Брянчанинов Анатолий Александрович - Не по торной дороге

- дядя тебе и крестный отец, ты один у него племянник, - ему больно это!

   - Родственных отношений я не прерывал, да и права на это не имею, тем более судить старика... а жить по его указке, насиловать свои убеждения не могу... - Эх, тетушка! обнял Орест старуху, - Бросьте вы это, милая!

   - Гордости в тебе много, Остя... а гордым Бог противится!

   Внесли самовар, и Татьяна Львовна занялась кофеем.

   - Скажи толком: о чем Надя-то плачет? после небольшой паузы спросила она.

   - Да я же сказал вам! принимая стакан и садясь, ответил молодой человек.

   - Ну, полно вздор говорить... поверю я, чтобы о том, что муж собак держит! Разве от тебя блажи набралась, а то кажись не о чем реветь. Владимир Константинович во всем ей угождает, дети здоровые такие. А что он иной раз в карты проиграет, лишнее выпьет - так на то он мужчина, да и состояние позволяет... Другие и не то еще делают!

   - Вон вы все на состояние упираете, с оттенком досады, возразил тетке Осокин, - а известно ли оно вам?.. Известно ли вам, что имения его все заложены не только в банке, но и в частных руках, векселей надавал он кучу, а от Надиного приданого уцелело только несколько золотых вещей, да два билета выигрышных займов, которые она для детей припрятала?

   Старуха, с кофейником в руке, так и замерла. Не может быть! вскричала она. - Это только твои догадки!

   Орест пожал плечами.

   - Не догадки, а истина! Я сам готов был сегодня плакать - так бедной сестре весело было!

   - Господи помилуй! всплеснула руками Татьяна Львовна, стукнув кофейником о стол.

   - Так пойдет ли на ум, встав с места и нервно прохаживаясь, заговорил молодой человек, - любящему человеку, псарни строить да шампанским глотку наливать, когда Бог весть еще на что детей воспитывать придется! Ваш Владимир Константинович - эгоист, мелкая душонка и больше ничего! Вы его любите за то, что он у вас ручки целует, мелким бесом перед вами рассыпается... И Надя говорит также: "он добрый... любит меня!" Да какая же это любовь, коли, для удовлетворена своих капризов, он готов детей по миру пустить, жену в чахотку вогнать?.. Неужели в том обнаруживается его любовь что, после выигрыша, он Наде браслет подарит или ложу в театр привезет? Нет, попроси-ка его сестра неделю в клуб не ездить или собак не выписывать - "стеснение!" закричит, "петля!"

   - Ой уж, чего ты мне и не насказал... Голова кругом идет! сокрушалась старуха.

   - А это еще не все: самое-то серьезное впереди.

   - Чему уж больше быть - и этого довольно!

   - По-вашему - конечно! нервно усмехнулся племянник. - Какое несчастие может быть выше потери денег! Нет-с, есть горе сильнее разорения: это нравственное горе... Его труднее пережить, труднее поправить! С любимым человеком не страшна беда... и недостатки легче переносятся.

   - Да разве Надя разлюбила мужа? испуганно перебила Татьяна Львовна.

   - Да помилуйте: какая же любовь устоит против такой пошлости? Владимир Константинович ежеминутно роняет себя в глазах жены... Она его жалеет, но не уважает; а разве можно, презирая, любить человека?

   - Царица небесная! простонала старуха.

   - Вы пожалуйста, тетушка, помолчав, серьезно сказал ей Орест, - не вздумайте намекать Наде... да и вашим салопницам не сообщайте; я ведь не сплетни ради говорил вам, а для того, чтобы вы пожалели сестру и больше не ошибались на счет ее жизни.

   - Хорошо-хорошо, растерянно проговорила Татьяна Львовна, вставая и выходя из комнаты.

   Через четверть часа она воротилась.

   - Ты дяде-то писал на рожденье? спросила она, видимо желая перевести разговор на другую тему. Осокина не могла долго предаваться одной и той же мысли.

   - Писал, угрюмо отвечал Орест.

   - Не получил еще ответа?

   - Вероятно, и не получу.

   - Не может этого быть: брат вспыльчив, но отходчив.

   Молодой человек промолчал.

   - Ну, где за это время побывал? к своему облюбленному предмету ладилась подойти Татьяна Львовна; она вспомнила о Перепелкиной и порешила, что надо же от племянника кой-что повызнать.

   - У двух-трех знакомых был, неохотно проговорил тот.

   - А Ильяшенковых видел?

   - Видел.

   - Славная у них эта Софья... все ее хвалят. Орест молчал.

   - Характер у нее, говорят, отличный, - ну и красива... - Вот бы невеста-то тебе, Остя, не вытерпела Осокина.

