а в белом платье, бледная как смерть... Завидя ее, поляки стихли,
сабли опустились, и все кинулись вон, давя друг друга, побросались на коней
и ускакали, восклицая: "Фантом, фантом!" После этого он потерял память.
"И теперь умираю молодцом, - прибавил Зарубаев, силясь перекреститься,
- солдату всегда пора умереть, а тому и подавно кстати, кто выкупил свою
душу парою вражеских; у меня же ни роду, ни племени! Велите, ваше
благородие, отслужить только по мне панихиду, и пусть товарищи выпьют за мою
грешную душу на поминках, - деньги в артели!"
С этим словом он упал, вытянулся в последний раз по-солдатски, - и
баста. Дядя ждал, не очнется ли добрый товарищ, но труп холодел постепенно;
и он, уронив пару слез на убитого, удалился искать себе приюта и
безопасности. Смущен сердцем и не видя ничего в темноте, он никак не мог
найти выходу: из коридора попадал он в комнату, из ряда комнат в сени,
оттуда на лестницу, там на другую, - это его утомило. Он бросился в первую
встречную горницу и, найдя там древнюю запыленную кровать, растянулся на
ней, жмуря глаза, с твердою решимостью заснуть до света; но сон бежал от
глаз дяди: труп Зарубаева и рассказы о белом привидении неотступно ходили
кругом. Для развлечения он стал рассматривать комнату чудного своего
ночлега.
Она вся убрана была дубом под тяжелою резьбою; высокие панели и широкие
наличники, на коих хитро сплетались фантастические головы зверей, птиц и
людей, долго занимали его. Казалось, под каждой рамкой скрывался шарнир,
готовый повернуться и выпустить из-за себя какое-нибудь привидение или по
крайней мере убийцу. Разбитое зеркало, тусклое от дождей, будто манило
мертвецов поглядеться в себя. Старая дверь скрипела так жалобно, так
заунывно, словно оплакивала своего жильца, и лестница, едва озаренная луною,
казалось, вела прямо в преисподнюю. К этому же сырые стены пахли могилой, и
флюгер, качаясь на ржавом стержне, царапал дядю по сердцу; ему стало жарко и
холодно, когда он вспомнил, что это должна быть роковая дубовая комната и на
кровати, на которой лежал он, умерла несчастная Бианка! При этой мысли он
вздернул плащ себе на голову, но обнажил ноги; потом, желая обернуть ноги,
обнажил плечи, и, наконец, после многих перемен одного и того же, проклиная
портных, он свернулся в крендель, под епанчою, и таким образом, герметически
закупоренный от влияния духов, заснул, потея как губка.
Вино и молодость, подобно пружине, уступают на миг силе, но потом
разыгрываются по-прежнему. Вино и молодость забушевали опять в сердце моего
дяди, хотя он находился в тех же тисках. Ему снилось, будто он еще за столом
и прелестная соседка шепчет ему: "В дубовой комнате, в полночь!" - и палец
таинственно сомкнул милые уста... И вот он на пыльной кровати, ждет-пождет
красавицу... Ему дремлется, - тяжкий сон клонит к подушке. Но вот скрипнули
половицы под легкою ножкою... Кто-то смотрит ему в очи; жаркое прерывное
дыхание горит на его щеке, с биением сердца простирает он руки... и тут
проснулся в самом деле. И в самом деле, рядом с ним лежала прекрасная полька
и при закрытой туманом лупе спала крепким сном. Голова пошла вальсировать у
моего дяди, сердце вскипело, как неудержимая пена шампанского, - он
невзвидел света от восторга!..
Когда рассеялся чад упоения, облако сбежало с месяца, и он как день
озарил всю комнату. Красавица лежала в томном забытьи; дядя мой снова
взглянул на нее, и волосы его стали дыбом, мороз проник в самое сердце
костей - это была женщина-мертвец!!
Могильная бледность заменяла на щеках ее румянец жизни, кровь не
двигалась в жилах, дыханье не вздымало груди, и страшны были синеющие глаза
ее без зрачков, - так по крайней мере предполагал дядя, потому что они были
закрыты. Он уверял даже, что собственным своим носом чувствовал, как от нее
пахло гробовой доскою, - и я верю ему тем более, что он клялся только за
картами. Как бы то ни было, господа, я сам согласился бы скорее жарить
ручные гранаты наместо каштанов, чем разделять ложе с выходцем того света! И
бедный дядя мой, молясь всем угодникам, желал бы спрятаться в свой карман,
если бы это было возможно.
