ивана Федоровича"), а мотив двойника, стоявший в центре ранней повести Достоевского, предвосхитил тему тех более низменных психологических "двойников" (сближенных с главным героем одними своими чертами и противопоставленных другими), которые обычно окружают в больших романах Достоевского образ героя (Раскольников - Лужин - Свидригайлов в "Преступлении и наказании", Иван - Смердяков - черт в "Братьях Карамазовых" и др.).

   Как уже отмечалось выше, еще до окончания повести, в декабре 1845 г., Достоевский по желанию Белинского прочел ближайшим членам его кружка первые главы "Двойника". По свидетельству Д. В. Григоровича, Белинский во время этого чтения "жадно ловил" каждое слово автора "и местами не мог скрыть своего восхищения, повторяя, что только Достоевский мог доискаться до таких изумительных психологических тонкостей".¹ П. В. Анненков рассказывает также, что "Двойник" нравился Белинскому "по силе и полноте разработки оригинально странной темы".² Еще в рецензии на "Петербургский сборник", рекомендуя вниманию читателей "Бедных людей" и их молодого автора, критик писал:

   "В этой книжке "Отечественных записок" русская публика прочтет и еще роман г. Достоевского "Двойник", - этого слишком достаточно для ее убеждения, что такими произведениями обыкновенные таланты не начинают своего поприща". И Белинский обещал поговорить подробно о "Бедных людях" и "Двойнике" в следующей книжке журнала. Высокую оценку "Двойника" как произведения, каким "для многих было бы славно и блистательно даже и закончить свое литературное поприще", Белинский повторил в феврале 1846 г., отражая нападки на Достоевского булгаринской "Северной пчелы".⁴ Наконец, в мартовской книжке журнала, в статье о "Петербургском сборнике", критик дал развернутый отзыв о "Двойнике". Он писал: "Как талант необыкновенный, автор нисколько не повторился во втором своем произведении, - и оно представляет у него совершенно новый мир. Герой романа - г. Голядкин - один из тех обидчивых, помешанных на амбиции людей, которые так часто встречаются в низших и средних слоях нашего общества. Ему все кажется, что его обижают и словами, и взглядами, и жестами, что против него всюду составляются интриги, ведутся подкопы. Это тем смешнее, что он ни состоянием, ни чином, ни местом, ни умом, ни способностями решительно не может ни в ком возбудить к себе зависти. Он не умен и не глуп, не богат и не беден, очень добр и до слабости мягок характером; и жить ему на свете было бы совсем недурно; но болезненная обидчивость и подозрительность его характера есть черный демон его жизни, которому

  

   ¹ Григорович Д. В. Литературные воспоминания. М., 1987. С. 84.

   ² Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1983. С. 273.

   ³ См.: Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1955. Т. 9. С. 476.

   ⁴ См.: Там же. С. 493.

   448

   суждено сделать ад из его существования. Если внимательнее осмотреться кругом себя, сколько увидишь господ Голядкиных, и бедных и богатых, и глупых и умных! Г-н Голядкин в восторге от одной своей добродетели, которая состоит в том, что он ходит не в маске, не интриган, действует открыто и идет прямою дорогою. Еще в начале романа, из разговора с доктором Крестьяном Ивановичем, немудрено догадаться, что г. Голядкин расстроен в уме. Итак, герой романа - сумасшедший! Мысль смелая и выполненная автором с удивительным мастерством! <...> Для всякого, кому доступны тайны искусства, с первого взгляда видно, что в "Двойнике" еще больше творческого таланта и глубины мысли, нежели в "Бедных людях"".¹ Стремясь опровергнуть мнение читателей и критики о растянутости "Двойника", Белинский доказывал, что самое это впечатление растянутости происходит от "богатства" и "чрезмерной плодовитости" "еще не созревшего" дарования его автора:

   "..."Двойник" носит на себе отпечаток таланта огромного и сильного, но еще молодого и неопытного: отсюда все его недостатки, но отсюда же и все его достоинства". Как на особенность авторской манеры, свидетельствовавшую об "избытке юмора" и "способности объективного созерцания явлений жизни" и в то же время сделавшую "неясными многие обстоятельства в романе", Белинский указал на то, что "автор рассказывает приключения своего героя от себя, но совершенно его языком и его понятиями". Недостатки "Двойника" критик увидел в "частом и, местами, вовсе ненужном повторении одних и тех же фраз" и в том, что "почти все лица в нем, как ни мастерски, впрочем, очерчены их характеры, говорят почти одинаковым языком". Но "знатоки искусства, - писал он в заключение, -даже и несколько утомляясь чтением "Двойника", все-таки не оторвутся от этого романа, не дочитав его до последней строки".²