   Молодой человек вдруг встал, взял со стула шляпу и подошел к тетке прощаться. - Это куда? удивилась та.

   - Домой... работа есть... Ну-с, прощайте! И, облобызавшись со старухой, Орест проворно вышел в переднюю.

   - Блажной, как есть блажной! проворчала ему вслед Татьяна Львовна и, весьма недовольная, пошла к Перепелкиной.

  

   Р-ское дворянское собрание горело огнями. К крыльцу его то и дело подъезжали всевозможные экипажи, выбрасывая из недр своих то воздушных пери и их маменек, то сановитых стариков и разнокалиберную молодежь. Парадные двери поминутно хлопали; рослый швейцар, в треуголке и с булавой, стоявший на верхней площадке широкой, устланной коврами лестницы, то почтительно отдавал честь гостям, то рассеянно глядел в сторону, смотря по тому, какую единицу изображал из себя посетитель. В сенях некоторые из лакеев уже дремали на импровизованных ими ложах из барских шуб. В аванзале письмоводитель губернского предводителя беспрестанно выскакивал из-за ломберного стола, осматривал билеты приезжавших членов, получал деньги с гостей и мелом отмечал на черной стенной доске число дам и кавалеров. Сверху доносились довольно сносные звуки сборного оркестра и слышался отдаленный говор и шарканье танцующих, - вечер начался.

   Первая кадриль приходила уже к концу, когда Осокин приехал; он оглядел двигавшиеся пары и, не видя Ильяшенковых, прошел в гостиную. Там картеж был уже в полном разгаре; молодой человек раскланялся с знакомыми, походил около столов, снова заглянул в зал и уселся около окна. К нему, своей скучающей походкой, подошел Огнев.

   - Vous ne dansez раь? прислонясь к колоне и принимая живописную позу, спросил он Ореста.

   - Я только что приехал, через плечо ответил ему тот.

   - Сегодня надо ожидать блестящего вечера, лорнируя по сторонам, продолжал франт: - по моим справкам, toute la creme будет в сборе.

   Осокин промолчал .

   - Votre soeur vient d'arriver?

   - Да.

   - Она будет здесь?

   - Не думаю.

   - Что-ж так? Les fatigues de la route? Une legere indisposition?

   - Ни то ни другое... просто не захотела. Франт почему-то нашел выставленную причину странной и хотел было возразить, но мимо их прошла Соханская и тронула Огнева веером по плечу.

   - Сядемте, показала она ему на уединенный диванчик.

   Они сели.

   - J'ai toute une histoire a vous raconter: является ко мне une certaine Перепелкин... une vieille commere, которой иногда я даю продавать свое тряпье, и вступает со мной в разговор; je n'etais pas d'hurneur a ecouter les cancans et voulais deja la faire mettre a la porte, как вдруг фамилия Ильяшенковых меня заинтересовала. Оказалось que cette brute voulait me tires les vers du nez, concernant vous et Sophie! J'ai fait semblant de donner dans le panneau и так удачно эксплуатировала cette vieille carcasse, что под конец узнала все: тетка Осокина отправила ее собирать справки о приданом, расположении стариков и пр. Я насказала Перепелкиной une mosse de choses в пользу Осокина и посоветовала обратиться прямо к родителям и Софи.

   - К чему это?

   - Ah que vous etes bete, mon cher! Неужели вы не понимаете, что Sochie jettera feu et flammes при виде подобной свахи?

   - Ну и что же?

   - Сделает сцену Осокину... тот se mettra en quatre pour prouver son innocence... Слово за слово и доберутся, наконец, до предложения...

   - Этого-то и не нужно.

   - Как не нужно? Mais votre triomphe depend de leur mariage! Или вы, может быть, по-прежнему лелеете votre bete d'idee заслонить дорогу Осокину?

   - Лелею.

   - Да, ну в таком случае возбуждайте ревность Софи, mettez en execution votre plan de campagne, усмехнулась Соханская; - mais je vous previens; vous echouerez, mon cher!

   - Увидим!

   Вдовушка пожала плечами и встала.

   - Brisons la dessus; я вижу, что не стоило и хлопотать: я думала, что вы практичны, а оказывается, что вы только самонадеянны!

   Огнев хотел было что-то возразить удалявшейся Соханской, как вдруг к нему подлетала весьма разбитная дама, довольно смазливенькая, хотя совершенно уже поспевшая.

   - Леонид Николаевич, бойко атаковала она р-ского сердцееда, - что же вы не танцуете?

   Тот с досадой взглянул на нее и небрежно проговорил:

   Лень!

   - Для чего же вы тогда приехали? Tete a tete'aми заниматься?

   - Только не с вами!

   - А вот я кой-кому скажу!

   - Говорите.

   Дама повертелась немного.