Но вот скелет поднялся с кровати; говорю - скелет, потому что дядя мой
очень явственно слышал бряканье косточек, вероятно собранных на проволоке, и
на месяце белое платье ее сквозило, будто надетое на вешалку. Женщина-скелет
подошла к окну, закрыла себе лицо рукою, будто стыдясь чего-то, потом
потерла себя по лбу, словно рассуждая, из чего мой дядя заключил, что у
жителей могил точно такие же телодвижения, как и по сию сторону гроба. Потом
она приблизилась к дяде, и тот, воображая, что она начнет его грызть для
препровождения времени, закрыл глаза и предался на божию волю. Привидение
удовольствовалось, однако ж, одним поцелуем, - и дядя клялся, что с той поры
щека эта стала у него отмерзать при самом обыкновенном холоде. Потом она
дала знак рукою за нею последовать, и, как осужденный, побрел оп вслед за
белым привидением. Сошли с лестницы, прошли темный переход, и ему мнилось
уж, что оборотень заведет его в какой-нибудь погреб и оставит в глубине на
съедение мышам, как польского короля Попела. Долго не мог он отвести души,
вышедши и на свежий воздух; однако же ободрился, увидя, что вожатая вовсе не
хотела ему зла; он готов уже был с нею раскланяться, когда она стала
говорить ему гробовым голосом. Дядя мой не знал, по несчастью, ни одного
чернокнижного наречия и потому стоял перед нею выпуча глаза. Видя, что он
ничего не понимает, она указала ему дорожку влево, послала прощальный
поцелуй рукою и исчезла в воздухе, оставя после себя серный запах, как
ракета. Дядя отдохнул, перекрестился обеими руками и побрел далее, мыкать
горе, не зная где пройти и куда выйти. Не удалился еще он двухсот шагов от
замка, как ему послышались крики и потом погоня, и скоро заблистали огни по
окнам. В ту же самую минуту человек дикого вида, в зеленой куртке, с
огромным ножом на поясе, с двухствольным ружьем на плече и с легавою собакою
у ног, заступил ему дорогу.
"Кто ты? - спросил изумившийся дядя. - Друг или недруг?"
"Доверься мне, и ты узнаешь, - отвечал угрюмый незнакомец. - Взгляни
туда, - тебя ищут, назади верная гибель; впереди - сомнительная опасность.
Следуй за мною!"
И, не дожидаясь ответа, врезался в обнаженную от листьев чащу.
Дядя мой шел следом, собака бегала кругом, заменяя патрули и ведеты.
Давно уже закатился месяц, и кирасир наш, в тяжелых ботфорах, перелезая
через пни, бродясь через речки, едва тащил ноги свои и пыхтел как волынка.
Незнакомец отрывисто отвечал на вопросы и скоро шел далее и далее. Наконец
собака залаяла... Лес стал редеть, - и вот увидели они на поляне потухающие
огни биваков. Но русские то или поляки? - вот задача!.. Встретиться с
последними - значило попасть из огня в полымя... а провожатый что-то очень
подозрителен!..
"Кто идет?" - раздалось в цепи, и человек в зеленой куртке, сжав
по-дружески руку спасенному им дяде, скрылся в лесу, не слушая никаких
благодарений.
"Кто идет? Говори, или убью!" - закричал часовой вторично, и слышно
было, как он ударил ружьем в руку, прицеливаясь.
"Русский, ей-богу, русский!" - отвечал дядя мой, и казачий объезд
наскакал на него, воображая, что поляки покушаются на ночную атаку.
Можете вообразить себе радость, когда увиделся он с земляками и со
знакомыми! Отрядом командовал подполковник Тучков. Великодушие полек спасло
жизнь многим русским офицерам; любовь спасла артиллерийскую роту Тучкова.
Одна шляхтянка любила страстно фейерверкера этой роты, известила его об
опасности, тот кинулся к начальнику. Тучков в ту же минуту ударил сбор и,
присоединяя к себе рассеянные побоищем кучки, успел уйти из окрестностей
Варшавы, беспрестанно сражаясь и беспрестанно отстреливаясь. Тут, господа,
кончатся похождения моего дяди; случаи войны не принадлежат к нему, да и без
них рассказ мой имеет в себе слишком много северной долготы.
- И дядюшка ваш так был поражен этим, что пошел в монастырь? - спросил
сфинкс в зеленом сюртуке.
- В монастырь, - отвечал артиллерист, снова закуривая трубку, - только
ровно тридцать лет спустя, когда он имел несчастие потерять имение и зубы.
- Но неужели он не был довольно любопытен, чтобы расспросить у человека
с двухствольным ружьем или хоть у двуносой его собаки, почему он спасает его
ни дай ни вынеси и так удачно, кстати? - спросил гвардейский капитан.
- Прошу извинить, капитан, - возразил артиллерист, - дядя мой не забыл
этого, и добрый вожатый вкратце, но ясно разгадал ему все. Он был киевлянин,
то есть полуполяк-полурусский, женился в Риге на немке из любви, не имея ни
гроша за душой и ни пяди земли в подсолнечной. Но будучи лихим стрелком, он
воспользовался слухами о привидениях в замке и поселился там с женою,
охотясь в окрестности и продавая дичь в ближнем местечке. Боясь, чтобы
смелость польских панов, которые съехались туда на совещание об истреблении
русских, не была примером для других, он с женою согласился пугнуть их
порядком: она набелилась, надела белое платье и, видя, что дядю моего хотят
изрубить сонного, вбежала с ужасающим криком в залу, в самую минуту свалки.
Паны разбежались от страха. Желая вовсе спасти его от преследований, которые
не замедлили бы конечно, когда образумятся беглецы, она упросила мужа
проводить его к русским, о приближении которых носились слухи. Прочее вы
можете, господа, разгадать сами.
- Это слишком обыкновенная развязка, - сказал таинственный человек со
вздохом.
- В другой раз я вас угощу такою страшною повестию, - отвечал
артиллерист с ироническою усмешкой, - что не только ведьма станет творить
молитву, сидя на трубе, по словам баллады, но даже нерожденные младенцы
перекрестятся во чреве матернем и все нянюшки вздрогнут спросонок.
