Аверченко Аркадий Тимофеевич - Гордость нации

   - Да так послать. А то что ж так сидеть-то?

   - Не гоже говоришь ты, детинушка. Просто надо бы концерт какой-нибудь устроить.

   - Нужно говорить не концерт, а посиделки.

   - Добро! А ежели с танцами, то как!

   - С хороводом, значит, гой еси.

   - О, боже ж, как тошнехонько!

   В это время в комнату вошел новый националист.

   - Здравствуйте, господа! Записался нынче я в ваш союз и в клуб. Принимаете?

   Барон Кригс встал, поклонился гостю в пояс и сказал, тряхнув пробором:

   - Исполать тебе, добрый молодец.

   - Чего-с?

   - Говорю: исполать.

   Гость удивился.

   - Из... чего?

   - Исполать, - неуверенно повторил барон Кригс.

   - Из каких полать?

   - Не из каких. Это слово такое есть... русское... Мы ж националисты.

   - Какой черт, русское, - пожал плечами гость. - Это слово греческое... Еще поют "Исполайте деспота!".

   А не русское? Вот тебе раз.

   Барон снова поклонился гостю в пояс и сказал:

   - А и как же тебя, детинушка, по имени, по изотчеству? Как кликати, детинушка, себя повелишь?

   - Какие вы... странные. Меня зовут Семен Яковлевич!

   - А и женат ли ты? А и есть ли у тебя жена красна девица - душа, со теми ли со деточками-малолеточками?

   - Да, я женат. Гм!.. Что это у вас, господа, такое унылое настроение?

   Барон Шлиппенбах покачал головой и сказал:

   - А и запала нам в душу кручинушка. Та ли кручинушка, печалушка. Бегут из того ли союза нашего люди ратные и торговые и прочий народ, сочинительствующий, аще скоро ни одному не остатися. Эх, да что там говорить!.. А и могу ли я гостя дорогого посадити за скатерть самобранную и угостити того ли гостя сбитнем нашим русским.

   - А и угостите, - согласился гость.

   - А и не почествовати ли гостюшку нашего ковшиком браги пенной?

   - А и ловко придумано.

   - То ли какую марку гость испить повелит?

   - То ли брют-америкен.

   - Дело! Эй, кравчий! А и тащи же ты сюда вина фряжского, того ли брют-америкену.

   Подали шампанского. Когда вино запенилось в деревянных ковшах, барон Вурст встал и сказал:

   - Не велите казнить, велите слово молвить!

   - Не бойся, не казним! Жарь дальше.

   - То не заря в небе разгоралася, то не ратные полки на ворога нехрещенного двинулись! То я, барон Вурст, пью за то, чтобы матушка наша Россия была искони национальной и свято блюла те ли заветы старинные! А и крепка еще матушка наша Россия русским духом! А и подниму я свою ендову, выпью ее единым духом за нашу матушку и скажу то ли слово вещее: канун да ладан...

   - То ли дурак ты, братец. При чем тут канун да ладан?.. Раз немец, не суйся говорить. Нешто это к месту?

   - Милль пардон! Я что-то, кажется, действительно... А это, знаете, так красиво: канун да ладан! Ма foi!

   - Не вели казнить, вели слово молвить, который теперь час?

   - А и то ли восемь часов, да еще и с половинушкой.

   - Ах, господа! А я еще обещал быть во тереме барона Шуцмана на посиделках. Ужасно трудно соблюдать национальные обычаи.

   - И не говорите! - вскричал барон Вурст. - Вчера мы устроили русский обед и по обычаю тому ли русскому - пробовали лаптем щи хлебать. Ужасно неудобно. Капает на брюки, протекает, а капусту из носка лаптя приходится вилкой выковыривать.

   - О, русски народ - глюпи шеловек. Ми тоже позавчерась пробовал сделайт искони русски свичай-обичай: лева ногой сморкаться. Эта таки трудни номер.

   - Виноват, - возразил новоприбывший националист. - Вы немного напутали. Действительно, у русского народа есть такие выражения, но они имеют частицу отрицания "не". Говорят: "я тоже не левой ногой сморкаюсь", или: "мы не щи хлебаем".

   - А, черт возьми, действительно, верно! Какой удар! Однако ты, гой еси, детинушка, действительно, хорошо знаешь русский свычай-обычай.

   - Еще бы! Да вот вы, например, все время твердите, как попугай: гой еси, да гой еси! А вы знаете, что гой - это еврейское слово? Гой по-еврейски значит - христианин?

   Из угла вдруг поднялся молчавший до сих пор угрюмый националист.

   - А и куда же ты, детинушка, собрался?

   - А и ну вас всех к черту. Думал я, что по-русски мы живем и разговариваем по-нашему, по-исконному, а тут тебе и по-греческому, и по-жидовскому, и щи лаптем хлебают, и левой ногой сморкаются... Исполать вам, гой еси, чтоб вы провалились.

   - Пойдем и мы, - сказали двое мрачных людей.

   Вздохнули, потоптались на месте и ушли.

   - И хорошо, что ушли, - воскликнул старшина. - Все равно не надежны были. Зато теперь остался самый настоящий националист, крепкий. Ребятушки, чем займемся?

   - Да чем же... давайте телеграмму Плевицкой пошлем.

   - А и дело говорите. Исполать вам. Пишите. "Ой-ты, гой еси, наша матушка Надежда ли Васильевна! Земно кланяемся твоему истинно национальному дарованию и молчим на мнагая лета тебе на здоровьица на погибель инородцам. Поднимаем ендову самоцветную с брагой той ли шипучей!"

   - Подписывайтесь, детинушки!

   И все расписались:

   Барон Шлиппенбах. Граф Стенбок. То ли барон Вурст. Гой еси барон Кригс. А и тот ли жандармский ротмистр Шпице фон Дракен.

   - Все подписались?

   - Я не подписался, - застенчиво сказал новопоступивший националист.

   - Так подписывайтесь же!

   И он застенчиво подписал:

   - Семен Яковлевич Хацкелевич, православный.