   - Ну, если вы не догадываетесь ангажировать меня - я сама приглашаю вас на вторую кадриль.

   - А я отказываюсь.

   - Что же это: дерзость?

   - Нисколько; просто нежелание. Дама обиделась.

   - Так вам положительно неугодно танцевать со мной?

   - Положительно.

   - И с другими также?

   - Не знаю.

   - А я - так знаю! С одной особой вам всегда приятно танцевать, несмотря на то, что с другою, прежней, вы любите заниматься tete a tete'aми, громко, так чтобы слышал Орест, сказала дама; - Да вот кстати и la personne en question! посмотрев в лорнет на входную дверь, воскликнула она. - Светило ваше показалось на горизонте... Bonne chance! И, надув губки, дама унеслась в противоположный угол залы.

   При последних словах разговора, Осокин также взглянул по направлению к входу и крайне озлобился: семейство Ильяшенковых, окруженное кавалерами, военными и статскими, дамами и девицами, беленькими, розовенькими, голубенькими и т. п., медленно подвигалось вперед, отдавая направо и налево поклоны и перекидываясь с знакомыми короткими фразами. Во главе выступала Анна Ильинишна, в черном бархатном платье и с великою важностью во всей фигуре, а за ней сияла красивая Софья и егозила маленькая Cle-Cle; рыбоподобная Юлия замыкала шествие. Орест раскланялся с Ильяшенковыми и подошел ангажировать Софи. Та, доселе смеявшаяся, при приближении молодого человека поспешила скорчить серьезную мину, и на приглашение его, заметно сухо проговорила:

   - Третью кадриль - извольте... кстати, мне надо сказать вам несколько слов... И гордая красавица отвернулась к подошедшему к ней Огневу.

   У Осокина и руки опустились; рассерженный и встревоженный, отошел он в сторону и уселся на диванчике, в самом уединенном углу залы; но и туда долетали до него звонкий смех Софи и неясная болтовня Огнева. Злобная ревность вдруг охватила его: "когда этот фатишка успел овладеть ее сердцем?" мучительно спрашивал он себя; - "что он интересует ее - это ясно: иначе она не бросила бы мой букет дома, не обошлась бы со мной так сухо... Все это сделано нарочно, чтобы унизить меня в его глазах ... И о чем она намерена говорить со мной?"

   - Бофрерчик! раздалось вдруг над самым ухом Ореста, и тяжеловесная рука Бирюкова опустилась на его плечо, - в михлюндии?.. Или Печорина корчишь?

   Молодой человек зло посмотрел на зятя.

   - Что у вас за манеры! раздражительно заметил он ему; - Неужели нельзя обойтись без этих казарменных замашек?

   - Тю-тю-тю! Да это уж не михлюндия выходит, а бешенство в самом что ни на есть лучшем виде! Вот эдак же точно злился я, как в карты продуешься или какая-нибудь аппетитная штучка нос натянет!

   - Идите вы в буфет, Христа ради! умолял Владимира Константиновича Орест, - или в бильярдную, что ли!

   - А ты пойдешь?

   - Может быть и приду, чтобы только отвязаться, пообещал Осокин.

   - Так идем сейчас... полек ведь ты не танцуешь.

   - Сейчас кадриль будет... мне надо еще в зале побыть... Как разместятся приду.

   - Обозреть хочешь?.. Ну, смотри же: я тебя жду. И Бирюков, пользуясь тем, что был без жены, закатил на весь вечер в буфет и бильярдную.

   Оресту очень хотелось узнать, с кем танцует эту кадриль Софья Павловна. Он почти был уверен, что с Огневым, но все-таки какая-то тайная надежда утешала его, что, быть может, он и ошибается. Проиграли ритурнель; ходившие по зале пары разбились, диванчики опустели, кавалеры засуетились, бросившись отыскивать своих дам. Загрохотали стулья, на них явились положенные шляпы, веера; из гостиной стали выползать танцующие пары. Осокин не ошибся: Софья Павловна появилась с Огневым, и заняла место невдалеке от Ореста. Она была весела, болтала без умолку и тем еще более бесила моего бедного героя; воображение его до такой степени разыгралось, что он даже подметил как будто насмешливый взгляд, брошенный на него Софи, и затем оживленный разговор с Леонидом Николаевичем и Соханской; Орест не выдержал и ушел в гостиную.

   Там встретил его один из крупных железнодорожных деятелей, приятель его дяди, приехавший по делам в Р. и имевший уже случай видеться с молодым человеком.

   - Орест Александрыч, вы свободны? спросил его туз.

   - Свободен.

   - Так сядем, да потолкуем. Они уселись.

   - Хочется это вам тянуть лямку на государственной службе? Ведь жалованье-то чай маленькое получаете?