- Теперь ваша очередь что-нибудь рассказать, - сказал драгунский
капитан соседу своему, молодому гусарскому офицеру, который, завернув носик
в меховой воротник ментика, из лени или от слабости, во все это время не
вымолвил ни слова и потому не обращал на себя внимания, - гусарская ташка -
арсенал любовных писем и чудных или забавных выдумок и приключений.
- Не лучше ли идти спать? - возразил гусар. - Вам, наверное, во сие
приснится более занимательного, чем вы можете услышать от меня.
Разумеется, возражения задождили отовсюду.
- Сон своим чередом, - говорили одни.
- Завтра ни мое, ни ваше, - толковали другие.
- Хоть лепту в казну общего удовольствия, - возглашали все хором.
Гусар сдался.
- Господа! - сказал он, - я расскажу вам случай, который имеет только
два достоинства: во-первых, он не выдумка, во-вторых, он краток. Ему-то
благодаря я принужден был приехать сюда лечиться. Прошу прослушать.
Три года тому назад полк наш переходил на новые квартиры в Гродненскую
губернию. Это было в августе месяце, то есть в самую веселую пору для
сельских жителей. Поляки везде встречали нас радушно, и каждая дневка
наверно знаменовалась балом или обедом у которого-нибудь из панов окрестных.
Всякий военный сознается, что нигде нельзя найти большего удовольствия, как
в польском обществе. Гостеприимство мужчин, остроумие женщин, непринужденная
веселость и эта светская образованность или по крайней мере товарищеские
приемы во всех невольно вас очаровывают, и вы довольны с самыми малыми
средствами. Прибавьте к этому тысячи развлечений: охоту, стрельбу, катанье,
гулянье, танцы и любовь - стихию польских дам, - и вы не удивитесь, что
русские воздыхают об этом крае, обетованном для юношей. Я сам не любил
терять времени за картами или за трубкою, и каждый часок, на который мог
урваться от службы, конечно, посвящен был прекрасному полу. Бывало, устав от
похода, скачешь за несколько миль, чтобы рассидеть вечерок или отгрянуть
мазурку с милою дамою, которую видишь в первый, а может быть, и в последний
раз. Чуть завидя на балконе вьющиеся ленты, перья или платья - сейчас кивер
зверски набекрень, бурку наотмашь, и скачешь во весь опор к крыльцу,
молодецки осаживаешь коня с лансады, и прежде чем хвост ляжет на землю, я
уже на третьей ступени. Входишь, бывало, котом - что костей не слыхать,
раскланиваешься, представляешь самого себя хозяевам, режешь по-польски, не
краснея, - и пошла потеха! Гитара настраивается, фортепьяна звучат, - и
вместо флейты аккомпанемент из нежных вздохов. В промежутках толкую с
матерью о хозяйстве, рассказываю дочерям новый роман Вальтер Скотта, не
забывая главы из собственного, хвалю и цитирую молодым людям польские
непечатные стихи и восхищаюсь с отцом славою Косцюшки. Добрый старик со
слезами патриотизма говорит об отчизне своей, ищет сабли, не может забыть
Наполеонова гения, любезности французов и вкуса венгерского вина, от
которого у него осталась в ногах подагра, а парижские союзники в погребе его
оставили одни черепки. Но все веселы, все довольны, и время летит на крыльях
забавы.
Однажды, подходя к одной мызе, меня встретил наш эскадронный
квартиргер, по обыкновению на маленькой обывательской лошадке, так что
издали казалось, будто у нее шесть ног.
"Знатная квартира, ваше благородие, - сказал он мне, снимая фуражку, -
конюшня чище горницы, речка у ворот для водопою, и соломы в пояс".
"Есть ли паненки?"
"Целых три, ваше благородие".
"И хороши?"
"Что твой месяц, ваше благородие, кровь с молоком! Одна другой чище,
одна другой дороднее, так что глаза разбегаются. Одна беда: они собираются
ехать верст за десять к дядюшке на именины".
Признаться, вкус и похвалы квартиргера мне были весьма сомнительны, и,
зашедши на минуту к хозяину, я уверился, что предчувствия мои не напрасны:
три дюжие панны, разряженные в пух и перья, мне вовсе не понравились; в
формах тела, как и в поэзии, я люблю что-то неопределенное, и я очень охотно
принял предложение ехать с ними в гости, поискать инде счастия.
Переодевшись, я поскакал вслед за болтливою их линейкою, и через час мы были
уже у пана Листвинского, доброго старосветского поляка, куда съехалось
довольно соседей и соседок. Между последними я встретил одну даму, знакомую
мне еще в Вильне, которая имела все потребные качества, чтобы свести с ума
самого хладнокровного человека: каждая шутка ее была мила и колка, подобно
розе, а взгляды - настоящий греческий огонь. Подле нее за столом, преследуя
ее в саду, безотвязен в танцах, я ничего не видел, кроме приманчивой
знакомки своей, и не заметил, как минул день и вечер. Перед ужином, по моде,
многие разъехались; по обычаю, многие остались ночевать. Меня все
уговаривали последовать благому примеру, - а пуще всех сердце; но зная, что
завтра мне достанется в дежурство, я не мог и не хотел согласиться. К
виленской красавице каждые полчаса приходили с докладом, что сбираются тучи,
что будет гроза, что крапает дождик... Я понимал, что это значит, - она
упрашивала остаться, но я скрепил сердце и был непреклонен. Упрямство
нравится женщинам, и эта выходка пригодилась бы мне вперед. Она уверяла
меня, что я промокну, простужусь, могу заблудиться или попасть в реку; что
лес, через который мне должно ехать, теперь небезопасен от беглых, ставших
разбойниками. Я возражал, что простуда будет спасительна пылкому сердцу; что
купанье в реке может излечить меня, как пучина Левкада; что все разбойники в
свете мне менее страшны, чем жестокая женщина; наконец, что долг службы и
самое благоразумие требуют моего удаления, - и завтра, может быть, я буду не
в состоянии оторваться от ног ее. Станется, в этих словах было немного и
правды, но все шло за шутку; она смеялась, я был грустен и радостен в одно
время, и, наконец, зловещая кукушка выпрыгнула с шумом из дверец стенных
часов, прокуковала двенадцать и скрылась. Душа во мне замерла; я стал
прощаться.