   Охранительная и славянофильская критика и журналистика 1840-х годов, враждебная Белинскому и "натуральной школе", дали резко отрицательную оценку "Двойника". Ее нападки побудили Белинского в начале 1847 г. к ответному выступлению, в котором он взял Достоевского и его повесть под свою защиту. В статье "Взгляд на русскую литературу 1846 года" критик, подводя итоги полемики вокруг "Двойника", дал свою завершающую оценку повести. Признав, что "Двойник" не имел успеха в публике, Белинский повторил прежнюю свою мысль о причине этого неуспеха: "В "Двойнике" автор обнаружил огромную силу творчества, характер героя принадлежит к числу самых глубоких, смелых и истинных концепций, какими только может похвалиться русская литература, ума и истины в этом произведении бездна, художественного мастерства - тоже; но вместе с этим тут видно страшное неумение владеть и распоряжаться экономически избытком собственных сил. Все, что в "Бедных людях" было извинительными для первого опыта недостатками, в "Двойнике" явилось чудовищными недостатками, и это все заключается в одном: в неумении слишком богатого силами таланта определять разумную меру и границы художественному развитию задуманной им идеи".³ В связи с этим Белинский выражал уверенность, что, если бы автор "укоротил своего "Двойника" по крайней мере целою третью, не жалея выкидывать хорошего, успех его был бы другой". Как на другой "существенный" недостаток повести Белинский теперь указал на ее "фантастический колорит". "Фантастическое в наше время может иметь место только в домах

  

   ¹ Там же. С. 563-564.

   ² Там же. С. 565-566.

   ³ Там же. 1956. Т. 10. С. 98.

   449

   умалишенных, а не в литературе, и находиться в заведовании врачей, а не поэтов", - писал он; поэтому повесть Достоевского, высоко оцененная отдельными "дилетантами искусства", не случайно осталась чужда интересам широкой публики.¹ Резкость последних замечаний была усугублена впечатлением Белинского от "Господина Прохарчина", вызвавшего его глубокое разочарование и заставившего искать корни творческих неудач Достоевского после "Двойника" в самой этой повести.

   Одновременно со статьей Белинского в январе 1847 г. появилась статья В. Н. Майкова "Нечто о русской литературе в 1846 году", содержащая наиболее глубокую после отзывов Белинского интерпретацию "Двойника" в критике 1840-х годов. Исходя из близких Достоевскому идей утопического социализма, Майков дал высокую оценку социальной и нравственно-психологической проблематики "Двойника". ""Двойник", - писал он, - развертывает перед вами анатомию души, гибнущей от сознания разрозненности частных интересов в благоустроенном обществе". Этой "разрозненностью интересов" в современном обществе вызваны, по мнению критика, трагический страх перед ним Голядкина, владеющее им чувство своей социальной незащищенности, его робкая готовность "обрезывать свои претензии на личность", постоянная боязнь врагов, "подкапывающихся под его интересы". В этом - широкая психологическая общезначимость повести, заставляющей читателя с болью ощутить в себе нечто "голядкинское". Столь же сочувственно Майков оценил психологическое искусство повести: "В "Двойнике" манера г. Достоевского и любовь его к психологическому анализу выразились во всей полноте и оригинальности. В этом произведении он так глубоко проник в человеческую душу, так бестрепетно и страстно вгляделся в сокровенную машинацию человеческих чувств, мыслей и дел, что впечатление, производимое чтением "Двойника", можно сравнить только с впечатлением любознательного человека, проникающего в химический состав материи".²