   - Для меня совершенно достаточное, нехотя отвечал Осокин.

   - Достаточное! усмехнулся железнодорожник; - Тысчонку какую-нибудь.

   - Тысячу пятьсот.

   - Ну какие это деньги! А работы-то чай страсть?

   - Даром жалованье, конечно, платить не станут.

   - Вот что, Орест Александрыч: с дяденькой вашим я давно и близко знаком, о вас только одно хорошее слышу - так хотелось бы мне кой-что получше чиновничьего дела вам предоставить... Поступайте к нам.

   - На железную дорогу?

   - Да; местечко мы вам тысчонки на две с половиною найдем, работы свыше сил не спросим... Соглашайтесь-ка!

   - Я от дела не бегаю, и трудиться везде готов, но буду ли я годен к той службе, на которую вы меня предназначаете?

   - Об этом не беспокойтесь: служба не Бог весть какая, живо к ней привыкнете.

   - Потом... вакансии, вероятно, все заняты?

   - Для вас найдем!

   - Но я не желал бы, чтобы для меня лишили кого-нибудь места.

   - И не лишим; мы вам сочиним местечко. Как сочините? изумился Осокин.

   Туз рассмеялся.

   - Вот и видно, что вы еще совсем молодой человек: все-то вас удивляет! Да что ж тут трудного сочинить местишко в две-три тысчонки, когда мы миллионами акционерских денежек ворочаем? Вздор, сущий вздор!.. А дяденька ваш нам за это спасибо скажет и сам, в свою очередь, нам в чем-нибудь услужит.

   - Но, значит, подобное место ни на что не нужно, коли его можно сочинить и уничтожить по произволу?

   - А если бы и так - вам-то что?

   - А то, вставая возразил Орест, - что на таком месте и обязанностей определенных нет, - следовательно, зависишь не от дела, а от людей, а это, воля ваша, должность не совсем удобная.

   - Господи помилуй! Да что ж из этого? Ваше дело деньги получать, а наше работу давать, - вот и все. Ну, пришла нам фантазия две-три тысячи платить за то, чтобы вы контролером фонарей числились, что ли - ну и берите! Какие тут могут быть еще тут разговоры?

   - Нет-с, благодарю за предложение, а только им я не воспользуюсь; сочиненных мест мне не надо и даром денег брать я не стану.

   Осокин повернулся, чтобы идти.

   - Куда же вы? остановил его железнодорожник; - Эдакой горячий! Посидите, потолкуем еще малость.

   - Дама меня ждет... Вон и вальс кончили, пора.

   - С Богом, коли так! А вы подумайте, усмехнулся туз и пошел к одному из карточных столов, решительно недоумевая, как могут в наше время существовать глупцы, подобные Оресту: "из-за десяти рублей в месяц, другой пороги обобьет, пол в моей передней, от просителей, из крашеного в стойло обратился, а тут двести навязываешь и еще артачится! Ну, добро не надо бы было, а то ведь знаем доходы-то его!"

   - "Ну нет, голубчик, в то же время рассуждал Осокин, направляясь в танцевальную залу, - "на эту штуку ты меня не подденешь! Тебе дядя мой на что-то нужен, так ты, чтобы подслужиться ему, место мне сочинить хочешь - спасибо!"

   Орест отыскал Софью Павловну и, в ожидании ритурнели, уселся с нею на одном из простеночных диванчиков.

   - Вы хотели что-то сказать мне? не совсем спокойно спросил он ее.

   - Да; для этого почти я и приехала сюда. Если вы припомните, я не хотела быть на бале, но ваш поступок заставил меня изменить решение. Признаюсь, не ожидала я от вас такой... (она остановилась немного) неделикатности.

   Молодой человек вспыхнул и в недоумении посмотрел на свою даму.

   - Неделикатности? переспросил он.

   - Ou si vous aimez mieux, неумения жить в свете.

   - Не понимаю.

   - Есть вещи, М-r Осокин, в которые ни в каком случае вмешивать не следует... Своим необдуманным поступком вы компрометировали не только себя, но и меня.

   - Вас? Компрометировал я?.. Да, сделайте же милость, говорите яснее! вскричал Орест.

   Тон, которым были произнесены эти слова, до того звучал искренностью, что Софи невольно и пристально взглянула на своего кавалера.

   Подали сигнал.

   - Мы где садимся? - Где хотите.

   - Мне все равно; останемтесь, пожалуй, здесь. Осокин предупредил своего визави и кадриль началась.

   - Вам известна некая Перепелкина? после первой фигуры, спросила девушка.

   - Раза два видел ... у тетки.

   - Вы давали ей какие-нибудь поручения?

   - Ни одного.

   - Странно! усмехнулась Софи, и стала делать фигуру.