"Ветер ужасный, дождь идет ливмя", - сказали мне.
"И все-таки я еду!"
"Но темнота, но звери, но разбойники?"
"Русский ничего не боится! Коня!" - и с этим словом я уж был на
крыльце. Все вышли провожать меня, упрекая в упрямстве; я отдал поклоны кому
следовало, бросил значащий взор красавице моей - и ногу в стремя, и шпоры в
бок, и через четверть часа уже был в дремучем лесу.
Я долго мыкался по белому свету, .много странствовал в чужбине и в
отечестве, но нигде, даже в самой Сибири, не видал таких густых лесов, как в
Литве. Бывало, охотясь за дичью, зайдешь в такую чащу и глубь, куда от века
не проникал солнечный луч, ни крыло ветра. Во многих местах растаявшие снега
образуют глубокие болота и огромные деревья кажутся водяными растениями. В
других сосны тлеют на корне, не имея простора упасть. Толстые пни лежат под
мохом и травою, как трупы великанов, и мертвое молчание нарушается только
стуком дятла по дуплистому дубу или гробовым карканьем ворона, которого тень
налетает на вас и наводит невольный трепет. В таком точно лесу ехал я. Буря
уже затихла; один мелкий дождь роптал, пробираясь по листьям, и звук подков,
бьющих о корни елей, которые змеями перевивались через тропинку, далеко
раздавался по бору. Мне казалось днем, что я хорошо заметил дорогу, но, судя
по времени, давно бы уже следовало быть дома; ехал, ехал, а селения пет как
нет! Передо мной едва светлела узкая тропа, а над головой низко склонялся
свод неба, отягченный тучами. Наконец заметил я, что лес редеет, и скоро
почувствовал, что конь мой бежит по траве, потом по вязкой почве, потом
вовсе по болоту. Удивленный тем, я слез долой и уверился, что битая дорога
потеряна. Куда идти? Позади чернел бор, впереди слышалось журчанье речки, и
я побрел к ней по затопленному лугу, таща в поводу коня своего. Достигнув
берега, мне показалось, на той стороне разбросана деревня; как теперь гляжу
- заборы, кровли и трубы обрисовывались во мраке; в одном окне виднелся
огонек, и под ним стоял патронный ящик - верный признак квартиры
эскадронного командира. Мне чудилось даже, будто я различаю, как подле ящика
расхаживает часовой, как возникает на ветре ночной переклик его слушай! - а
потом сливается с безмолвием ночи.
Несколько раз кричал я часовому, но все было тихо. Прислушиваюсь:
только паденье дождя, только шумок лопающих в речке пузырьков и журчанье
быстрины, пробивающейся сквозь рыболовную заводь, отвечало мне. Воображая,
что голос мой не достигает ни до часового, ни до селения, погруженного в
мертвый сон, я решился переправиться через реку во что бы ни стало. Сон и
усталость одолевали меня, и, кроме того, я был промочен с ног и с плеч. Так
наша братия, дорожа подчас жизнию в случаях важнейших, где нередко выгоды и
слава ожидают отважного, иногда готовы рисковать ею за один час успокоения,
из одной нетерпеливости или прихоти. Речка была не широка, но глубока, и я
решился перебресть ее по шаткому плетню заколи. Пудель мой переплыл первый и
визгом звал на другую сторону; зато я насилу мог согнать в воду коня: он
храпел и упирался на плаву; между тем как я осторожно переступал по сучьям,
беспрестанно изменяющим ноге, он уздой тащил меня то вперед, то в сторону.
На самой середине, где вода кипела через плетень, обманутый тенью, я
оступился и ухнул в воду выше колена. К счастию, другая нога удержала меня,
я кое-как справился и, хватаясь за верхи кольев, торчащих из воды, добрался
до другого берега, хоть мокр, но жив. Едва ступил я на суходол - создания
мечты моей рассеялись: нет пи селения, ни зарядного ящика, ни часового; все
дичь, и лес, и пустыня кругом; но огонек точно мелькал между ветвями и
согрел во мне надежду найти какую-нибудь избушку для приюта.
Спешу туда, приближаюсь, - и что же? То была ветхая униатская часовня с
деревянным крестом наверху, и из ее-то маленького окошечка едва лилось
слабое сияние лампады.
Я привязал коня за угол и толкнул железом кованные двери; они
растворились - и глазам моим представился гроб и в нем покойник, покрытый
саваном.