   Появление произведений Достоевского 1859-1861 гг. и выход первого издания его сочинений вновь пробудили интерес критики к его раннему творчеству. Отражением его явилась статья Добролюбова "Забитые люди" (1861). Несмотря на то что "Двойник" не вошел в это издание, Добролюбов отвел этой повести значительное место в ряду разбираемых им произведений писателя, посвященных изображению "забитых личностей" и проникнутых гуманной "болью о человеке". Признав сумасшествие Голядкина формой "мрачнейшего протеста" человека-"ветошки" против унижающей и обезличивающей его действительности, Добролюбов впервые определил как центральную для повести тему "раздвоения слабого, бесхарактерного и необразованного человека между робкою прямотою действий и платоническим стремлением к интриге, раздвоения, под тяжестью которого сокрушается наконец рассудок бедняка". В связи с этим Добролюбов подчеркнул, что Голядкин-младший - лишь психологическая проекция тех робких и нерешительных мечтаний об "интриганстве", которые рождаются в голове героя под влиянием успеха окружающих его реальных интриганов: "...отчасти практическая робость, отчасти остаток где-то в далеких складках скрытого нравственного чувства препятствуют ему принять все придуманные им пронырства и гадости на себя, - писал Добролюбов, - и его фантазия создает ему "двойника"".

  

   ¹ Там же. С. 40-41.

   ² [Майков В.] Нечто о русской литературе в 1846 году // Отеч. зап. 1847. N 1. Отд. 5. С. 4-5.

   450

   Указывая на "недостаточно искусное" развитие этой темы в повести как на ее недостаток, Добролюбов писал: "При хорошей обработке из г. Голядкина могло бы выйти не исключительное, странное существо, а тип, многие черты которого нашлись бы во многих из нас".¹

  

   С. 147. ...в Шестилавочной улице... - Шестилавочная улица находилась в Литейной части Петербурга; ей соответствует нынешняя ул. Маяковского.

   С. 148. ...пачка зелененьких, сереньких, синеньких, красненьких и разных пестреньких бумажек... - Принятые в бытовом обиходе названия кредитных билетов по их цвету: зелененькая - 3 рубля, серенькая - 50, синенькая - 5, красненькая - 10 рублей.

   С. 153. Абордировать (франц. aborder) - здесь: атаковать.

   С. 159. ...коку с соком ~ это пословица русская. - Кока с соком - лакомство, гостинец, в переносном смысле - нежданное "угощение", неприятность.

   С. 160. ...нашего нещечка... - Нещечко - сокровище.

   С. 164. ...пристроился к одной тощей национальной газетке. - Имеется в виду булгаринская "Северная пчела".

   С. 166. Сан-фасон (франц. sans faГon) - без церемоний, запросто.

   С. 170. ...походил более на какой-то пир вальтасаровский... - По библейскому рассказу (кн. пророка Даниила, гл. 5), во время пира у халдейского царя Валтасара таинственная рука начертала на стене письмена, предвещавшие гибель хозяину, убитому в ту же ночь. Вальтасаровский - роскошный, беспечный.

   С. 170. ...с устрицами и плодами Елисеева и Милютиных лавок... - Елисеев и Милютин - купцы, хозяева крупнейших в тогдашнем Петербурге магазинов гастрономических товаров и фруктов.

   С. 171. ...вином, нарочно привозимым из одного отдаленного королевства... - Подразумевается Франция - родина бургундских и шампанских вин.

   С. 171. ...полные ожидания очи. - Иронически использованная цитата из гл. XI первого тома "Мертвых душ": "...зачем все, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?".

   С. 174. ...фразу блаженной памяти французского министра Виллеля... - Жозеф Виллель (1773-1854) - граф, реакционный французский политический деятель, роялист. С 1821 по 1827 г. - глава кабинета министров Людовика XVIII и Карла X, пэр; после Июльской революции отошел от политической деятельности. Цитируемая Голядкиным фраза была политическим девизом Виллеля.

   С. 174. ...о бывшем турецком визире Марцимирисе, равно как и о прекрасной маркграфине Луизе, историю которых читал он тоже когда-то в книжке. - Имеется в виду популярный среди читателей из народа лубочный роман М. Комарова (ум. 1812) "Повесть о приключении английского милорда Георга и о бранденбургской маркграфине Фредерике Луизе с присовокуплением к оной истории бывшего турецкого визиря Марцимириса и сардинской королевы Терезии" (1782). В 1840 г. вышло его восьмое издание. Об "Английском милорде" как об излюбленном чтении демократического читателя, не имевшего другой духовной пищи, с горечью писал в 1840-х годах Белинский, а в 1860-х Некрасов в поэме "Кому на Руси жить хорошо".