   - Софья Павловна! умолял ее Орест, садясь на место; - Скажите прямо, в чем дело... к чему эти светские извороты?

   Ильяшенкова в упор посмотрела на него.

   - Эта Перепелкина делала мне от вашего имени предложение, ни более ни менее, медленно отчеканила она.

   Осокин вытаращил глаза.

   - Предложение? От моего имени?.. пробормотал он.

   - Да, une proposition en forme. Молодой человек только руками развел.

   - Теперь скажите пожалуйста, продолжала Софи: - имела ли я право обидеться? Какая-то Перепелкина - сваха М-r Осокина!.. Vous me iraitez pour une bourgeoise... pour Dien sait qui?.. Merci monsieur!

   - Но этого быть не может!

   - J'espere que vous n'irez pas jusqu'a me traiter de menteuse? гордо заметила девушка.

   - Ах, да не в том дело! Все это ужасно странно... Помилуйте: я во всю жизнь двадцати слов с нею не сказал!

   Ильяшенкова, в свою очередь, удивленно посмотрела на Ореста. Сделали третью фигуру.

   - С чего ж тогда вздумала она принимать такое горячее участие в ваших интересах? усмехнулась Софи.

   - Не понимаю!

   - Согласитесь однако: странно, что женщина, с которою вы еле знакомы, берется для вас за такое щекотливое дело... Ведь если даже допустить, что она рискнула на это без вашего полномочия, - все-таки она должна была иметь кой-какие данные...

   - Данные?

   - Да; ну что это может вам доставить удовольствие, например, лукаво и как-то сбоку взглянула девушка на своего кавалера.

   Тот несколько смешался и поспешил заняться танцами.

   - Тут какое-нибудь недоразумение, после небольшой паузы, сказал Осокин, - я постараюсь его выяснить и затем немедленно сообщу вам о результате.

   - Пожалуйста, потому что история эта, признаюсь, мне не совсем приятна... Bon gre - mal gre входить в интимный разговор с торговкой, Dieu sait pourquoi...

   (Софья Павловна теперь уже очень хорошо знала, что Орест решительно не причем во всем этом деле, что тут орудовала одна тетка, но о ней она и словом не упомянула. "Пусть наведет справки и сообщит мне, - тогда, может быть, выяснится и то, насколько он заинтересован мною").

   - А мне еще неприятнее, возразил ей молодой человек, - что вы, Софья Павловна, могли заподозрить меня в авторстве такой нелепости... я полагал, что вы лучшего обо мне мнения!

   Он поблагодарил даму, отвел ее на место и, крайне озлобленный и заинтригованный, отправился в бильярдную. Там дым ходил волнами; на диване сидело несколько зрителей, большею частию пробавлявшихся пивом и коньяком с зельтерской водой; около бильярда сновал Бирюков и еще какая-то личность, немного сердитая на вид. Неподалеку от них, на окне, стояла бутылка шампанского и два, в половину налитые, стакана. Осокин поместился в уголку, за маленьким столиком, спросил себе чаю и задумался над случившимся с ним казусом. "Все дело испорчено!" отчаивался он. - "Софи не уверишь, что я не причастен ко всей этой пошлости! И с чего только эта дура Перепелкина ввязалась? Разве тетка поручила ей?.. Очень возможно. Перепелкина таскается к ней чуть не каждый день... деньги нужны... а у старухи страсть устраивать свадьбы... Прошлый раз она даже намекала мне на это... Тетка, решительно тетка, всему виной!" остановился Орест на этом выводе; - "Ну, поблагодарю же я ее завтра!"

   - Видел, какую оттяжку я изобразил? спросил Бирюков шурина. - Через весь бильярд! - Петрунька! Помели кий Сергею Николаичу.

   - Не надо, возразил партнер и, перекинувшись через борт, стал прицеливаться.

   - Эй, помелите - кикс иначе будет! смеялся Владимир Константинович; - шар-то ведь пятнадцатый, тяжел!

   - Не говорите, пожалуйста, под руку, заметила сердитая личность.

   - Право помелите, жалеть будете! - Ну, вот, захохотал Бирюков: - говорил вам!

   Партнер действительно скиксовал; зрители рассмеялись.

   - С вами играть невозможно! рассердился он.

   - Уж и невозможно! Я, что ли, виноват, что кий помелить не захотели!

   - Ну да играйте!

   - Поиграем-с... Мы - вот тринадцатого в угол закантапошим, а затем и под вашего пятнадцатого подползем... - Каков выход-то? самодовольно обратился Владимир Константинович к зрителям.

   - Великолепный! восхитился подошедший в это время Огнев.

   - Ah! Bonsoir! протянул ему руку Бирюков; - Не хотите ли шампанеи?

   - Нет, merci. - Ну-ка хватите пятнадцатого, сказал Леонид Николаевич, надевая pince-nez и усаживаясь на диван.