Как ни был я чужд предрассудков, но такая нежданная встреча неприятно
изумила меня. Сама природа вложила в нас таинственный ужас при виде
разрушения себе подобных и нас самих ожидающего. Но так как в свете нет
вещей, к которым не привыкло бы воображение, особенно подкрепленное
неизбежностию, то, раздумав хорошенько, что ночевать под кровлею все-таки
лучше, нежели мокнуть в грязи, что находка моя нисколько не чудесна, потому
что и у нас, русских, и у литвинов-униатов выносят всегда покойников из
деревень в церковь или в часовню, и, наконец, что мертвое тело есть не более
как глыба земли и, конечно, не побеспокоит меня своим соседством, - я
стоически бросил свою мокрую бурку в угол и улегся как мог, закрыв плечи
сухим углом ее, и положил в голову пуделя, верного товарища в трудах и
забавах. К удовольствию моему, почувствовал я, что небольшая печка,
сложенная, вероятно, для разжигания углей в кадило, была топлена и разливала
кругом приятную теплоту. Одно показалось мне странно - из нее пахло жарким,
а покойники, сколько мне было известно, не ужинают! Но чтец и караульщик
могли, поминая покойного, не забыть и свое человечество; так мудрено ли, что
вздумали наутро упитать наемную печаль свою куском баранины? В этих мыслях
начал я засыпать... Воображение гуляло бог знает где; мысли путались и
бледнели; как вдруг пудель мой заворчал, и очень сердито. Я взглянул
вполглаза на гроб, и мне показалось, будто мертвец приподнимает голову;
долго и пристально смотрел я, но теперь он был вновь неподвижен, и полотно,
закрывавшее лицо его, лежало спокойно, не волнуясь даже от ветра. Лампада
перед образом меркла и тускнела, почти погасая, - и мрак, обступая меня,
стал проливать какой-то неведомый страх в сердце. Привидения всегда
заводятся в темноте, как червячки в лимбургском сыре; это испытал, я думаю,
всякий, и человеческая храбрость в этом отношении едва ли не закатывается
вместе с солнцем на другое полушарие. Иной молодец, насмехаясь над сказками
и причудами, в полдень грозится Поймать черта за хвост, если бы он дерзнул к
нему явиться, а в полночь за версту обходит кладбище и сердце у него бьет
тревогу от полета летучей мыши. Признаюсь откровенно, что необыкновенная
охота покойника заглянуть мне в лицо, а может быть, и откусить мне голову,
как маковку, сначала весьма меня встревожила. Вся эта сцена была точь-в-точь
как в "Светлане" Жуковского, но я не видал вблизи голубка-хранителя, который
мог бы защитить меня от зубов кровопийцы. Однако же мало-помалу уверенность
возвратилась.
Что до мертвых, что до гроба? Мертвых дом - земли утроба, - сказал я
самому себе и обернулся к стене. От прелестных стихов Жуковского, где месяц
светит и мертвец едет, мысль моя на Астольфовом гиппогрифе залетела на луну,
на которой, говорят, живут люди, которые пьют воздух и строят стены от
ветра. Отдохнув в этой гостинице земли, как сказано в отчете о луне, с нее
сквозь Гершелев телескоп и через Петербургскую обсерваторию спрыгнул я на
материк подле биржи. Биржа напомнила мне свежие устрицы; от них перешел я к
патриотическому желанию, чтобы у нас удабривали поля устричными раковинами,
для экономии; потом вздумал о превосходстве многопольной методы; потом о
капусте вообще и о свекловице в особенности; с этим связалась идея
континентальной системы; потом идея о скале св. Елены; потом о супе из
костей графа Румфорда, сваренном на дыму чужой трубы; потом о курении вина в
деревянных чанах; потом о просвещении в России; далее о карманной паровой
машине, хозяйственно приспособленной к действию зубочистки; далее, по
странному сцеплению мыслей, о поездке на пароходе в Кронштадт с прелестною
англичанкою; с него прыгнул я в Ост-Индию, взглянул на прядильные машины,
которыми британцы тянут целый свет в свою нитку; потом подумал о коварной их
политике, о сдаче Праги, бомбардировании Копенгагена, о греческом восстании,
о лорде Байроне; потом о скаковых лошадях, до которых все великие поэты были
страстные охотники, - потом, господа, все это вместе могло бы составить
заглавный листок "Телеграфа" и, верно, усыпило бы вас так же, как усыпило
оно меня. Очень помню, что последний образ, с которым окунулся я в сонную
Лету, был милая виленская дама, - и только. Должно полагать, пестрая моя
дума крепко и глубоко усыпила меня, потому что хотя я и не однажды слышал
ворчанье и громкий лай собаки, лежащей у меня вместо подушки, но никак не
мог открыть глаз. Наконец пудель с визгом выпрыгнул из-под головы моей, и я,
испуганный, вскочил на ноги. Вообразите, какая картина была передо мной;
мертвец злобного лица, со сверкающими очами и с ножом в руке, порывался ко
мне, между тем как пудель грыз его, ухватя за горло. Кровь ручьем бежала по
савану, и он с проклятиями и глухим стоном боли боролся с остервенившимся
животным, а оно, хотя два раза пораженное ножом, не покидало своего
противника. В то же самое время я увидел за печью бородатое лицо другого
разбойника, который целил в меня из ружья; и еще двое, подняв доску
подполья, готовились вылезать на помощь к товарищам... Еще миг - и было бы
поздно! Раздумывать некогда, а защищаться нечем: я имел неосторожность в
одном доломане, без сабли, выехать из дому.