   С. 183. Неинтересованный - незаинтересованный (устар.).

  

   ¹ Добролюбов Н. А. Собр. соч. В 9 т. М.; Л., 1963. Т 7 С. 256-260.

   451

  

   С. 196. ...сиамские близнецы, срослись себе спинами, так и живут, и едят, и спят вместе; деньги, говорят, большие берут. - Сиамские близнецы Ханг и Энг (1811-1874) демонстрировались за деньги в различных странах Европы и Америки.

   С. 199. А ларчик-то просто ведь открывался. - Выражение, восходящее к басне И. А. Крылова "Ларчик" (1808).

   С. 199. Аппробую (франц. approber - одобрять) - одобряю.

   С. 199. ...из истории известно, что знаменитый Суворов пел петухом... - См.: Анекдоты князя Италийского, графа Суворова-Рымникского, изданные Е. Фуксом. СПб., 1827. С. 75, 78.

   С. 203. Повытчик - судебный чиновник.

   С. 205. ...о картине Брюллова... - Картина К. П. Брюллова "Последний день Помпеи" была закончена художником в Италии, в 1834 г. привезена им в Петербург и выставлена в Академии художеств. Она вызвала тогда же множество откликов в заграничной и русской печати.

   С. 205. ...о том, как два англичанина приехали специально в Петербург, чтоб посмотреть на решетку Летнего сада... - Сходные анекдоты см.: Хвостов Д. И. Разные стихотворения. СПб., 1827. Т. 5. С. 277., Бурьянов (Бурнашев) В. Прогулка с детьми по С.-Петербургу и его окрестностям. СПб., 1838. Ч. 2. С. 263-264.

   С. 205. ...о бароне Брамбеусе... - Брамбеус - псевдоним издателя "Библиотеки для чтения" О. И. Сенковского.

   С. 206. Если ты меня забудешь... - Альбомные стихи, распространенные среди институток.

   С. 207. ...в какой-то книжке, в смеси. - "Смесь" - название одного из разделов тогдашних журналов (обычно последнего), где сообщали любопытные новости, почерпнутые из иностранных книг, журналов и газет или из новейшей научной литературы. В данном случае имеется в виду книжка журнала "Библиотека для чтения".

   С. 218. Сюркуп (франц. surcouper) - перекрытие (термин карточной игры).

   С. 219. ...раздавить змею, грызущую прах в презрении бессилия. - Пародийная перелицовка слов из монолога Сальери в первой сцене трагедии Пушкина "Моцарт и Сальери":

  

   Кто скажет, чтоб Сальери гордый был

   Когда-нибудь завистником презренным,

   Змеей, людьми растоптанною, вживе

   Песок и пыль грызущею бессильно?

  

   С. 236. ...возьмите Евстафия, служившего прежде у нас и находящегося на сей раз без места. - По воспоминаниям близкого знакомого писателя С. Д. Яновского, этот персонаж назван по имени служившего у братьев Достоевских в 1846 г. отставного унтер-офицера Евстафия.

   С. 253. Это наш русский Фоблаз... - Фоблаз - коварный и ловкий соблазнитель; от имени героя романа французского писателя Ж. Б. Луве де Кувре (1760-1797) "Любовные похождения кавалера де Фобласа" (1787-1790); русский перевод - М., 1792-1796. Ч. 1-13; 2-е изд. - М., 1805.

   С. 259. ...стараясь сохранить экилибр... - Экилибр (франц. equilibre) - равновесие.

   С. 260. ...за бир-суп да мильх-суп наше сердце им посвящаем... - Бир (нем. Bier) - пиво; мильх (нем. Milch) - молоко.

   С. 267. "Полицейские ведомости". - Имеется в виду газета "Ведомости С.-Петербургской городской полиции", выходившая в Петербурге в

   452

   1839-1917 гг. и помещавшая наряду с другими материалами известия о различных происшествиях, случившихся в столице.

   С. 270. ...карпеток три пары... - Карпетки - носки.

   С. 273. ...в пансион ~ к эмигрантке Фальбала там какой-нибудь... - Имя содержательницы пансиона, француженки (франц. falbala - оборка), из поэмы Пушкина "Граф Нулин":