   - Сейчас.

   Владимир Константинович помелил кий и левую руку, с наскоку перегнулся через борт и, ловко сделав шар, подошел под следующего.

   - Маска, черт возьми! вскричал он и, прищурившись, начал вертеться и нагибаться, чтобы лучше рассмотреть положение шаров.

   - Не пройдет... Вот канальство-то!

   - А у вас в нем партия? поинтересовался Огнев.

   - Шесть дома будет... Сергей Николаич и оружие сложит.

   - Вы бы абриколью, посоветовал один из зрителей.

   - И то правда! и Бирюков стал целиться.

   - А вам бы помолчать не мешало! заметила сердитая личность услужливому господину; - Мы ведь не на щепки играем! Коли вам угодно советовать - так и платите за меня.

   - Какой вы однако придира! воскликнул Владимир Константинович. - Велика важность, что красненькую в кои века загубите! Я, как в полку служил, по пяти тысяч в вечер проигрывал, да и тут не придирался.

   Он прицелился и сделал шара.

   - Карета готова! победоносно возгласил он. Сердитая личность положила кий и вынула бумажник.

   - А еще разве не сыграем? спросил Бирюков.

   - Достаточно, коротко ответил партнер.

   - Эх, Сергей Николаевич! Кутнули на четвертную, да и на попятный!

   Сердитая личность, молча, бросила на бильярд деньги и вышла.

   Владимир Константинович сунул их в карман и спросил себе ужин и еще бутылку шампанского. Огнев предложил ему сыграть партию.

   - Куда вам, птенцу, играть со мной! Я вам с удара партию пропишу!.. Сколько хотите вперед?

   - Ничего.

   - Как ничего? расхохотался Бирюков; - да я вам двадцать сам дам! - Петрушка, считай двадцать.

   - Не хочу я ни очка, сказал Огнев.

   - Да что у вас пищат деньги что ли?

   - Пищат.

   - Нет шутки в сторону, возьмите хоть десять.

   - Сказал вам: ни очка!

   Владимир Константинович пожал плечами, опустил десятирублевый золотой в лузу, хватил залпом стакан шампанского, и игра началась.

   Осокину, с самого прихода Огнева, поведение его показалось странным: гордый эдакой фатишка, любитель дамского общества - и вдруг сидит в бильярдной, ухаживая за Бирюковым, - что бы это значило? Он спросил еще чаю и стал наблюдать. Просидев две партии, Орест убедился, что Огнев действительно заискивает в его зяте, и даже нарочно проигрывает ему деньги, Владимир же Константинович совершенно доволен подобным вниманием и от своего партнера в восхищении. Все это показалось Осокину донельзя противным, и он поднялся в танцевальную залу, чтобы отправиться домой, но в дверях столкнулся с Каменевым.

   - Вы уже восвояси? спросил его тот.

   - Да; а вы что запоздали?

   - Задержали на практике... Смерть как есть хочется! Зайдемте... доктор указал на буфет.

   Они зашли; Каменев закусил и по обыкновению потер руками.

   - Вот что, отводя Ореста в сторону, сказал он: - как бы вы того... Владимира Константиновича урезонили... совсем ведь он сестру вашу в гроб уложит!

   - Эх Борис Яковлевич! Ну что с ним поделаешь! Ведь его и палкой не проймешь! Единственное средство - прогнать подальше!

   - Знаете: все эти слезы, бессонные ночи и здоровому вредны, а у Надежды Александровны нервы расстроены до невозможности... Оттого и грудь болит и сердцебиение...

   - Опасности, однако, нет? тревожно спросил Осокин. - Вы откровенно мне скажите, Борис Яковлевич.

   - Покамест нет, но знаете тово... может явиться осложнение... Чертовски близко принимает она все к сердцу... все эти мужнины глупости... Пора бы и плюнуть.

   - Это-то верно, да подите уговорите ее!

   - Знаете, тяжело ведь видеть, как эдак, тово... тает такая прекрасная женщина! Ведь она - редкая женщина, ваша сестра! увлекся вдруг Каменев.

   Орест вздохнул.

   - Полумеры тут не годятся... надо придумать, что-нибудь радикальное, и я подумаю! крепко сжал он руку доктора и вышел из буфета.

  

   На другой день, прямо со службы, Осокин поехал к Татьяне Львовне.

   - Ну, тетушка, чуть не с порога крикнул он ей; - благодарю покорно: устроили племянника!

   - Что с тобой? Рехнулся ты что ли? немного смешалась старуха.

   - Я то не рехнулся, а вот те, кто Перепелкину посылал - здоровы ли?

   - Не кипятись... поздоровайся сперва! Орест поздоровался.