К счастию, в руке моей был плетеный хлыст с тяжелою бронзовой
рукояткой, - и им-то со всего размаху ударил я в голову одетого в саван
злодея; он зашатался, упал, и я через него кинулся в двери. Выстрел и другой
полетели вслед, но оба ударились в притолоку. Спрыгнул опрометью со схода -
и к лошади... За повод - он затянут узлом; тороплюсь - и путаю крепче; рву -
не рвется!! Убийцы за мной, - но отчаяние двоит мои силы, повод пополам, я
перекидываюсь через седло, вскрикиваю - и борзый конь уносит меня как
вихорь, куда ему хочется. Грязь брызжет, ветви хлещут в лицо, - лечу
стремглав по берегу речки, влево, на старый мост, который, гремя, качается
под скоком, гнилое бревно хрупает - и конь мой со всех ног падает на
скользкий помост. Больно ушибленный, силюсь я встать, слышу топот погони,
конь бьется и скользит, - гибель неизбежная!
Удачная попытка подняла, однако ж, бегуна моего, и я снова помчался во
весь опор. Разбойники между тем настигали меня, гаркая и угрожая.
"Не уйдешь от нас!" - кричали они.
"Бей его, режь!" - звенело в ушах моих.
Еще выстрел просвистал мимо, - но он подстрекнул моего коня; однако ж
это усилие было лишь на несколько шагов. Погоня не переставала, а бегун мой
хрипел, качаясь на скаку, как вдруг я увидел вблизи крестьянскую избу, и
огонь в окнах ее, и будто мелькающие тени людей. С напряженным биением
сердца, задыхаясь, с холодный потом на лице, направлял я к ней побег мой, -
доскакал, бросил коня непривязанного и с криком: "Спасите, спасите!" вбежал
в двери.
Первое, что представилось мне, был гроб и тусклое сияние свечей в дыму
ладана. Я невзвидел свету... Природа не выдержала более... Сердце мое
закатилось - я без чувств рухнул на пол!
Я опамятовался уже на другой день, в доме пана Листвинского. Издыхающий
пудель мой лежал подле кровати, пробитый ножом местах в пяти, и кровью своею
заверял, что происшествие ночи не был сон горячки, меня палившей. Бедное
верное животное с радостию лизало мою руку, и я тронут был до слез его
преданностию и скоро потом его смертию. К стыду людей, должен я сказать, что
эта собака была моим лучшим другом и своею жизнию искупила мою!
Взаимные объяснения не замедлили. Хозяин рассказал мне, что я упал в
обморок в его деревне, в избе одного крестьянина, у которого накануне умерла
мать, и по ней совершали тогда панихиду. Мой рассказ удивил его более. В ту
же минуту, с пособием исправника, послан был обыск в роковую часовню, - но в
ней не застали уже разбойников. Там нашли только лоскутья добычи, изломанное
оружие и несомненные следы их пребывания. Вероятно, они избрали часовню
своим притоном по уединенному ее положению, а вздумали играть комедию
мертвеца, чтобы удалить любопытных и заманить на верную гибель отважных.
Расшитый золотом доломан соблазнил их, и я, конечно, исчез бы с лица земли,
ежели бы сторожкий пудель мой не был со мною.
Скоро минул для меня светлый час присутствия разума. Нервная горячка,
следствие испуга и простуды, повергла меня на шесть недель в беспамятство. Я
оправился на тот раз, но потрясение было жестоко; с той поры здоровье мое,
видимо, стало склоняться к закату, и, наконец, доктора присоветовали мне для
исцеления Кавказские воды. Здесь я в самом деле чувствую себя гораздо лучше,
но половиною моего выздоровления, господа, я, конечно, обязан удовольствию
знакомства с вами.
- Благодарим за честь приветствия и занимательность рассказа, -
произнес гвардеец, благодаря гусара от лица всего собрания, - премилая
повесть!
- Тем более что она с романтическою завязкою соединяет историческую
достоверность, - прибавил драгунский капитан.
- А всего более потому, что она последняя, - возразил гусар, улыбаясь.
- Господа, уже два часа ночи!
Стулья загремели, и все схватились за разбор шляп, калош и шинелей.
- Часы люди выдумали, - сказал таинственный человек, ожидая, что на
скрепу заседания кто-нибудь расскажет повесть, в которой явился бы сам
лукавый аu naturel [В натуральном виде (фр.)].
- И мы не боги, - возразил артиллерист, - и потому должны жертвовать
сну волей и неволей.
Видя, что все выходят, зеленый сфинкс поспешил последовать общему
движению и забился в середину толпы, чтобы, в случае нападения горцев, быть
в безопасности по крайней мере от выстрелов, - и для этого оп избрал своим
мантелетом рязанского толстяка. Дорогою успел он насказать о зверстве и
дерзости чеченцев тьму ужасов: как два года тому назад они увезли отсюда
двух дам с дочерьми и еще очень недавно убили часового на редуте.
- Но что сталось с племянником полковника? - любопытно спрашивали
многие друг друга. - Что заставило самого полковника, бледнея, покинуть
залу?
- Я бы дал отрезать себе левое ухо, чтобы услышать первым окончание
повести о венгерце, - сказал сфинкс.