   - Вы мне теперь все испортили, дорогу к Ильяшенковым закрыли... Кто просил вас вмешивать эту дуру?

   - Не кричи, а лучше сядь и выслушай. Племянник сел.

   - Слушаю.

   - Перепелкиной я не поручала делать предложения; это она сама в дурацкой своей голове придумала.

   - Как же она смела?.. Значит за чем-нибудь да вы ее посылали?

   - Посылала... и для тебя же.

   - Удивительно! пожал плечами молодой человек.

   - Хотела помочь тебе, видя твою любовь к Софье.

   - Да из чего, скажите на милость, вывели вы подобное заключение?

   - Ну, Орест Александрович, ты, пожалуйста, не финти и меня не морочь! указательным пальцем помахала перед ним Татьяна Львовна: - Как ты не скрытничай, а любовь, что шило - в мешке не утаишь!

   - Да к делу же, тетушка! нетерпеливо перебил ее Осокин!

   - Вот и велела я этой дуре, под рукой, справиться, сколько за Софьей дают...

   - Так и есть! вскочил племянник: - Для вас деньги прежде всего!.. Да почем вы знаете: может быть их-то мне и не нужно? - Ну-с, интересно очень знать, иронически продолжал он, - как ваша уполномоченная приступила к подобному разговору... чай в шею ее оттуда прогнали?

   - Ничуть не бывало: старики очень серьезно толковали с нею и сказали, что не прочь иметь тебя зятем.

   - Врет ваша Перепелкина, а вы ей верите!

   - Что другое, а лжи я в ней не замечала; об заклад побьюсь, что она сказала правду.

   - Да что в стариках толку, коли Софья Павловна будет не согласна? А это наверно так и случится, потому что глупость Перепелкиной рассердила ее, а меня она считает ее сообщником!

   - Софья тебе это рассказала?

   - А то кто же? и Орест передал тетке разговор свой с Ильяшенковой.

   Плюнь на все... ведь ты же не влюблен? подсмеялась Татьяна Львовна.

   - Да стыдно ведь быть замешанным в такую пошлость!

   - На меня свали; скажи, что, жалея тебя, я все это сделала.

   - Да ведь она спросит, откуда вдруг эта жалость явилась?

   - А ты ответь, что любишь - вот и сказ весь! брякнула старуха, уже начинавшая тяготиться всей этой канителью.

   Племянник махнул рукой и зашагал по комнате. Приехала Бирюкова.

   - Наденька! Душа моя! горячо обняла Татьяна Львовна гостью; - Ну каково съездила?.. Как здоровье?.. Что детки? засыпала она ее вопросами.

   Надежда Александровна, по возможности, удовлетворила тетку; начались поцелуи, новые расспросы.

   - Братец-то твой, после первых минут свидания, возвестила старуха, - пока ты в деревне была, влюбиться успел!

   Бирюкова вопросительно взглянула на Ореста.

   - В Софи Ильяшенкову?

   - Похоже на то! слегка конфузясь, отвечал молодой человек.

   - Ты что же мне-то не сказал, не стыдно это тебе? упрекнула брата Надежда Александровна.

   - Нельзя было, милая: мешали все... То Владимир Константинович, то доктор.

   - Уж ты откровенности от братца не жди, заметила племяннице Татьяна Львовна; - и я-то догадалась, потому что стара, опытности понабралась.

   - Ошибаетесь тетушка: сестре я бы непременно все рассказал, и при первом удобном случае.

   - А от меня почему скрывал? Чужая я тебе что ли?

   - Расскажи-ка вам - вы бы Бог весть чего наделали! Уж коли, ничего не видя, посольство придумали! усмехнулся Осокин.

   - Нечего зубы-то скалить, обиделась старуха, - пора бы и кончить! - Надя, чаю хочешь?

   - Нет , ma tante, мне скоро надо будет ехать, визиты кой-какие сделать.

   - Ну, пирожка съешь.

   - Пирожка, пожалуй.

   Татьяна Львовна пошла распорядиться.

   - О каком посольстве ты говорил? спросила Бирюкова, когда они остались с братом вдвоем.

   Орест, в коротких словах, передал сестре все случившееся с ним в собрании.

   - Все это неважно... как-нибудь устроим. Ты мне вот что скажи: действительно ты любишь Софи? Не каприз это?

   - Нет.

   Надежда Александровна вздохнула; молодой человек вопросительно взглянул на нее.

   - Мне кажется, ты не будешь счастлив с нею.

   - Отчего?.. Девушка она умная, добрая... испорчена, правда, немного, воспитанием.

   - Слишком много, Остя!

   - Если на выезды ты намекаешь - так ведь обстановка этого требует ... А натура у нее право не светская: гораздо глубже. Она способна не только увлечься высокою идеей, но и проникнуться ею. - Она с сердцем девушка, Надя!