- Может быть, господа, - сказал я, - ваш покорный слуга будет вам
полезен в этом случае; полковник мне приятель, и если тут нет домашних тайн,
он объяснит нам все. Утро вечера мудренее.
- Итак, до приятного свидания, милостивый государь! Доброго сна,
господа! Покойной ночи, господин читатель!
КОММЕНТАРИИ
Вечер на Кавказских водах в 1824 году. Впервые - в "Сыне отечества и
Северном архиве", 1830 год, 38, 39, 40, 41, за подписью: А. М.. с
пометкой: Дагестан. 1830 (продолжение обещано).
Стр. 256. Линейные казаки - казаки, поселенные на Кавказской линии (по
рекам Терек и Кубань).
Нижегородский драгунский полк - один из старейших русских полков,
сформирован в 1707 г. С конца XVIII в. был направлен на Кубань для охраны
Кавказской линии.
Стр. 258. Ремонтер - офицер, закупающий лошадей для полка
Стр. 259. ...трансцендентальной философии... - идеалистического учения
о потустороннем мире, недоступном познанию.
Шампольон Жан-Франсуа Младший (1790 - 1832) - французский ученый,
положивший начало расшифровке египетской иероглифической письменности.
Стр. 261. Солитер (фр.) - крупный бриллиант.
...масонских лож... - Масонство - религиозно-этическое учение,
возникшее в начале XVIII в. в Англии и затем распространившееся в других
странах. Организационная форма масонства была заимствована из обихода
средневековых цеховых объединений каменщиков (отсюда название: масоны,
франк-масоны - "вольные каменщики"). Будущие декабристы использовали
масонские организации в целях конспирации. В 1822 г. они были запрещены
правительством.
...от Макарья... - Имеется в виду знаменитая русская ярмарка на р.
Ушке. В 1817 г. она была перенесена в Нижний Новгород, но сохранила прежнее
название.
Стр. 263. Тамплиеры (храмовники) - члены духовно-рыцарского ордена,
основанного в 1119 г. во время крестовых походов.
Стр. 265. Подкумок - горная река в окрестностях Кисловодска.
Стр. 269. ...струями Эперне. - Эперне - местность и городок во Франции,
центр производства шампанских вин.
Стр. 270. Амстердамский банк - крупнейший банк, основанный в 1609 г.
Гардемарин (фр.) - воспитанник морского кадетского корпуса.
Стр. 273. Торквемада Томас (1420 - 1498) - испанский инквизитор,
доминиканский монах; осудил на сожжение более десяти тысяч "еретиков".
Стр. 274. Тифон - сильный ветер, резко меняющий свое направление;
смерч.
Карронады - чугунные пушки большого калибра, впервые изготовленные в
1779 г. заводом Каррон в Шотландии. Предназначались для флота.
Глаголь - здесь: виселица.
Стр. 279. ...при начале войны конфедератов... - Речь идет об
освободительном польском восстании 1794 г. против реакционного магнатства,
захватившего власть в 1792 г.. и интервенции царской России в Польше.
Восстание готовилось прогрессивными шляхетско-буржуазными элементами,
которыми руководил Тадеуш Костюшко (1746 - 1817).
...об ужасной варшавской заутрене... - Восстание в Варшаве вспыхнуло
ночью 17 апреля 1794 г.. поляки разбили русскую армию и освободили город.
Окончательно царские войска взяли Варшаву только в ноябре 1794 г.
Майонтка (польск.) - владение, поместье.
Станислав Август Понятовский (1732 - 1798) - последний польский король,
правивший с 1764 по 1795 г. ставленник крупных магнатов; во время восстания
1794 г. вел предательскую политику; в 1795 г. после третьего раздела Польши
отрекся от престола.
Игельстром О. А. (ум. в 1817 г.) - русский генерал, командующий
русскими войсками в Польше в 1793 г.
Стр. 280. Посполитое рушение - всеобщее шляхетское ополчение феодальной
Польши, существовало с XIII по XVIII в. В XVI в.. в связи с появлением
постоянного войска, посполитое рушение теряет свое значение.
Стр. 281. Сухарева башня - здание в готическом стиле, построенное
Петром I в Москве в 1692 г. в честь Сухаревского стрелецкого полка,
единственного оставшегося верным Петру во время бунта 1689 г. Разобрана в
1935 г.
Стр. 282. Центавры (кентавры) - в греческой мифологии древнее племя,
якобы населявшее Фессалию; изображалось в виде полулюдей-полуконей.
Стр. 283. Ратовики (ратовье, ратовище) - древко копья.
Флюгарки (польск.) - флажки с изображением какой-нибудь эмблемы.
Фольварк - отдельное поселение, усадьба, хутор.
Фараонова корова - библейское выражение, основанное на рассказе о том,
как семь тощих коров съели семь тучных и не стали от этого полнее.
Стр. 285. Фаларидов бык - медный бык агригентского тирана Фаларида (2-я
пол. VII в. до н. э.), который жарил в нем ненавистных ему людей.
Стр. 286. Кружало (истор.) - в старину в России - питейный дом, кабак.
Кантовать (кантуй). - Здесь: кутить, пировать (устар.)
Стр. 287. Копыл (копылка) - брусок в полозьях саней, служащий для опоры
кузова.
Стр. 289. Страсбургская колокольня - колокольня знаменитого
Страсбургского собора, в архитектуре которого были отражены все
средневековые стили зодчества.