   Бирюкова промолчала.

   - Допустим даже, продолжал Осокин, - что воспитание было уродливое, но разве любовь не делает чудеса? Не может она разве сгладить все искусственно привитое и вызвать к жизни те силы, которые таятся покамест под спудом?

   - Конечно, рассеянно согласилась Надежда Александровна.

   Вошла Татьяна Львовна, а за нею Марфушка с пирогом и тарелками.

   - Сюда! скомандовала она ей. - А ножи где? Пальцами, что ли есть будем?

   - Дайте срок - будут и ножи, огрызнулась Марфушка, - руки-то у меня одни!

   - Ну-ну, заткни глотку!

   Марфушка швырнула последнюю тарелку и удалилась.

   - Нет ли у тебя девки какой на примете, обратилась старуха к племяннице, - сладу с этой коровой, прости Господи, не могу дать!

   - Теперь нет, а хотите - поищу.

   - Пожалуйста, поищи.

   - Вот бы вы Перепелкиной поручили - чего лучше! подшутил Орест.

   - Будет уж тебе тетку на смех поднимать! Ешь лучше пирог-то!

   Марфушка принесла ножи и вилки, с грохотом свалила их на стол и, стуча своими мясистыми пятками, вышла.

   - Экой мужлан сиволапый! проводила ее Татьяна Львовна.

   Брат и сестра, пробыв еще несколько минуть, уехали вместе; Бирюкова предложила Осокину довезти его - тот согласился. Дорогою они возобновили прерванный разговор.

   - Так ты еще не знаешь, насколько расположена к тебе Софи?

   - Нет.

   - Допустим, что она примет твое предложение... Не приходило тебе в голову, что в согласии ее может играть роль будущее твое наследство?

   - Она знает об отношениях моих к дяде.

   - Отношения эти ничего не доказывают, временная холодность и больше ничего; Ильяшенковы прекрасно знают, что дядя, как человек суеверный, завещания никогда не напишет, а по закону ты - единственный наследник, - следовательно, в глазах их, ты богатый жених, а так как они редки...

   - То Софи имеет в виду мое будущее богатство?

   - Боюсь! Орест нахмурился.

   - Конечно, это только мое предположение, ласково заметила Надежда Александровна, но я нарочно обращаю на это твое внимание... Не торопись, голубчик, помни, что тут дело идет о всей твоей жизни! Изучи Софи хорошенько, осмотрись, прежде чем решиться... чтобы не пришлось расплачиваться так же дорого, как мне за один необдуманный шаг?

   Она вздохнула и провела рукою по глазам.

   - Мне тридцати лет еще нет, продолжала Бирюкова, - а уж жизнь моя кончена; даже если бы и проявилась во мне жажда к ней - так и тут я должна только томиться ею, а не мечтать о ее утолении... Положение мое, Остя, - замкнутая ограда, в стены которой я напрасно буду толкаться, отыскивая выход - его нет для меня!

   Отнесись Осокин внимательнее к последним словам сестры - он подметил бы в них не одни жалобы на семейное ее горе, а и смутное желание чего-то лучшего, вместе с сетованиями на невозможность удовлетворить этим стремлениям; но молодой человек слушал рассеянно и, по свойственному всем влюбленным эгоизму, думал в эти минуты только о себе, о том, как бы то счастие, которое он полагал в браке с Софи, не выскользнуло у него из рук.

   - Надя, милая, придумай как бы вывернуться мне из того глупейшего положения, в которое поставила меня тетка, сказал Орест, видя, что экипаж подъезжает к крыльцу его квартиры; - пожалуйста!

   - Непременно; и постараюсь как можно скорее, успокоила брата Бирюкова.

  

   Вечер в собрании доставил большое удовольствие Леониду Николаевичу: любезное обхождение с ним Софи, на глазах Осокина, размолвка ее с ним, по его мнению, обещали многое. С свойственною ему самонадеянностью, Огнев вообразил, что теперь ветер окончательно подул в его сторону и ему остается только пользоваться благоприятными обстоятельствами. Возвращаясь к своему прежнему намерению, над которым еще так трунила Соханская, возбудить ревность в сердце Софьи Павловны, Леонид Николаевич счел настоящий момент самым подходящим и решился воздвигнуть батареи против ни в чем не повинной Бирюковой. Знакомый с нею, но не близко, Огнев, чтобы сойтись, начал действовать на супруга: угощал его шампанским, проигрывал ему на бильярде и в карты, слушал терпеливо его хвастливые рассказы и так ловко эксплуатировал слабые стороны Владимира Константиновича, что весьма скоро привел его в восторг и стал в его доме совершенно своим человеком.

   Надежде Александровне очень не нравились посе