Стр. 290. Ляшка Белый - Лешек Белый (ок. 1186 - 1227 гг.), польский
король, сын Казимира Справедливого и русской княжны Елены.
Стр. 291. ...дома Тарлов... - Имеется в виду известный дворянский
польский род, восходящий к началу XV в. и потерявший свое значение ко 2-й
пол. XVIII в.
Стр. 293. Бардзо пршиемный! (польск.) - очень милый, приятный.
Цицерон Марк Туллий (106 - 43 гг. до н. э.) - выдающийся оратор,
адвокат, писатель и политический деятель Древнего Рима.
Стр. 295. Фантом - призрак, видение.
Стр. 297. Попель - полулегендарный польский король; по преданию,
отравил всех своих родственников, а сам был съеден мышами. Династия Попелей
кончилась ок. 860 г.
Стр. 298. ...подполковник Тучков - Николай Алексеевич Тучков (1765 -
1812), участник войн со Швецией (1788 - 1790) и Польшей (1792 - 1794); убит
в Бородинском сражении.
Стр. 300, ...кивер зверски набекрень... - строка из стихотворения Д. В.
Давыдова "Песня старого гусара" (1819).
Лансада (спорт.) - крутой и высокий прыжок верховой лошади.
Костюшко Тадеуш-Андрей-Вонавентура (1746 - 1817) - вождь польского
восстания 1794 г.
Мыза (финск.) - загородный дом, дача с отдельным хозяйством.
Стр. 301. ...как пучина Левпада... - В Древней Греции с Левкадийской
скалы ежегодно сбрасывали в море одного преступника для искупления грехов
всего населения. Ему не давали утонуть, но заставляли навсегда покинуть
страну.
Стр. 305. Астольфов гиппогриф - образ сказочной лошади пз героической
поэмы "Неистовый Роланд" (1516) итальянского поэта Лудовико Ариосто (1474 -
1533).
Гершелев телескоп. - Гершель Вильям (1738 - 1822) - выдающийся
английский астроном, открывший планету Уран и ее спутники; в 1790 г. с
помощью гигантского телескопа открыл два новых спутника Сатурна.
...о супе из костей графа Румфорда... - Румфорд-Бенджамин-Томпсон (1753
- 1814) - английский физик, покровительствовавший бедным и кормивший их
супом из костей, дешевых продуктов; позднее этот суп стали называть
"Румфордов суп".
...о поездке на пароходе в Кронштадт... - Первый пароход в России -
"Елизавета" - был построен в Петербурге в 1815 г.. плавал между Петербургом
и Кронштадтом,
...о ...бомбардировании Копенгагена... - Копенгаген сильно пострадал в
1807 г. от бомбардировки англичан.
...заглавный листок "Телеграфа"... - Имеется в виду журнал Н. А.
Полевого "Московский телеграф", издававшийся с 1825 г. Программа его
отличалась пестротой. А. Бестужев в статье "Взгляд на русскую словесность в
течение 1824 и начале 1825 годов" иронически отмечал, что этот журнал
"...заключает в себе все, извещает и судит обо всем, начиная от бесконечно
малых в математике до петушьих гребешков в соусе или до бантиков на
новомодных башмачках". Впоследствии А. Бестужев сблизился с "Московским
телеграфом", сотрудничал в нем.
Стр. 308. Мантелет - особый щит, защищающий от пуль при осадных
работах.
Бестужев-Марлинский А. А.
Б53 Сочинения. В 2-х т. - М.: Худож. лит.. 1981. - Т. 1. Повести;
Рассказы/Сост.; подгот. текста; вступ. статья и коммент. В. И. Кулешова. 487
с.
А. А. Бестужев-Марлинский - видный поэт, прозаик, публицист первой
трети XIX века, участник декабристского движения, член Северного тайного
общества. Его творчество является ярким образцом революционного романтизма
декабристов. В настоящее издание вошли наиболее значительные художественные
и публицистические произведения Бестужева, а также избранные письма.
В первом томе "Сочинений" напечатаны повести и рассказы: "Роман и
Ольга", "Ревельский турнир", "Испытание", "Страшное гаданье" и др.
70301-269
Б-------33-80 4702010100
028(01)-81
Александр Александрович Бестужев-Марлииский
СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ
Том первый
Редактор К. Нещименко.
Художественный редактор Г. Масляненко.
Технический редактор Л. Синицына.
Корректор Г. Ганапольская
ИБ М 1577
Сдано в набор 07.06.79. Подписано в печать 12.09.80. Формат 84Х118
1/32. Бумага типогр. 1. Гарнитура "Обыкновенная". Печать высокая.
25,620вкл.-25,672 усл. печ. л. 26,817вкл.= -26,861 уч.-изд. л. Тираж 100
000 экз. Заказ 995. Цена 2 р. 40 к.
Ордена Трудового Красного Знамени издательство "Художественная
литература". 107882, ГСП, Москва, Б-78, Ново-Басманная, 19. Набрано и
сматрицировано в Ярославском полиграфкомбинате Союзполиграфпрома
Государственного комитета СССР по делам издательств, полиграфии и книжной
торговли. 150014, Ярославль, ул. Свободы, 97. Отпечатано в полиграфическом
комбинате им. Я. Коласа Государственного комитета Совета Министров БССР по
OCR Pirat